Текст книги "Личный враг Бога. Дилогия (СИ)"

Автор книги: Михаил Кликин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 64 страниц) [доступный отрывок для чтения: 23 страниц]

У Горбуна екнуло сердце. Он остановился и медленно развернулся к чавкающим гостям.

– Да?

– Разбуди нас завтра с восходом солнца.

– Хорошо, господин, – сказал Горбун и плотно закрыл за собой дверь. Стукнул задвигаемый изнутри засов. Горбун тихо постоял возле двери, прислушиваясь, но больше ничего не услышал и, разочарованный, пошел ругаться с супругой.

Жены на кухне не было. Не было ее и в кладовке, и в большой гостиной, и в их спальне. С огарком в руке Сир долго бродил по внезапно опустевшему затихшему дому, задумчиво почесывая щетинистый подбородок и заглядывая во все углы, за мебель, под столы и даже зачем-то в крысиные лазы. Наконец, ему надоело играть в прятки. Обеспокоенно крутя головой, он встал посреди комнаты, зло пробормотал:

– Куда запропастилась, дура?

И жена незамедлительно откликнулась:

– Эй, старый пень! Иди сюда.

– Где ты шлялась…

– Там еще один. – Жена стояла на пороге дома, поглядывала назад. – Помоги затащить.

– Чего… – хотел было спросить Горбун, но женщина уже скрылась в вечернем сумраке, оставив дверь открытой. С улицы тянуло сквозняком, и у Сира тотчас разболелась спина.

Ругаясь вполголоса, чтоб не помешать постояльцам, Горбун вышел из дома. Над темными холмами проявлялись первые звезды, и растущая луна своей изъеденной нижней кромкой касалась линии горизонта. Горбун плюнул в ее сторону и испугано шарахнулся – кто-то коснулся его руки.

– Это я, дурак. Помоги.

Жена волокла по земле нечто темное, бесформенное, похожее на мешок картошки.

– Чего там у тебя? – Горбун нагнулся посмотреть. Мешок пошевелился и слабо застонал.

– К цыплятам заполз. Полумертвый, а пику свою не выпускает. Я уж отнять хотела – не дает. Ворчит что-то…

– Ну давай его на свет, что ли. Думаешь он с этими?

Они втащили бесчувственного человека в дом, проволокли его на кухню, положили возле очага и долго разглядывали.

– Нет, он не из этих, – произнес, наконец, Горбун. Он расстегнул, расшнуровал потрепанную кожаную куртку, что была на чужаке, залез во внутренний карман, долго там что-то щупал, затем вздохнул и резюмировал:

– Оборванец какой-то. Ни единой монетки. Может, ну его? На улицу?

– Тебя надо на улицу! Придумает тоже!

– Ну, давай его в кладовку, что ли. Пусть отоспится, а завтра разберемся.

Человек вдруг приоткрыл глаза и хрипло спросил, с трудом шевеля растрескавшимися губами:

– Вы кто? Где я?

– Живой! – восхитился Горбун и ответил:

– Я – Сир, а это моя жена Соба. Ты у нас дома.

– Пожалуйста… – Незваный гость закашлялся, словно зарыдал. Не сразу, с трудом подавил кашель. Приподнялся на локте. – Дайте мне поспать. Я не спал три дня…

– Ты Двуживущий? – спросил Горбун.

– Да, – слабым голосом ответил незнакомец. – Меня зовут Глеб.

– Ты слышала?! Двуживущий не спал три дня! – восхищенный Горбун повернулся к жене.

Они помогли подняться обессилевшему человеку и, подхватив его под руки, довели до кладовки. Опустившись на груду старого тряпья, незнакомец слабо улыбнулся и поблагодарил:

– Спасибо.

– Не спи пока, я тебе попить-поесть принесу… – Соба быстро сбегала на кухню и вернулась с бутылью молока и ломтем ржаного хлеба с сыром.

Глеб с трудом приподнялся, сел, спиной опершись на стену. Глотнул холодного до ломоты в зубах молока, нехотя прожевал маленький кусочек бутерброда, кивком поблагодарил женщину и, откинувшись на тряпки, мгновенно заснул.

Хозяин с хозяйкой некоторое время смотрели на него, затем переглянулись, встали и на цыпочках вышли из кладовки.

В тот день они больше не ругались.

