Текст книги "Таблоид: Учебник желтой журналистики"

Автор книги: Михаил Борисов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 12 страниц)

В лавке было прохладно, а снаружи мир плавился от нестерпимого зноя. За шелковыми занавесками слышались мяукающие звуки филиппинской речи. Очевидно, там коротали время обещанные девочки.

Хозяин снизу вверх заглядывал мне в лицо.

– Решайтесь, мистер! Реальный секс по-филиппински! Хит нынешнего туристического сезона!

Как меня манила знойная Манила

После бесконечных паспортно-таможенных контролей в пересадочных Франкфурте и Бангкоке, в самолете я все-таки заснул. А когда проснулся, то голос в динамиках уже что-то на трех языках бубнил по поводу посадки.

Пролетев над семью часовыми поясами, двумя частями света и тремя океанами, мой «боинг» разворачивался для финальной посадки на острове Лусон, главном острове Филиппинского архипелага.

Толчок – и «Вас приветствует аэропорт имени Корасон Акино». В очереди на таможенный контроль передо мной стоял буддийский монах, завернутый в оранжевую тряпочку.

Настоящий.

Несколько женщин-полицейских со злыми, как у французских бульдогов, лицами предложили мне пройти сквозь арку-металлоискатель. Когда в ней что-то зазвенело, они отвели меня в сторону и принялись лупить по ногам резиновыми дубинками.

Вспомнилась фраза из прикупленного по случаю путеводителя «Как выжить на Филиппинах»: «Филиппинские женщины знамениты своей островной грацией и неизменно отзывчивы на ухаживания иностранцев».

Это эти-то отзывчивы?

От аэропорта до самой Манилы ходили рейсовые автобусы, но я предпочел такси. Стоило оно немного дешевле, чем жетон на метро в Петербурге. Потом я нашел гостиницу.

Район, в котором меня угораздило остановиться, назывался «Кьяпо». Как выяснилось позже, большей дыры не сыскать во всем Восточном полушарии.

В темпе переодевшись, я отправился осматривать достопримечательности. Ну, какая ты, Манила?

Над Манилой повисала ночь. Температура даже не думала опускаться ниже плюс тридцати восьми по Цельсию. Кроме того, наличествовала почти стопроцентная влажность.

И запахи – чего-то гниющего… ядовитых цветов… выхлопных газов. Вы когда-нибудь заходили в раскаленную сауну, в которой перед этим пролили бочку крепленого вина?

Прямо напротив гостиницы стоял громадный, оформленный в колониальном стиле, собор Кьяпо-Чёрч. Путеводитель уверял, что в соборе хранится местная святыня: статуя Черного Бога-Ребенка.

На площади перед собором аборигены общим числом тысяч в десять культурно проводили досуг.

Стучали барабаны. Кто-то танцевал, кто-то молился, кто-то, громко чавкая, ел. Тощий филиппинец в чумазой майке, но совсем без штанов, громко кричал по-английски, что слышит голоса духов.

Прямо на тротуаре были грудами навалены товары: амулеты из акульих зубов, деревянные статуэтки, черные шевелящиеся крабы и расфасованное в стаканчики из-под «Коки» «адобо-адобо» – обжаренные в муке креветки.

Перед входом в собор косматые филиппинские старухи продавали восковых куколок с торчащим из макушки фитильком.

Я заинтересовался. Смышленый говорящий по-английски паренек вызвался объяснить:

– Покупаете фигурку, загадываете имя врага, сжигаете ее, и все. Ваш недоброжелатель – труп. Гарантия – стопроцентная.

Я спросил у паренька, не знает ли он, где бы найти симпатичных девушек? Тот не понял и спросил зачем? Немного смущаясь, я объяснил зачем.

– А-а! Вы – секс-турист! В Кьяпо нормальную подружку вы не найдете. Хотите, провожу в другой район?

Я подумал. Я сказал, что не стоит. После неудобного боинговского кресла хотелось полежать в обычной кровати.

