Текст книги "Конан, сын Карраса (СИ)"

Автор книги: Михаил Боровых

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

Выехав из-за острого мыса, чтобы обогнуть который, им пришлось войти в воду по самое лошадиное брюхо, Конан увидел в полумиле на юг полдюжины высоких скал, похожих на построенные сказочными великанами колонны. Эти колонны возвышались на добрых две сотни футов над водой. У самой воды они были четко разделены между собой, а чем выше, тем больше смыкались и срастались. Наверху рос лес, еще выше начинался пологий склон котловины, так же заросший лесом и кустарником.

Воины приблизились еще на несколько сотен шагов. Теперь они спешились и вели коней за собой.

Был теплый летний день, безветренный и полный почти идилической красоты, но у самой воды, куда редко попадал луч солнца, царил сырой полумрак. Тут вода с гулом устремлялась под землю. это был не обрывающийся вниз водопад, нет, просто могучее течение, исчезавшее среди оснований каменных колонн.

Конан никогда не видел места более мрачного и зловещего, хотя ничего внешне ужасного оно в себе не содержало. Нет, волны тревоги, страха и беспокойства, раздражения и гнева сами собой исходили от серых камней, между которыми рычала вода.

– Так значит здесь его нора. – прошептал Конан.

– Ты тоже это чувствуешь? – спросил Грим, выглядевший мрачным и озадаченным. – Это дыхание дракона. А может быть, это дыхание самой Преисподней.

– Ты тоже думаешь, что здесь начинается путь в мир мертвых?

– Этого никто не знает, но зачем-то же здесь поселился дракон.

Конан сбросил рубаху и безрукавку, оставшись по пояс обнаженным. Он взял копьем, а ножны с мечом укрепил за спиной. Потом он быстро вознес молитвы богам Неба и старому, дедовскому богу войны, Крому.

За всеми его приготовлениями следил Грим.

– А ты что же? – с вызовом спросил его Конан.

– Не я убил Чарахая-татага и разбудил дракона. – ответил асир.

Конан плюнул себе под ноги.

– Вот уж воистину, дед мой прав, люди с годами становятся все слабее и трусливее. – сказал он.

Грми пропустил это мимо ушей.

– Кто-то же должен и постеречь лошадей! – сказал он, и засмеялся.

Конан был все же поражен, что казавшийся таким задиристым Грим не только испугался, но и не стыдится этого признать.

– Мой дед говорил, что герой умирает один раз, а трус – тысячу. – сказал царевич киммирай.

После этого он зашел в воду, и позволил течению подхватить себя.

На поверхности оно было не таким уж сильным, и умелый пловец, наверное смог бы преодолеть силу водного потока, но стоило сводам пещеры сомкнуться над головой Конана, как вода понесла его со все увеличивающейся скоростью.

Сюда еще проникал свет, и Конан мог видеть, куда его влечет течение. Его немилосердно швыряло о камни, но крепкие мышцы и ловкость позволяли Конану избежать тяжелых повреждений, хотя его тело тут же покрылось полудюжиной ссадин и кровоподтеков, набитых о скользкие камни. Он плыл будто по руслу подземной реки. Над головой то и дело нависали камни, но до свода было не меньше десяти футов.

Очень скоро он оказался в просторной, не меньше сотни футов в поперечнике, пещере. Свет в нее проникал и через дыру в потолке, и через те ворота для воды, которые только что миновал Конан.

Место было красиво зловещей красотой, какую иногда порождает подземный мир.

Но на миг очарованный потусторонней красотой пещеры, Конан ни на миг не забыл об опасности. Он вцепился в подвернувшийся уступ скалы, и повис, что есть сил борясь с течением. И вовремя. Если бы он не остановился, то ревущий поток утянул бы его дальше, в галереи более глубоких пещер, в которых уже могло вовсе не быть воздуха.

Конан выбрался на камни и осмотрелся.

Там и здесь на сырых камнях были разбросаны обглоданные кости, но все они были уже старыми, выбеленными временем. Дракона здесь не было.

Конан понял, что открывшаяся перед ним пещера, возможно лишь первая в протяженной анфиладе, которую вода пробила под землей за многие тысячи лет.

– Кром! – воззвал он. Конан мало знал о дедовском божестве, но повинуясь странному капризу решил избрать сурового повелителя смерти своим покровителем. Это был старый бог, бог Старой Родины, в которой Конан искал опоры и знания.