4

Когда прокукарекал первый петух, было еще темно. На востоке чуть розовели легкие перистые облака, было тихо и свежо. По ложбинкам меж холмов длинными полотнищами стелился молочный туман, постепенно истаивая и растворяясь в прозрачном чистом воздухе.

Горбун Сир вышел во двор, потянулся и длинно, со знанием дела выругался, восхищенный красотой утра. Его жена Соба кормила кур и гусей – швыряла горстями сопревшее зерно, внимательно следила за тем, чтобы никто не остался обделенным. Ожидая дойки, в стойле мычала корова.

Горбун сел на ступеньки крыльца и стал ждать, когда взойдет солнце.

Мимо прошла Соба. Она словно ненароком пихнула мужа ногой и негромко буркнула:

– Расселся, старый хрыч.

Он промолчал. Он смотрел как из-за холмов, высветляя небо, окрашивая траву в изумрудный цвет, разгоняя остатки тумана, неторопливо поднимается оранжевый диск.

– Разбудить, когда взойдет солнце, – пробормотал он под нос. – Видно, не все они Двуживущие. Интересно, который из них?

– Чего ты там бубнишь? – рядом появилась Соба. Она держала в руках деревянные ведра, видимо, собиралась к роднику за водой.

– Ничего… – Он даже не посмотрел в сторону жены – пусть ей станет ясно, что некогда ему заниматься пустой болтовней, – встал и направился будить постояльцев.

Поднимаясь по лестнице, Горбун вспомнил про гостя, что должен сейчас спать в кладовке. Кто он? Связан ли с этой четверкой? Может, зря приютили они чужака? Не возникло бы каких неприятностей. Тем более, что и денег-то у того нет. Оборванец, одно слово. От них, от оборванцев, ничего хорошего не жди. Все норовят стащить чего…

Он осторожно стукнул в дверь. Прислушался.

Тишина.

Занес уже было кулак, чтоб постучать еще, погромче, но дверь неожиданно распахнулась, и из комнаты выглянул жуткий человек со шрамами на лице. Красные рубцы на измятой подушкой щеке делали его еще более отталкивающим. Горбун аж вздрогнул. А уродливый постоялец молча кивнул и сразу захлопнул дверь, едва не прищемив хозяину нос.

«Одноживущий, – отметил про себя Сир. – Вот уж никогда бы не подумал».

Он еще постоял перед дверью, ожидая какого-нибудь шума из комнаты. Но все было тихо. И разочарованный Горбун спустился вниз, зачем-то крадучись на цыпочках.

Мучаясь от безделья, он прошелся по дому, заглянул во все уголки, открыл кладовку, постоял возле спящего на тряпках незнакомца, снова вышел во двор, шугнул больно уж зазнавшегося петуха, ущипнул за бок жену, доящую корову, и в раздумье остановился возле забора, пустыми глазами смотря куда-то далеко, за холмы, за горизонт, туда, откуда приходила пыльная лента дороги, и куда она убегала.

«Ведь и я могу вот так, – размышлял Горбун. – Бросить все к чертям и уйти. Сроду нигде не бывал, а уж и помирать скоро. Наверно, и этот, со шрамами, тоже вот так жил себе спокойно где-нибудь, землю пахал, плотничал или еще что делал, а потом пришли Двуживущие, позвали его за собой, и он пошел. А теперь поди отличи, кто из них кто. Что Одноживущий, что Двуживущий – невелика разница. Одни умирают один раз, другие много, но ведь тоже умирают. И еще неизвестно, что лучше… – Он вспомнил ужасные шрамы на лице постояльца и его передернуло. – Нет, с этими Двуживущими свяжешься – своей смертью не умрешь. Они как перекати-поле – ни угла своего, ни хозяйства, ни жены. Ходят, погибель себе ищут, а зачем им все это надо, бог его знает. И сами они этого не ведают…»

– Чего столбом стоишь? – ткнула его в спину жена, перебив ход мысли.

Он отмахнулся от нее, как от докучливой мухи.

– Отстань! Вот уйду от тебя…

– Уйдет! – Соба подоткнула бока руками. – С этими, что ли? Ну и сдохнешь за первым же перекрестком! Иди хоть на все четыре стороны. Все равно помощи от тебя никакой.

