Текст книги "День Шестой"
Автор книги: Михаил Борисов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 4 страниц)
– Пока ничего. Будет минутка – свяжись с Чижом, скажи, чтобы не беспокоился. Да, и найди меня потом у подъемника – с меня причитается.
– Не стоит, Белый, какие проблемы...
– Найди меня. Чистого неба.
– Понял, спасибо. Держись там...
Я расстелил целлофан на снегу, расстегнул замки на подвеске Татьяны и осторожно взял ее на руки. Черт, никогда не думал, что придется нести ее на руках вот так... Дышала она часто и хрипло, ресницы дрожали над бледными щеками. Я уложил ее, расстегнул шлем. Достал из кармана кусок стропы, наскоро соорудил жгут, перетянул бедро. Крови стало заметно меньше.
Оставалось понять, насколько глубоко в ней сидит эта деревяшка. Я попытался ощупать рану сквозь комбинезон, но, видимо, действовал грубо: Татьяна вздрогнула, судорожно вздохнула и открыла глаза.
– Где я? – Глаза, мутные от боли, кажется, не замечали меня, руки в перчатках сжались в кулаки, она попыталась приподняться.
– Лежи-лежи. – я придержал ее, чувствуя, как под руками напрягаются плечи.
Она остановила на мне взгляд:
– Санечка...
Она никогда не называла меня так. Никогда. Я дотянулся до своей подвески, достал фляжку с коньяком, отвинтил крышку и приложил ей к губам. Она глотнула, закашлялась, я заставил ее сделать еще пару глотков. Уселся, положив ее голову к себе на колени, закурил.
– Ты почему здесь? – У нее в глазах появилась живинка. – Ногу не чувствую...
– Отлежала.
– Нет. – Она нахмурила брови, вспоминая. – Я садилась в елки...
– Садилась, садилась. Лежи. – Я прижал ее голову к груди. – Будешь еще коньяк? Или шоколадку?
– Не заговаривай мне зубы. – Кажется, она приходила в себя. – Я все помню. Выше было зеленое крыло, и был Никита... А Никита где? Почему нога болит?
Она снова попыталась приподняться, вздрогнула, закусила губу – видимо, рана отозвалась.
Мне нельзя было давать ей смотреть на рану – по крайней мере, до прибытия спасателей. Для женщины лучше головы лишиться, чем увидеть шрам на ноге. А шрам наверняка останется, пусть спасибо скажет, что так отделалась...
– Не брал я твоего Никиту. Не знаю, где он.
– Улетел... – она обмякла. – Улетел, да?
– Не знаю. Не хочешь коньяку – я выпью.
– Пей. – она затихла. – Можно, я посплю немного? Спать очень хочется...
Само собой, ей хотелось спать – после кровопотери.
– Спи, спи. – Я расстегнул комбинезон, стащил через голову свитер и накрыл ее. – Спи.
Пробурчал свой дежурный тост: "Ну, за успех нашего безнадежного предприятия!", допил оставшийся во фляжке глоток коньяку и сел поудобнее, качая ее на руках, как ребенка. Она вздрагивала во сне, и я вздрагивал вместе с ней...
...Спасатели обстоятельно делали свое дело – двое сразу занялись Татьяной, раскрыв медицинский чемоданчик, один помог подняться на ноги мне. Помощь была кстати, ноги совсем затекли.
Еще один, широкоплечий, прошелся вокруг, осматривая место, подобрал что-то и повернулся ко мне:
– Это кто у нас холодным оружием разбрасывается?
В руках у него был мой нож, серебристая рыбка.
– Это мой. – Я сделал пару приседаний, разминая ноги.
Он с интересом посмотрел на меня, качнул нож в пальцах, пробуя баланс, и уважительно хмыкнул.
– Хороший инструмент.
Я протянул ему ножны:
– Возьми.
Он немного поколебался.
– Просто так не могу. Давай меняться. – он снял с пояса свой, достал из ножен, чтоб я видел, что обмен равноценный. Есть определенный ритуал при обмене оружием, мужики уважительно относятся к таким вещам.
