Текст книги "Туман-Озеро"

Автор книги: Михаил Федоренко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)

Михаил Федоренко
ТУМАН-ОЗЕРО
Рассказы о пограничниках

Портрет героя

1

Ивана Терехина до самой заставы провожал дождь. Связисты показали молодому бойцу дом, обнесенный зеленой оградой, а сами заспешили дальше: на линии повреждение.

Новичок осторожно открыл калитку и заулыбался, – на него так и пахнуло давно знакомым, домашним.

Двор заставы мало чем отличался от обыкновенного сельского двора. На конюшне мирно пофыркивали лошади. У коровника по-весеннему исходил паром навоз. В будках лежали калачиками собаки. Одна из них вылезла из конуры, потянулась… Казарма – обыкновенная сельская хата. Над ее черепичной крышей свисал мокрый флаг. Сквозь открытые окна виднелись кровати.

Терехин невольно зевнул до хруста в скулах. В отсыревшем воздухе он уловил теплый запах стиранного в хвое, разогретого спавшими пограничниками постельного белья, всем телом ощутил прохладу простыни…

Во дворе послышался смех. Иван понял, над кем смеются. У него за плечами неуклюже горбился вещевой мешок, зеленая фуражка, в дороге измятая и размокшая, осела блином, шинель в грязи чуть ли не до колен… А тут еще Амур уперся, натянул поводок, в ворота идти не хочет.

– Ну, давай, давай… – подбадривал Иван щенка, но тот еще пуще заупрямился.

Два пограничника, Очкасов и Сизов, почистив коровник, прятались в нем от дождя и, честно говоря, от старшины.

– Спать заявился на заставу, – подмигнул Очкасов своему напарнику. – Это уже из остатков пополненьице… – добавил он, указывая на новичка.

Очкасов всего с месяц, как прибыл из учебного пункта, но старался придать себе независимый вид. Вот и сейчас, с перевязанным горлом, озябший от «работы», он стоял в небрежно распахнутом плаще.

– Да, ты угадал. Это завершающий, – согласился Сизов, старослужащий пограничник. – Как раз будет тебе под пару: ты – Пат, а он – Паташон.

Очкасов пропустил реплику товарища мимо ушей.

– А пополненец что-то совсем скис, – кивнул он в сторону Терехина.

Сизов усмехнулся.

– Понятно. Встречаем без барабана…

– Эй, товарищ боевой резерв!.. Начальник заставы идет… Доложи о прибытии!.. Да полы подбери! – крикнул Очкасов новичку.

Терехин вместо того, чтобы повернуться в сторону капитана, стал водить взглядом по белой с зелеными ставнями казарме.

– Считает окна, что ли!.. Их уже сосчитали до него… – втаптывая в навоз окурок, проговорил Сизов.

– Просто хочет носом определить под каким азимутом находится кухня, – возразил Очкасов.

В это время в калитке появился, наконец, неказистый щенок-овчарка. Уши у щенка поднялись, шерсть, взбитая в мокрые сосульки, на шее встала торчком.

– Э-э, резервист еще и с пуделем!.. А я думал: зачем поводок!.. – протянул Очкасов.

– Пес не кадровый, а не дурак. Знает как начальство встречать… – усмехнулся Сизов.

– А как же, – глазами ешь, а хвост ногами топчи… – Очкасов осекся.

Капитан и старшина вышли на середину двора. Намокший плащ старшины сразу же приковал к себе внимание щенка.

Терехин тоже повернулся в ту сторону, куда тянулась овчарка. Увидев начальника заставы, он расплылся в улыбке и даже не заметил, как выпустил из руки поводок. Молодая овчарка рванулась, но не рассчитала прыжок и зарылась носом у самых ног старшины.

– Сидеть! – скомандовал капитан и поднял вывалянный в грязи поводок.

К удивлению Терехина, щенок выполнил приказание.

– Заждались мы вас, Терехин. Болели? – улыбнулся капитан.

– Болел, товарищ… товарищ… – лицо Терехина приняло восторженное выражение. Как, начальник заставы уже знает его? На радостях Терехин даже не мог определить звание командира.