– А-а, – махнул рукой Горбун. Жена ушла, унося в дом ведра с молоком, а он еще долго стоял и думал, что же этакое притягательное может находиться там – за пологими горбами холмов…

Когда он вернулся, в доме было шумно. Четверка постояльцев полным составом проснулась и требовала завтрак в комнату. Над огнем очага уже жарилась на вертеле баранья нога, в горшках что-то булькало и шипело, и скворчала яичница на большом противне. Соба бегала по кухне, гремя утварью. Увидев мужа, она бросила:

– За элем спустись, бородатый спрашивал.

Горбун удрученно кивнул и полез в погреб за пивом.

5

Глеб проснулся к полудню.

Он нашел рядом с собой глиняную бутыль с остатками молока и недоеденный ломоть хлеба с уже подсохшей пластинкой сыра. Подкрепившись, он почувствовал прилив сил. Только ноги слегка гудели, напоминая о тяжести пройденного пути.

«У этого мира есть свои преимущества, – подумал он. – В реальности подобный трехдневный переход надолго бы вывел меня из игры».

Глеб с удовольствием потянулся, ощущая тугую упругость мышц.

Слепые, без окон, стены кладовки не давали ему увидеть, какое сейчас время суток, но по шуму, доносящемуся из-за закрытой двери, он понял, что на улице день. Звенела посуда, переругивались хозяин с хозяйкой, по потолку топали чьи-то тяжелые ноги. «Сир и Соба», – вспомнил он имена хозяев.

Еще долго Глеб лежал на тряпках, подтянув к себе поближе копье и разглядывал полки, затянутые дремучей пыльной паутиной.

«Постоялый двор, – размышлял он. – На день еще можно здесь остаться, а потом надо идти. Спрошу у хозяина, как пройти к Городу и пойду. А денег у меня нет. Дадут ли переночевать? Но ведь не выкинули, не оставили под открытым небом, даже еды принесли. Что им, жалко? Мне кровать не нужна. Переночую здесь же, на тряпках и пойду. В Город надо. Не забыть про дорогу получше расспросить. Хозяин, похоже, безобидный. А в Городе куда? В Лигу? К ребятам? Ну, сперва дойду, а там поглядим…»

Дверь слегка приоткрылась. В образовавшуюся щель заглянула Соба, увидела, что он не спит, улыбнулась ему широко и затараторила:

– Кушать будете? Похлебка есть горячая, мясная, жирная. Я знаю, что вы без денег. Бог с ними! У нас сейчас постояльцы богатые, платят много, правда, уже съезжать собираются. А вы в наших краях еще будете – долг и отдадите, друзей приведете. У нас пиво хорошее. И засовы прочные – никто не проберется. Вставайте, уже день давно…

– Я перекусил только что, – сказал Глеб.

– Да, что это! У нас все горячее, парное. Похлебка, хлеб свежий. Я накрою сейчас.

Хозяйка исчезла, оставив дверь открытой, словно приглашая к столу.

Глеб вышел из сумрачного чулана и зажмурился. Яркое солнце раскидало блики по большой просторной гостиной. В камине лениво глодал поленья почти невидимый на свету огонь, перед ним стояло пустующее плетеное кресло, должно быть, любимое место хозяина в холодные зимние вечера, когда в темные окна скребется поземка, а рассевшиеся за столами постояльцы рассказывают о приключениях, и негромко поет балладу забредший на огонек безденежный бард, отрабатывая тепло и угощение.

Сейчас столы пустовали, на столешницы взгромоздились перевернутые ножками кверху стулья. Стойка в дальнем углу, за которой должен был стоять сам хозяин, покрылась толстым мохнатым слоем пыли, и все заведение при свете дня производило удручающее впечатление своей безнадежной запущенностью.

Глеб аккуратно снял один из тяжелых дубовых стульев и сел, облокотившись на стол.

Пришел Сир, искоса глянул на гостя, но заговорить не решился, занял кресло перед камином, повернувшись горбатой спиной к Глебу, и принялся обкусывать ногти, сплевывая в огонь.

Наверху что-то гремело и звякало, там кто-то громко хохотал и топал. Пару раз, когда с потолка раздавались совсем уж громоподобные звуки, Сир вздрагивал и, напрягшись всем своим тщедушным телом, замирал, будто со смирением ждал, что сейчас балки провалятся и рухнут точно на его многострадальный горб.

Соба принесла дымящийся горшок с похлебкой, недовольно сказала в сторону Глеба:

– Оставили бы уж свою пику, – и стала раскладывать горячее варево по тарелкам.

