Текст книги "Усилитель жизни"
Автор книги: Михаил Дмитриев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)
– Понял, – ответил Вадим. – Как именинник, всецело постараюсь.
Праздновать собрались у Вадима на даче. С шашлыками. Опять стоял теплый и пасмурный день, только уже не весенний, а осенний. Виновник торжества был за рулем свежекупленных Жигулей, «пятерки», и горд этим неимоверно. Он ждал в машине у метро «Выхино». Антон влез внутрь и поинтересовался:
– А где остальные?
– Да они недавно звонили. Раздолбаи. Чего-то там покупают и опаздывают. Минут на сорок, не меньше, – Димка был недоволен. Ему явно хотелось продемонстрировать всем свой новый экипаж и просто покататься на нем, а не торчать на заплеванной площади около метро.
– Слушай, знаешь что? – вдруг оживился он. – Все равно ведь все в машину не поместятся. А ехать тут всего минут двадцать. Давай я тебя первым туда заброшу… кстати, вместе с Юлькой, она-то обещала вовремя быть. Как раз успеете там углей нажечь. А может, и шашлыки жарить начнете. Как тебе такой вариант, а?
«Сговорились они все, что ли» – подумал Антон. Хотя зачем им это нужно. Значит, видно, судьба. Можно, правда, отказаться – но надо ли?
– Ну, давай – протянул он, стараясь опять показаться безразличным.
Юля появилась буквально через минуту. Улыбнулась, поздоровалась… как обычно. Словно бы и не было ничего. Вадим объяснил ей план действий – согласилась без вопросов. Заметно обрадовавшийся Димка завел мотор, они выехали с площади и вскоре выбрались на шоссе. По дороге Юля вовсю трепалась с Вадимом в своей обычной живой манере. Оба уже довольно долго работали, он в каком-то банке, а она в рекламной компании. Антона офисная жизнь не очень интересовала, он помалкивал и глядел в окно, на проносящиеся мимо деревья. Юлин смех было приятно слушать. Вот бы так все время ехать, и больше ничего…
По приезде Вадим выгрузил из машины здоровенную кастрюлю с шашлыком, потом показал, где шампуры и дрова. Участок у них был – стандартные шесть соток, весь засаженный разными полезными кустами и деревьями. Костер надо было аккуратно жечь в углу у забора. Антон сложил с десяток щепок шалашиком поверх смятой старой газеты, поджег ее, и спустя несколько минут огонь уже весело трещал, пожирая поленья потолще. За забором хлопнула дверца машины, загудел мотор… они остались одни.
Юля нанизывала на шампуры кусочки мяса. До этого момента они обменялись в лучшем случае пятью репликами. Теперь Антон не знал, что сказать. Впрочем, к черту любезности. Он с ней достаточно поговорил раньше. Достаточно, чтобы иметь право молчать, когда хочется.
– Уедешь от нас… – вдруг сказала Юля. Похоже, с грустью сказала. Повисла пауза.
– Ну не насовсем ведь.
– Надеюсь…
– Да ну, в самом деле. Сейчас в этом смысле времена нормальные. Вернуться можно в любой момент.
– Это да. Только что-то из моих знакомых, которые уехали, пока никто возвращаться не хочет.