На пороге кухни, точа друг о дружку ножи, в белом фартуке и халате, появился повар.

– Иждивенцы новые прибыли! – подмигнул он пограничникам.

Вокруг Терехина собрались бойцы. Капитан намотал на палец поводок и снова поглядел на новичка внимательными серыми глазами, в которых затаился смех.

– Что же будем делать дальше, товарищ Терехин, – ваш подопечный-то у меня?

Боец переступил с ноги на ногу, втянул в себя непреодолимый запах лаврового листа и еще пуще расплылся в улыбке.

– Есть хочу, товарищ капитан…

Раздался оглушительный хохот. Уж очень это простодушное признание подходило к внешности «пополнение».

– Кто увидит нашего повара, тот сразу заболеет аппетитом, – поддержал новичка Сизов.

– А в секрет мне сходить сегодня можно? – неожиданно выпятил грудь Терехин.

На этот раз в смехе пограничников послышалась явная насмешка.

Горбатый вещевой мешок, фуражка блином, шинель в грязи чуть ли не до колен, неказистый щенок, – ну какой из новичка страж границы?!

– Теперь держись, нарушители… Изведет всех со своим мокрохвостым зверем, – съязвил Очкасов, вытягивая перевязанную шею.

– Да-а… – покачал головой начальник заставы. – Как кличка шейка?

– Амуром назывался, – ответил новичок упавшим голосом.

– Ну что ж, держите своего Амура! Да покрепче, – капитан передал новичку поводок и осмотрелся по сторонам, ища, чем бы вытереть руки.

Терехин съежился и тоже осмотрелся; с его растерянного лица не сходила жалобная улыбка. Теперь она была так же уместна, как белый колпак повара в строю, на боевом расчете. Это понимали все, чувствовал это и Терехин. В довершение всего оставленная без внимания овчарка снова с яростью бросилась на старшину.

– Аттестат на собаку есть? – взревел тот и пустил в ход сапоги.

Терехин сердито дернул к себе щенка и отвернулся.

– Да… – покачал головой начальник заставы. – А все же нам придется делать из них пограничников… Сумеем? – оглядел он стоящих бойцов.

– Первейших сделаем! – дружно грянуло в ответ.

А старшина подумал: «Мало Очкасова… на заставе будет еще экземпляр № 2».

«Экземпляром № 1» считался Очкасов.

– Так что же со щенком?.. – желая, как говорят, решить вопрос на месте, спросил старшина начальника заставы, который повернулся было, чтобы идти.

– Приобщайте… пока – к пищеблоку.

2

Вырос Иван Терехин в лесной глухомани. Но и в его село время от времени доходили вести о делах пограничников. Знал он и о подвиге Андрея Карабицына, читал и перечитывал о героях-хасановцах и о младшем Котельникове, который сменил своего старшего брата, убитого на дальневосточной границе. Кинокартины «Тринадцать», «На Востоке» Терехин видел несколько раз. А посмотрев «Джульбарса», он пошел за пятнадцать километров к бойцам, охранявшим мост, и принес оттуда маленького, еще слепого щенка-овчарку. В те времена не один сельский мальчонка рядил своего дворнягу в Джульбарсы.

Приехавший на побывку красноармеец, посмеиваясь, даже похвалил Терехина за основательную подготовку к службе.

Однако Ивану попадало от сестры Кати. Она была всего на два года старше брата, но уже успела потерять мужа на Хасане и смотрела на жизнь не так романтично, как Иван.

Наблюдая, как брат поит из соски своего будущего «следопыта», Катя уверяла, что уж теперь-то «граница будет на замке», стоит только Ивану и его Амуру появиться там.

Терехин на все насмешки сестры только улыбался. Выведенная из терпения, Катя высказалась однажды начистоту. Она заявила, что толстопузый «следопыт» нужен Ивану только затем, чтобы «расслезить» комиссию… Что так делать нечестно, что из Ивана никакого пограничника не выйдет, потому что у него душа, как мякина, а сам он увалень неповоротливый.

Призывную комиссию Терехин проходил вместе со своим «следопытом», – так и шествовал с собакой от одного врача к другому.