Я кивнул и взял его нож. Спасатели, хлопотавшие вокруг Татьяны, уже погрузили ее на носилки. Один что-то тихо говорил ей, она вяло кивала в ответ.
Можно было двигаться в путь.
– А с этим что? – бородатый мужик показал на лохмотья "Релакса", который успели сдернуть с деревьев.
– А ничего. Хотя... – Я подошел к тому, что осталось от крыла, достал подаренный нож и, отхватив кусок хрустящей желтой ткани, протянул ему:– На память.
Взять подвеску мне не дали.
– Иди, иди, тебе сегодня и так досталось. – Двое взяли носилки с Татьяной, один – ее подвеску, один – мою. – По дороге расскажешь, как ты ее снимал.
– Мужики, мне бы еще свое крыло захватить.
– Пошли.
"Консул" лежал в сугробе. Попросив у него прощенья за хамское отношение, я хотел затолкать его в рюкзак комом, но ребята шустро расстелили его и помогли "слистать"*, посмеиваясь: "Ваших тут столько на деревьях развешивается, что мы парапланы лучше вас складываем".
Топая за ними, я сосредоточился только на том, чтобы не отставать. Они шли по горам, как по асфальту, при этом перебрасываясь шуточками. Юмор был тот еще; у людей, много повидавших, вырабатывается характерное отношение к жизни.
Когда мы вышли к стоявшему на дороге "уазику", я уже был почти готов бросить курить. Они сноровисто погрузились, мне досталось откидное сиденье возле двери. Прикрыв глаза, я смотрел, как спасатель, несший носилки, разрезал рукав Татьяниного комбинезона и, что-то ласково приговаривая, поставил ей капельницу. Только теперь я увидел, что у него совсем седые виски.
Татьяна смотрела на меня. Я закрыл глаза, чтобы не встречаться с ней взглядом. Сцена из бульварного романа – благородный рыцарь и спасенная принцесса. тоже мне...
В поселок мы вернулись, когда уже смеркалось. Народ у подъемника не расходился, ожидая чего-то. "Уазик", скрипнув тормозами, остановился, толпа сгрудилась вокруг машины; пилоты, лыжники, подгулявшие отдыхающие– казалось, все были здесь, не хватало только репортеров с камерами. Болезненное любопытство посторонних и без того мешает жить, а в такие моменты становится просто невыносимым. Я распахнул дверь, взвалил не плечо рюкзак с парапланом (плечо, однако, болело) и рявкнул:
– Дорогу!
Спасатели потащили носилки из машины, толпа неохотно расступилась. Я отошел в сторонку, скинул на снег рюкзак и закурил. Ко мне протолкался Вальцов:
– Саша, как она? Что там получилось?
Я оглянулся. Рядом с носилками уже шел Никита; он держал Татьяну за руку и, наклонившись, что-то быстро ей говорил.
– Вон... – я кивнул на Никиту. – У него спроси.
– А что у него спрашивать? – Вальцов проводил его взглядом. – Он сегодня столько очков привез, что у него теперь можно только интервью брать. Победитель.
Татьяну несли мимо нас. Стало слышно, как Никита говорит:
– ...малыш, я так переживал за тебя, я просто ничего не знал – у меня рация отказала! Сильно болит, да?
Вальцов вдруг потянулся к гарнитуре, нажал тангенту и негромко произнес:
– Раз, два – проверка связи.
Пилотские рации в толпе отозвались, моя буркнула в кармане. Передатчик, болтавшийся на груди у Никиты, повторил слова громко и отчетливо. Никита вздрогнул, сбился с шага и оглянулся на нас.
Догоревшая сигарета обожгла пальцы, я затоптал окурок в снег и закурил другую. Толпа понемногу расходилась. Вальцов тоже закурил, пуская дым в усы, и спросил неожиданно:
– А правду говорят, что он тебя в Австрии притер?