Опять повисла пауза. День словно застыл в задумчивом молчании – лишь продолжал потрескивать костер, да иногда чирикали воробьи. Они с Юлей сидели в двух шагах друг от друга, занимаясь каждый своим делом. И вдруг… словно какая-то сила толкнула Антона изнутри, разом отметая все «хочу – не хочу» и «надо – не надо». Он твердо посмотрел ей в глаза, и она ответила долгим взглядом блестящих, лучистых глаз. У него перехватило дыхание, и, разом забыв обо всем, он встал, шагнул к ней, взял ее голову в свои руки и стал целовать ее лоб, глаза, губы… Она не сопротивлялась – наоборот, отвечала ему. Окончательно отдавшись порыву, он стал целовать ее шею, спускаясь все ниже. Расстегнул блузку, или что у нее там было, стал целовать грудь… У Юли на лице, когда он несколько раз взглядывал на него, было какое-то странное выражение, нечто похожее на смесь мучения с наслаждением. Но все-таки, судя по тому, как она себя вела, наслаждения было больше. Хотя, мелькнуло в голове Антона, черт бы побрал ситуацию, когда ты постоянно, как параноик, думаешь о том, хорошо ей или нет… Мысль мелькнула и пропала, время остановилось. Забытый костерок догорал, а они все стояли, обнявшись и забыв обо всем на свете. Потом он снова стал целовать ее, и она снова стала отвечать ему, и ему захотелось большего, но не так чтобы очень сильно, а как-то… гармонично, что ли. Кажется, он мог, первый раз в жизни, управлять этим желанием. Бог знает, чем бы все кончилось, но тут за забором опять зашумела машина и послышались голоса высаживающейся компании. Пришлось оторваться друг от друга и поспешно привести гардероб в порядок.
Все время, пока ели, пили и веселились, у Антона было стойкое ощущение, что если их несчастные отношения когда-то и были близки к нормальным, то такой день был именно сегодня. Но решиться форсировать события «на глазах изумленной общественности» он не мог. Он вообще не знал, что дальше делать. «Если ты и получишь награду, то обязательно не ту, не там и не так». В смысле – завтра самолет, вещи не собраны, родители жаждут напоследок наглядеться на единственного сына… и что теперь, все бросить и погрузиться в омут наслаждения? В какой-то момент он уже почти готов был сделать это, но потом все-таки одумался. Нет, товарищи, слишком долго я подчинялся этим порывам. Лучше уж теперь самому подождать. Не насовсем же я туда уезжаю. Но почему, почему именно сейчас? (да потому, что перспектива расставания. К тому же ты вроде как перешел для нее в иное, более высокое, качество. Это все усиливает женские эмоции, но не обязательно надолго. Просто ты тогда этого не знал…)
Всю обратную дорогу Юля прижималась к Антону, не обращая внимания на удивленные взгляды остальных. А и фиг с ними, победно думал Антон. Потом он проводил ее до дома. Остановились у дверей подъезда. Родители были дома и у нее, и у него, время было позднее, и было ясно, что лучше уж пока разойтись по домам. И было не менее ясно, что они расстаются надолго. Причем теперь это расставание не прервешь телефонным звонком и поездкой на метро.
– Ну, когда же ты теперь приедешь? – спросила она. Антону показалось, что ее голос звучит как-то не так, как раньше.
– Не знаю, – честно ответил он. – Видимо, как финансы позволят. А… ты хочешь, чтобы я приехал?
– Хочу, – просто сказала она.
И Антон вдруг понял, что приедет, как только сможет.
***
В Англии было на что посмотреть и о чем подумать.
В лондонском «Хитроу» он еще не заметил ничего особенного. Ну, очень большой аэропорт, множество самолетов, толпы разноязыких людей, обилие ярких магазинов, но ничего принципиально нового. Окрестности аэропорта тоже были не бог весть что – бетонные коробки и асфальт, хотя и заметно почище, чем у нас. Но когда автобус «Хитроу – Кембридж» выбрался на безукоризненно гладкое шоссе, и по сторонам замелькали ухоженные поля, луга, огороженные каменными изгородями, на которых кое-где паслись классические белые английские овечки, аккуратные домики, рощицы… когда его обступило уверенное, деловое спокойствие, особенно ощутимое по контрасту с дерганой и грязноватой Москвой… тут Антон начал понимать, что здесь многое действительно по-другому.
Вначале ничего, кроме обычного в таких случаях возбуждения и любопытства, он не чувствовал. Но вот через неделю или две, когда уже немного огляделся и обвыкся… Должно быть, всякий русский человек, которому небезразлична его родина, впервые попав на запад, ощущает смутное раздражение и на себя и на «них», которое можно передать в виде нескольких риторических вопросов. Ну почему у них все так чисто и красиво, а у нас нет??! Почему у них водители с вежливой улыбкой уступают дорогу пешеходам, а у нас нет? Самое главное, почему многие и многие стороны жизни – от дорожного движения до всяких бюрократических процедур – организованы понятно, рационально и так, что почти не отнимают времени? И т.д., и т.п.
