Текст книги "Конан, сын Карраса (СИ)"

Автор книги: Михаил Боровых

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Боровых Михаил
Конан, сын Карраса

Конан, сын Карраса.

Уже стемнело, когда в становище вьехал Конан, сын Карраса.

Царевич спрыгнул со спины коня, оставляя животное на попечение тут же подхватившего поводья раба. Он снял со спины волчью тушу, и взвалив ее на плечо, пошел к шатру отца.

Каррас увидев сына, помрачнел лицом еще сильнее обычного, но Конан склонил перед ним голову, потом мелкими шагами подошел к помосту, на котором восседал Повелитель Степи, Каррас-каган, прозванный Жестоким, и положил добычу к ногам своего отца и господина.

Каррас ткнул ногой в тушу. Волк был огромный, с мощными мышцами и сытым тугим брюхом. Голова с грозными клыками уставилась на кагана остекленевшими глазами. На белых клыках запеклась кровавая пена. Каррас убил в жизни множество людей и бесчисленное количество животных, но почему-то ему стало не по себе, ему показалось, что мертвый волк смотрит на него.

Каррас повел плечами, стряхивая с себя это ощущение, потом острожным быстрым движением, чтобы сын не заметил, коснулся своего паха, чтобы отвести сглаз.

Если Конан и разглядел это, то не подал виду. Конан знал, сколь суеверен грозный Каррас.

– О великий каган, я дарю тебе шкуру кагана волков. Это он резал наших овец и он унес в ночь сына Луга. Я выследил его и убил.

– Это я вижу. – ответил Каррас. – Тебя не было больше недели.

– Каган волков был силен и хитер. Мне понадобилось много времени, что бы найти его.

– Семь дней ты гонялся за единственным волком по всей степи. Семь дней ты не исполнял свои обязанности.

– Прости, великий каган. – Конан поклонился, скрывая недовольную гримасу.

– Как отец я хочу простить тебя. Как каган я должен наказать тебя по всей строгости наших законов.

Раб поднес Каррасу чашку кумыса, тот сделал небольшой глоток и снова воззрился на сына.

Между ними было мало общего.

Каррас был среднего роста, могучий в плечах и груди. Кожа его была смуглой, глаза раскосыми, и лишь длинное лицо, да крючковатый нос указывали на то, что он не чистокровный степняк. В нем взяла верх кровь матери, дочери хана Гуюка, а не отца-киммерийца.

Его сын напротив унаследовал все черты киммерийского племени. Чуть ли не на голову выше отца, черноволосый и сероглазый, с прямыми чертами лица, молодой Конан был больше похож на киммерийского горца, чем на степного царевича. Его мать была из старого киммерийского рода, гордившегося чистой кровью. Каррас подумал, что зря, наверное, допустил, чтобы сына воспитывали эти гордецы, никак не хотевшие забыть Старую Родину и старые обычаи.

Конан вырос непокорным, своевольным и что самое скверное – сам уклад жизни, который Каррас наводил в своих землях, считал чем-то неверным и недостойным. Он наслушался историй и песен о Старой Родине, и позволял себе неподобающе отзываться о власти кагана, о его правлении, о нравах, царивших среди киммирай. Он так же тянулся к старым богам, к старой вере.

Каррас, многие годы занятый удержанием власти над степью, ненавидел эти разговоры о чести и достоинстве, о предательстве дедовской веры и обычаев. Где-то очень глубоко в душе он был согласен с сыном, но не мог сказать этого вслух. Если он даст слабину – степь сметет его, как всех предыдущих своих царей, какие бы титулы они не носили.

Кто хочет править степью – должен быть степняком.

И Каррас равнял по тележное колесо племена, что сопротивлялись его власти, обращал в рабов захваченных пленников, приказывал сдирать кожу с восставших вождей и приносил требы богам неба и грома.

Но сын вечно напоминал ему о том, кем были киммирай, до того, как подмяли под себя оюзов, куманов, багу, шуа и прочих гирканских кочевников, став правящим кланом, целым племенем, обратившимся в династию, объединяющую великую орду.