– Завтра! – сказал я пареньку. – Все завтра!

ЗаБЛУДиться в улочках манильских

Филиппинский архипелаг расположен ровно на полпути между двумя крупнейшими центрами мирового секс-туризма: Таиландом и Гавайскими островами.

Проституции, лайф– и пип-шоу, порнокинотеатриков и всего такого прочего здесь хватает. Филиппинцы этим фактом не гордятся, но отнюдь его и не скрывают. Постовой полисмен даже объяснил мне, как добраться до ближайшего публичного дома и предупредил, чтобы я не вздумал сразу соглашаться на предложенную цену.

Некоторые заведения стилизованы под Восток. Играет заунывная музыка, девушки сидят в национальных костюмах, у каждой в руках живые цветы.

Большинство же заведений неотличимы от амстердамских или марсельских аналогов: оглушительная музыка, секьюрити с набитыми кулаками, леди в декольте и полной боевой раскраске.

Впрочем, оказаться в объятиях проституции как раз и не хотелось. Из предыдущего опыта я вынес уверенность, что идея покупать любовь за деньги ошибочна изначально.

Заплатив и оказавшись с дамой наедине, вы чувствуете себя угодившим на конвейер. Полторы минуты на взаимное раздевание. Минута на введение в языкознание. Три минуты – основная часть с непременными театрализованными всхлипами и осточертевшим словечком «honey».

Кто не успел, тот опоздал: «Следующий!»

Основное внимание я сосредоточил на девушках… как сказать?.. случайно встреченных. Филиппинки оказались миниатюрны, белозубы и в разговоре с белым никогда не забывали добавить слово «сэр».

Заглянув как-то в дорогой и безлюдный универмаг «Robertson», в секции мужского трикотажа я застал продавщицу. Посетителей не было, и она стригла ногти на ногах.

Увидев меня, девушка обрадовалась, отложила ножницы, стала предлагать модные футболки. На одной человеческие скелеты сплетались в девяти наиболее распространенных эротических позициях. Я заинтересовался.

Перехватив мой взгляд, девушка тихонько дотронулась мизинцем до зиппера на моих джинсах и сказала: «Do you want to?..»

Сперва мне казалось, что филиппинцы – такие же монголоиды, как китайцы или вьетнамцы. Полистав путеводитель, я выяснил, что нет. На самом деле они совсем особая раса: малайцы.

Из чисто научного интереса я отправился в лучший манильский стрип-бар «Ахласар». Бармен посоветовал мне навороченный коктейль и рассказал, что именно у них американцы снимали знаменитую сцену из фильма «No Exit», в которой советский шпион Кевин Кестнер передает в Москву секретную шифровку.

В клетках под потолком извивались танцовщицы. Я подошел поближе и принялся изучать представительниц малайской расы.

Как и обещал путеводитель, отличались они темно-серым оттенком кожи, прямыми европейскими носами в сочетании с восточным разрезом глаз и небывалой для китаянок длиной ног.

Открыл я и еще одну особенность. Путеводитель о ней умалчивал. Там, где у прочих девушек подразумевается… как бы помягче?.. скажу так: «волосяной покров», у малаек он – нет, не подразумевается.

Не то чтобы они его сбривали или выводили. Он просто не растет. Такая вот раса.

И вечный boy! Покой нам только снится…

Манила – город, древностью не блещущий. Единственный памятник старины – форт Сантьяго. Полтысячи лет назад его построили испанские конкистадоры.

Во времена, когда излюбленным лакомством на этих островах считалась печень собственноручно убитого врага, к месту, где сейчас стоит форт, пришвартовались каравеллы мореплавателя Фернана Магеллана. На берег десантировался отряд закованных в латы испанцев.

Местный король Силапулапу выставил против пришельцев полторы тысячи лучников. Однако после получасовой артподготовки от армии туземцев не осталось и следа.

Конкистадоры отправились на зачистку острова. В суматохе никто из них не заметил, как вылетевшая из кустов стрела вонзилась в бедро их капитану.