Председатель потрепал по шее его пузатого Амура, переглянулся с членами комиссии и сказал: – В следопыты, ничего не попишешь…

Иван получил назначение в погранвойска и принял это как должное.

Во время проводов Катя, глядя на брата и на его жалобно повизгивавшего щенка, бросила, как бы между прочим, что будет аккуратно следить за газетами, чтобы не пропустить портрета героя…

По в последнюю минуту глаза у сестры наполнились слезами. Вероятно, она вспомнила, как провожала мужа.

Перед тем, как попасть на границу, Терехин должен был пройти трехмесячную подготовку. В учебном подразделении ему не повезло. Перед самыми зачетами он сломал ногу. Все его сверстники разъехались по местам «дальнейшей службы», а Терехин лежал в лазарете. От того, как срастется кость ноги, удачно пли неудачно, зависела дальнейшая судьба Ивана.

Терехин не приставал с вопросами к врачам. Однако он так беспокоился об Амуре, что никто иной, как лечащий врач, взял на себя попечительство и над собакой.

Терехин стоически переносил различные манипуляции над ногой не только со стороны своих врачей, но и приглашенных консультантов.

В конце концов всем помогающий добрый доктор проникся к Ивану уважением, узнал его тайные помыслы и уверил начальство, что именно такому, как Терехин, только и служить на границе.

Терехин перед отправкой к месту своего назначения написал сестре, что так, мол, и так, нога подвела, но теперь, не завтра так послезавтра, он увидит настоящую боевую заставу.

«Амур стал ростом с овцу, но сильно тощий. Видеть его приходилось раз в неделю и то через окно. Врач говорит, что собака стосковалась…».

Вместе с письмом Иван вложил сэкономленные за время службы две десятирублевки.

Подумал. Опять вынул письмо. Улыбнулся и написал, что теперь, мол, Катя может посматривать в газеты.

3

Место на. заставе для Терехина определилось сразу и прочно: в числе самых отстающих. «У Очкасова на левом фланге», – шутили пограничники.

К «экземпляру № 1» обстоятельства припрягли «экземпляр № 2».

Очкасов признавался неоднократно, что попал в «пограничники-горемычники» из-за писарской ошибки, из-за путаницы на призывном пункте, уверял, что ему служба на границе, да еще в таком адском климате противопоказана, жаловался на «бездушную медицину», сипло кашлял, давал всем слушать, как у него «свистит» в груди.

Терехин чуть ли не с малолетства спал и видел заставу, соской выкормил щенка, в лазарете не оставлял свою мечту, дождался направления на боевую заставу. И вот теперь шел «в паре» с Очкасовым.

После первой встречи с Терехиным начальник заставы капитан Светлов не раз думал о новичке, с удивлением замечая, что чувствует себя в чем-то виноватым перед ним… Он ловил на себе невольные взгляды Терехина, в которых сквозили укор, растерянность, удивление.

Как-то в часы массовой работы Светлов зашел в комнату политпросвет работы.

– Говорят, вы академиком стали? – обратился он к Терехину, стоявшему с указкой в руке возле карты мира.

– У него большие сдвиги, – заверил капитана замполитрук, а сам покосился на сидевших бойцов: там послышался смешок.

– Терехин может показать на карте новостройки, угольные бассейны, границы Советского Союза обвести, назвать государства, с которыми мы в соседстве, главных агрессоров выделить, – доложил замполитрук. – Правда, с наводящими вопросами… – добавил он.

– Неплохо для начала, – обрадовался капитан. – Давайте потолкуем. Расскажите, Терехин, о своих краях, о новостройках, которые сами видели.

Иван вспыхнул, удивленно посмотрел на капитана, опустил голову.

«Посмеяться пришел надо мною», – мелькнула у него мысль.

– О своей области расскажите, – подбадривал бойца Светлов.

«Хочет отправить домой… Ну что ж… Не гожусь»…

Терехин почему-то вспомнил, как его, совсем маленького, чуть не переехал фургоном зажиточный односельчанин Стенька Копчик. Вырвала брата из-под копыт лошадей Катя. Фургон прогрохотал, едкая пыль закрыла улицу, а Иван и сестренка, катались у плетня, обожженные навощенным кнутом…

– Товарищ Терехин, вы не забыли вопрос? – капитан внимательно всматривался в хмурое лицо бойца.