Но с другой стороны, оказалось, что здешние, в массе своей улыбчиво-доброжелательные люди все-таки… не такие. Во множестве неуловимых мелочей они вели себя по-другому. Не так, как русские. Как минимум, они были более закрыты – под мягкостью внешнего этикета скрывался твердый футляр. Но бог бы с ним, с футляром, и у нас такие попадаются. К тому же они иногда раскрывались – если много выпить, например. Проблема была в том, что, даже когда эти ребята были максимально открыты, они оставались для Антона чужими. Он не мог сказать, почему. Иногда казалось, что химия какая-то замешана. Хотя скорее дело было в тысяче неуловимых поведенческих мелочей – как смотрит и говорит, какие темы для разговоров, какое прошлое, в конце концов…
В результате Антон постепенно понял, что западных людей он уважает, но не любит. Что ему очень нравятся плоды их труда и то, как они могут разумно организовать свою жизнь – но не они сами. Что он вполне успешно может с ними работать, но совсем не жаждет вместе отдыхать. Разве что под приличное возлияние, временно опускавшее барьеры. Он не хотел с ними сближаться, вот что.
Это открытие его не особенно расстроило. Как многие русские за границей, Антон обнаружил, что он не то что не испытывает желания тут как-то «натурализоваться» – наоборот, активно хочет оставаться русским. По крайней мере для друзей и для себя самого. Думать и разговаривать вне работы по-русски, читать русские книги, слушать русскую музыку… А работа, хоть в ней и использовался английский язык, национальности не имела.
Кстати, о работе. Как выяснилось, тут, в университете, все пахали на совесть. Студентам предоставлялся довольно большой выбор предметов, но на что-то можно было совершенно законно не ходить, если душа не лежит. Лекций было вообще довольно мало, зато библиотеки были отлично укомплектованы и работали круглосуточно – трудись самостоятельно сколько хочешь. В конце года предстоял письменный экзамен, на три дня, по четыре часа каждый день. В каждый из заходов выдается с десяток вопросов, но ответить надо где-то на две трети, по выбору. Все вопросы серьезные, типичный ответ занимает почти страницу, сообразить надо быстро, а потом успеть бы написать. Фактически, ты сражаешься с бесстрастной машиной, которую не обмануть и не разжалобить рассказами о тяжелой жизни. Но, как постепенно понял Антон, если упорно работать весь год – именно весь год, а не неделю перед сессией – то и в самом деле чему-то полезному научишься, и экзамены сдашь нормально.
Каждому студенту полагался научный руководитель, примерно так же, как было в Москве на последних курсах. Антон попал под начало дядьки лет сорока пяти, в толстых очках, невысокого, полнеющего и лысеющего. Пышные бакенбарды (в Англии на них почему-то была вечная мода) делали его похожим на толстого, но не утратившего интереса к жизни кота. Звали его Алан Стюарт, или просто Алан. Здесь все, познакомившись, начинали называть друг друга по имени, независимо от разницы в возрасте.
В общении Алан оказался типичным англичанином – за его постоянной вежливостью Антон почти никогда не мог понять, что тот на самом деле думает и какими мотивами руководствуется. Но в том, что касалось дела, он был очень неглупым и объяснял все четко и ясно. Как полагается западному университетскому человеку, Алан был слегка чудаковатым. Говорил он всегда медленно и с преувеличенной аффектацией, словно вещал со сцены. Его кабинет был увешан репродукциями импрессионистов и весь завален бумагами пополам с каким-то старинного вида хламом. Но в углу светился широким экраном вполне современный компьютер, а со всякими программными примочками Алан управлялся на удивление ловко.