– Стулья сними, – крикнула она мужу, – сейчас твои господа обедать спустятся.

Чтобы сохранить достоинство, Горбун выждал паузу, потом нехотя поднялся и стал с грохотом составлять стулья. Соба пододвинула к Глебу парящую тарелку, достала из кармана замызганного фартука грубо выточенную деревянную ложку, сказала мягко, но вместе с тем властно, словно отдала приказ:

– Ешьте. Сейчас хлеб принесу, – и ушла на кухню.

– Женщина, – завязывая разговор, пробурчал Сир. Он пододвинул стул и сел напротив Глеба. – А вы к нам надолго?

– Не думаю.

– А платить чем собираетесь? – спросил Горбун, но сразу испугался своей бесцеремонности и стал торопливо извиняться. – Вы не подумайте. Если нет, так уж ладно. Немного вы и съели. Хотя время нынче тяжелое, сами вот…

– Я скоро уйду, – Глеб почувствовал неловкость. Он отложил ложку, выпрямился.

– Нет, оставайтесь, если хотите… Мы люди, конечно, небогатые, но нам не жалко…

Вошла Соба с подносом. Положила перед Глебом краюху хлеба и стала сервировать соседний столик.

– Вы его не слушайте, – сказала она Глебу, недовольно зыркнув на мужа. – Ешьте-ешьте… Мы любому гостю рады. Сейчас тут никто не ходит, на постой не останавливается, живем ровно звери какие. Иной раз и по месяцу никого не бывает. Одно развлечение – с этим ругаться. Оставайтесь.

– Да, конечно. Куда вы сейчас? – поддакнул Горбун.

– До Города далеко? – спросил Глеб.

– Дней пять, не меньше. В лучшем случае, – ответил хозяин. – А вы у постояльцев моих спросите. Они как раз в Город идут, может, и вас с собой возьмут. Вот, кстати, и они. Не знаете, случаем, их?

Заскрипели ступени лестницы, ведущей на второй этаж. Глеб поднял глаза и увидел тяжелые, окованные металлом сапоги.

– А кто они? – спросил он, но через мгновение надобность в ответе отпала. Спускающийся по лестнице человек показался полностью, и Глеб узнал этот холодный прищур глаз. Он вскочил, перехватив копье. Бешено застучало сердце.

– Тю! – присвистнул Стрелок. – Видно, я промахнулся.

– Что там у тебя?.. – Показались и остальные, все в легких кожаных куртках и при оружии. Они глянули на Глеба, узнали, разошлись, окружая Глеба, расшвыривая ногами мешающую мебель. Хозяин с хозяйкой неслышно куда-то исчезли, и в гостиной повисла зловещая тишина.

– Гоблинский дружок, – произнес Медведь.

– От топора бы он не ушел, – хмыкнул Черный.

Длиннорукий Клод молча вытащил из-за пояса кинжал и стал быстро перебрасывать его из руки в руку, словно рукоять жгла ему ладони.

Глеб слегка согнул ноги. Чуть пригнулся. Повернувшись, бегло пробежался взглядом по кольцу противников, запомнил положение каждого. Отметил, что потолок слишком низкий, да и вообще тесно – копьем надо действовать осторожно…

– Ты кто такой? – поинтересовался блондин с обнаженным двуручным мечом в руках.

– Эй, Медведь, чего с ним разговаривать? – возмутился Стрелок. – Кончим его сразу.

– Как ни странно, но на этот раз я с тобой согласен, – ухмыльнулся бородач, играющийся топором. Он кивнул на копье в руках Глеба, плюнул на пол и сказал: – Оружие труса.

– Оружие гоблинов, сволочь, – прохрипел Глеб, сдерживая ярость.

– Слышали? Он сказал, что гоблины – трусы! – Черный захохотал, задрав подбородок и опустив широкое лезвие топора.

Глеб увидел, как задергался комок кадыка под бородой, и дальше все произошло само собой, неуловимо быстро, рефлекторно, за пределами сознания – так, как учил его когда-то Уот. Как уже было однажды на Большой Охоте, давным-давно.

