Текст книги "Когда говорит кровь"

Автор книги: Михаил Беляев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц)

Глава вторая: Гарпии и горести

К полудню базарная площадь столичного квартала Фелайты преобразилась до неузнаваемости. От многочисленных уличных торговцев, продающих все, от овощей и гвоздей, до тканей и заморских благовоний, не осталось и следа. Даже вездесущие продавцы кефетты, неизменного атрибута улиц тайларских городов, и те укатили свои небольшие жаровни. Но стоило площади опустеть, как место обычных для этого времени толп покупателей и праздных зевак заняли мальчишки.

Не меньше двух сотен, по большей части немытых, с ссадинами и в заштопанной одежде, они шли со всех сторон, с каждой улицы и подворотни, сбиваясь вместе у большого каменного постамента, откуда обычно городские глашатаи объявляли новости.

Но сегодня, вместо крикливого сановника, на толпу с довольной ухмылкой взирал мужчина лет тридцати. Он был одет в добротную черную тунику, которую обхватывал кушак с серебряными и золотыми бляшками, за который были заткнуты четыре кинжала, а на его руках красовались массивные браслеты из серебра, выполненные в виде сплетенных змей. Роста он был среднего, а телосложения ни полного и ни худого. Из растительности на его голове были только густые черные брови, под которыми прятались ярко-серые глаза, смотревшие на толпу сквозь прищуренные веки. Казалось, что он изучает и оценивает каждого из мальчиков, уже заранее зная, на что они способны.

– И так, слушайте сюда дети улиц. Меня, если кто вдруг не знает, зовут Лифут Бакатария и я доверенный человек господина Сельтавии,– его сухой и скрипучий голос напоминал хруст ломающихся веток. Говорил мужчина не громко, но в царившей тишине, сказанные им слова доносились до самых краев площади.– В доброте своей господин Сэльтавия верит, что каждому из вас, уличным засранцам, надо дать шанс. Один, сука, гребанный шанс, чтобы вы могли показать из чего сделаны на самом деле – из говна, как думаю я, или из золота, которое незаметно из-за налипшей на вас грязи. Как по мне, так все вы тут гниль и отбросы, но вот господин Сельтавия считает иначе. Он думает, что вам нужно немного помочь. Что вам, сучьим выродкам, необходимо испытание, которое поможет толковым вылезти из говна в лучшую жизнь. И знаете что, гребаные детки, он готов дать вам такую возможность. И так, как все вы, наверное,– наш прекрасный Кадиф, самый лучший город в этом долбанном мире. Жемчужина Внутреннего моря, и вся такая прочая херня, которую городят поэты в перерывах между долбежкой в задницы. И это мой город. Моя, сука, родина. И ваша тоже. Но его вечно портят всякие иноземные ублюдки. Они, сука, явились сюда без приглашения и возомнили, что имеют право командовать тут как в своих сраных горах, песках или лесах. Вот недавно стайка осевших в Аравенской гавани красножопых из вшивого Косхаяра стала обирать добропорядочных лавочников и нападать на почтенных граждан Тайлара. Они вбили себе в голову, что наш город, это гребанная портовая девка, раздвигающая ноги перед первым встречным мудилой.

Лысый резко замолчал и пристально посмотрел на толпу. Мальчишки слушали его так внимательно, что некоторые даже пооткрывали рты. Он явно производил на них сильное впечатление. Как раз такое, на которое и рассчитывал.

Если теневой правитель Каменного города был для уличных мальчишек чем-то недостижимым и далеким, то его доверенных людей они знали с детства. Они были важной частью их жизни. Защитниками, судьями, а иногда и палачами. Их держали за образец и мечту, к которой так отчаянно рвались эти мальчики. И потому стоявший на трибуне человек, виделся им почти кудесником. Высшей силой, что по своей воле могла изменить их жизнь в любую сторону.

Хищно улыбнувшись и облизнув губы, Лифут Бакатария, резко повысил голос.