Услышал ли его равнодушный обычно к судьбам смертных владыка могильных курганов, царевич не знал, но имя древнего божества в него самого вселило уверенности.

Он пошел вперед, наткнулся на непреодолимую стену, цепляясь за скользкие, норовившие сбросить его, камни, пересек водный поток, и оказался на другом краю пещеры. Там огромный провал в стене открывал путь в следующую.

Выставив перед собой копье, Конан полез дальше в сырой полумрак.

Он знал, зачем идет, кого ищет, но все же внутренности у него захолодели от ужаса, и оружие предательски дрогнуло в руках, когда он вошел в четвертую по счету пещеру, самую большую из всех.

Здесь тоже было светло – через дыру в потолке проникал солнечный свет, который сейчас казался невероятно далеким.

На камнях развалилось чудовище.

Дракон не был таким сказочно огромным, какими они бывают в песнях и сказках. Он был не смог сдвинуть гору, или заслонить собой луну и звезды. Но он все равно был около тридцати футов в длину, голова его была вдвое больше лошадиной. Дракон тихо зарычал рыком, подобным львиному, и обнажил клыки, самые большие из которых были не меньше фута в длину.

И Айрис и Грим звали его драконом, по сути своей это был исполинский змей, лапы его были очень короткими, а то, что Конан принял за шею, плавно, безо всяких плеч обращалось в змееобразное туловище, которое так же плавно утончалось, обращаясь в хвост. Крыльев у него и вовсе не было.

Несмотря на все сходство со змеей, монстр не был так отталкивающ, как обычно бывают змеи. В полумраке пещеры тело его отливало синевой и металлом, очертания головы были странно благородными, шею венчало подобие львиной гривы. И все же красота не делала дракона менее ужасающим, даже наоборот.

Стоило чудовищу повернуться в его сторону, Конан ощутил такой приступ отчаяния и безнадежности, что его охватило желание лечь прямо здесь, на эти сырые камни и позволить дракону погрузить в себя его остро заточенные зубы. Все, чтобы только избавиться от этой тяжелой, как скала и черной, как ночь, тоски.

Когда Конан устоял на ногах, дракон послал ему страх такой силы, что сердце в груди замерло, ноги обратились в камни, а скорчившийся от ужаса разум что-то вопил в глубине черепа.

Но Конан был сильным человеком, и в какие-то мгновения до того, как дракон ударил, он сумел сбросить с себя и это наваждение.

Дракон швырнул всего себя вперед, готовясь опрокинуть царевича с ног, и вонзить клыки ему в живот. Но вместо беззащитной плоти его встретил удар копья, которое вонзилось чудовищу в нос, разворотив одну ноздрю.

Хлынула кровь, которая почему-то запахла сгоревшим тимьяном, раздался рев, чуть не расколовший голову Конана вспышкой острой боли. Дракон отпрянул, но тут же напал вновь. В этот раз он стегнул своим хвостом по ногам Конана, который в последний миг успел подпрыгнуть и потому удар дракона не сломал ему голени, не опрокинул с ног.

С шипением дракон подался назад, сворачивая тело в кольцо, готовясь к новой атаке.

Конан метнул копье, целясь в голову чудовища, и попал. Наконечник вонзился в пасть дракона, который изверг из себя облако сверкающего тумана. Коснувшись кожи Конана, этот туман обжег его, как яд тысячи шершней.

Дракон взревел снова. Движением, странно похожим на человеческое, он вырвал копье из раны и швырнул его в самого Конана. Измазанный драконьей кровью наконечник пробил царевичу предплечье, проскочив между двумя костями.

Другой рукой Конан успел обнажить меч, но пять футов дерева, застрявшего в руке, и нестерпимая боль от раны сделали его беззащитным перед чудовищем.

Дракон раздул свою шею, видимо опять готовясь дохнуть ядом, и Конан сделал то единственное, что ему оставалось – метнул меч.

Тяжелый клинок издав звон, ударился о светящуюся чешую монстра, который издал что-то, похожее на смешок и бросился вперед, добивать безоружного, раненого врага, такого маленького и слабого.

Тело толщиной в могучее дерево обрушилось на Конана, смяло его, сбило с ног. Копье вырвало из раны, сломало древко, но при этом треснула и одна из костей. Конан успел подхватить здорой рукой наконечник копья с полуфутом расщепленного дерева и ткнул в глаза исполинского змея. Ранить он его не сумел, но дракон отпрянул, и ударил хвостом.