– Кто говорит? – Я насторожился. Я молчал об этом случае, Никита, я думаю, тоже – это было не в его интересах. Не испанец же проболтался?
– Да так... – Вальцов неопределенно пожал плечами. – Не хочешь – не говори.
– Знаешь, Витя... – я взял рюкзак, подумал и решился. – Я, пожалуй, уеду завтра. Устал я что-то.
– Уже налетался? – Он задержал мою руку. – Шучу. Случилось что?
– Да нет, все в норме. Дела.
– Вот так, значит: приехал, распугал всех – и в кусты? Ладно... Зайди попрощаться.
– Угу.
Тропинку к гостинице мне преградил высокий худой парень. Он переступал с ноги на ногу и шмыгал носом.
– Извините, вы Белов?
– Я. Тебе чего? – Я не очень-то был расположен к разговорам.
– Вы просили найти возле подъемника... Я – Гном.
– А-а-а... – Я протянул ему руку. – Привет, ангел-хранитель. И не выкай мне, я еще не дедушка.
Парень смутился еще больше.
– С меня угощенье, – сказал я. – Пошли, тут недалеко.
– А это у вас... у тебя "Фора"? – он разглядел логотип на рюкзаке.
– "Фора". – Я подтолкнул его по направлению к гостинице.
– "Центурион"?
– Нет, "Консул". – Глаза у него широко открылись. – К тому же мокрый вдрызг, пролежал полдня в сугробе. Надо бы переложить, а одному неохота. Поможешь?
– Не вопрос! – Он повеселел. – А какой площади?
Мы топали в гостиницу, я расспрашивал его, отвлекаясь от своих мыслей. Крыло мы расстелили в холле, пока оно сохло – пили коньяк и закусывали "сникерсами" из подвески. Отдыхающие, бродящие от бильярдной к лифтам и обратно, обходили крыло, поглядывали с интересом. Мы долго болтали об "Эделях" и "Градиентах", о полярах* и о погоде, потом сложили просохшее крыло. Володя (так звали Гнома на самом деле) благоговейно разглаживал каждую нервюру. Я еле уговорил его взять на память пару карабинов, дал свой адрес и телефон и связал его страшной клятвой обязательно позвонить.
Потом я обошел тех, с кем хотел попрощаться, едва не застрял у Фарида. Моему решению уехать он не очень удивился, заявил, что покажет мне хвост в следующий раз. Я заглянул и к спасателям и с удовольствием узнал, что все летающие – ненормальные, что нас надо привязывать к постелям, что сегодняшняя барышня, едва оклемавшись и получив ударную дозу антибиотиков, выпросила костыли и смылась в неизвестном направлении; что ухажер ее достал всех расспросами о ее местонахождении и обвинениями персонала в халатности и что они, спасатели, не далее как утром разыщут ее (а они это умеют) даже под землей, прикуют кандалами и устроят образцово-показательное лечение с гипсом на все тело, клизмами и уколами от бешенства.
Пришлось оправдываться и уверять, что к данному происшествию никакого отношения не имею, что я снимаю барышень с деревьев, но не похищаю их с больничных коек.
Мужики немного остыли; спасатель, с которым мы поменялись ножами, осмотрел мое плечо – после приключений на дереве оно здорово ныло. Плечо вправили и стянули бинтом. Я поблагодарил, как умел, меня в ответ угостили, в ответ на мое предложение прокатить на параплане вежливо покрутили пальцем у виска – в общем, расстались друзьями.
В гостиницу я вернулся за полночь, для очистки совести обшарил закоулки номера в поисках беглянки и принял ледяной душ. Утром ждет дорога, крыло просушено и уложено. Небо радушно приняло меня, вроде бы на душе должно быть спокойно... А куда она, интересно, сбежала?
Я завел будильник на пять утра и повалился в кровать, заснув еще в падении.
День шестой
Я проснулся сразу. Наскоро умылся, собрал пожитки и сложил их в рюкзак, к крылу. "Консул" на ощупь был сухим и слегка похрустывал.