Копье рванулось вперед, и вместо кадыка в горле Черного возникла дыра – черная дыра – из которой с хлюпаньем вырвались кровавые брызги. Глеб подшагнул к медленно опускающемуся телу, на возвратном движении ударил тупым концом древка стоящего сзади изуродованного долговязого с кинжалом, развернулся и наконечником прочертил в воздухе дугу. Ярко-красные капли узкой полосой легли на бревенчатую стену гостиной, и Стрелок, выронив арбалет, схватился за шею – меж его пальцев потекла густая кровь, похожая на вишневое варенье. Продолжая рассекающее движение, копье нарисовало еще один шрам на лице Клода, выбив ему глаз и разрубив хрящ носа. Глеб прокрутил копье над головой и, подавшись всем телом вперед, всадил наконечник в живот обезображенного вора. Качнувшись назад словно маятник, он высвободил копье, и труп со страшной рваной раной тяжело упал на пол.

– Черт! – только и смог произнести Медведь, отступая и неловко парируя мощный прямой удар в грудь. Столкнувшись с заговоренным деревом, меч со звоном лопнул. Глеб ткнул блондина в ногу, пропоров бедро, подсек другую, и когда его противник, теряя равновесие, стал заваливаться вперед, подставил под него копье. С хрустом лопнула грудина, и Медведь повис на древке, наколотый, словно жук на булавку…

Через двадцать минут, услышав, что все стихло и набравшись храбрости, в комнату осторожно заглянул Горбун Сир. Увидев трупы на залитом кровью полу и невредимого Глеба, хлебающего суп, он преисполнился раболепного уважения, с поклоном подошел к победителю и спросил:

– Не угодно ли господину мяса? Великолепная жареная баранина с чесночным соусом.

– Спасибо, Сир. Я уже наелся.

Горбун хотел еще что-то сказать, но замялся и отошел к пыльной стойке. Глеб доел суп, и, тотчас, словно специально поджидая этого момента, в зал вошла Соба и поставила перед ним кружку молока и тарелку со свежей выпечкой. Глеб хотел запротестовать, но посчитав, что отказом обидит хозяйку, решил все-таки продолжить трапезу. Он поблагодарил Собу, и та, улыбнувшись в ответ, ушла, даже не взглянув в сторону мертвых тел, лежащих среди поваленной мебели.

Сир все робко мялся возле стойки – было видно, что ему что-то не дает покоя. В конце концов врожденное чувство хозяйственности победило нерешительность, и он спросил:

– А что вы будете делать с трофеями, господин?

Глеб дожевал хрустящую горячую булочку, запил молоком и сказал:

– Я останусь у вас на ночь, а с утра уйду. Большую часть барахла я оставлю тебе в качестве платы за гостеприимство. Думаю, вы найдете ему достойное применение.

– Да, господин. Конечно, господин. Благодарю вас, – расцвел улыбкой хозяин. – Я приготовлю лучшую кровать в лучшей комнате. Может, прикажете пива подать?

– Нет. Уже достаточно. Где жили твои постояльцы?

– Там. Вторая комната. Впрочем, давайте, я провожу.

В сопровождении Горбуна Глеб поднялся по лестнице и вошел в комнату, где провели ночь Стрелок, Медведь, Клод и Черный. Гора доспехов все так же громоздилась в углу, кисло пахло пивом, стол был завален обглоданными костями, огрызками хлеба и грязной посудой.

Оружия было много. «И все это таскали на себе четыре человека?» – удивился Глеб.

Он долго рылся в звякающей груде и, наконец, отобрал для себя легкую кольчугу из незнакомого серебристого металла и короткий нож с массивным лезвием и красивой костяной ручкой в форме стилизованной головы дракона. Когда он уже собирался уходить, ему под руку попался витой обруч, инкрустированный черными гладкими камешками. Глеб долго крутил трофей, разглядывая и любуясь замысловатой вязью незнакомого орнамента, а потом надел его на голову. На мгновение ему показалось, что обруч тысячей легких уколов проник под кожу, тесно прижался к черепу, просочился внутрь мозга; Глеб ощутил прилив энергии, почувствовал в центре живота кипящий узел незнакомой силы, увидел нечто шокирующе яркое вместо привычных красок мира, но не успел он зафиксировать эти изменения в своем сознании, как сразу все исчезло. Глеб снял обруч, потом снова надел его. Ничего не произошло. Он в недоумении посмотрел на стоящего столбом Горбуна, но тот, пораженный видом свалившегося к его ногам богатства, ни на что не реагировал. Глеб обыскал одежду убитых, нашел четыре мешочка с золотыми и серебряными монетами, привязал их к поясу, дернул за рубаху находящегося в прострации хозяина и вышел из комнаты.

