Текст книги "Изгой. Часть первая"

Автор книги: Михаил Челиста

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Михаил Челиста
Изгой. Часть первая

время – «ч»

Солнечный полдень последней декады весны.

Хотя снег до конца ещё и не сошёл – его ноздреватые, грязные пятна видны повсюду, но весёлые ручьи, радостно играя бликами на солнечных лучах, неумолимо истончают остатки спрессованного снежного покрова, неотвратимо приближая скорейшую кончину студёной поры…

Окраина города. Недостроенный и заброшенный крытый тир. Внутри ничего нет. Под ногами бетонный пол, по периметру плетьми висит оборванная электропроводка. Посередине потолка, в четырёх точках, несколько концов оголённого провода. Деревянная, входная дверь разбита пулями до состояния решета. Следы от пуль и на стенах. На полу стрелянные гильзы…

Два трупа. Один – слева при входе, сидит в луже крови, привалившись правым плечом к стене. По его левую руку и немного сзади, двуствольный ружейный обрез. У трупа отсутствует больше половины черепа – по височные кости. Всё, что когда-то принадлежало его голове разбросано по стене выше и чуть сзади него. На разодранной спине клочья висящего мяса, от шеи и вниз к пояснице, вперемешку с разодранной материей. Второй – справа от двери, на три метра чуть дальше внутрь, лежит на спине раскинув руки. В правой руке, за самодельную рукоять зажат ружейный обрез, такой же как и у первого. Вместо лица, шеи и верхней части груди кровавое месиво из вывернутого наружу мяса и сухожилий. Кровь толчками выходит из открытых вен и медленно стекает вниз в кровяную лужу.

Есть и ещё четверо. Один стоит в глубине помещения влево от двери, у дальней стены – невысок, с большим животом, с вытаращенными глазами и застывшим взглядом. В его правой руке, опущенной вдоль бедра, пистолет. И трое человек в центре комнаты. Молодой парень в спортивной форме и с ножом в правой руке, и двое – напротив и лицом к нему, и почти вплотную. Один из них с пистолетом – он ближе к парню. Другой, позади него и с автоматом…

Пятеро в камуфляже. Четверо из них высокого роста и крепкого телосложения. У всех, включая и толстого, на ногах военные ботинки с высокой шнуровкой…

Парень – среднего роста, средней комплекции и в кроссовках. У него два ранения – два входных отверстия со спины, чуть ниже основания шеи и на расстоянии в ладонь друг от друга, и три входных отверстия на правом бедре и голени, тоже на расстоянии друг от друга в ладонь и без выхода с обратной стороны. Картечь в основной массе прошла по касательной – куртка от правого плеча и к позвоночнику, и вниз к пояснице, посечена почти в клочья. Материал, в местах входа картечи в тело, набух от крови. Кровь из-под штанины медленно, тонкими дорожками затекает в кроссовок. Но ранения не стесняют движений парня – он их будто бы не замечает…

Один из двоих, находящихся в центре – тот кто ближе к парню, выпустив пистолет прижимает к груди обе руки, сгибаясь и медленно проседая вниз. Рот широко открыт, глаза заведены под лоб. Его сердце, прижатое собственной грудной клеткой к позвоночнику, мертво. Второй, в освободившейся директрисе, наводит ствол автомата в грудь парню…

Своей левой ладонью, резко – снизу вверх, и почти одновременно с раздавшейся очередью, парень бьёт по стволу и, сбивая вектор стрельбы, успевает выбить и шомпол из фиксатора на дульном тормозе. От вылетающих пороховых газов, ствол у автомата ещё больше задирается вверх и вправо, и три пули веером уходят в потолок.

Шомпол остаётся у парня, в его левой ладони. Сразу же – в один шаг, перешагнув лежащее у ног тело, ножом в обратном хвате, резко – справа налево и сверху вниз, скользящим ударом лезвия, он бьёт по шее нападавшего. Лезвие ножа войдя наполовину своей длины, выходит через кадык. Упругой струёй фонтанирует кровь и попадает ему на лицо, плечи и грудь.