Каррас всеже любил сына, который был храбрым воином, умелым охотником, великим знатоком коней и прекрасным певцом. Хотя прозвище Жестокий он получил не зря, Каррас еще не настолько стал гирканцем, чтобы послать своих телохранителей, дабы они сломали Конану шею, и передать наследование престола своему второму сыну Дагдамму, свирепому и властолюбивому.

Все эти мысли быстро пронеслись в голове кагана.

– Шкура-то дрянная, облез твой волчий каган. Только если кожу выделать. Да клыки пойдут на амулеты. – наконец сказал он. После этого Каррас немного расслабился, опустил гордо развернутые плечи, чуть подавшись вперед. Уже не всевластный каган – отец, строгий, но любящий. – Добудь ты его среди зимы, была бы воистину царская шкура, а с линялой какой прок?

Конан улыбнулся. Улыбка была веселая, открытая. Слишком веселая и открытая для человека, которому надлежит править ордой.

– Послушай, сын. – более доверительным тоном сказал Каррас. – Я вижу, что творится в твоей душе. Ты молод и ты очарован тягой к неведомому, ты видишь бескрайние горизонты, и хочешь увидеть, что за последним из них. Тебя интересуют пути богов и предания старины. Но ты сын Карраса, ты будущий каган. У тебя нет той свободы, которую ты ищешь, когда гоняешься за волками. Мы так не живем! Мы правим степью и власть наша основывается на страхе, который перед нами испытывают. Жизнь правителя – вечная попытка оседлать бурю. Пока я жив и силен, ты должен быть рядом со мной, учиться у меня что значит быть каганом.

Конан молчал. Потом наконец, он решился ответить.

– Я не хочу быть каганом, отец. Думать о том, как примирить богу и шуа, которые угоняют друг у друга скот со дня создания мира, и рубить головы тем, кто недостаточно глубоко поклонился, это мне неинтересно. Пусть правит Дагдамм.

Каррас услышал то, о чем он давно догадывался и лишь потому не обуял гнев.

– Тогда после моей смерти Дагдамм убьет тебя, прикажет своим борцам-богу сломать тебе хребет перед его глазами. Твоих сыновей он оскопит и продаст в рабство, а твоих дочерей отдаст своим воинам. Так закончится твоя жизнь. Ты хочешь такой участи?

Настала очередь Конана мрачнеть. Ему было всего двадцать лет, но в самом деле, наложницы успели принести ему троих детей, к которым царевич питал искреннюю привязанность. Жены и признанных детей у него пока не было.

– Нечего ответить? – усмехнулся Каррас. – Ты знаешь, как мы живем. Мы – киммирай, владыки степи, и так должно оставаться!

– Но быть может, можно по-другому? – осторожно спросил Конан.

Каррас отмахнулся.

– Мечтатель и поэт! Вот кого ты мне родила, моя добрая Бернис. – упомянув покойную супругу, Каррас вздохнул. – Я не хочу применять к тебе власть, но быть может мне придется это сделать. Когда-нибудь потом. А пока... что ж, гоняйся по степи за каганом всех волков, пой свои песни и слушай старушечьи сказки о горах, что достают до неба и о богах, что снисходят на землю. Быть может Дагдамм посчитает тебя помешанным и пощадит, а быть может ты вопреки всему станешь великим вождем, вроде наших славных предков из века героев. Можешь идти и отправляться на очередную свою охоту за волками и призраками былого!

Но царевич лишь склонил голову и не спешил уходить.

– Чего еще тебе нужно, полоумный?

– Отец. – жарко сказал Конан. – Твои слова справедливы. Я признаю, что я именно таков, каким ты меня назвал. И я готов смирить свой нрав и отбросить все эти бредни. Я стану для тебя лучшим сыном, а для киммирай лучшим каганом...

– Мой мудрый отец учил меня, никогда не обращать внимания на все, что сказано до слова "но". – усмехнулся Каррас.

Однако Конан все-таки закончил свою фразу.

– Но сначала я хочу узнать свою судьбу у старой Айрис. Если она скажет мне, что я должен стать истинным наследником кагана, я стану им. Если она скажет мне, что мое будущее лежит где-то в ином месте, я просто уйду, навсегда откажусь и от трона и от крови!