6

В полдень они все вместе взялись за уборку. Надо было вытащить тела, отмыть пол и расставить мебель. Глеб взял на себя большую часть работы, хотя хозяева всячески его отговаривали.

– Что вы, господин, – бубнил Горбун Сир. – Зачем вам возиться? Жена моя все сделает, она привычная. Вот помню, годов десять назад тут у нас порядочная драка была – дюжина мертвых, десяток раненых. Все до потолка забрызгано было. Сплошь. И кровью, и мозгами. Потроха валялись – прямо бойня какая!

– А что случилось?

– Да шли тут двое мимо и поспорили меж собой. Решили выяснить, кто сильнее. Обычное дело. Но друг с дружкой биться не стали – товарищами они были – вот и придумали завязать драку с моими постояльцами. Мол, кто больше народу перебьет, тот и сильней.

– Забавно, – хмыкнул Глеб. – Никогда ни о чем подобном не слышал.

– Да, уж. От вас, Двуживущих, чего угодно можно ждать. Простите, господин.

– Ничего… И что же дальше?

– Так вот… Зашли они ко мне, выпили пива, посидели, присмотрелись. А потом начали мебель ломать и кричать, что, мол, все, кто в этой дыре живет – клопы постельные, вонючие, ну и еще там что-то. Не упомню уж я всего. Хотя мастера были ругаться! – Сир завистливо пощелкал языком. – Ну, а вашему брату много не надо. Пару слов скажи, кулак в спину покажи и готово: тут же за мечи, размахивать давай. Драка сразу и началась… – Сир замолчал, задумался о чем-то. Хитро прищурился.

– А дальше что? Выяснили они, кто сильней?

– Нет. Не успели. Куда там! У меня как раз много народу было. Хороший сезон тогда выдался. И не проходимцы какие, оборванцы там… Простите, господин…

– Ничего-ничего, продолжай.

– Да. Много тогда народу у меня жило. А ведь тут рядом деревенька известная была, такие мечи ковали! А кинжалы! Я таких кинжалов больше нигде не встречал. Вот и захаживали сюда разные. Мимо не проходили. А теперь порушили деревеньку. Ушли все. Теперь оружие у гномов покупают. А наше, я считаю, лучше будет…

– Ладно, ближе к теме, – перебил Глеб.

– О чем это я? А, ну да, конечно… Порешили их тут же. Налетели мои гости, а я даже и заметить ничего не успел. Покрошили на куски. В пол втоптали. Они и мечами-то размахнуться не успели… Да… Так что вот, убили их.

– А откуда же дюжина трупов?

– Так ведь, Двуживущие – что звери… Уж извините… Раз кровь почуяли, то не остановятся. Как тех двоих зарубили, так на соседей и бросились. Не то там кто-то кого-то задел случайно в драке, на ногу наступил или посмотрел косо – поди сейчас разбери. Вот я и говорю. Все тут в крови было. Половина комнат освободилась. А уж сколько мне денег тогда осталось! – Сир вздохнул, сожалея о былом, безвозвратно ушедшем. – А к чему это я все вспомнил? Вот ведь, голова стала… А! Вот и говорю – жена моя за день все выскребла. К вечеру было чисто, словно и не случилось ничего. Так что ни к чему вам мараться, господин. Сами управимся.

– Управимся, – подтвердила и Соба, появляясь из кухонной двери, держа в руках ведро теплой воды и тряпку. – А ты, старый, иди Звездочку запрягай.

– Сама не могла что ли?

– Иди, пока мокрой тряпкой пониже спины не приласкала!

– Ладно, ладно!

Сир фыркнул, плюнул на пол, попав точно в кровавую лужу. Брезгливо поморщился, в который уже раз оглядывая ужасающий беспорядок в гостиной. Горестно покачал головой, плюнул еще, метя в кудлатую бороду Черного. Промахнулся и вышел на улицу, громко хлопнув дверью.

– У вас и лошадь есть? – спросил Глеб. – Большое хозяйство.

– Что вы, господин! Какая лошадь? Откуда? Сроду не было. С этим-то олухом разве наживешь?..

– А Звездочка?

– Так это же корова наша.

– Корова? – удивился Глеб.

– Ну, да, – Соба пожала плечами. – Что такого? Наша Звездочка и пахать может не хуже иного быка, и телегу тащит. Стареет уже правда. Молока с нее все меньше… Где ж мы еще такую умницу-то найдем?