Кляня себя за слабость, закурил – сколько раз обещал себе не браться за сигарету до завтрака, так нет же, слаб в коленках. Ладно, выпью кофе по дороге.
Взвалил на плечи рюкзак, еще раз оглядел все, выключил свет и захлопнул за собой дверь номера. Внизу сдал ключи заспанной дежурной, поблагодарил за гостеприимство и вышел на улицу. День в поселке не заканчивается до утра где-то орал магнитофон, из распахнутых окон на третьем этаже доносились голоса.
Было еще совсем темно. В горах утро наступает неожиданно, словно поворачивают выключатель. Ветра почти не было, в безоблачном небе догорали звезды. Пожелав погоды тем, кто сегодня должен был лететь, я пошел к машине.
Обошел Лизавету кругом, провел рукой по крылу и открыл дверь на заднее сиденье, чтобы положить туда рюкзак.
На сиденье спала Татьяна. Положив под голову кулачок, неловко вытянув перевязанную ногу. Костыли лежали на полу. Она не переоделась, была все в том же окровавленном комбинезоне.
Понятно, почему никто не мог ее найти. Никому и в голову не пришло бы искать ее у меня в машине. Она знала, что задняя правая дверь не закрывается как следует и, если хитрым образом нажать на ручку, можно попасть внутрь без проблем.
Я тихонько прикрыл дверь, размышляя – не в багажник же класть крыло. Обошел Лизавету сзади, открыл водительскую дверь, стараясь не шуметь, уселся и поставил рюкзак на переднее пассажирское сиденье. Машина качнулась, сиденье скрипнуло. Татьяна шевельнулась во сне, чмокнула губами и пробормотала:
– Санечка...
Я замер.
Выждал минуту, прикрыл за собой дверь, достал сигарету и чиркнул зажигалкой. Она проснулась сразу, рывком села на сиденье. Неосторожное движение отозвалось болью; она закусила губу.
Я курил, глядя в ее глаза в отражении салонного зеркала. Фонари на улице еще горели; ее щека, обращенная к свету, казалась белой как мел. В глазах дрожали слезы. она подняла руку, чтобы поправить волосы, но не закончила движение, с усилием глотнула и спросила:
– Скажи, Белов, я настоящая стерва, да?
Я опустил стекло и выбросил окурок.
– Настоящая, – подтвердил я. – Стопроцентная.
И повернул ключ в замке зажигания.
* * * * * * * * * * *
* Параплан – сверхлегкий летательный аппарат, потомок парашюта. Конструктивно состоит из собственно крыла, изготовленного из воздухонепроницаемых тканей, строп и подвесной системы, в которой располагается пилот. Сухое крыло весит пять-семь килограммов, в сложенном виде легко умещается в рюкзаке.
* Параглайдинг (парапланеризм) – полеты на параплане, спорт и удовольствие.
* Консоль – законцовка крыла.
* Свободные концы – конструктивный элемент, посредством которого стропы крепятся к подвесной системе.
* Нервюра – внутренний конструктивный элемент, необходимый для поддержания заданного профиля крыла. Количество нервюр колеблется в зависимости от конструкции параплана.
* Клеванты – ручки управления.
* "Термичка" – термическая активность воздушной среды, образование восходящих и нисходящих потоков.
* Пилот, стартующий вне зачета.
* Поворотный пункт маршрута, ориентир на земле, прохождение которого пилотом должно быть зафиксировано.
** Динамическое обтекание возвышенностей воздушным потоком.
*** В параглайдинге – регулируемые ремни свободных концов для изменения угла атаки.
**** Прибор для измерения скороподъемности. В параглайдинге небольшого размера, закреплен обычно на колене пилота.
* Ты в порядке? (англ.)
* Лебедка, предназначенная для буксировки параплана автомобилем.
* GPS, Global Position System – система спутниковой навигации. Обычно имеется в виду сам портативный прибор, предназначенный для определения местонахождения.
* "Слистать", "налистать" – сложить параплан определенным образом.
* Поляра – выраженная графически летная характеристика крыла.