Каррас не сразу нашелся, что ответить. Предложение сына было не то, чтобы неслыханным, но все же необычным. Каррас знал, что старая ведунья Айрис в самом деле слишком близко общается с богами, чтобы в своих предсказаниях и советах следовать воле земных царей и посюстронним интересам. Этим обычно грешат молодые прорицатели, сами полные амбиций и жажда власти. Их мечта стать личным прорицателем и колдуном у могучего правителя и направлять своими советами его руку.

Но Айрис, которой чуть ли не двести лет, и которая живет на Железном Озере последние полвека, избегает даже лишний раз пророчествовать для кагана и его семьи. Все, что ее интересует, это слышать голоса богов.

Если Айрис сумеет указать Конану его путь, то кто он такой, чтобы противиться воле богов?

– Быть посему. – сказал Каррас.

Глаза Конана радостно вспыхнули.

Перед тем, как отправиться к Железному Озеру, царевич пришел навестить своего деда.

Бывший грозный правитель, теперь был слишком стар, чтобы водить в бой воинов и править покоренными племенами. Он доживал свой век в почете и уважении, предаваясь воспоминаниям и рассказывая молодежи предания о Старой Родине, отеческих богах и обычаях.

Он еще не был столь слаб, чтобы не суметь заботиться о себе, но у него было несколько рабов, на которых бывший каган старался не обращать внимания. Зрение его слабело, но разум оставался ясным, а руки крепкими.

Когда царевич рассказ о своем решении, дед медленно покачал седой головой.

– Айрис ведает пути богов, это правда. – сказал он, наконец. – Но она видит мир и думает иначе, чем мы. Быть может ее

Пророчество окажется столь туманным, что ты проведешь долгие годы, пытаясь разгадать его, а в это время жизнь твоя будет идти совсем другим путем. Но все же, съезди к Айрис. Передай ей приветствие от меня, самому мне уже не добраться до Железного Озера. Напомни ей о том, что она нагадала мне еще в Киммерии.

Вскоре они простились, и каждый чувствовал, что скорее всего – навечно.

Взяв двух коней, юный Конан отправился на север, на берега Железного Озера, туда, где все еще должна была жить древняя ведунья.

Путь его пролегал через земли, за которые вечно шла война между киммирай и северными кочевниками из народов мужон и татаг, столь свирепыми и примитивными, что даже племена, входившие в киммерийскую орду считали их дикарями, варварами.

Конан был готов столкнуться с врагом, но понимал, что если их будет хотя бы полдюжины, дни его сочтены.

Он старался двигаться осторожно, минуя натоптанные шляхи, даже если для этого ему приходилось кружить по горам и лесам. Он кормился охотой и рыбной ловлей. Чем дальше на север, тем гуще становился лес. Уже не редкие перелески среди бескрайней глади степи, а наоборот, небольшие островки открытой земли среди могучих лесов.

Но и здесь жили кочевники, гонявшие свой жилистый, выносливый скот с зимних пастбищ на летние.

Конан встретил несколько зловещих алтарей, на которых северяне приносили требы своим богам. Он сам был сыном жестокого народа и жестокого отца, киммирай так же как и остальные степняки сдирали скальпы с убитых врагов и отрубали им руки, глумились над телами павших врагов и приносили пленных в жертву.

Но все это меркло по сравнению с изощренным мучительством, которому подвергали пленных мужоны и татаги. Пытку они возвели в искусство, а человеческим мясом пировали при каждом удобном случае. Конан находил и следы таких пирушек.

Они бросали своих мертвых на съедение волкам и стервятникам. Волков они считали своими предками и покровителями, что не мешало им носить волчьи шкуры. Когда воин погибал или умирал, его оружие ломали и бросали рядом с ним. В ином мире, где все наоборот, мертвый станет живым, а сломанное оружие – целым. Они не убивали перелетных птиц, что прилетали откуда-то с крайнего севера, потому, что считали, будто те уносят в царство мертвых души павших.