Дракон повалил Конана на камни и снова ударил сверху.

И все же молодой киммирай не умер.

Ему просто повезло – он упал в неглубокую яму, в которой вес дракона не настиг его. Над ним, касаясь обнаженной кожи, сдирая ее до мяса, скользило чешуйчатое брюхо.

Почти не понимая, что он делает, Конан бессознательным движением выставил перед собой обломок копья, и через мгновение его окатила волна, пахнущая тимьяном.

Змей закричал и голос его был неотличим от человеческого. Он сам вспорол себе живот на добрых три фута. Из раны хлестала кровь и вываливались внутренности.

Конан, избежав не меньше полудюжины смертельных ударов могучего хвоста, доковылял до того места, где лежал его меч. Когда змей снова бросился на него, Конан не стал ни прыгать вверх, ни уходить в сторону, сил у него уже не было. Он просто выставил клинок перед собой, чтобы нанести удар. Всего один.

Он метил в мешок под горлом и попал.

Тут же руки его погрузились в пылающий ад, и с отчаянным воплем Конан бросился к воде, смыть его с кожи.

Дракон умирал.

Конан, отскоблив от себя едкую жидкость, подошел ближе, чтобы взглянуть на дело рук своих рук своих. Сам он был изранен, но догадывался, что при должном уходе и толике удачи, это не убьет его, а лишь уложит в постель на несколько дней. Тем более важно выбраться на поверхность сейчас, пока он еще не ощутил всего груза ран, пока ярость и гордость в крови придают сил.

Безгранично было его удивление, когда дракон произнес что-то, несомненно бывшее осмысленной речью, но Конан не знал языка драконов и не понял его.

А потом жизнь в глазах чудовища угасла.

Конан оторвал себе штанину ниже колена и перевязал сломанную руку. Наверху надо будет наложить настоящую повязку, а сейчас главное не истечь кровью.

Не было и речи о том, чтобы тащить с собой огромную голову монстра, но он сумел выломать один из клыков дракона, который сунул за пояс, и побрел обратно.

Конан так и не мог вспомнить, где и когда нашел его Грим, он помнил только, как попробовал преодолеть течение, но его снесло назад и швырнуло на скалу. Когда вода уже наполняла легкие, а разум покидал его, Конан ощутил, как крепкая рука тянет его за волосы наверх, к солнцу и жизни.

Потом настала тьма.

Конан несколько раз приходил в себя и снова терял сознание. Всякий раз боль и дурнота, которые охватывали его, стоило царевичу очнуться хоть на миг, оказывались столь невыносимы, что он соскальзывал в блаженную тьму беспамятства.

Но наконец, разум его выплыл из мутной заводи, в которой пребывал. Боль была сильной и она была всюду. Конан застонал, но тут же скрипнул зубами и выбранил себя за слабость. Он попробовал пошевелить рукой или ногой, и не смог этого сделать.

Неужели я настолько ослаб? – испугался царевич и рванулся всем телом. Тщетно. Конан понял, что держит его вовсе не слабость, а путы. Что же происходит? Неужели он был так долго и тяжело болен, что его пеленали словно младенца? Или его и восе приняли за мертвого и завернули так для погребения.

В голове мутилось, рот был полон спекшейся крови и его мучила страшная жажда.

Конан помотал головой, от чего боль его только усилилась, но эта боль немного встряхнула его.

Конан наконец-то открыл глаза, и увидел, что с ним произошло.

Он не был завернут для погребения. И он не лежал в постели, спеленутый. Все было проще. Его связали.

Он висел, прикованный к стволу огромного дерева, ветви которого шелестели над его головой. Ясень – узнал листья Конан.

Дерево росло посреди обширной поляны, которая была истоптана ногами людей и копытами коней, но сейчас на поляне никого не было.

Царевич содрогнулся от ужаса.

Если это сделали кочевники, значит его ждет мучительная смерть. Все попытки освободиться были тщетны. Кто же захватил его? Мужоны? Татаги? Какое-то другое племя или и те, и другие вместе? Все это было неважно. Любые степняки убьют его со свойственным им изощренным зверством. Любые лесовики – тоже.

На поляну вышел высокий мужчина с копьем в руке. Конан узнал Грима и окрикнул его.