Через месяц после начала учебного года Антон явился к нему на очередную консультацию. Они, как всегда, обсудили то, что проходили на прошлой неделе, после чего Алан объявил в своей манере сценического монолога:
– Как вы, должно быть, знаете, Тони (для удобства общения пришлось здесь укоротить себе имя на местный лад), на этой неделе всем студентам надо определиться с темой дипломной работы. Вы уже посмотрели список, который я разослал?
– Да, конечно, – живо ответил Антон. Две или три темы из этого демократически обширного списка ему очень понравились. Он уже рвался сообщить, какие именно, но Алан вежливым кивком и мановением руки остановил его.
– Я думаю, вы заметили, что некоторые темы я выделил, поскольку они меня лично особенно интересуют.
– Да, заметил, – сказал Антон, сразу поскучнев. Ему-то они особенно интересными не показались, но он еще не понял, куда клонит начальство.
– Так вот, я бы хотел сказать следующее. Вы знаете, что в конце года всех ожидают экзамены. И вы уже, должно быть, поняли, что курс у нас очень насыщенный (это Антон понял очень хорошо. Тут все было серьезно) – Так что усвоить все, что нужно для успешной сдачи экзаменов, весьма непросто. При этом лично я, к сожалению, не могу уделять каждому студенту больше часа в неделю. Но есть одна возможность… – Алан сделал многозначительную паузу. – Университет выделяет мне немного денег, которыми я могу распоряжаться по своему усмотрению. И для тех студентов, кто согласится работать над интересующими меня задачами, я могу организовать дополнительную помощь в учебе.
– Это довольно интересно, – медленно произнес Антон. – Не могли бы вы пояснить?
– С вами будет один или два часа в неделю заниматься один из моих аспирантов. Он весьма умный парень. Он будет вам давать задачи и домашние задания, вы будете с ним разбирать экзаменационные вопросы и задачи прошлых лет… в общем, поверьте мне, это будет вам очень, очень полезно. А с вами в таком случае я смогу проводить больше времени в работе над проектом. Что, как мне представляется, будет нам обоим гораздо интереснее. У вас ведь, кажется, уже есть неплохой опыт практической работы?
Антон понял, что кое в чем устройство мира здесь не так уж сильно отличается от России. Но разлитое кругом богатство позволяет решать вопросы не столько кнутом, сколько пряником. Жалко, конечно, этих понравившихся ему тем… ну да ладно. Еще не факт, что из них что-то выйдет. Поддержка вот этого дядьки для него сейчас поважнее. Но для виду следовало все-таки поломаться.
– Я понял, – сказал он. – Действительно, весьма интересно. Дайте мне, пожалуйста, несколько дней на размышление. А пока не затруднит ли вас объяснить детали вот этих двух тем?
***
Свободное время, когда оно было (точнее, когда Антон сам себе его разрешал), в этом городе можно было проводить разнообразно. Можно было, например, пить пиво в пабе. Представить себе английскую жизнь без пабов было невозможно. В пятницу и субботу казалось, что весь город вышелл на улицу и перемещается из одного питейного заведения в другое. Одна из самых крупных пивных располагалось прямо в первом этаже его общежития, рядом с большим книжным магазином. Другая находилась поблизости, в одном из университетских корпусов, предназначалась специально для студентов и отличалась демократически низкими ценами. По пятницам и туда и сюда народу набивалось, как сельдей в бочке. При этом по-настоящему пьяных Антон никогда не видел. Но в чем прелесть многочасового сидения в душном и шумном помещении, неспешного выпивания нескольких пинт пива и разговоров, когда из-за общего гвалта приходится буквально орать друг другу в ухо, Антон так и не понял.