Соба принялась передвигать тяжелые столы в дальний угол комнаты. Глеб прислонил к стене копье и стал помогать хозяйке.

– Да зачем же вы, господин? – сказала женщина. Она выпрямилась, подперев руками бока и несколько минут наблюдала за упрямым Двуживущим, двигающим непослушную мебель. Вдоволь налюбовавшись на необычную картину, Соба покачала головой и, вернувшись к работе, пробормотала про себя: – Вот странный какой-то…

Примерно через четверть часа, когда все столы и стулья громоздились возле дальней стены, входная дверь распахнулась, и на пороге появился Сир. Он был с ног до головы осыпан сенной трухой, в волосах его торчала солома, к одежде приклеилась седина густой паутины.

– Что ж ты, старый дурень, перепачкался так! – накинулась на него Соба.

– Запрятала упряжь! – не смолчал и Горбун. – Еле нашел! Ты б ее еще под стропила запихала! Ума-то хватит!

Они какое-то время привычно переругивались, и Глеб, улыбаясь, любовался на хозяев. Вскоре перепалка утихла.

– Выволакивай их, – устало сказала мужу Соба, кивнув на тела.

Горбун шагнул к трупам, остановился перед бородатым Черным, в раздумье поскреб щетину, решая, как лучше подступиться к этакой громадине.

– Я помогу, – пришел на выручку Глеб. – Берись за ноги.

Сир спорить не стал.

Волоча неудобную человеческую тушу, то и дело запинаясь о нее, семеня, поскальзываясь на крови, они вышли на крыльцо, и Глеб тут же задохнулся от хохота, едва не выпустив из рук тяжелую ношу. Горбун серьезно смотрел на Двуживущего, не понимая, чем вызван этот странный приступ.

– Ну и Звездочка, – сказал Глеб, просмеявшись. – Не хуже иного быка! Такого и в цирке не увидишь!

Грустная худущая корова, состоящая из одних мослов, рогов и вымени, щипала траву возле забора. На шею ее был наброшен хомут, к рогам привязано некое подобие вожжей, большой колокольчик жалобно тренькал под дугой каждый раз, когда унылая животина дергала головой, отгоняя настырных слепней. Сосулька хвоста, отягощенная налипшими комьями грязи, качалась словно маятник, хлестала оглобли телеги, пачкая их навозом.

– Валим на телегу? – уточнил Глеб, все еще широко улыбаясь.

– Да, господин, – кивнул Горбун.

Они подтащили труп к телеге, раскачали и, дружно ухнув, швырнули его за доску борта.

Встревоженная корова, звякнув колокольчиком, подняла голову и попыталась оглянуться. Попятилась.

– Все хорошо, Звездочка. Все хорошо. – Сир похлопал ее про шее. И скотина успокоилась, остановилась, снова взялась щипать сочную траву…

Еще трижды возвращались в дом Горбун и Глеб, каждый раз за руки, за ноги выволакивая на крыльцо безжизненные тела. Подтаскивали к повозке, раскачивали, примеряясь, и закидывали на телегу…

– И куда ты их? – поинтересовался Глеб у хозяина, отмывая руки в бочке, полной дождевой воды.

– На кладбище, куда же еще.

– Так у вас здесь и кладбище свое есть?

– А то как же. Конечно. Без этого в нашем деле никуда. Хотите, господин, так поедемте. Я покажу.

– Далеко?

– Да нет. Рукой подать.

Глеб на мгновение задумался. Никогда еще ему не доводилось ездить на корове, впряженной в телегу. И он согласился:

– Ну, тогда поехали. Только погоди минуту, оружие возьму.

Он быстро взбежал на крыльцо, вошел в дом. Соба, ползая на коленях, возила тряпкой по кровавым разводам на полу, отжимала розовую воду в ведро.

– Едете с ним? – угадала она, подняв голову и поправляя тыльной стороной ладони спадающие на лицо волосы.

– Да.

– Надо бы вам поесть собрать чего. Сейчас я, быстро. – Она встала, вытерла руки о подол, торопливо ушла на кухню.

– Не надо, мы ненадолго, я думаю, – крикнул ей вслед Глеб, но хозяйка не услышала или не захотела услышать, и тогда Глеб, не дожидаясь, пока она вернется, подхватил копье, стоящее в углу, и выбежал на улицу.