Нападавший ещё жив. Бросив автомат, он инстинктивно и обеими руками хватается за горло, пытаясь удержать, почти отрезанную голову – лицо синеет, глаза выпучиваются, на губах пузырится кровь. Он издаёт сиплый звук, его тело обмякает и заваливается назад. Всё, он мёртв.

На освободившейся директрисе – человек с большим животом. Стоит, как всё это время и стоял – не двигаясь и не меняя своего положения.

Очень резкий, неуловимый для глаза, взмах руки с шомполом и бросок невиданной силы! Почти мгновенно, пробив в голове толстого правую глазницу, шомпол застревает в черепе. Но толстый человек только дёргает головой и… стоит. Выбитое глазное яблоко, повиснув на мышцах и развернувшись зрачком к щеке, наблюдает за вытекающей, алого цвета, кровью. Пистолет всё также в его опущенной руке.

Парень склоняет голову к плечу. Левой рукой быстро смахивает кровь с бровей. Выпятив нижнюю губу, сдувает кровь со своей верхней. Нагибается и, напряжённым взглядом исподлобья контролируя действия толстого, поднимает с пола пистолет. Распрямляется и с пояса направляет ствол в сторону толстого. Медлит, всё-таки пытаясь понять – кто перед ним. Ухмыляется. Не глядя, чуть приопускает ствол. Немного ждёт и, наконец, жмёт на спусковой крючок. Выстрел!

Грохот взрыва выбивает ушные перепонки! Кровавая масса из мелких фрагментов мяса и костей, из почти мгновенно разросшегося в размерах и лопнувшего тела, летит ему в лицо, заставляя на инстинкте отворачиваться и закручивать голову вправо и вниз…

Скорость ударной волны слишком велика, а расстояние слишком мало и он не успевает увернуться. Неимоверная сила достигает его, приподнимает над полом и ломая кости, и сминая внутренности, швыряет его уже бездыханное тело, на почти рухнувшую стену…

****************************************************************************

часть первая

Cтекло чуть дребезжит…

Приоткрыто, вот и дребезжит. Зато ветерок и прохладно. Хорошо. Шины шуршат. Ощущение такое, что будто бы время в асфальт закатывают…

А, ведь, закатывают, а заодно и картинки крутят, и простые, и с сюжетом. Авария, вон, столкнулись. Не сильно же, да и, к тому же, страховка. Не-ет же. Повыскакивали. Ругаются. Руками машут. Дорожная коллизия. Но это не часто. В основном, просто пересечение стремлений. Ну или, может быть, интересов, правда, это уже посложней. А так, соприкасаются пути и только, в основном. И не в дороге тут дело. Проплывает, эдак, мимо глаз всё это и куда-то туда, назад сваливает, туда, где уже не видно. И это уже прошлое. И не просто там, как-то, а такое… наседающее, что ли, такое… диктующее. Безвозвратное. И пусть, даже из каких-то, там… осколков, совсем случайных, всё равно. А уж если из целых фрагментов, так вообще не разговор. И всё это – антураж, и к тому же с хронологией. Вероятностная повседневность или повседневная вероятность. Рандомное существование или суета. Судьба, одним словом…

Что-то меня на философию потянуло. Очухиваюсь что ли… Да надо бы уже в кучу собраться, хоть и сил не очень. Даша, вон, всю дорогу молчит. А она самый близкий мне человек, хотя я и знаю её всего-то несколько часов, да и то, по какому-то дикому стечению обстоятельств… И единственный. Правда, кто я для неё или как она меня себе представляет, я в точности не знаю. Она иногда бросает на меня короткий взгляд, проверяет – как там, я? Ну, ещё бы – на то есть причины… У неё-то, уж точно они есть…

А как я тут? Да как… Как тот глушёный карась, хоть и с философией. Ну, или, как та самая блоха, которая в подковах и под микроскопом, да, к тому же, в море, в дырявой шлюпке, да в шести бальный шторм – только и остаётся, что блевануть, да и то нечем. Тоска, одним словом, будто бы чем-то придавлен…

А может так оно и лучше – не шевелиться. С ватными мозгами и тупо смотреть в окно, и ничего не воспринимать, как будто бы в полусне в телек уставился, и с выключенным звуком смотришь на придуманную жизнь…