С другой стороны, при университете имелось много спортивных секций. Среди англичан, как и сто, и двести лет назад, были популярны благородные виды спорта вроде гребли и какие-то еще, совсем экзотические и непереводимые на русский язык. Но оказалось, что заниматься этим надо очень серьезно, рано утром каждый день. По-видимому, у отпрысков благородных английских родов, учившихся почему-то в основном на историческом факультете, хватало на это времени и здоровья. Может, им это даже было необходимо для налаживания связей, весьма полезных в тех хлебных местах, куда, судя по всему, они по окончании курса отправлялись со своими историческими дипломами. Но у Антона с его графиком работы на такое серьезное развлечение сил уже не было. Так что он купил себе абонемент в бассейн, где стал периодически плавать по километру-полтора для собственного удовольствия, и этим решил вопрос со спортом.
А вопрос с общением решился совсем быстро. В первый же вечер после прибытия он познакомился с несколькими русским ребятами, такими же студентами и аспирантами. В этой компании они в дальнейшем и тусовались.
То есть прежде всего, через день, как положено, напились. Мероприятие проходило у физика по имени Женя, работавшего в Кембридже по контракту второй год. Он снимал комнату в большом частном доме, куда и пригласил всех.
– Вот, лабораторный спирт. Литиевой очистки! – объявил Женя, выставляя на стол литровую бутыль в тот момент, когда закончились принесенные гостями менее крепкие напитки. Жидкость в бутыли была почему-то ярко-желтого цвета. – На имбире настоен, – пояснил он в ответ на чей-то удивленный взгляд. На вид Жене было под сорок, его стриженая под ежик шевелюра была уже слегка седой, но в ярко-голубых глазах и живых чертах лица сквозила незаурядня энергия. Энергия сильного ученого, притягивающая, но без властной надменности, слишком часто встречающейся у тех способных людей, кто пошел в бизнес. Ему явно нравилось быть на равных с молодежью, выступая в роли общепризнанного лидера, а сейчас еще и тамады.
– Я пас, – сказала единственная в компании девушка по имени Оля. – Я, конечно, понимаю, что настоящие дамы пьют только чистый спирт, но все-таки…
На булгаковскую Маргариту Оля, учившаяся в магистратуре на географическом факультете, пожалуй, действительно не тянула. У нее была короткая стрижка, она носила очки, делавшие глаза заметно меньше, скулы у нее были широкие, а фигуры, считай, не было никакой. Но разговаривать с ней Антону было интересно. Да и вообще, если бы она сама не нашла его и остальных, методично прошерстив списки новых студентов, он бы и не подозревал об их существовании. Сидел бы сейчас один у себя в команте в тоске и печали…
– Ты, главное, не волнуйся, – успокоил ее Женя. – Он уже разведен до сорока градусов. Одна-то стопочка точно не повредит.
– Ну, раз ты настаиваешь…
Разлили, чокнулись, выпили. Было хорошо, стало еще лучше. Потом Антон слегка поплыл. Возникло ощущение разделенности разных частей тела – как будто язык болтает сам по себе, руки что-то делают сами по себе, а мозг и вовсе отдельно витает в неких недоступных высях. Некоторое время Антон пребывал в счастливом трансе, иногда переключаясь с одного впечатления на другое. Все-таки здорово, думал он – кругом какая-то Англия, а мы тут сидим совершенно как дома… В какой-то момент он решил послушать, о чем говорят справа. Оказалось, там двое ребят-математиков, до этого старавшихся держаться более-менее светски, по-своему расслабились и забубнили о какой-то теореме.
– Эй, на барже! – капитанским голосом объявил Женя, обращаясь к ним. – Отставить посторонние разговоры! Хотите действительно интересную задачку? Слушайте внимательно. Это на топологию. Один мужик хочет переспать с тремя проститутками, каждая из которых больна своей отдельной венерической болезнью. И он не хочет ни сам заразиться, ни их друг от друга заразить. А у него только два презерватива. Может ли он достичь своей цели?
Мимолетно удивившись оригинальному содержанию задачи, Антон честно попробовал сообразить, что там можно сделать с этими несчастными резинками. Но его затуманенному мозгу такой интеллектуальный Монблан сейчас был явно не по силам. Математики тоже напряглись, и им удача улыбнулась.