Все это Конан знал от своего деда и от своего отца, которые много лет воевали с северными племенами, но так и не смогли смирить их.

Потому он вовсе не стремился встретиться с хозяевами этих мест, но все же его путь не мог остаться незамеченным и однажды Конан понял, что за ним началась охота.

К счастью для царевича, приближалась пора великого праздника летнего солнцестояния, на который северяне прекращали все свои войны и склоки, чтобы собраться у некоей своей святыни на самой кромке непроходимой тайги, и там, обрядившись в шкуры и облившись кровью жертвенных животных несколько дней пить, петь и плясать до изнеможения.

Потому на поиски дерзкого чужака отправились лишь трое молодых воинов, мечтавших принести отцам первые руки и скальпы врага.

Конан встретил их на берегу бурной реки. Отступать назад было нельзя – не меньше ста футов отвесного берега, а потом – бушующий среди камней поток. Первого он ссадил с седла стрелой, второго вместе с конем опрокинул, вонзив в грудь коню копье, и пока всадник исходил отчаянным криком, придавленный бьющимся животным, раскроил ему голову верным тяжелым клинком. Третий юнец спешился, и отчаянно крича, больше от страха, чем от ярости, бросился вперед. Конан отрубил ему вооруженную руку, а потом добил корчащегося от боли мужона ударом точно в сердце.

Он не стал сдирать их скальпы или отсекать правые руки. Не от излишней мягкости характера, а потому, что не видел чести в победе над еще не брившими бороды юнцами. Их коней он отпустил пастись, зато поживился запасами из седельных сумок.

Он заночевал совсем рядом, разведя в чащобе небольшой костер, и слышал, как на берегу реки рычали и дрались между собой волки, которые пришли объесть тела мужонов.

Конан был один на многие сотни миль вокруг, не было даже врагов. Он слышал, как шумит лес, живущий своей странной жизнью, не похожей на ту, что он слышал в родных степях.

Конан был храбрым человеком, привыкшим ждать опасности и встречать их с оружием в руках, но шумевший вокруг лес наполнял его душу непривычными страхами. Это был даже не страх перед призраками или восставшими мертвецами. Скорее сейчас он ощутил одиночество столь огромное, что оно выходило за пределы обычной тоски по дому и сородичам. Это была покинутость человека в чуждом ему мире.

Конан внимательно вслушивался в эти свои ощущения, новые и непривычные.

По своему они нравились ему. Да, он чувствовал сколь мал и слаб перед огромным и беспощадным миром, сколь кратка его жизнь по сравнению с царящей вокруг вечностью, но это давало и свободу, и ощущение причастности к неким тайнам мироздания, которых он пока не мог постигнуть, но наверное сможет постигнуть потом.

Конан понял, почему настоящие колдуны всегда уходят от людей.

Именно для того, чтобы наедине с красотой и жестокостью бескрайнего бесчеловечного мира слушать песни ветров, в которых звучат порою голоса богов и предков.

Утром он проснулся с таким чувством, будто переродился.

У Конана не было карты, он двигался просто на Север, ориентируясь по звездам.

Дед и другие старики снабдили его кое-какими сведениями, но он догадывался, что придется самостоятельно искать легендарное Железное Озеро, которое получило свое название из-за ржаво-рыжих скал, окружавших его со всех сторон.

Он знал, что озеро это лежит в глубине огромной впадины, что вокруг простираются леса, в которых охотятся мужоны, что вниз обрывается бурная река, для того, чтобы наполнить собой озеро, и устремиться дальше, возможно в самый настоящий мир мертвых, в бескрайние темные пещеры, вход в которые сторожит дракон.

Где-то там, неподалеку от логова дракона, нашла свой приют и Айрис.

Когда-то давно, в дни юности деда, киммерийцы пришли к озеру, чтобы перебить звероловов-мужонов и взять себе их землю. Но Айрис, которая зачем-то пошла с воинами, встретилась с шаманом мужонов, и они проговорили всю ночь и весь день, и еще ночь и еще день, и Айрис вышла к воинам, и сказала им, чтобы они отправлялись назад. А шаман мужонов сказал своим воинам, чтобы они пропустили киммерийцев через своими земли.