Парализованного Магеллана туземцы унесли с собой. Оказавшись в непринужденной обстановке, они приготовили его мясо по своим оригинальным рецептам и с удовольствием отужинали.

Сегодня от форта Сантьяго осталась лишь каменная арка да груды серого гранита, почти утонувшего в ярко-зеленой растительности. На остатках крепостных стен местами различались полустертые фрески.

Уткнувшись жерлами в песок, лежали окислившиеся под тропическими ливнями испанские пушки. В старинных бойницах гроздьями висели мохнатые летучие мыши.

Говорят, особо удачливые туристы иногда находят в траве старинные монеты. По этой причине, а также опасаясь наступить на какую-нибудь ядовитую гадину, я внимательно смотрел под ноги.

Иногда ловил себя на мысли: сейчас… вот сейчас я разгляжу в траве любовно обсосанные ребрышки Фернана Магеллана.

– Искьюзми, сэр, нельзя попросить у вас зажигалку?

Молодой паренек. Набриолиненная челочка, губки бантиком, в отставленной руке незажженная сигарета. Взгляд – томный.

После долгого прикуривания филиппинец поинтересовался, не желает ли одинокий белый мистер, чтобы он составил ему компанию? Узнав о том, что мистер придерживается более традиционных взглядов на отношения между полами, парень расстроился.

Я все равно предложил угостить его пивом. Мы выбрались из руин и сели в открытом кафе. Парень представился как Арнольд. Да, он действительно гей, а разве мистер не знает, что форт – излюбленное место свиданий местных пидорасов?

– Хотя гей-клабы в Маниле тоже есть. Есть бары трансвеститов, где публика сплошь с накладными сиськами и в фиолетовых париках. Есть стрип-шоу с участием людей, поменявших пол. Там танцуют брюнетки с пенисами и мускулистые мужики с женскими бюстами. Но все равно знакомиться со своими лучше всего в форте.

– Почему?

– Знакомиться в клубах опасно. Там тусуются в основном эксчейнджеры: те, кто хочет поменяться партнерами. Либо некрасивые старики, либо извращенцы с булавками в мошонке. А в форте много белых. Жалко, мистер, что вы не гей.

– Да?

– Я хотел бы завести себе белого друга и уехать в Штаты или Европу. Осточертели эти тропики!

Чайные тайны Чайна-Тауна

У владельца подпольного публичного дома было абсолютно непроизносимое имя: Лю Чжэнь-цзюа.

Несмотря на мои протесты, он заявил, что за выпивку платит сам и теперь поил меня китайской водкой из чумазой бутылки.

– Филиппинцы – дикий народ! Ты согласен? Что эти островитяне могут знать о настоящем сексе? Если покупать, то только китаянку! Ты согласен? Я тренировал своих девушек сам! Я знаю, что говорю!

– За это и выпьем! – ответил я.

…Совершенно особая достопримечательность Манилы – это манильские китайцы. Китайцев на Филиппинах много: приблизительно каждый третий-четвертый.

Китайцы не любят филиппинцев. Говорят они о них приблизительно так, как у нас говорят о чукчах: смешной и непонятный народец.

Чтобы не смешиваться с аборигенами, китайцы отгородили свой квартал, Чайна-Таун, здоровенной белой стеной.

Прохоiдите под украшенной драконами аркой и попадаете на улицу с названием «Трежери-авеню» – «Проспект Сокровищ». Магазины – исключительно ювелирные. В витринах выставлены тысячи одинаковых поддельных «Ролексов».

Один раз мне, правда, попалась китайская аптека. На земле перед входом были разложены образцы продукции: несколько связок телячьих хвостов, сушеные морские коньки, колба с надписью «Драконьи кости. Средство от головной боли», пыльная бутылка с чем-то, больше всего похожим на человеческие глаза в собственном соку.

Пагоды, визгливые рикши, аромат благовоний. Вывески – иероглифами. И везде – реклама водки «Столичная».