Вот именно – придуманная. И кто ж это удосужился всё так придумать…

А может быть, всё-таки, головой двинулся… Нет. Когда осознаёшь, что это сон, значит это уже не сон. И уверенность должна быть, что правильно всё видишь. А у меня наоборот – сплошные вопросы. И ничего не понимаю, и даже с чего начать понимать и то не понимаю…

Нет, всё-таки надо мозги пожёстче впрячь и вспомнить. Вспомнить с того самого момента…

Глава 1

ночная хмарь и летний день

Я падал…

Казалось, падал в бесконечность. Тело вытягивалось в тоскливой истоме. Сердце застывало в паническом страхе перед неизвестностью. Скулы сводило судорогой. Дыхание перехватило. Неимоверными усилиями превозмогая в себе вселенский ужас, я вытолкнул сквозь стиснутые зубы горловое рычание:

– З-зы-а! – и услышал свой крик.

Глубоко вздохнул, восстанавливая ритм лёгких, и осознал себя по эту сторону кошмара. Мышцы ныли сразу все. К тому же, левое бедро пронзали сотни невидимых иголок. А глаза будто бы были вылиты из чугуна и опущены в глубокий колодец – их не хотелось открывать.

Преодолевая боль, поменял положение тела и мне стало легче. Но тут же вновь, непреодолимо начало затягивать в сон. Мысли не успевали приобретать форму связанных фраз, распадаясь на фрагменты и отталкивая ощущения…

– Ох. – я опять услышал самого себя.

Не открывая глаз, несколько секунд просто лежал, не пытаясь что-либо предпринимать. Издалека доносились звуки города: шум моторов; вой сирены; удары гидравлического молота. Пахло влажной землёй, бетоном, резиной и бензином. Преодолевая тяжесть в глазницах я открыл глаза и осмотрелся…

День. Тепло. Лето. Синее небо и почти без облаков. Солнца не видно, но по ощущениям вторая половина дня, ближе к вечеру. Передо мной, метрах в пяти, бетонный забор с колючей проволокой по верхней кромке. За забором и вдоль него, верхушки кустарника и деревьев с зелёной листвой. А сам я сидел на земле, вытянув ноги и опершись спиной и затылком о бетонную стену. Вернее – о простенок, между двумя гаражными воротами. Да, я находился в гаражах. Вдруг снова потянуло в сон и я без сопротивления, вновь закрыл глаза и тут же провалился в забытьё…

В этот раз из сна я вышел молча – только глубоко вздохнул. Тело вновь затекло и вновь подвергалось обстрелу невидимыми иглами. По интенсивности дневного света и по внутреннему хронометру – сон не был продолжительным. Но за это время глазам стало намного лучше, да и тяжесть, и ломота по телу, ощутимо отпустили.

Опершись руками о землю и подтянув ноги, сел поудобней. Мозг ещё не полностью освободился ото сна и ему были подвластны пока только простые ощущения. Посмотрел на кроны деревьев, на кустарник и остановил взгляд на изменяющемся цвете трепещущей листвы…

Мыслительный процесс – процесс объективный, и с каждой секундой зрительный ряд воспринимался осознанней, предметы приобретали значение и всё весомее претендовали на осмысление. Поэтому вопрос – почему я здесь, возник как должное. И я осмотрелся ещё раз…

Всё осталось тем же самым и не вызывало никаких ассоциаций, кроме появившейся убеждённости – я с этим местом никак не связан. Вывод сделал сразу – наверное во что-то встрял и получил, а тут бросили.

Отряхнув друг о друга ладони, ощупал голову – ладонь чистая, голова не болит и не тошнит. Понял, что это не то. Сжав ладонь, поднёс, было, ко рту… но, сплюнув, бросил эту затею – я вообще не пью, лет пять уже, – какой тут, к чёрту, отходняк!

Поднялся. Не спеша себя оглядел: старые джинсы; утеплённая рубашка; на ногах тапочки… И в следующий же миг, я будто бы пришёл в себя – я же работаю в котельной! И вот эти самые тапочки я покупал специально для котельной. А память тут же нарисовала картинку: гудящие котлы; вентили; манометры. Мелькнула мысль, что рванул котёл, и я даже непроизвольно дёрнулся рукой к голове, но тут же и сообразил, что тогда бы уж точно, я был бы в больнице и в бинтах.