Терехин облизнул пересохшие губы.

Опять представил свое появление на заставе, первую встречу с капитаном… так опозориться!.. Боец выронил указку и заспешил к двери.

– Что с вами, товарищ Терехин?.. – взволновался замполит. И тут же «подарил» многообещающий взгляд одному из бойцов, который хохотнул в кулак.

– Пусть идет, – спокойно сказал капитан. – К заставе нелегко привыкнуть. А смеяться тут нечего. На первых порах многие лыка связать не могли.

– Он все понимает, чувствует, а высказать не может… – заговорили другие бойцы.

– Чувствует – хорошо, но нужно, чтобы знал, особенно умел. От этого «умел» часто зависит жизнь пограничника.

Капитан задумчиво поглядел в окно. К казарме уже подползла, полная неожиданностей пограничная ночь.

– Кому в наряд – приготовиться! – приказал начальник заставы и вышел.

4

Очкасов и Терехин так и шли «в паре». «Слава» Очкасова была невольно перенесена и на Терехина. Да и сам новичок немало способствовал этому своими выходками.

Однажды старшина, заметив как «упорно» овладевает снарядной гимнастикой Очкасов, подозвал Терехина.

– Видели, как старается Очкасов? А вы почему на турнике плохо работаете?

– Амур не пускает.

– Как же это так? – вскипел старшина.

– Я поднимаю ноги, хочу на турник закинуть, а он меня за штаны и вниз, не лезь, мол, опять ногу сломаешь!

– Что? Как вы сказали?

– Собака мне мешает…

– Так вы не берите ее. Тоже мне тренера нашли.

– А я и не беру. Это мне чудится, будто он хватает меня за ноги… – объяснил Терехин и глаза его сердито заблестели.

– Этого еще не хватало! Если вам чудится – лечиться надо! – вышел из себя старшина.

– Это вам, товарищ старшина, чудится, что собачонка мешает на заставе и ее можно не кормить!.. – одним дыханием выпалил всю свою обиду Терехин.

– А! Вот куда! – старшина удивленно посмотрел на бойца, как будто увидел его впервые. – Этак вы, значит, разговариваете со старшиной? Придется вам с картошкой на кухне подискусировать…

5

Терехин любил хозяйственную работу, не увиливал от нее. Старшине это пришлось по вкусу. Как-то, уезжая за фуражом и продуктами, он взял бойца с собой. Но по дороге вспомнил, что начальник заставы в двенадцать часов дня будет проверять подготовку служебных собак и в первую очередь Амура, выросшего на заставских харчах благодаря щедрости повара.

– Возвращайтесь на заставу. Вечно с вами канитель! – напутствовал старшина Терехина.

Старшина вернулся из поездки ночью, а бойца все еще не было.

– Опять выкинул номер! – злился старшина.

– Седлать коней, – приказал капитан: – Мне тоже коня! Захватите какие-нибудь вещи Терехина, чтобы дать понюхать Амуру… Старшина, вы укажите место, где ссадили бойца с брички.

Амур отыскал Терехина к утру в болотах «Гнилого Леса». Боец попал в трясину. Она засосала его по самую голову. Одной рукой он держался за надломанную толстую ветку, свисавшую от дерева, а в другой сжимал карабин.

– Хотел на ветке перепрыгнуть через «окно», а она не выдержала, – доложил Терехин, когда его вытащили. Счищая с обмундирования болотную ряску, он ласково отпихивал Амура, который бил его лапами, хватал зубами, фыркал и радостно урчал.

– Зачем вы забрались в лес? – спросил Терехина капитан.

– Хотел напрямик. – ответил боец, выжидательно поглядывая на Светлова.

Капитан ничего не сказал, молча вскочил в седло.

Старшина подумал, что начальник напрасно няньчится с Терехиным.

– На него взыскание нужно наложить за самовольство, – сказал он по дороге на заставу.

– Наложим на него, да и не только на него.

Старшина помрачнел.

В тот же день капитана срочно вызвали на сборы.