– Может! – просияв, как ребенок, радостно воскликнул один из парней. – Если один презерватив вообще не снимать…
– Ну ладно, погоди, дай и другим подумать, – перебил его Женя. Кажется, он был недоволен тем, что задачка так быстро поддалась. – Кстати, мне ее когда-то рассказали в перерыве на знаменитом семинаре Капицы… он тогда еще был жив… а вы, между прочим, знаете хоть, что мы сейчас в его доме сидим?
– В чьем? – продолжая пребывать в легком отупении, спросил Антон.
– Капицы! Петра Леонидовича! Ты что, о нем никогда не слышал?
– Слышал… физик такой у нас был знаменитый. Кажется, Нобелевскую премию получил. Его сын «Очевидное-невероятное» ведет. Или вел… А причем тут дом?
– Притом, что он вообще-то ему принадлежал. Так неофициально и называется, «Капица-хаус». Петр Леонидович его в тридцатые годы купил и в нем жил. До тех пор, пока… короче, слушайте всю историю.
Что у нас несколько лет после революции творилось, вы знаете. Петру Капице тогда было лет двадцать с чем-то. И вдруг практически подряд у него от тифа умирают отец, жена и маленький ребенок. Страшная трагедия, практически никого у него не осталось. И вот, отчасти потому, что в России в тот момент наукой заниматься было почти невозможно… прямо как сейчас… а отчасти чтобы спасти ученика от депрессии, научный руководитель, Абрам Иоффе, сумел отправить его в Англию. В лабораторию к великому Резерфорду, который к тому времени уже прославился своими исследованиями. Например, структуры атома – он первый показал, что оно состоит из ядра и электронов. Тогда это был гигантский шаг вперед… Отправили его ненадолго, но Резерфорду Капица так понравился, что он его взял к себе на полную ставку. В общем, Капица стал любимым ассистентом Резерфорда и лет пятнадцать здесь проработал. Ему, я думаю, тут нравилось, и в Союз насовсем возвращаться он не собирался. Но в отпуск в Москву и в Крым ездил каждое лето.
И вот в один из таких приездов, в тридцать каком-то году, его и загребли. Просто закрыли выездную визу, и все. Какое-то время он повисел между небом и землей, не зная, что с ним будет завтра. Каких людей и по каким невероятным обвинениям тогда арестовывали и расстреливали, вы знаете. Так что он, думаю, был готов ко всему… Но в итоге, вместо того, чтобы посадить, его неожиданно назначили директором нового, еще строящегося Института Физических проблем в Москве. Дали, одним словом, самые лучшие возможности для работы. Может, просто повезло. А может, Сталин, хоть и любил говорить, что «нэзаменимых у нас нэт», все-таки кое-что понимал в мозгах… И действительно, свои лучшие работы Капица сделал в Союзе. За что и Нобелевку получил. И от правительства массу премий – это уже за изобретения. Он ведь, что редко бывает, и ученым, и инженером был выдающимся. Кроме того, он основал, вместе с Ландау, Московский физико-технический институт, наш Эм-Ай-Ти… а, да из вас же двое как раз оттуда, что я вам рассказываю! Сколько у него было благодарных учеников, и говорить нечего. Но за границу его, насколько я знаю, больше не выпускали. Вот такая история…
– Эх, – невесело сказал кто-то после паузы. – А вот нас с вами впускают-выпускают без проблем. Но на нормальную работу в России вряд ли пригласят…
– Ничего, радуйся, что и не посадят! Того же Ландау ведь в свое время арестовали по доносу, и Капица его еле-еле вытащил из тюрьмы. Через год, еле живого. А многих никто не вытащил. Например, великого биолога Вавилова…
– Да… а мы кому нужны…
– Друг другу нужны, вот кому! Самим себе. Черт возьми, у нас тут не самый худший срез общества. Уверяю вас. Ладно, давайте еще по стопочке…
На обратной дороге, три километра по пустынным ночным улицам до общежития, по отечественным меркам более похожего на комфортабельную гостиницу, они пели во все горло русские песни, в том числе гимн Советского Союза и «Интернационал». Ничего, полиция не приехала. Вероятно, эти дома и мостовые на своем веку повидали и не такое.