Внезапно и с крутого пике, на забор села ворона – нашла свободную площадку. Осмотрелась. Переступила с лапы на лапу и каркнула. От резкости звука у меня в голове будто бы лопнула струна и, дребезжа оборванными краями, высветила в памяти целый сюжет…

…Я подхожу к двери на входе в котельную и через смотровое окошко смотрю на освещённый участок двора. Косой дождь, прерывистыми линиями штрихует жёлтый свет фонарей. На термометре, прикреплённом с внешней стороны двери, плюс восемь. На ветру дрожат ветви кустов с набухающими почками. От двери к проезжей части, с машинами, кривобоко припаркованными вдоль домов и лоснящимися от дождя, ведёт асфальтовая дорожка. И это…

– Было… вчера.

От неожиданности я даже зажмурился, а вновь открыв глаза, помотал головой… Да, ладно! Бред какой-то! Не поверил я самому себе – вон, лето бушует вокруг, а у меня какие-то, там…

Но в следующий миг сердце, всё ж таки, у меня как-то нехорошо сжалось, будто бы на него дыхнули холодом. А тело, наоборот, обдало жаром. Испарина вдруг выступила на лбу, висках, шее. До меня дошло – рубашка-то на мне утеплённая, и тапочки на мне, будто бы только что из привидевшейся двери я и вышел. Но главное-то было в другом – я не помнил, как я в это место попал. И даже более того…

За двенадцать лет в такси я свой город узнал так, как никто и рук-то своих не знает. В таких местах побывал, что и днём с огнём не сыщешь, но этого гаража я не помнил. А уж запомнил бы я его точно – веретёнка по верху проложена, и она ржавая, а значит совсем не новая и… Да по многим признакам узнал бы! Таксистская память-то она цепкая, но… Ни одной чёрточки, за которую можно было бы потянуть, не было…

Сразу же метнулся мыслями вспомнить хоть что-то. Но нет, помнил всё! Но, опять же, только до того момента, как подошёл к окошку. И всё! Дальше я уже вот… тут.

Вдруг воодушевился и быстро похлопал себя по карманам – мобильник должен же быть… Мобильного не было. Карманы были вообще пустыми! Да к тому же и… плюс восемь, и дождь… Скакнул во времени? Но сразу же себя и осадил – бред сивой кобылы! В наступившем, вдруг, каком-то отупении, я уставился на забор, медленно думая о том, что это… забор. Так я и стоял некоторое время с, соединившимися в одной точке, замороженным взглядом и одной мыслью.

Пока стоял вот так – на тормозах, вроде бы как и отдохнул. Уже немного успокоенный, подумал, что, мол, конечно же, всё станет ясно, когда доберусь до дома. И потом, может же случиться амнезия, тем более в мои годы? Ну, конечно же может! Примеров тому – воз и маленькая тележка. Правда, в отличии от них у меня провал в памяти короткий, если уж на то пошло, всё остальное-то я помню! Всего-то – вчера и… сразу же раз и месяца, эдак, на два вперёд.

Смешно. Нет, ну вполне, ведь, возможно, что что-то и произошло, может даже и не совсем хорошее, но не стоит сейчас из этого делать трагедию. А наоборот, надо просто выйти на трассу… До дома добраться, короче.

И внутренне встряхнувшись, я сделал шаг… Но не тут-то было…

псы

Они выскочили из дальнего гаражного проезда – от меня, метров сто.

Выбегали и чуть ли не тараня забор, с заносом поворачивали в мою сторону. Увидев меня, тут же взвывая и ускоряясь, начинали нестись в моём направлении. Гаражные собаки – стая из девяти псов…

Рано или поздно, но это должно было случиться. Их призывные и поначалу растерянные голоса послышались недавно – я их слышал, но просто отметил про себя и всё – отстранённо, не придав этому значения. Теперь же мне стало понятно, что эти псы искали именно меня и вот нашли…

Я сделал шаг, теперь уже назад и вбок, и прислонившись спиной к стене, стал наблюдать за их гоном. Переключился я на них полностью и как-то сразу, без усилий. Мысли улеглись. Вопросы отодвинулись за границу необходимости ответов. И более того, я поймал себя на том, что я как-то не думаю о своём, достаточно взрослом возрасте, а мои ощущения таковы, что будто бы я только и делал в жизни, что вот так вот стоял и спокойно с, непонятной для себя, отстранённостью, ожидал приближающийся ужас…