Ну и конечно, кабинеты восточного массажа. Фотографировать внутри запрещено. Оставив «Nikon» у портье, я прошел внутрь и оказался в руках пятерых чаровниц. Они уложили меня на стол, вылили на спину пахучую и вязкую гадость и принялись растирать ее с помощью палок, на конце которых вращался мягкий шар.

На выходе подозрительного вида субъект поинтересовался, не желаю ли я, чтобы чаровницы предложили мне чего-нибудь этакого? В смысле, помимо массажа?

Как-то само собой получилось, что, размассажированный и разомлевший, я оказался вместе с хозяином салона, господином Лю в соседнем ресторанчике. После однообразной филиппинской китайская кухня пленяла.

Я заказал креветок с грибами, фаршированного кальмара и блюдо из настоящей жабы. Помню, еще в Петербурге, один знаток уверял меня, что больше всего на вкус жаба напоминает цыпленка. Ничего подобного. Больше всего на вкус жаба напоминает рыбу. Скажем, морского окуня.

После второй бутылки господин Лю Чжэнь-цзюа попросил называть его просто «брат» и посвятил меня в тайны своего мастерства.

Например, я узнал, что каждый уважающий себя китаец обязан не только тренировать свою love-мускулатуру, но и носить на мускуле особое кольцо, без которого дама может никогда не достичь полноты ощущений.

Братец Лю продиктовал мне рецепт старинного приворотного элексира, показал на теле точки, надавливая на которые, можно без устали заниматься избранным делом двое суток подряд, а под конец научил почти без акцента произносить по-китайски «Давай займемся любовью!»

Впрочем, наутро все эти ценные уменья как-то сами собой изгладились из моей памяти. Не знаю, из чего уж там готовили свою ароматную настоечку китайцы, но похмелье она давала страшное. Ни до ни после мною не испытанное.

Эрго: чертов Чайна-Таун.

Бурные страсти с видом на Тихий океан

Филиппинский архипелаг состоит из трех больших островов – Лусон, Панай и Минданао, пары дюжин средних и многих тысяч совсем маленьких.

Северная часть архипелага сплошь покрыта болотами и непролазными джунглями. Единственные, кого она привлекает, – это рыбаки.

На хорошую наживку здесь можно поймать даже тигровую акулу. Что говорить о мелочевке, вроде трех-, четырехметровых мурен?

На восточных, почти совсем необитаемых островах, говорят, до сих пор водятся филиппинские пираты, самые жестокие во всей Юго-Восточной Азии. Местные газеты уверяют, будто пираты любят отлавливать европейских туристов, закатывать их в бочки и топить в бирюзовых лагунах.

Ну а южные острова традиционно считаются лучшими пляжами Старого Света.

На манильском пирсе за $15 я нанял настоящую джонку. У нее был цветастый, похожий на застиранные трусы, парус и команда моряков в набедренных повязках. На таких лодках островитяне катались еще во времена фараонов.

Какое-то время меня перло от осознания экзотики происходящего. Ощущение притупилось в тот момент, когда берег скрылся из виду и я понял, насколько моя жизнь зависит от прочности этой допотопной посудины.

Джонка отвезла меня на Тагайтай. Так называется ближайший к Маниле курортный островок. Я понырял в лагуне, прокатился на надувном банане с подвесным моторчиком, сфотографировался рядом с дрессированным слоном.

С трех сторон лагуна Тагайтай окружена берегом, а с четвертой вход в нее перекрывает вулканчик Таал. Действующий, но не опасный.

Кратер Таала всего полметра в диаметре. Из него валил дым, и в воду изливались неприлично белесые потоки лавы. От этого вода в лагуне становилась совсем теплой и очень полезной для кожи.

Очевидно, желая по максимуму воспользоваться ее целебным эффектом, местные красотки разгуливали по пляжу топлесс. Чем здорово смущали целомудренных филиппинских мужчин.