А у Терехина новая беда. Амур сорвался с привязи и передрался со всем заставским «окружением». «Арату» лапу повредил, черному петуху старшины вырвал хвост. Теленка Лыска гонял по двору до тех пор, пока тот, ошалев от страха, не влетел в кухню и не попереворачивал все кастрюли и тарелки. Хорошо еще, что в котел не угодил.

Старшина вызвал Терехина в каптерку и без обиняков приказал застрелить Амура.

– И доложите об исполнении.

Терехин побледнел и быстро вышел.

– Ну, наш Тереха совсем скапустился, – покрутил головой Очкасов. – Зима наступает, в секрете и холодно и боязно, был бы себе истопником на заставе, на своем Амуре дровишки возил… Так надо же: расстрел вышел кобельку от старшины.

– Отстань, глотошник! Лучше чулок с шеи сними! – сердито огрызнулся Терехин.

Вечером вернувшийся со сборов капитан зашел в казарму и при бледном свете ночника увидел Терехина. Тот стоял у окна в одном белье, прижавшись лбом к замерзшему стеклу, и всем своим видом выражал скорбь.

– Терехин! Зайдите ко мне, – пригласил Светлов и первый пошел к выходу.

6

Выслушав бойца, Светлов достал папиросы и переложил их из пачки в портсигар.

– Закурите? – предложил он Терехину.

– Спасибо, товарищ капитан, закурю.

Оба молча задымили:

– И вы выполнили приказание старшины? – спросил начальник.

– Заместитель по политической части приказал отставить самосуд над Амуром.

– Так в чем же дело? Почему переживаете, не спите?

– Ну, как же можно, товарищ капитан? Ведь я Амура совсем махоньким с моста принес, молоком поил, соской, считайте, выкормил. В военкомате мне разрешили взять его на границу. Потом в лазарете лежал – не бросил, а здесь – застрели, да еще сам, своими руками.

Терехин опустил голову и дрожавшими пальцами мял папиросу.

– Садитесь. И возьмите другую папиросу. Ту вы, кажется, уже сломали. – Начальник заставы снова протянул портсигар.

– А все же вы не совсем правы, – он захлопнул портсигар и положил в карман. – Я хочу помочь вам разобраться во всем происшедшем. Скажите честно: почему вы углубились в лес, а не пошли по дороге, когда вас вернул старшина на заставу?

– Думал нарушителя встретить… – тихо ответил Терехин.

– Я так и знал. Хорошо, что вы его не встретили.

Терехин удивленно поднял глаза.

– Да, просто счастье, что вы его не встретили… – повторил капитан. – А почему вы оказались по горло в «окне»?

– Не рассчитал…

– А нарушитель рассчитал бы. Все рассчитал бы. Он – подготовлен. А вы совершенно не подготовленный боец.

– Мне сестра говорила, чтобы я не шел в пограничники… – вставил Терехин.

– Серьезно? – улыбнулся капитан.

– Она надо мной раньше так смеялась. Вот и старшина считает, что я несознательный… У тебя, Тереха, говорит, и душа стоит торчком, как шинель.

– У первогодков часто так… Когда я сам на границу пришел, тоже не все ладилось. Помню, был такой случай…

Поздно в эту ночь ушел Терехин от капитана.

7

Как-то начальник заставы, возвращаясь с участка, заехал по пути на стрельбище.

Бойцы уже собрались домой.

– А где Терехин? – оглядев строй, спросил капитан молодого лейтенанта.

– На огневом рубеже, тренируется холостыми патронами… Я разрешил.

– Не получается у него?..

– Все приборы перепробовали, все методы… Видно, правила стрельбы составляли не для Терехина, – вздохнул лейтенант. – Вместо того, чтобы целиться в мишень, он улыбается мне, будто я девица красная. Не втиснуть нам его в правила стрельбы, слишком рамки узки.

Капитан из практики знал, что порой не грех отступить от правил стрельбы при обучении таких «оригиналов» как Терехин.

– Товарищ Терехин!.. Не надо вставать. Лежите. Перед вами не мишень, а, считайте, живой фашист! И не убьете вы его, так он вас… не пожалеет. Понятно?