Вообще-то собак боялся с детства. Как-то не складывалось у меня с ними особо дружеских отношений. Правда, кусали они меня всего лишь пару раз и то, по моей невнимательности. В основном же – только пытались, но пытались практически при каждой встрече. Отделывался я, почти всегда, только диким испугом – вставал на четвереньки и от ужаса оскаливался на подбегающего пса по собачьи, и рычал. Так что, при приближении в глазах у набегающей собаки читалось скорее удивлении, чем что-либо ещё. Но только не сейчас…

Стая растянулась. Три пса впереди. Слева от меня, ближе к гаражам, как выпущенный из пращи булыжник – движения лап, от быстроты, сливались в один неуловимо изменяющийся контур – молча нёсся питбуль. Отставая на корпус и посередине, на каждом прыжке издавая низкий, утробный рык и расстилаясь в галопе, нёсся овчар. Слева от него и отстав на два корпуса, будто катясь по земле большим лохматым шаром и всё же не поспевая за первыми двумя, бежала дворняга, в комплекции ничуть не уступающая овчару. Остатки стаи метрах в тридцати за ними…

Я стоял и ждал. Ждал всё с тем же спокойствием. Даже больше – у меня и желания-то не возникло поискать что-нибудь под руку! В какой-то миг я даже попытался побудить самого себя к какой-нибудь волнительной эмоции, ну, испугаться что ли, как-то забеспокоиться в конце концов, хотя бы. Нет – был лишь немного удивлён тем, что в стае питбуль и кавказский овчар, а псовой элите, как считал я, совсем не место в гаражных трущобах. Кроме того, я не представлял себе, что с ними делать, когда они начнут меня рвать, а то что к этому всё и идёт, сомнений не вызывало – никогда не знал. Это ж не дворовые какие-нибудь шавки, на которых можно тапком замахнуться. Да. Только убивать. На меньшее они не согласятся…

И подав правое плечо немного вперёд, в их сторону, я встал фронтально, не отходя от стены…

С каждой долей секунды время как будто бы замедлялось, с каждым прыжком оно будто бы вытягивалось. Уже можно было видеть напряжение мышц, колебание шерсти в такт прыжка, вздрагивание приоткрытых пастей, нити срывающихся слюней с нижних челюстей и сам полёт тела в галопе…

Питбуль в прыжке – рычание, мышцы волнами, сам вытягивается, пасть раскрыта – мне в горло. Одномоментно с его прыжком, я отстранился вправо и без размаха – от плеча, левым кулаком, ударил ему в башку – за пастью, чуть сверху вниз. Нижняя челюсть пса резко сместилась к его же левому уху и вниз, с одновременным разворотом башки затылком к лапам и изменением вектора прыжка – вправо от меня и вниз. Питбуль утробно рыкнул и тут же взвизгнул от дошедшей боли. Его тело сбило с лап овчара и вместе с ним пролетело перед мордой дворняги. Овчар зарычал, елозя на боку по земле и дёргая лапами, в попытке вскочить, а питбуль, перелетев через него, глухо ударился о землю и застыл без движения. Дворняга затормозила. Я развернулся вправо. Дворняга поменяла вектор и хотя ей явно не хватало скорости, она всё равно прыгнула, оскаливая клыки и нацеливаясь на мою правую ногу.

В тот же самый миг я, приседая, правой ладонью резко, с ударом схватил её за холку. В эту же секунду вскочил овчар и начал движение в мою сторону. Распрямляясь и сохраняя инерцию полёта дворняги, я поменял вектор этой самой инерции – мордой влево вдоль себя и вверх выше своей головы. В следующее мгновение я резко развернул её вправо и лапами вверх. Дворняга пыталась крутить своей башкой и яростно, с визгом взвыла.