Отправившись переодевать плавки, я обнаружил, что дверь кабинки заперта. Изнутри доносились стоны и всхлипывания. Не узнать их было сложно.

Чем ближе к вечеру, тем оживленнее становилась жизнь в лагуне. Вокруг реденького леска за пляжем имело место непрекращающееся движение. Из-под сени дерев европейцы выплывали всклокоченные, тяжело дышащие и тут же плюхались в прибой.

Уже на пирсе, где я пытался нанять джонку для обратного пути, ко мне подошла молоденькая девочка. Почти черные соски детских грудок. Жирно подведенные глаза. Заходить издалека она не стала, а может быть, просто плохо говорила по-английски:

– Let's fuck, mister!

– Sorry, дорогая. В моей стране за fuck с такими, как ты, положена уголовная ответственность.

– Фи, какая глупая страна! Как она называется? Никогда туда не поеду!

-

А еще, за день до того, как мне предстояло улетать из Манилы, я решил сходить в театр.

По филиппинским меркам театр считался роскошным. Больше всего здание напоминало деревенский дом культуры. Сюжет спектакля вертелся вокруг культа местных божеств. Даже с помощью программки я не понял, почему действующим лицам каждые десять минут с большой кровью рубили головы.

Во время антракта публика выходила курить на улицу. Я тоже вышел. В толпе мелькали юные коммивояжеры с лотками, заставленными фруктами и «Кокой».

В одном из коммивояжеров я узнал смышленого паренька, в самый первый день объяснявшего мне насчет восковых фигурок. Он тоже меня узнал:

– О! Мистер! Как успехи? Нашли подружку?

– Нет, друг мой. Не нашел.

– Что так? Вам не нравятся наши женщины?

Прежде чем ответить, я подумал. Ответ мой был честен:

– Лучше ваших женщин я не встречал нигде на свете!

На этот раз, прежде чем редактор позвонил, прошло больше двух недель. Голос у него был несчастный, извиняющийся.

– Пойми меня э-э-э… правильно. Это не моя вина, это спонсоры. У тебя отличный материал, но изменилась концепция. Экзотика больше не катит. Нужны отечественные реалии. Больше патриотизма.

– То есть материал не берете?

– Берем! Твой материал – гвоздь номера! Надо только э-э-э… немного его переделать.

Шалея и не веря в то, что слышу, я узнал, что редактор просит меня переписать последний вариант таким образом, чтобы действие происходило где-нибудь в наших краях. Рыбалка, банька, водочка… в общем, ты э-э-э… понимаешь, да?

Я бы отказался. Честное слово, я бы плюнул на $960 плюс премия и отказался. Но… поймите правильно… три варианта я уже сделал. Почему не сделать четвертый? Даже несмотря на то, что я никогда в жизни не был на рыбалке, а?

В конце концов в китайском публичном доме я тоже никогда не был.

На следующий день я отправил в Москву четвертый вариант.

Рыбалка в краю «Калевалы»

– Хочешь попробовать сампи?

– Сампи? А что это?

– Ты не знаешь? Это наше национальное блюдо. Очень вкусное.

Эро Перкилайнен смотрел прямо на меня. В его шкиперской бородке пряталась хитрая усмешка. Хитрая настолько, что я засомневался: стоит ли соглашаться?

Тем не менее я кивнул. Сампи так сампи.

Только что вытащенный из озерца лосось натужно шевелил жабрами. Эро ухватил его за спину и лихо, одним движением, надрезал кожу от хвоста до головы.

Мы с Эдиком переглянулись. Эро не торопясь содрал с рыбины кожу, натер бока чесноком, посыпал солью и протянул нам.

Лосось был все еще жив. От выпучивал глаза и хлопал жабрами. Голос у Эдика осип:

– Это что?

– Это сампи.

– А как же…

– Варить? Сампи не варят. Сампи едят прямо так.

Эдик посмотрел на меня. Я посмотрел на Эро Перкилайнена.