– Так вот хер им в глотку по самые яйца. В этом городе мы, сука, власть. Мы защищаем наших купцов, наших торговцев, наших мастеровых и всякого гребанного гражданина! И всякий вшивый заморский сброд может катиться в самую глубокую бездну. И так, вот вам мое задание, детишки. Тот из вас, сопливых щенков, что до завтрашнего заката докажет, что он не трясущийся у мамкиных ног членосос, а настоящий мужчина, и сможет принести мне голову вожака долбаных косхаев по имени Газрумара, получит благодарность господина Сельтавии.

Лифут Бакатария замолчал, явно довольный полученным результатом: мальчишки смотрели на него не отрывая глаз и даже не смея перешептываться. Это было хорошим завершением его маленького выступления. Подобную уличную шпану нужно было хорошенько озадачить, чтобы расшевелить самых прытких и толковых. Он уже начал было поворачиваться, как неожиданно у безмолвной толпы прорезался голосок:

– А какой конкретно будет благодарность? – выкрикнул высокий и худощавый парень лет пятнадцати, стоявший в первом ряду.

У него была широкая челюсть, прямой нос с небольшой горбинкой, тонкие сжатые губы, а на левой щеке виднелся тонкий шрам. Темные волосы юноши были коротко и неровно острижены, а в слегка сощуренных серых глазах пылал тот особый наглый огонек, которым боги часто награждают уличных сорванцов вместе с жаждой большего. Одет он был в светло-серую тунику из шерсти, такие же штаны и кожаные сандалии.

Бритоголовый вонзился пристальным взглядом в дерзкого паренька. Но тот даже не отвел глаз, продолжив смотреть прямо на него. Бакатария одобрительно хмыкнул и кивнул парню:

– Тот, кто принесёт мне голову косхая, станет человеком господина Сельтавии. А люди господина Сельтавии получают все. А теперь, сука, все быстро брысь по своим норам и хорошенько подумайте, а по плечам ли вам цена лучшей жизни или у вас хер не дорос. Завтра на закате я буду ждать самого везучего в таверне «Бычий норов». И помните, что если для меня вы пока все говно, то господин Сельтавия в вас верит. Уж не разочаруйте его, детки.

Сказав это, мужчина слез с постамента и в сопровождении ещё троих бандитов покинул площадь. А следом за ними, почти сразу, начали разбредаться и уличные мальчишки. Совсем скоро рынок вновь обрел свой привычный вид и только четверо пареньков, включая того единственного, что рискнул задать вопрос Бакатарии, так и остались стоять посередине.

– Ну, что скажешь Мицан? – обратился к нему невысокий, слегка пухлый паренек, с щеками залитыми румянцем и оттопыренными ушами.– Неужели справимся? Он нам человека убить поручил.

– Не просто человека, Ирло,– проговорил длинноволосый юноша с худощавой фигурой, красивым узким лицом и большими, скорее подходящими девушке, глазами, которые к тому же обрамляли длинные ресницы.– Главу шайки бандитов из-за моря. Это не шуточки, парни. Тут скорее нас самих прикончат, чем мы что-то сделать успеем. Мицан, может ну его, а? Ну ведь глупости же все это. Ну не для наших зубов орешек.

– Возможно не для твоих, Киран. А вот я за право стать человеком господина Сельтавии и камень сгрызу,– зло ответил ему высокий паренек.– Такой шанс раз в год дается и хер я его выпущу. Ладно, пойдемте уже. Времени у нас мало.

Покинув площадь, мальчишки пошли по петляющим улочкам квартала Фелайты. Жившие тут люди, преимущественно из сословия блисов, вели сытую, но простую и незамысловатую жизнь, работая на рынках и в мастерских. Все вокруг, каждое здание и каждая улица, были пропитаны духом скромного, но уверенного достоинства, а зачастую и достатка. Мальчики шли между четырех и пятиэтажных доходных домов. Между мастерских дубильщиков, ткачей, красильщиков и гончаров. Между фонтанов, статуй полководцев, богов и царей. Между небольшими, зажатыми с трех сторон каменными домами, садов, полных груш, персиков, инжира и граната. И этот путь они легко могли проделать, даже если бы их глаза завязали повязкой. Ведь четверо парней шли по родным для них улицам, частью которых были они и сами. Рожденные в домах, имевшие семьи и кров, но воспитанные и выращенные непосредственно Кадифом.