Овчар… Он уже находился в боевой готовности, с намерением напрочь откусить какую-нибудь часть меня, но… Он не успел прыгнуть. В этот самый миг, подхватив второй рукой и с ускорением – спиной вниз, я обрушил ему на хребет дворнягу. Овчар, как от удара паровым молотом, раскинув лапы в стороны, грудью вломился в землю. Утробное рычание, собачий визг и звук ломающихся костей, раздались почти одновременно. Отлетев в разные стороны, дворняга и овчар больше не издали ни звука…

От волчьей стаи, когда она охотится, отбиться почти невозможно. Смерть одного, двух, даже трёх членов стаи, если стая большая, не останавливает их стремления завалить добычу. Но это волки. Псы, они псы и есть – ни что так не осаживает псовую стаю, как визг и предсмертный хрип одного из своих сородичей…

Отставшие затормозили свой бег и остановились метрах в пятнадцати от меня и уже не гавкали. Вздыбив холки, опустив хвосты и тихо рыча, издали тянулись носами к трупам. Всё – дальше они не решились. Лишь один, совсем молодой пёс, выдвинулся ближе ко мне и звонко лаял, ворочая башкой во все стороны и повиливая хвостом.

Взглядом я отыскал главную суку и пристально посмотрел ей в глаза. Встал поудобней. Она же не стала ждать – резко развернувшись и даже не оглядываясь, она затрусила прочь, уводя за собой остатки стаи. Всё. Максимум пара десятков секунд на круг.

Внезапно подкатила тошнота. Состояние как в нокдауне – я еле успел опереться рукой и отстраниться. Пустой желудок тупо попытался вывернуться наружу. Несколько секунд пытки:

– Фух. Твою мать. – вроде бы всё.

Полой рубашки я вытер рот и морщась, сплюнул кисло-горькую гадость. Но поганый привкус всё равно остался. Подчиняясь инстинкту движения, я сделал шаг и… встал как вкопанный.

А что же это было?.. Вообще-то, собака, из сна, в миг отпрыгивает от, наезжающего на неё, колеса, стоит ему лишь чуть коснуться кончиков собачьей шерсти, и остаётся невредимой. А я их… почти влёт. А слабости, пеленающей всё тело, нет. Да и костяшки пальцев левой руки целы, покраснели только. Ни вывихов, ни растяжений. Да и вообще – не болит ничего, хотя должно бы, и не просто, а впору на стену лезть. И как же всё это понимать?..

Но понял я одно, что сейчас хрен его поймёшь, что и как. А поэтому, стоять и думать о чём-то не ясном – только терять время. До дому! И быстрее! А уж там всё встанет на свои места и утрясётся. Поэтому возникшие, было, вопросы загнал куда поглубже и уже с третьего шага, я перешёл на лёгкий бег.

Бежал, ориентируясь по охранной вышке – её я заметил ещё раньше, до столкновения, и сейчас не выпускал её из виду. Собак не было. И не было ни одного открытого бокса, хотя подъезды к воротам выглядели заезженными. И с каждым преодолённым метром, я прибавлял себе уверенности в том, что иду я верно и в скором времени достигну не только выхода, но и ясности во всём со мной происходящем…

синеглазка

Их я увидел за очередным поворотом, метрах в тридцати впереди, у открытого настежь, гаражного бокса.

Девушку. А рядом с ней и машину – «жигули», четвёрка. Девушка что-то взяла из открытого багажника и унесла внутрь бокса, вернулась и постояв несколько секунд в раздумье, снова что-то взяла и снова занесла в бокс.

Я воспрянул духом – вдруг до города получится доехать, если повезёт. Ну а уж телефон-то, у неё наверняка должен быть. И я перешёл на шаг…

Выйдя из ворот и увидев меня, девушка тут же остановилась и быстро оглянулась на охранную вышку. Но на площадке никого не было видно, а стёкла отсвечивали и не разберёшь, был ли кто внутри или нет. Она посмотрела по сторонам и, остановив на мне взгляд, на ощупь зашарила рукой сзади себя, в багажнике. Конечно же, она встревожилась и наверняка искала что-нибудь под руку. Поэтому:

– Здравствуйте! – я крикнул ещё издали, дабы снять напряжение, а приблизившись, поздоровался ещё раз: – Здравствуйте. – и уже спокойно.