Красное северное солнце уплывало за вершины пихт. С озерца тянуло холодом. Передо мной сидел настоящий живой ингерманландец, потомок героев «Калевалы». Он предлагал мне угоститься живой рыбой.

Эдик замотал головой:

– Я не стану это есть!

– А я рискну. Давай сюда своего сампи.

Я протянул руку к лососю.

-

Идея возникла почти случайно.

Устав бродить по турфирмам, приятель Эдик, с которым мы договорились вместе проводить отпуск, откинулся в кресле и посмотрел на меня.

«Неужели нужно обязательно ехать в какой-нибудь мазафакерский Египет?» – спросил меня Эдик. «Неужели нельзя отдохнуть здесь, у нас?» – удивился он. «Нужно быть патриотичнее. Ты патриот?» – задрал он бровь.

Я кивнул, и вопрос был закрыт. После краткого обсуждения мы решили, что едем на рыбалку в Карелию.

Сборы заняли почти неделю. Мы купили «Лицензию на отлов рыб промысловых пород» – это раз. Запаслись снаряжением (финские удилища, немецкие спиннинговые катушки, рыболовные костюмы из неаприла и еще куча разного фуфла общей стоимостью в $370 – «Жак Ив Кусто отдыхает!» – сказал Эдик, пакуя рюкзак) – это два. После четырех часов езды в электричке и часа родео на охотоведском катере мы десантировались на берегу озера Сариола – это три.

Последний раз я пробовал себя в качестве рыболова в пионерском детстве. Меня это совсем не смущало. Все должно было получиться.

Почти сразу после нашего появления в поселке на горизонте нарисовался Эро Перкилайнен. То ли местный егерь, то ли браконьер, а скорее всего, и то и другое вместе.

Коттедж на двоих обошелся нам в $25. Услуги самого Эро – еще в $15. «Динамита с собой нет?» – спросил он, пересчитывая задаток. «Нет!» – замотали мы головами. «Жаль», – расстроился Эро.

Из озера Сариола торчали поросшие пихтами утесы. Вечером первого дня, попивая жиденькое «Петрозаводское» пиво и слушая, как на стене бревенчатого коттеджа тикают ходики, я чувствовал: вот оно! начинается!

-

Край, поделенный сегодня между Ленинградской областью и Карельской автономией, еще несколько веков назад именовался таинственно и маняще: «Земля Ингрия».

Жили здесь ингерманландцы. По-русски сказать, те же финны, но подданные не шведских королей, а московских самодержцев. В свое время сюда любил наезжать император Александр II.

Как-то в течение двенадцати дней августейший рыболов вытащил из воды 151 рыбину, самая крупная из которых весила аж 23 килограмма. После этого царь особым указом «ингерманландских чухонцев» забижать воспретил.

Рыбалка в Карелии действительно царская. Эро втолковывал нам:

– У нас водится всякая рыба. Какую захотите, такую и половим: лосося, хариуса, салаку, щуку, сига, сома. Если пойдем на лосося, нужен спиннинг. Лосось рыба глупая. Ловят ее на блесну. А если пойдем на щуку, то нужна удочка, и ловить будем на мотыля. Короче, как скажете, так и порыбачим.

Для начала мы решили попрактиковаться на форели. Эро на лодке отвез нас к небольшому, перегороженному замшелой плотинкой ручью. «Маленькую рыбу лучше отпускайте», – сказал он. «А большую складывайте в майонезную баночку», – сострил Эдик и ушел выше по ручью.

Как взяла первая форель, я не почувствовал. Бестолково водил по сторонам новеньким удилищем и, только когда из воды показалась голова бешено бьющейся рыбины, сообразил, что леска идет слишком туго.

…Эро появился ближе к обеду, когда солнце стало палить нестерпимо.

– Как успехи?

Я молча кивнул на траву. Там лежал улов: крепкие, серебристые, похожие на ядерные ракеты СС-20 рыбы. Каждая – не меньше чем по семьдесят сантиметров.