Они добрались почти до самой северной оконечности города, где на стыке кварталов Фелайты, Паоры и Аравенской гавани высились многочисленные склады. Местные даже в шутку называли их отдельным кварталом – Лежалым городком. Ведь тут, на бесконечных полках, в ящиках, сундуках и бочках, лежали бессчётные товары, свезенные со всего Тайлара и Внутреннего моря. Складов тут было так много, что некоторые из них простаивали годами, а то и десятилетиями. Но эта пустота и заброшенность редко была настоящей, ведь очень скоро такое местечко обзаводилось новыми жильцами или временными постояльцами.

Дойдя до одного из дальних, обветшалых зданий, первый этаж которого был построен из красного кирпича, а второй сколочен из досок, четверо парней зашли внутрь. Почти весь зал был заставлен пыльными ящиками, доходящими до самого потолка – по большей части пустыми, хотя в некоторых из них до сих пор попадалась пеньковая веревка.

Это помещение пустовало уже довольно давно, и пару лет назад его облюбовала компания местных мальчишек. Мицан понятия не имел, что же такого приключилось с хозяином или хозяевами, если даже их наследники не предъявили никаких прав на довольно просторный склад, но частенько благодарил богов за все те напасти, что они обрушили на головы этих неизвестных.

Ведь теперь это было их место. Их убежище. Считай что дом, в котором они, и ещё с десяток парней и девчонок проводили куда больше времени, чем в своих родных жилищах. Тут они пили вино, играли в кости, ночевали, а иногда просто прятались от семей или других уличных шаек. Вообще, склад пустовал редко, но сегодня тайник принадлежал лишь им четверым, и друзья могли поговорить без лишних свидетелей.

Дойдя до лестницы, четверка поднялась наверх, где их ждал большой стол, весьма грубо сбитый из досок разобранных ящиков, около десятки табуреток, несколько лежанок, с соломенными тюфяками и прибитые к стенам полки, на которых стояли глиняные горшки и кувшины.

Оказавшись у ближайшей лежанки, Мицан рухнул на нее и, заложив за голову руки, закрыл глаза. Со стороны могло показаться, что он уснул, но в голове юноши ворошились десятки противоречивых мыслей, связанных с заданием Лифута Бакатарии.

Убить Газрумару. Вот тебе и испытание для достойных.

Конечно, большинство мальчишек плюнет на него, не рискнув связываться с заморскими головорезами. Но в этой толпе было несколько смелых и дерзких парней. Почти таких же, как он сам. И именно они внушали больше всего опасений Мицану. Что если другие успеют раньше него отрезать вожделенную голову? Или же наведут шуму, и этот самый Газрумара заляжет на дно или сам начнет охоту на своих охотников? Да и если Мицану вдруг повезет оказаться первым, то как совладать с бандой? Или как отделаться от нее так, чтобы вожак не заметил подвоха?

Мысли роились в его голове, менялись, перерождались, исчезали и возникали вновь, принося с собой лишь новые вопросы. Вопросы, вопросы и ещё раз вопросы. И почти никаких ответов. Мицан не был настоящим бандитом. Да и убийцей тоже. У него не было такого опыта. Не было знаний. И он плохо понимал, как ему быть.

Приподнявшись на лежаке, он посмотрел на своих парней, сидевших за столом. Они так боялись потревожить ход мысли своего негласного предводителя, что говорили почти шепотом. Пухлый Ирло, симпотяжка Киран, над которым всегда подшучивали из-за его внешности, и костлявый, с вытянутым лицом и маленькими, глубоко посаженными глазами Амолла. Самые надежные и самые проверенные люди в его жизни. И каждому из них предстояло сыграть свою роль в плане Мицана.