В руки она так ничего и не взяла, а просто, сжала ладони в кулачки, и прижала их к телу. Но смотрела без тревоги и даже с любопытством. Я же остановился шагах в трёх, и непроизвольно внёс в её портрет, начатый мной ещё на подходе, несколько последних штрихов – ей, наверное, чуть больше двадцати, у неё круглое, миловидное лицо, и синий цвет глаз, больших и круглых, слегка удлинённых к вискам…

Ровные уголки её полных губ дёрнулись, обозначив неглубокие ямочки на щёках и обнажив белые зубы, растянулись в улыбке. Заправляя выбившуюся прядь каштановых волос, кое-где выцветших на солнце и собранных в тугой узел сзади, она негромко сказала:

– Здравствуйте. – и чуть кивнув, приставила ладошку ко лбу в виде козырька.

Она меня тоже оценивала, и я вдруг поймал себя на мысли, что мне не хотелось бы занять в её рейтинге нижнюю строчку, хотя её улыбка, на мой взгляд, как раз об этом-то и говорила – в её глазах я наверняка выглядел, как огородное пугало.

– Собаки лаяли, как взбесились. Не по вашу душу?

– Та, нет. – я развёл руки. – Вы уж извините.

– Да ничего. – вздохнув, как мне показалось, с облегчением, она легко махнула ладошкой. – А чего хотели-то? – и она опять улыбнулась.

– Да…

И я осёкся. Выдохнул и потупил глаза. Составляющие моего положения промелькнули в моём сознании в мгновении ока…

Во второй половине дня, ближе к вечеру, из глубины какого-то гаражного пространства, в старой, потрёпанной одежде, которая, к тому же, не совсем соответствовала сезону, вышел… хрен с горы, что называется. При нём не значилось ничего – ни телефона, ни документов, ни денег. И кроме всего прочего, он не знал в каком конце города, в данный момент, он находится. Более того, этот хмырь горел желанием получить бесплатную услугу, не много и не мало, – по крайней мере, поначалу, так и подумают – по доставке своего тела, к себе домой…

И всю эту канитель я решил выложить этой незнакомой девушке, и прямо сейчас?! Ахринеть! Каким же продуманным я буду выглядеть, с таким багажом претензий.

Короче, понял я, что сказать-то мне и нечего. Да и просить-то мне тоже, вообще-то, не о чем. Я и пешком дойду до дома – бешеной собаке и семь вёрст не крюк, как говорится. А то просто, выйду на трассу и проголосую, а там… Ну, вдруг повезёт? Нет, конечно договариваться придётся, мол, довези, оплата по месту, я отвечаю, и всё такое прочее – сам, в недавнем прошлом, таксист и знаю, и тем не менее, такие-то действия как раз и будут, и простыми, и правильными…

Мои мысленные, аналитические экскурсы, наверное, отразились на моём лице, а мгновение, скорее всего, затянулось. Синеглазая незнакомка, убрав козырёк из ладони, опустила руку и приподняла лицо, Чуть сморщила прямой носик и, подперев округлым, слегка выступающим подбородком нижнюю губу, шире распахнула глаза. Усмешливо спросила:

– До города довезти, что ли?

Фраза, по-одесски, шаркнула по душе, непроизвольно вызвав в ней облегчение, и я перестал себя чувствовать тем, чем начал ощущать себя ещё пару минут тому назад – кирзовой заплаткой, на шёлковой ткани. Я поднял глаза:

– Вы уж извините, но… Хотелось бы. Но у меня денег нет… Сейчас, при себе нет, Но на месте я всё оплачу!

– Да ладно. – девушка ответила легко и махнула ладошкой.

Развернулась на крепких, плавной полноты и ровных ногах, прикрытых лёгкими шортами лишь на одну треть и, немного повернув голову, сказала;

– Тогда услуга за услугу. Поможете цемент перенести?

– Да не вопрос.

– Ну и здорово. И… давай на ты. А то всё выкаем… Как звать-то?

Решив, что несмотря на мой возраст, представляться полным именем не нужно, потому что в данном случае я ей не начальник, представился:

– Илья. – и добавил: – Просто… Илья.

Девушка коротко засмеялась:

– О, как. А меня Дашей зовут… И тоже просто. Вот эти. – и она кивнула внутрь открытого багажника. – Вдвоём-то мы быстро.