Впоследствии они проводили время и более полезным для здоровья образом: ездили несколько раз на экскурсии в другие города, пару раз сходили в небольшие походики по английской дикой природе (насколько она может быть дикой в стране, истоптанной вдоль и поперек еще во времена Римской империи). Инициатором почти всегда была та самая Оля. Она их всех объединяла, просто по-дружески, примерно так же, как Ира незаметно, но надежно связывала в Москве их туристскую компанию. Хвала таким женщинам-друзьям. Они обычно не блистают красотой – иначе получилась бы не дружба, а бесконечное соревнование поклонников – но при этом помнят о других куда лучше и заботятся куда больше, чем мужчины. И на них очень многое держится.
Прошла осень, больше похожая на позднее российское лето, и наступила зима, больше похожая на наш октябрь. В начале декабря Антон, слегка одуревший от закачивания в себя знаний, вдруг обнаружил, что близятся рождественские каникулы, то есть возможность съездить домой. С деньгами все обстояло нормально. Как выяснилось, элементарными мерами вроде готовки еды самому себе, можно было за пару-тройку месяцев сэкономить столько, чтобы хватило на авиабилет в Россию и еще осталось. Как просто, для неприхотливого русского человека, тут решаются бытовые проблемы.
Вернувшись вечером в свою комнату с билетом в кармане, Антон с сомнением уставился на телефон. Они с Юлей что-то давно не писали и не звонили друг другу. И разговоры не выходили за рамки радостного, дружеского, но все же трепа. О главном не говорили. Раньше это было бы нормальным для их ненормальных отношений, но сейчас Антон просто не знал, как это квалифицировать. Помнит ли она еще о нем так, как он помнит о ней? Или все вернулось к прежнему никакому состоянию?
Он мучился сомнениями довольно долго. Принимался читать книжку, потом бросал и бессмысленно смотрел в окно. Поднимал трубку и опускал обратно. Наконец, опять вспомнив детский прием с часами, Антон помедлил и скосил глаза на запястье. Часы уверенно показывали 21:02. В Москве поздновато – двенадцать ночи – ну да ладно, Юля вечно ложилась черт знает когда.
Он набрал длинную комбинацию цифр, завершавшуюся ее номером. Телефон подозрительно задумался, но затем очнулся – пошли длинные гудки. На четвертом она взяла трубку.
– Привет, – сказал Антон. – Это я.
– Приве-ет! – ее голос звучал обрадованно. Хотя… да черт бы побрал все эти «хотя»! Не хочу ничего анализировать, хочу просто поверить!
– Ну, ты как? – спросила она.
– Нормально, – ответил Антон. – Вот, в Москву собираюсь.
– Ой, как здорово! Когда?
– Через три недели. Двадцать седьмого, как раз после местного Рождества.
– Приезжай, приезжай конечно! Я буду рада!..
Возникла странная пауза.
– А… ты меня встретить не хочешь? – наконец решился Антон. Последовала еще одна секундная пауза.
– Хорошо, – сказала она. – Встречу. Ты только номер рейса скажи.
***
Когда уже у самой Москвы самолет стал снижаться, оставляя облачную дымку вверху, а внизу возникли знакомые, озаренные невысоким зимним солнцем и до боли родные заснеженные поля, перелески, дороги, домишки-скворечники и домины «новых русских», замерзшие озера, лыжные следы и много еще всякой всячины, Антон вдруг ощутил возникающее неизвестно почему внутри какое-то… ликование?.. да, это слово тут бы подошло. Он никогда не страдал от переизбытка положительных эмоций, а тут ни с того ни с сего даже слезы навернулись. Антон поспешно отвернулся к окну, досадуя за эту бестолковую сентиментальность. Ну ее к черту, ведь все же понятно… и вообще это наверное от бесплатной выпивки да избытка кислорода в самолетном воздухе… Но радость, иррациональное и непобедимое ощущение того, что вот эти вот леса и поля, домишки и дороги – мои и будут моими, и зачем-то они мне нужны – не пропадала. Именно они мне нужны. И как будто бы я им тоже нужен, и они рады тому, что я вернулся. Хм, а пройдет месяц – будешь ли ты так же рыдать от вида этих перелесков и скворечников? Нет, конечно. Там ведь, на земле, известное дело, довольно грязно и замусорено. «Лучший вид на этот город, если сесть в бомбардировщик». Но все-таки, как это ни банально, здесь я дома. Я ощущаю вот это все как «мое», и я в согласии с самим собой. А там, как ни старайся – нет.