Нельзя проливать кровь на берегах Железного Озера – сказала Айрис и сказал шаман мужонов.

Айрис осталась там, среди ржавых скал.

В последующие полвека много крови пролилось между киммерийцами и мужонами, но никогда на берегах Железного Озера.

Конан ехал вдоль реки, пока обрывистый берег на начал обращаться в пологий.

На третий день пути он услышал рев водопада и увидел висящий над горизонтом туман.

Он понял, что близок к заповедному месту, и поскакал быстрее.

Вечером он стоял на краю исполинской котловины, на дне которой сверкало озеро, отражавшее в себе небесную синеву.

За спиной хрустнула ветка. Конан стремительно обернулся, выхватив меч. Перед ним стоял одинокий воин. Обритая по самое темя голова, тонкая косица, свисавшая на ухо, и вислые усы указывали на принадлежность к племени татагов. В руке его сверкал кривой меч, уже изготовленный для удара. Это был рослый, крепкий мужчина, накидка его была сделана из скальпов убитых им врагов.

– Где же честь племени татагов? -спросил Конан, не слишком рассчитывая услышать ответ. – С каких пор воин убивает воина в спину?

– Честь в том, чтобы добавить твои волосы к моему плащу, а не в том, чтобы танцевать с тобой танцы, юнец. – ответил татаг на сносном киммерийском.

– Я Конан, сын Карраса-кагана, еду к ведунье Айрис.

– Тебе непременно хочется поговорить, перед тем, как я тебя освежую? Что ж, меня зовут Чарахай, и я поклялся убивать всякого киммера, какого встречу на своем пути.

С этими словами Чарахай бросился вперед, но Конан отбил его яростную атаку, и ранил в вооруженную руку.

Татаг ловко перебросил клинок в левую руку и захохотал, хотя кровь и лилась из раны чуть выше правого локтя. В этот раз он не спешил, дав Конану самому возможность атаковать. Царевич воспользовался этой заминкой, чтобы обнажить кинжал.

Некоторое время они еще кружили друг вокруг друга, обмениваясь ударами и оскорблениями, но Чарахай явно начал слабеть от потери крови и в глазах его стал мелькать страх. Конан швырнул свой кинжал, пригвоздив ступню Чарахая к земле. Тот взревел от боли, и сделал ковыляющий шаг в сторону, но меч Конана вонзился ему под грудную клетку, в беззащитный живот. Конан выдернул клинок и хлынула кровь . В разрезе раны показалось что-то еще, должно быть внутренности. Чарахай упал на колени, из последних сил пробуя нанести удар своим кривым мечом. Конан разоружил его одним ударом.

Чарахай вдруг злобно улыбнулся, обнажив желтые зубы.

– Ты не заберешь мой скальп, киммирай! – сказал он, и бросился с обрыва вниз, на скалы.

Конан лишь проводил его взглядом, и убрал меч в ножны. Кинжал так и остался в раненой ноге Чарахая.

Уже темнело, и царевич не мог продолжить свой путь. Так вышло, что ему снова пришлось заночевать рядом с местом убийства. В ту ночь сны его были кошмарными, а приходившие мысли далеки от восхищения величием мира и песнями ночи. Какую-то музыку ветер принес и сегодня, но то были страшные мелодии, которые слепые безымянные существа играли на свирелях, сделанных из человеческих костей.

А потом музыка стихла, и Конан увидел того, кто пляшет в центре круга из костров, высокого, пустыми глазницами, закутанного в туманы и снега.

Конан проснулся и сел, потрясенный явившися видением.

Он всегда тянулся к тайным знаниям, но никогда не считал себя духовидцем.

Должно быть одиночество и магия Железного Озера сделали свое дело, и впервые за всю жизнь Конан в самом деле прозрел, увидел...

Но он не знал, что и кого он в самом деле увидел.

Его жгло нетерпение, он мечтал разыскать побыстрее Айрис и спросить ее.

С первыми лучами Солнца, Конан спустился в котловину, сумев провести по узкой тропке и обоих своих коней, привычных ко всяким тяготам и опасностям.