Асир поднял голову, и грустно улыбнулся.

– Ты нравишься мне, малый. – сказал он. – Будь моя воля, я бы никогда не поступил так с тобой. Но не всегда мы делаем то, чего хотим. Иногда мы делаем то, что должно.

Грим покачал головой.

– Во имя Крома и Тараниса, скажи мне, что происходит?

Грим покачал головой.

– Скоро ты сам все увидишь, царевич. Ты умрешь, но смерть твоя послужит великой цели.

–Какой еще великой цели?! – взревел Конан. – Будь ты проклят, подлый предатель! Мы шли с тобой одной дорогой!

– Да. – Грим казалось подавлен тем, что сделал. У него был вид человека, который зашел слишком далеко, и понимает, что повернуть уже поздно. – Одна дорога. За это в преисподней змеи будут глодать мое лицо. Я знаю это, Конан.

Со стороны леса раздались громкие нестройные звуки музыки. Визжали свирели, гудели трубы и били барабаны. Через несколько мгновений на поляну высыпалось с две дюжины людей. В основном это были старики и старухи, одетые в какие-то лоскуты и обрывки, с костями вплетенными и волосы, а у мужчин и в бороды, увешанные всевозможными амулетами и иными побрякушками. На одних одежда была надета наизнанку, или вовсе спина перепутана с грудью. Некоторые мужчины были в женских платьях, некоторые женщины – в мужских штанах. Шаманы – догадался Конан. Согласно поверьям степняков шаман должен делать все наоборот – носить одежду, несвойственную его полу, говорить "да" там где подразумевается "нет", входить в юрту спиной. Не все степняки следовлаи этой традиции, она в основном распространялась среди смуглокожих и узкоглазых племен, что кочевали на кромке степи и тайги.

Перед ним были шаманы добрых полутора дюжин племен, которые в обычное время страшно враждовали друг с другом. Они должны были насылать порчу на владык врага и метать проклятия в воинов врага, но сейчас все собрались вместе. Шаманы почти все были до безобразия пьяны и голосили надсаженными, истерзанными глотками какие-то заклинания и песни. Иногда кто-то из них падал на землю и начинал кататься по ней, завывая и скуля, подобно дикому зверю.

Процессия приблизилась к дереву, на котором висел Конан. Когда первый шаман подошел слишком близко, царевич плюнул на него кровяным сгустком, и тот, что-то возмущенно выкрикнув, отпрянул.

Потом к галдящим шаманам присоединились несколько человек, которые держались более степенно. Это были крепкие, рослые мужчины, не расстающиеся с оружием. Прославленные воины и вожди – каганы различных кланов.

Конан слышал, что у степняков на летнее солнцестояние наступает мир, и собравшись вместе самые разные племена и кланы чествуют богов. Однако место сборищ было тайным, запретным, ни одни чужеземец никогда не достигал его иначе, как в роли пленника, обреченного в жертву. Тропы, ведущие к священному месту были тайными, а за разглашение секрета степняки жестоко убивали даже своих.

Какие-то слухи неминуемо просачивались, но смело можно было сказать, что никто, кроме самих степняков достоверно не знает, где расположена их святыня.

Конану ничего не оставалось делать, кроме как молить суровых богов своих предков, чтобы они послали ему достаточно мужества, чтобы он умер достойно, не осрамив чести, своей и своего рода.

Шаманы развели костры и принялись плясать вокруг них, прыгать через пламя и все это время не прекращали прикладываться к бурдюкам с хмельным.

– Киммирай! – к дереву подошел коренастый воин, обнаженный по пояс, в одних коротких штанах. Волосы его спадали до середины спины, бороду он брил, но носил длинные, свисавшие с подбородка усы. Воин ткнул копьем в бок Конана, проколол и оцарапал ребро. Тот усилием воли удержался от стона и подавил дрожь. – Крепкий ты малый, киммирай. Но нет человека, которые не станет молить о пощаде, когда его станут кромсать на куски тупыми ножами! Ты умрешь сегодня, киммирай, а я увижу будущее! Ха! Я Доржа, каган алтов, сегодня я съем твое сердце!

Оставь его, Доржа! – окликнула алта-кагана высокая немолодая женщина. Конан узнал Айрис. Сердце его упало. Выходит ведунья, которую его племя продолжало почитать, объединилась с шаманами степняков и участвует в их страшных ритуалах. Отчаяние, охватившее Конана было сопоставимо с болью, которая терзала его измученное тело.