Сказать, что я гордился собой, значит ничего не сказать.

Эро покачал головой:

– М-м-да. Что-то нет сегодня клева. Мой семилетний сын такую мелочь обычно выбрасывает. Но ты не расстраивайся. Свою большую рыбу ты еще поймаешь.

-

– За улов!

– Ловись рыбка большая и маленькая!

– У нас не водятся маленькие! До дна!

Мы ловили щук в пасмурных затонах, удили форель в хрустальных ручьях, а вечерами сидели у костра.

Ночи в Карелии белые. Темнеет от силы на час-полтора. В сумерках я садился с удочкой ждать обещанную мне большую рыбу, а лентяй Эдик рвал землянику на ближайшей поляне.

Эро мастерил костер и кромсал нежное, с янтарными прожилками, мясо:

– Хорошо приготовить рыбу может только мужчина. Женщинам не дано! Ты знаешь, какой у форели вкус, если сварить ее в пиве, а потом есть у костра с луком, сыром и помидорами?

Часа в три ночи мы садились ужинать. Эдик доставал из ручья водку. В соответствии с местным колоритом пили мы только «Finlandia», наливая ее в крошечные рюмочки: не пьянства ради, а дабы согреться.

Как-то Эдик спросил:

– Слушай, Эро, а зачем ты каждый раз оставляешь на берегу одну, самую маленькую, рыбку?

Эро нахмурился. Но все равно объяснил. От смущения его симпатичный прибалтийский акцент стал еще заметнее.

– В детстве бабка мне рассказывала, что раньше рыбы были людьми. Девушками-колдуньями. И что до сих пор они иногда не прочь переспать с рыбаком. Плывешь на лодке, смотришь – девушка… с голой грудью и все такое… а в результате она утаскивает тебя на дно, и ты тонешь. А так: ты им рыбку, и они тебя не тронут. То есть это такой рыбацкий обычай. Глупо, конечно, но иногда я его соблюдаю…

-

Совершенно особая достопримечательность Карелии – карельские браконьеры.

Браконьеров в Карелии много: все мужское население старше двенадцати лет. К концу первой недели нашего сафари Эро заявил, что без поездки на Ладогу мы никогда не прочувствуем, что такое настоящая рыбалка, и повез нас к своим тамошним приятелям. За ощущениями.

Ощущения начались с того самого момента, когда, разбудив нас в полседьмого утра, приятели предложили выпить по стаканчику водки – для настроения.

Первые несколько часов я ждал, когда же появится рыбинспектор, и нас арестуют. Инспектор не появлялся. Ждать надоело.

Около полудня капитан баркаса Вяйне (голубые глаза, фуражка, растатуированные кисти рук) отдал команду насаживать на перемет живца-салаку. Длина перемета составляла больше 12 километров. Крючки были размером с мою ладонь. Царапины затянулись у меня только через месяц.

Когда перемет был спущен, белоголовые мужчины сгрудились на корме, выпили еще холодной водки и легли вздремнуть.

В четыре пополудни перемет начали выбирать. Невозмутимые обычно аборигены нервничали, шептали «пиляттть!» и, вытягивая шеи, пытались сквозь воду рассмотреть, что же попалось на крючок.

Всего получилось больше двух ведер красной икры. Прямо на палубе улов был поделен между участниками. После этого всю выпотрошенную рыбу выкинули за борт, за исключением пудового лосося, которого подарили на память нам с Эдиком.

Как-то само получилось, что по возвращении весь экипаж оказался в сауне. Веснушчатые односельчанки браконьеров принесли огурчиков, соленых груздей в собственных соплях и целую миску красной икры.

Капитан Вяйне сказал, что хочет угостить нас собственного изготовления можжевеловой настоечкой.

Угостил…

Икру мы доедали уже прямо руками. Прежде чем разойтись, Эдик окинул взглядом гологрудых селянок и спросил, а не стоит ли нам… э-э-э… Я сказал, что не стоит.