Весь день ушел у него на то, чтобы отыскать хижину, спрятавшуюся в тени старых деревьев.

Здесь, внизу котловины солнце редко достигало земли, деревья тянулись к свету, а у их корней царил полумрак.

Вблизи озеро выглядело странным, казалось каждое мгновение вода меняла цвет, а рябь по ней шла вне всякой связи с ветром.

Конан помнил легенду о драконе, но не встретил никаких следов чудовища. Должно быть дракон или умер, или покинул эти места. Или его и вовсе не существовало в действительности.

Цель его путешествия была так близка!

Сердце Конана гулко билась в груди, когда он подошел к вросшему в землю домику и коснулся двери.

– Здравствуй, сын Карраса. – сказала женщина, открывая ему дверь. – Ведь я не ошиблась, и ты в самом деле сын Карраса, сына Конана-кагана?

Конан помнил, как дед называл Айрис старухой, но она вовсе не оказалась такой древней, как он думал. Во внешности ведуньи не было как будто ничего потустороннего. Перед ним стояла высокая, статная женщина, со следами былой красоты на лице. Седые волосы ее были убраны в аккуратную прическу, на ней было платье, какие носили женщины из зажиточных киммерийских семей.

– Ты знаешь кто я? Ты видела меня в своих видениях?

– Не совсем! – рассмеялась Айрис. – Ты как две капли воды похож на своего деда. Он жив еще?

– Жив и передавал тебе приветствие.

– Благодарю тебя. Если застанешь его живым снова, поприветствуй его тоже от моего имени. Как твое имя, сын Карраса?

– Меня назвали Конаном, в честь деда и в честь.

– Да, это славное имя. Тебя назвали в честь деда и в честь древнего героя, я знаю эту историю. Я ее помню. Проходи же, не стой в дверях Конан, сын Карраса.

Конан переступил порог.

– Наверное, ты хочешь спросить меня про дракона? -так же улыбаясь спросила Айрис.

– Да. – Конан почему-то смутился.

– Он спит и уже давно. Не хотелось бы, чтобы он проснулся. – сказала ведунья. – Так зачем ты пришел, сын Карраса?

– Я хочу узнать свой путь. – ответил царевич.

– В дни моей юности киммерийцы говорили, что человек рождается по воле Крома, который лишь раз взглянув на него, награждает новорожденного волей, а после этого судьба принадлежит самому человеку.

– И вы на самом деле в это верили?

– Верили, во всяком случае, старались верить.

– Расскажи мне про Крома! Расскажи про Старую Родину!

– Ты только что говорил, что пришел узнать свою судьбу?

– Мне кажется, что моя судьба как-то связана со Старой Родиной. Недавно я начал видеть сны, странные сны. Я чувствую, что прошлое нашего народа как-то связано с моим будущим. Предки зовут меня, стараются указать в будущее. Так я чувствую, но не умею ни читать знаки, ни говорить с предками.

– Да, вижу не зря ты проделал этот путь, Конан, сын Карраса. И все же позволь оказать тебе гостеприимство, а уже потом мы будем говорить о прошлом и будущем.

Конан удивился, увидев на столе кашу и хлеб. Он больше готовился к кореньям и возможно, рыбе. Увидев это, Айрис сказала, что припасы ей привозят местные жители, которые тоже почитают ее колдовской дар. Конан вспомнил об изуродованном теле Чарахая, что лежало сейчас на камнях, но промолчал об этом. Он знал, что нарушил закон, но Чарахай сам бросился на него с мечом. Если Айрис такая могучая колдунья, как говорят, она самая узнает об этом. А если нет – то что ж, значит легенды преувеличили и ее силу.

Вечером они долго говорили о текущих делах киммирай, о войнах и походах, о врагах и союзниках.

Странным образом Айрис это было интересно. Конан был томим желанием начать уже задавать вопросы волновавшие его самого, но он свято чтил старую традицию – о делах нельзя заговаривать, не проведя под крышей ночь.

Утром он проснулся поздно, и когда вышел из домика, увидел, как Айрис зачерпывает ведро воды из озера.