– Понятно, товарищ капитан. Убьет он меня, – вздохнул Терехин.

Старшина только передернул плечами: что, мол, поделаешь с ним?

– Почему? – лицо капитана сделалось строгим.

– Холостыми не достанешь, товарищ капитан…

Начальник заставы даже приподнял козырек фуражки, неожиданно рассмеялся.

– Выдайте Терехину три боевых патрона, – приказал он.

Когда боец зарядил карабин, Светлов сказал:

– Слышите песни? Мы уходим со стрельбища. Вы останетесь с «фашистом» один-на-один. Отстреляетесь – позовете нас.

Боец выждал, потом все же оглянулся через плечо: ушли или нет? Раньше всегда кто-нибудь стоял над ним. Успокоившись, он поудобнее улегся, зажмурил левый глаз, стал наводить карабин в цель, и ему показалось, что перед ним не тонкий щит разрисованной фанеры, а звериное лицо живого врага.

Прозвучали выстрелы.

Терехин бросился к мишени и, забыв, что рядом никого нет, закричал:

– Попал, двумя попал, товарищ капитан!..

В эту минуту можно было подумать, что он и в самом деле «извел» фашиста.

8

Терехин встретил зиму в том же «звании» отстающего.

Однажды, почистив коровники и нарубив старшине дров, он отогрел в казарме руки и занялся винтовкой.

– Терехин! – позвал его дежурный по заставе. – Капитан оставил тебе газету. Тут заметка и портрет. Терехина Катя… Не твоя ли сестренка?

Обожженные морозом щеки Ивана побелели. Он почти вырвал газету у дежурного, который уже отвечал по телефону.

– Двух бойцов… с оружием и топором в район впадения Холодного Гирла в реку Бурунча!.. Есть! Разрешите выполнять, товарищ лейтенант? Есть!

Сержант положил трубку, почесал затылок.

– Кого же послать? Одни в наряде, другие – только из наряда… – рассуждал он вслух.

– Я пойду, товарищ сержант! – выпрямился Терехин, продолжая сжимать в руке газету. Его лицо постепенно заливала краска смущения.

Хорошенькую шутку сыграла с ним Катя: обещала искать его портрет – при этом воспоминании Иван еще сильнее покраснел, – а получилось…

– Правильно! Топором ты умеешь орудовать. Напарником пойдет Очкасов, больше некого. Так, значит, капитан угадал: сестра?

– Катя, – ответил боец и глаза у него радостно заблестели.

На месте, куда прибыли Терехин с Очкасовым, лейтенант объяснил обстановку.

– Ожидается в наш тыл банда. С наступлением темноты бандиты группой или поодиночке попытаются прорваться через границу. В каком месте? Об этом знают только они, – зябко улыбнулся он.

– Ваша задача сделать в реке прорубь, лед затопить. Преграду замаскировать снегом. Прорубь сделать так…

Лейтенант провел сапогом по рыхлому снегу дугу, закрывавшую вход в Гирло со стороны реки Бурунча.

– После выполнения задания вернетесь на заставу. В случае чего, действовать по обстановке. Старший наряда… Терехин!

Бойцы работали до сумерок. Сделанная ими прорубь полумесяцем окаймляла вход в Гирло. Оставалось только раздробить лед, но Очкасов, перехватывая из одной руки в другую топор, уронил его в воду. Полосу льда повернуло течением поперек проруби, образовался как бы мост, ведущий в Холодное Гирло. Получилось то, чего не нужно было пограничникам. К тому же началась пурга. Окрестность окутало снежной пылью, мороз к ночи усиливался.

– Пошло все насмарку, – буркнул Терехин, глядя на своего напарника, который дул на окостеневшие руки.

– Сами останемся за наряд? – спросил Очкасов и поежился под порывом ледяного ветра.

– А кто же? Задачу не выполнили.

Пограничники расположились за трехпалой корягой, над обрывом Холодного Гирла.

Вырубить прорубь и затопить лед – задача простая. Но и она не выполнена. Досада одолела Ивана. Он осмотрелся, раздумывая, что бы предпринять.