Вытащила из нагрудного кармашка, то ли рубашки с коротким рукавом, то ли блузки – что-то бесформенное и по-летнему лёгкое, рабочие, матерчатые перчатки и встряхнула…

Четыре мешка – два сверху, два снизу. На каждом надет ещё мешок из целлофана – такие ещё используются при уборке мусора, с завёрнутыми и прихваченными скотчем, свободными краями:

– А точно, цемент-то…

Даша несколько недоумённо вскинула на меня глаза и, снова посмотрев на мешки, неуверенно произнесла:

– Ну-у… да. – и тут же, махнув рукой, добавила. – Ой! Да всё равно. Меня попросили. Вот, как есть, загрузили… Тяжеленные, всё равно, хоть что там. Сказали, что цемент… Ну что? Давай?

Но у меня вдруг возникла мысль о другом решении и, тут же появилось и любопытство, а так ли это будет на самом деле:

– Погоди-ка, Даш. – и опережая её действия, я аккуратно её оттеснил.

Схватив верхний мешок за угол и дёрнув его вверх и на себя, я понял, что целлофан в руке не скользит – имел такое опасение, а самое главное, что я легко справляюсь с этим весом, хотя его и чувствую – килограмм пятьдесят, не меньше. В момент перехватил и пристроил его себе под мышку. Свободной рукой потянулся за вторым, схватил за край и приподнял. Не давая мешку упасть и одновременно с этим, просовывая руку снизу, я добрался до его середины. Поднял на ладони, соблюдая равновесие и… вот он уже и с другого боку. Даша удивлённо воскликнула:

– Ой! Да, ты…

Но в этот миг я развернулся и ей пришлось посторониться. А когда я пошёл к воротам она, не произнося ни слова, просто пошла следом. Внутри торопливо определила конкретное место:

– Ставь… Ой! Да быстрее же ты ставь… Ну… Да, куда-нибудь!

Бокс, практически, был пустым – всего четыре чёрных, больших пакета у дальней стенки. И я поставил мешки, что называется, на попа, почти рядом с воротами. В момент развернулся и скорым шагом пошёл за следующими… И эти мешки я определил рядом с первыми…

Уже возле машины, у открытого зева багажника, Даша, достав откуда-то из недр салона щётку, с озабоченным видом, уже по-свойски дёргая меня за руки и за плечи, разворачивая для лучшего обзора, осмотрела на мне одежду и, даже, кое-где стряхнула цементную пыль…

Я же, за этот короткий промежуток времени, просто стоял, как болванчик и безропотно подчинялся Дашиным понуканиям, отдавая все внутренние силы только одному процессу – я нагло на неё пялился. Пялился на её высокую грудь, на её высокие и широкие бёдра, на то, как она плавно двигалась. Даже оценил тонкость, изящество её щиколоток, вкупе со стопами, размера, эдак… тридцать девятого, при росте в сто шестьдесят пять… семь сантиметров, отстранённо прокрутив мысль, что мол, на земле она стоит устойчиво, даже если бы была и в босоножках на высоком каблуке – сейчас-то в тапочках…

И весь этот экскурс по её, ладно скроенной, фигуре проходил без эмоций, которые, вообще-то, должны были бы присутствовать. Во мне не появилось даже и намёка на, пусть и легчайшую, эйфорию вожделения, которая не может не возникать при взгляде на женское тело. Всё это время я пытался не допустить к себе то, что могло не уложиться в моём сознании. Я душил в себе тягу к стремлению поднять глаза и посмотреть ещё раз на клочок старой газеты, который лежал сейчас на дне багажного отделения – я испугался возможных откровений. Но в то же самое время, рассудком, я понимал неотвратимость надвигающегося момента…

– Илья! Ты меня слышишь, в конце-то концов!

Я опомнился. Чувствуя себя в каком-то нецелостном состоянии, осознал, что смотрю на Дашино лицо, но с трудом сосредотачиваюсь не только на нём, но и на том, что она мне говорила. Она же держала меня за руки, а перед этим, наверное, пару раз меня потрясла.

– Что…

– Наконец-то! Не достучишься до тебя. Что случилось-то?! Бледный, как стена белёная. Что с тобой?! Плохо тебе?