– Ты... – начал было царевич.

– Я слышу каждое слово, которое ты мне скажешь. – ответила Айрис. – Что я предала твое доверие, предала наш народ и что за это меня ждут страшные муки в этом мире и в мире ином. И все это правда. Твой дед, с которым ты скоро встретишься, говорил тебе, что я мыслю не так, как обычные люди? И он прав. Но кое в чем он ошибался. Он думал, что мне двести лет, тогда как на самом деле я еще помню Темные Века. Я видела, как ваши предки спали вповалку в пещерах, и глодали кости убитых врагов. То, что для вас вечность – для меня миг. Я вижу будущее, Конан, и оно ужасно.

– Но зачем...

– Зачем был нужен ты? О, я скажу тебе. В тебе течет древняя кровь, почти чистая древняя кровь, и ты храбр. Ты убил сумасшедшего Чарахая и разбудил дракона, а потом убил дракона и омылся его кровью. Именно такой, храбрый и сильный, омытый кровью дракона ты мне был нужен. Сегодня ночью, уже совсем скоро, я отворю тебе кровь и из мира теней вернется тот, чье имя ты носишь.

– Зачем тебе Конан-император? – спросил царевич. Несмотря на то, что ему грозила неминуемая смерть, туманные речи Айрис пробудили в нем любопытство.

– Уже скоро ты сам все узнаешь.

Приходили еще шаманы и еще воины, разгорались еще костры. Музыка завывала и грохотала все громче, все исступленнее становились крики шаманов. Конан висел на цепях, мучаясь от боли в изломанном, истерзанном теле, неспособный даже пошевелиться больше, чем на несколько дюймов. Жажда была пыткой. Ожидание скорой смерти было страшнее всего.

Когда Луна поднялась над поляной, а пиршество превратилось в сущую оргию, в которой на сырой траве смешались мужчины и женщины, молодые и старые, Айрис внезапно подняла руку, и издала яростный крик, от которого замерли все собравшиеся.

В свете костров и Луны Конан увидел, что в руке ведунья держит нож, сделанный из камня.

– Время пришло! – провозгласила она, и подошла к распятому Конану.

Его повесили невысоко, ноги Конана были всего в двух футах над землей, и Айрис не составило труда вскрыть кровеносные жилы на его ногах.

Шаманы принялись камлать, все вместе корчась в своих странных танцах и молитвенном экстазе, барабаны били так громко, что их грохот казалось, проникал под поры кожи.

Древнее оружие Айрис было невероятно острым, и в первый миг Конан даже не ощутил боли, а потом боль пришла, но она уже мало что добавила к его мучениям.

– Кровь твоего потомка взывает! Кровь твоего потомка взывает! – неистово закричала Айрис. – Вернись! Тот, кто попирал троны и уничтожал царства! Тот, кто убил бога! Конан, король-воин, Конан, король Аквилонии и император Запада, Конан, приди! Кровь твоего потока взывает!

А сам потомок древнего героя бессильно обвис на цепях.

Он ощутил лишь слабость, и становилось все труднее дышать, но в общем накатывающееся беспамятство казалось скорее желанным избавлением от мучений, чем ужасным концом. Если из меня не будут резать ремни, и не будут заставлять есть собственное мясо, это только к лучшему – вяло подумал царевич, чувствуя, что вот-вот потеряет сознание.

Он слышал вопли Айрис, но на него накатывала сонливость, все становилось безразличным, и Конан позволил темноте поглотить его.

Почти тут же его голова поднялась.

Айрис, хотя сама провела весь ритуал, отшатнулась, когда он посмотрел на нее. Глаза Конана вспыхнули синими огнями и это видно было даже в свете костров. Лицо его как будто осталось прежним, но на самом деле черты неуловимо изменились, став жестче, старше, обретя хищность, которой раньше не было. Казалось, даже шея Конана стала мощнее, а плечи, и без того широкие, раздались так, что Айрис на миг усомнилась в крепости цепей, что удерживали тело обреченного.

– Ты! – хрипло выдохнул Конан, и этот голос, осипший от яростных криков, которые он когда-то издал в тысяче битв, чуть не пригвоздил Айрис к земле. – Старая сука! Подлая ведьма! Как ты осмелилась?! Я убью тебя и брошу твое тело стервятникам!