Чужой берег был не такой обрывистый, но зато густо поросший лозняком, он курился снежной пылью, как дымом, словно кто-то невидимый потягивал там гигантскую папиросу, из-за укрытия посматривая на пограничников.

– Вот мы и в секрете… – сипло проговорил Терехин и немного поддал локтем в бок своему напарнику.

Вокруг коряги ютились чахлые пагонки вербы. Под напором свистящего ветра они с мерзлым хрустом клонились к коряге, словно моля о защите. В них было что-то жалкое. Очкасов показался самому себе одним из этих ломких прутиков, – так тоскливо и одиноко стало ему в ревущей снежной замяти.

– Ты не заметил, за нами никто не наблюдал с той стороны… когда мы работали? – неожиданно спросил его Терехин.

– Нет. А что? – с беспокойством поднял тот серую от снега голову.

– Надо глядеть в оба. Может, и заметишь…

Очкасов прикрыл перчаткой лицо от ветра и снежной пыли и стал наблюдать за тем берегом. Вскоре он повернулся, глаза его слезились.

– За работой вспотел, а сейчас руки и ноги, как деревянные. Все от проклятой ангины… Валенки промочил… – смотрел он на Терехина с жалобным видом.

Терехин знал, что в такой мороз валенки промочить не так-то легко, вода едва коснется, как сразу же превращается в ледяную корку. Однако Иван постарался придать своему голосу сочувственные ноты.

– Сам до заставы дойдешь?

– Дойду, не маленький… – откровенно обрадовался Очкасов и стал быстро подниматься.

Эта поспешность задела Ивана.

– Скажи дежурному, что нужно смену… – сказал он уже вдогонку Очкасову, но тот, согнувшись, быстро уходил.

– Постой! Я передумал… – окончательно озлился Терехин.

Очкасов повернулся, хотел выругаться, но ему ветер забил снегом рот.

– Обоим нельзя. Нам попадет… задание не выполнено! Нужно действовать по обстановке… – выплевывая снег, быстро заговорил Очкасов, видя, что Терехин тоже встал.

– Ничего. Старший наряда отвечает… Идем.

Терехин явно что-то задумал, но что – Очкасов не мог понять.

Вскоре они вышли на высоту «Голова Собаки». Вьюга подгоняла их в спину.

– Иди медленней… Еще медленней!.. – командовал Терехин своему напарнику.

– Зачем? Зачем медлить? – преодолевая ветер, злился тот.

– Чтобы с той стороны увидели, что мы уходим. Поняла глупая твоя голова?

Пограничники спустились в лощину, затянутую предвечерними сумерками. В ней было тихо, хотя вверху выл ветер.

– Сядем! – предложил Терехин и, не обращая внимания на недоумение напарника, стал рассуждать – Сейчас мы по лощине обойдем высоту. Потом по Гирлу незаметно вернемся к коряге. Пусть думают, что мы ушли… – кивнул он головою в сторону реки.

– Ты что, Иван? – совсем побледнел Очкасов. – Окоченеем. Оставаться в секрете нам никто не приказывал. Там всю душу из тела за ночь выдует…

– Значит, без души жить будем.

Терехин снял перчатку, вывернул ее наружу теплой влажной от пота шерстью, поднес к носу.

– Обойдусь без тебя… Дашь понюхать Амуру. Понял? – Иван бросил на своего напарника неприязненный взгляд.

– Да этот зверь меня разорвет! – испугался Очкасов. Потом что-то сообразил и зашарил по карманам. – Нужно волочь перчатку за собою по снегу… У меня где-то была бичевка…

– Знаю… У меня тоже разные канаты водятся.

Терехин достал из кармана тонкую, но прочную бичевку метров двух длины и крепко привязал перчатку.

– Не отрывай от земли до будки… Амур поймет в чем дело и тебя не тронет… Только не трусь.

Очкасов спешил уйти. Он боялся, как бы Терехину опять что-нибудь не взбрело в голову.

– Ступай! – сказал тот и бросил перчатку на снег. – Оставь мне свою! Эх!.. Обрадовался…

Но слова Терехина заглушил свист ветра. Очкасов даже не оглянулся.