О том, чтобы с утра пойти на озеро, не могло быть и речи. Не знаю, из какого такого можжевельника гнал капитан свою настойку, но похмелье она давала страшное. Ни до ни после мною не испытанное.

Эрго: черт бы побрал этих карельских браконьеров!

-

На самом деле Карелия – это огромная страна, на территории которой, как это обычно говорится, можно было бы разместить несколько Швеций, Швейцарий и Швамбраний.

Север Карелии, Лапландия, – край подледного лова. То, какого размера рыбу вы вытащите, зависит лишь от того, какого размера лунку вам не лень пробурить.

Восточная Карелия знаменита морской рыбалкой на царь-рыбу семгу, которая вырастает до таких размеров, что ее нужно, как кита, бить гарпуном. Ну а юг, упирающийся в Ленобласть, – это до озноба холодные даже днем ручьи и озера… тысячи озер.

Больших озер в Карелии штук десять. Остальные – маленькие, очень маленькие и крошечные, вроде Сариолы, на котором рыбачили мы.

За несколько дней до конца отпуска Эро сказал, что пришло время научить нас блеснить. Теперь он учил, а мы – учились. Четвертый час подряд.

Учеба заключалась в том, что мы расставили вдоль бортов его моторки спиннинги, легли на дно, пили пиво и ждали, не заскрипит ли катушка.

Солнце отрывалось во всю мощь. Пиво нагревалось моментально. Предусмотрительный Перкилайнен затолкал под скамью целый ящик.

– Прошлым годом во-он там мы поймали сома. Здоровый был: трое мужиков поднять не могли. Этот сом собаками питался. Мы ему брюхо распороли, а там ошейников… штук шесть… или даже восемь. У вас в Питере о таких сомах небось и не слышали.

В Питере? Я даже не сразу понял, о чем он. В Питере… на Юпитере… где это?

Над головой висело бездонное синее небо. За кормой – бездонное синее озеро. Там, в озерных глубинах, кружились вокруг блесен пучеглазые форели и питающиеся собаками двухметровые сомы.

Поверить в то, что помимо этого на свете существует пыльный каменный город Санкт-Петербург, было невозможно.

Я отхлебнул пива. Прислушался, не заскрипит ли катушка? Всего через три дня мне предстояло возвращаться домой.

-

Ну а в тот день, когда Эро Перкилайнен угощал нас с Эдиком живым лососем, я откусил кусочек рыбьего мяса и – проглотил. Не хватало только, чтобы лосось продолжал трепыхаться внутри меня.

Морщась от отвращения, Эдик за мной следил.

– Как тебе?

– Нежный.

Глядя мне в глаза, Эро проговорил:

– Есть такая примета: тот, кто хоть раз попробовал сампи, обязательно снова приедет в Ингрию. Ты-то как? Вернешься?

Я усмехнулся:

– А куда я денусь? Непременно вернусь!

Отправляя в Москву этот вариант, я клялся себе, что больше не стану переделывать ни строчки. Обещание свое я выполнил.

Спонсоры все-таки подвели беднягу-редактора. Они отказались оплачивать печать уже сверстанного, готового к отправке в типографию номера, и журнал закрылся.

Я не получил ни копейки ни за один из представленных вариантов.

Как говаривал один из героев моего материала: «Эрго: черт бы побрал этих московских редакторов!»

Но! Предупреждаю сразу: все, сказанное в данной главе, имеет силу лишь до тех пор, пока вы сами не станете редактором!

Обычно reporters становятся редакторами через год-тире-три после начала работы в масс-медиа.

Дождавшись этого момента, вам следует как можно чаще заставлять тупых и ленивых журналистов переписывать их долбаные материалы, подстраиваться под ВАШУ концепцию и регулярно цедить сквозь зубы:

– Была б моя воля, без сожаления стрелял бы в тупые журналистские затылки!

Впрочем, работа редактора – тема особого учебника.

А о работе журналиста я сказал все… почти все, что хотел.