Она выпрямилась и помахала ему рукой. Потом повернулась и поприветствовала кого-то еще.

Конан увидел, как по узкой полоске прибрежного песка, которая почти сразу переходила в уродливые корневища вековых деревьев, едут трое северян. С такого расстояния он не видел, к какому племени они принадлежат, но такие коренастые мохнатые лошади, островерхие шапки и короткие луки могли быть только у северных кочевников.

Конан повернулся к дому, думая, бежать ли ему за оружием, или стоит приветствовать новых гостей с миром.

И над озером раздались полные ужаса крики.

Киммирай ощутил, как предательский холод страха скользнул по его спине. Так кричать только люди, на которых движется неминуемая смерть.

Из воды поднялась огромная, больше лошадиной, голова на длинной гибкой шее, схватила ближайшего человека, и перекусила пополам. Всадники бросились к берегу, но чудовище настигло одного из них, стащило с лошади, и утянуло в воду.

Последний оставшийся в живых человек отчаянно погонял коня, который и без того мчался со всей прытью, на которую был способен.

Перед самой хижиной Айрис человек спешился и обнажил длинный прямой меч. Безоружный царевич стоял перед ним, как приготовленный на заклание бык.

– Опусти меч, Грим! – вскричала Айрис.

Человек нехотя повиновался. Это был высокий, могучий в плечах мужчина со светлой бородой и волосами. Он явно не принадлежал ни к одному из степных племен.

– А ты! – ведунья повернулась к Конану. – Что ты от меня утаил, безумец? Ты пролил кровь на берегах Железного Озера?

– Я убил татага Чарахая. Он сам напал на меня. Я что, должен был позволить ему убить себя? – повысил голос царевич.

– Ты должен был сказать о вашем бое! Где ты оставил его тело?

– Он бросил его на скалы, у самой реки. – сказал Грим. – Я видел там кости.

– Все было не так! Он сам прыгнул?

Грим усмехнулся.

– Он наверное, и на твой меч сам прыгнул?

– Помолчи же, Грим! – снова окрикнула его Айрис. – Чарахай был сумасшедшим убийцей, просто разъезжал по степи, искал поединков и убивал всякого, с кем встречался. Не в смерти Чарахая ты повинен, Конан, а в том, что скрыл ее от меня. Кровь Чарахая разбудила дракона. Теперь он будет рыскать по земле в поисках пищи, а пищи ему нужно много.

– В прошлый раз, сто лет назад, он опустошил округу на много миль вокруг. Пожирал даже медведей в их берлогах.

– Но я не знал... – Конан перевел взгляд с Айрис на великана Грима.

– Это уже не важно. Теперь дракон не заснет, пока не насытиться. А голод его неуёмен.

–Неужели ничего нельзя сделать?

– Конечно можно. Дракона можно умилостивить или убить. Чтобы умилостивить дракона, надо скормить ему сердце того, кто его разбудил. А чтобы убить надо отсечь дракону голову. – сказал Грим.

– Я готов! Я принесу его голову! – выпалил Конан.

– Смотри, как бы он не съел тебя раньше. – усмехнулся Грим.

– Смотри, не откуси свой ядовитый язык! – Конан готов был наброситься на Грима с кулаками.

– Успокойтесь, вы же не мальчишки, не брившие бороды! – приказала мужчинам ведунья.

– Прости, матушка. – чуть поклонился ей Грим.

– Прости меня, мудрая Айрис. Позволь мне пойти на чудовище и тем искупить свою ошибку. – сказал Конан.

–Хорошо, Конан, сын Карраса. Если хочешь принести голову дракона, то бери свое оружие, и отправляйся к южному берегу, там среди скал – логовище чудовища. Но будь осторожен, потому что дракон не просто огромный хищный зверь, это тварь коварная и обладающая колдовской силой.

Конан очень скоро собрался в дорогу. Он попросил у старой Айрис благословения, которое получил. Грим наблюдал за всем этим, не скрывая усмешки, которая блуждала в его бороде. Когда, наконец, Конан готов был тронуться в путь, Грим скучающим голосом сказал.

– Тоже чтоли проехаться до южного берега?