Конан говорил на старом киммерийском, Каррас и его сын поняли бы этот язык, но он показался бы им лишь похожим на их собственную речь.

– Уйми свой гнев, Конан из Киммерии. – наконец, взяла себя в руки Айрис. – Ты мертв, и не в силах причинить мне вред. Ты здесь, только пока течет кровь, и пока ты здесь, и ты должен ответить на мои вопросы.

– Бедный парень. – Конан взглянул на свои ноги, по которым струилась кровь. – Кто он был?

– Какая разница? Твой отдаленный на шесть сотен лет потомок. Какой-то царевич, из степных киммерийцев. Храбрый малый, убийца дракона и искатель своей судьбы. Он мертв, как и ты. Но пока кровь течет, ты в моей власти. Ты ответишь на мои вопросы, потому что мертвые не лгут.

– Но мы можем отвечать туманно и непонятно. – усмехнулся Конан. Улыбка на лице дважды мертвого была зловещей.

– На то и существуем мы. – просто ответила Айрис. – Я задам тебе три вопроса, Конан. Вот первый из них – какая судьба ждет киммерийский народ?

– Будет много народов и много судеб. – ответил великий король, волшебством поднятый из могилы.

– Кто станет править Великой Степью? Вернется ли Тогак?

– Это два вопроса, но на них один ответ. Степью будет править Тогак. Тебе надо было бы спросить меня, как отыскать нового Тогака, но три вопроса уже прозвучали. – засмеялся мертвый король.

Айрис выругалась.

– Я сейчас снова уйду Айрис, но я тоже вернусь! – продолжил Конан. – Я не знаю, как и когда, но вернусь, как только моя битва в мире мертвых закончится. Я убью тебя, Айрис!

Кровь вытекала из тела царевича. Конан умирал. Умирал снова. Он вернулся из мира теней, только для того, чтобы претерпеть боль, вися на дереве, истекая кровью, но даже эти муки были для него желанными после сотен лет блужданий в вечном стылом тумане Серых Равнин. И вот, после нескольких минут воздуха летней ночи – снова туман и полумрак. Он ненавидел Айрис, но был странно благодарен ей.

– Я еще скажу. – шепнул он мертвеющими губами. – ваша погибель придет с севера. Сильнейшие из сильных и жестокие из жестоких. Они придут с северных берегов, и сметут все, как наводнение. Воины медведя, хранители черепа.

Голова его вновь упала на грудь и Конан умер. Как за несколько минут до того умер его далекий потомок, храбрый молодой воин, что искал своей судьбы, и нашел ее среди ветвей древнего ясеня, на поляне, где плясали шаманы.

Конан, сын Карраса, обладал всеми задатками великого правителя и славного воина. Перед ним лежало великое будущее, и врата древних городов Иранистана должны были отвориться перед его воинством. Каганы всех племен Степи должны были пасть перед ним ниц, простершись по траве, чтобы его конь осторожно переступал через них. Среди скал Старой Киммерии друи – хранители древней мудрости, должны были поднести ему корону, что некогда носил Кумалл.

Он мог бы совершить все это, и совершил бы, но Айрис-ведунья каменным ножом перерезала ему вены, чтобы узнать будущее, которое судьба уготовила ей.

А потом шаманы и каганы степных племен сняли его тело с дерева, искромсали ножами и съели, чтобы к ним тоже пришли видения будущего. Сердце его съел, чуть обжарив на углях Доржа, алта-каган, который тоже мечтал править Степью, стереть с лица земли захватчиков-киммирай и объединить все племена и кланы в единый народ, чтобы мир содрогнулся от топота копыт его армий.

Но через год из лесов вышли венты, могучие и свирепые как медведи, люди с желтыми волосами и широкими скуластыми лицами. Первым племенем, с которым они встретились в бою, стали алта, и венты убили всех воинов-алта в бою, стариков перерезали в становище, детей бросили в степи умирать от голода, а женщин раздели между собой.

Молодой воин-вент принес в дар своему вождю голову Доржи-кагана, но тому негде было хранить очередной трофей. Он подержал голову Доржи за длинные волосы, плюнул мертвому в лицо, а потом швырнул небрежным движением через плечо, как обычно кидал во время пиров недоеденные кости. Огромные мохнатые псы стали драться за добычу.

конец.