В голове, то убыстряясь, то замедляясь, радостно стучал какой-то песенный ритм, какой-то гимн. «Москва златоглавая, звон колоколов»… а дальше слов-то и не знаю. Но это ничего, все равно неплохо было бы сейчас взять и спеть что-нибудь эдакое в полный голос. Когда он так же снижался над Лондоном, все было не так. Внизу были аккуратные домики, отличные дороги со множеством бегущих по ним автомобилей, ухоженные поля… все красиво и удобно, жизнь там человеческая… но петь душе почему-то не хотелось.
Выход из самолета открыли быстро. На паспортном контроле он, не в силах сдерживаться, во весь рот улыбался тетеньке в зеленой форме, так что она даже не выдержала и улыбнулась в ответ. Когда он миновал пограничников, его чемодан уже крутился на карусели. «Зеленый коридор» таможни, где на него даже никто не посмотрел, толпа встречающих… И вот. Она.
Отбиваясь от назойливых шереметьевских «бомбил», предлагавших довезти в город за дикие по понятиям Антона деньги, они дошли до стоянки маршрутных такси. За бетонным забором шумели самолеты. Антон жадно вдыхал родной морозный воздух и оглядывался по сторонам. Хорошо… Правда, грязь под ногами, и рожи кругом наши родные, мрачные – но все равно хорошо. Он дома. Дома. Погрузились, поехали. Маршрутка, потом метро – ему хотелось, чтобы этот путь вдвоем никогда не кончался. Всю дорогу он держал ее за руку, перебирая пальцы. Они о чем-то увлеченно говорили… но не о главном. О главном он и не знал, как начать. А она ничем не показывала, что ей это нужно. Вот тебе и отношения… ну ладно. Все равно хорошо.
Дома соскучившиеся родители, которых Антон еле уговорил не встречать его в аэропорту, бросились на него, словно они не виделись сто лет. На Юлю же, наоборот, они почти не обращали внимания. Это было похоже на демонстрацию. То ли они что-то подозревали насчет их странных отношений, то ли вообще думали, что лучше бы ему было обзавестись подружкой там, за бугром. Помнится, месяц назад мама по телефону пыталась обиняками навести его на эту идею… Искренне желают ему добра – кабы бы он сам знал, что это такое! Только часа через два им с Юлей все-таки удалось оказаться наедине у него в комнате.
За окном уже стемнело; низкое зимнее небо зажглось особенным бледным светом отраженных городских огней. Наша зима, настоящая, с умилением подумал Антон – и тут же в сознание вторглась сегодняшняя картинка с серыми улицами и угрюмыми физиономиями. Как-то угнетающе они на него подействовали после промытого европейского мира. Ладно, разберемся, сейчас есть вещи поважнее…
Он не очень решительно обнял Юлю. Она не отстранилась, но и большого встречного энтузиазма не проявила. Вместо этого она стала рассматривать его лицо, тихонько трогая волосы, лоб, щеки. Впрочем, это тоже было приятно… всегда греет, когда к твоей персоне проявляют внимание. А Юля, когда хотела, умела его проявить. Вот и сейчас она смотрела на него, чуть-чуть отстранившись, но все равно с приятно-близкого расстояния. Ее глаза блестели, и в них было особенное выражение радостного интереса.