Сир, держа вожжи в руках, сидел на телеге, ждал. Позади него лежали две лопаты и кирка. Когда Глеб запрыгнул рядом, Горбун пробурчал:

– Зачем вы везде с собой эту пику таскаете? Нет же тут никого.

Глеб хотел как-нибудь отшутиться, но в голову ничего не пришло, и он просто сказал:

– А вдруг пригодится?

Сир равнодушно пожал плечами и хлестнул вожжами тощую спину коровы.

– Н-но, пошла! – прикрикнул он и звонко чмокнул. Глеб подавился хохотом.

Из дома выбежала Соба, держа в руках небольшой сверток.

– Вот возьмите. – Она пристроила узелок рядом с лопатами и заступом. – Поешьте там, господин. А ты, старый, перебьешься!

Медленно-медленно потащилась корова по направлению к воротам.

– Тут рукой подать, – сказал Сир, – но проедем долго.

Глеб захохотал еще громче.

Они въехали в ворота, и тут корова встала, объедая развесистые лопухи, что росли возле столбов. Тщетно Сир истязал ее вожжами, чмокал и ругался – дальше животина тронулась лишь тогда, когда лопухи были изрядно обмусолены.

Добрых полчаса ползли они по дороге. Пешком то же самое расстояние можно было пройти за десять минут. Затем свернули на бездорожье, въехали в высокую траву. Корова, вроде бы, притерпелась к своей новой роли и стала чуть быстрей переставлять ноги.

– Здесь раньше хорошая дорога была, – поделился Горбун. – А вела она к деревеньке, про которую я рассказывал. Какое там оружие делали! А какие кузнецы жили! Теперь же одно кладбище и осталось… Заросло давно все. И подъезды заросли. Даже тропки никакой нет. Эх!..

Действительно, к старым могилам пришлось пробираться через колючие заросли невысокого можжевельника. Корова шла неохотно, то и дело останавливаясь, и немалых усилий стоило заставить ее двигаться дальше.

– Ну вот и приехали, – совершенно неожиданно объявил взмыленный Сир и на брюхе сполз с телеги. Корова сразу же остановилась. Глеб осмотрелся.

На кладбище это место походило мало. Вернее сказать, совсем не походило. Ни крестов, ни гранитных плит, ни оград, ни высоких тополей, в вершинах которых истошно вопят вороны и галки – ничего этого не было и в помине. Обычный участок равнины, поросший высокой травой и столбиками можжевельника. На проплешинах, там, где растительность не так густа, видны холмики кротовин. Вот только земля здесь уж слишком бугристая, неудобная, вся изрыта какими-то канавами, буераками. Местами торчат непонятно откуда взявшиеся валуны. А кругом – куда ни посмотри: от горизонта до горизонта, от одного края неба до другого – бескрайнее раздолье степи…

– И это кладбище? – удивился Глеб. – Давно, видно, им не пользовались.

– Конечно. Последний раз я тут пьянчужку одного хоронил. Так ведь это пять лет назад было… Хотя нет! – вспомнил Сир. – Два года назад закопал я здесь пса своего. Сдох он от старости. Вон там где-то лежит. Возле камня… Рыжий такой был. Я его Рыжим и звал. А потом заболел, перхать начал, паршу какую-то подцепил – вся шерсть его клочьями и вылезла. Сдох. Старый уж был. Жалко, конечно… Хороший пес был, брехал только на Двуживущих, издалека их чуял, даже и не знаю… – Горбун оборвал свой монолог, поняв, что несет уже что-то лишнее. – Простите, господин.

– Я привык, – усмехнулся Глеб, махнув рукой. Он вытащил из телеги лопату, вонзил ее в чернозем, спросил:

– Что, прямо здесь будем рыть?

– Так а где ж еще? – Сир тоже взял лопату, встал напротив Глеба. Прищурившись, осмотрел землю. Что-то ему здесь не понравилась, и он отошел на пару шагов в сторону. Наметил размеры будущей могилы, оконтурил.

– Не велика ли? – спросил Глеб.

– Так ведь сразу на всех четверых. А они все вон какие здоровые.

– На четверых, так на четверых. Им-то теперь все равно…

Могилу выкопали быстро. Земля была мягкая, податливая. Пару попавшихся булыжников выковырнули киркой.

– Хватит уже, – сказал Горбун, – не колодец роем.