Не спрашивая согласия ни Конана, ни Айрис, он взобрался снова на спину своему коню и нагнал Конана. Тот обернулся, положив руку на эфес меча.

– Прибереги свой гнев и свой меч для дракона, малый. – сказал Грим.

– Кто ты вообще такой, Грим? Никогда я в степях не встречал человека, похожего на тебя.

–Так мы и не в степях. – захохотал великан.

– Сказал бы, что ты похож на асира, но последних степных асов разгромил еще мой дед.

–Так я и есть асир, хотя никогда не видел Асгарда. Мы живем к северу от Вилайета.

– И что занесло тебя в земли мужонов и татагов?

– То же, что и тебя, малый! Я искал ведьму. Вообще-то я уже был у Айрис, лет десять назад. Тогда она мне много что нагадала. Что-то сбылось, что-то нет, или может быть, я не понял! Захотелось поговорить снова.

Грим на миг замолчал, видимо размышляя, стоит ли посвящать в свои тайны случайного попутчика, но решил, что открыться можно.

– Странные сны я вижу, друг мой киммирай, странные сны.

Вообще Грим выглядел человеком жизнелюбивым, громким и до навязчивости общительным, ровно таким, каким в песнях и сказках всегда представали асиры. Но Конан подумал, не наиграно ли это веселье.

– Не слишком-то ты переживаешь из-за гибели товарищей. – сказал Конан.

– И то верно. Подонки были, хоть и храбрые парни. Грим подбоченился в седле, простер перед собой руку и с выражением сказал что-то на незнакомом Конану языке.

– И что ты такое прочел? Молитву?

– Почти. Виса в память о павших. Вы такие не сочиняете?

– Нет.

– А мы вот любим такие стихи.

– И что же ты посвятил погибшим?

– О, самую обычную вису. Патетично и непонятно.

Грим опять хохотнул.

Конана начало утомлять его буйство.

– Как думаешь, мне под силу одолеть этого дракона? – наконец, спросил царевич.

–Может быть да, а может быть и нет. Вообще-то драконы смертны, но очень сильны.

–Ты дрался прежде с драконами?

–Нет, но мой дед убил одного в горах. Голова до сих пор висит у моего отца над воротами.

Непонятно было, говорит асир всерьез, или шутит. Конан же мрачнел с каждой минутой.

Они ехали долго, медленно и осторожно пробираясь по берегу. То там, то здесь встречались огромные камни, полоса прибрежного песка была совсем узкой, часто уходила под воду. К самой воде подступали корневища великанских сосен и елей, на которых висела трава, обломки дерева и еще какие-то грязь и мусор, принесенные с весенним разливом. Конан все время держал наизготовку копье, готовясь, что со стороны воды вырастет туша чудовища. Он даже не знал наверняка, можно ли пробить шкуру дракона обычным наконечником, но выбора у него не было.

– Думаю, этот дракон сейчас забился в свою нору и спит, сытно пообедав Хьяльви и Бродом. – сказал Грим, опять улыбаясь. – Давно он досыта не ел. Последний раз человека убивали на Железном Озере еще в дни, когда мой дед был мальчишкой.

– И как тогда уняли гнев дракона?

– Ну, сначала ему бросили несколько девиц, детей и стариков, но это не помогло. Тогда мужоны убили того малого, что зарезал своего кровника на берегу озера, и бросили его дракону тоже. Тварь уснула.

– Это Айрис рассказывала?

– Да, Айрис.

–Как же этот дракон проводит годы без пищи.

–Да никто ничего не знает о драконах на самом деле. Быть может рыбу жрет, а быть может спит в своем логовище. Я только знаю, что драконы, хоть их и можно убить, это вовсе не большие змеи или ящерицы.

– А кто же они такие?

Грим долго тянул с ответом.

– Драконы. – наконец сказал он таким тоном, будто открыл великую истину.

Они ехали еще какое-то время, пока не раздался чуть слышный гул. Ничего общего с грозным ревом водопада, но тоже, несомненно, созданный потоками воды.

– Вот, кажется, и добрались. – сообщил очевидное Грим, и в этот раз не рассмеялся.