Хотя слово «план», было слишком сильным для того еле уловимого контура из событий и действий, что только начинал проступать в голове юноши. Но Мицан не сомневался, что уже к вечеру он придумает, как быть. Перед его глазами маячил шанс на лучшую жизнь, шанс выбиться в важные люди, и он не желал его упускать. И для начала, ему нужны были сведения.

– Киран и Амолла,– окликнул парней Мицан.– Надо бы побольше выяснить про этого Газрумару. В западной части гавани есть не то таверна, не то притон, в котором ошиваются местные фальты. Кажется, оно называется «Котелок шафрана». Потритесь там, поспрашивайте, может свезет и услышите что-то ценное.

– Что узнать то нужно? – спросил вечно серьезный Амолла. Его взъерошенные волосы как всегда падали на глаза, отчего казалось, что их покрывает густая тень, скрывая истинные мысли и желания этого паренька.

– Ну не знаю, может есть места куда он один ходит, или может у него есть странные или полезные для нас привычки. Может, кто-то знает, где он живет или где по вечерам сидит. В общем, что угодно, что полезным для нас будет. Только во имя всех богов, уж постарайтесь не нарваться на неприятности. А то я же без вас со скуки подохну.

– Мы все сделаем Мицан. Только не волнуйся так сильно, а то я смущаюсь немного,—улыбнулся Киран.

– Сделаем,– сухо подтвердил Амолла.

– Так, а мне тогда что делать? – заволновался пухлый Ирло.

– А ты дуй за вином и хлебом. И брынзы ещё притащи.

– Это пока ты валяться на тюфяке будешь? – паренек недовольно насупил брови. Мицан вечно посылал его за едой, выпивкой, или с различными мелкими поручениями и ни разу не соизволил дать ему хотя бы самую мелкую монету авлий.

– Именно.

– Нормально ты так придумал Мицан. Справедливо очень.

– Конечно, справедливо. Я ведь не просто лежать буду, а думать, как завалить Газрумару. План придумывать, детали всякие. Или думаешь, лучше меня справишься? – его слова прозвучали с недвусмысленным вызовом.

– Да куда уж мне. Ты у нас башковитый. А хлеб с брынзой, так хлеб с брынзой,– улыбнулся Ирло, признавая свое поражение. Пухляк всегда бунтовал против их вожака, но бунтовал понарошку, только чтобы потом уступить. И каждый из них давно привык к этому маленькому ритуалу.

Когда парни ушли, Мицан вновь откинулся на лежанке. Раньше он никогда не убивал человека. А в том, что убить придется именно ему, он даже не сомневался. Задание от самого господина Сельтиавии было слишком важным, слишком судьбоносным, чтобы передоверять его хоть кому-нибудь. Даже его парни, бывшие с ним почти что с самого рождения, могли дрогнуть или подвести. Так что рассчитывать ему нужно было лишь на самого себя.

За все четырнадцать прожитых им лет, он забрал жизнь лишь у пары десятков куриц, четырех свиней, которых помог забить соседу мяснику за обещанные голяшки, да одной взбесившейся собаки, укусившей его за ногу. Да, он много дрался, и не раз ломал чужие носы, руки и ноги. Но вот убить человека. Нет, такого ему ещё не доводилось. Но что-то внутри подсказывало юноше, что он справиться и с этим. Вот только как бы ему добраться до указанной Бакатарией цели?

Мицан встал и, подойдя к полкам, проверил стоявшие там кувшины. Нужно было как-то разжечь пожар мыслей, и его внутренности отчаянно требовали для этого выпить. Хоть что-нибудь. Но похоже вчера кто-то допил все остатки и даже тайные запасы.

Немного походив по этажу и обойдя вокруг стола, в тщетной попытке забыть про свербящее внутри чувство, он вернулся на лежанку и попытался выудить из своей памяти все, что уже слышал об этом Газрумаре и его людях.

Их шайка целиком состояла из косхаев – жителей заморского государства Косхояр, о котором Мицан знал только то, что находилось оно в земле именуемой Фальтасарг, жители которого отличались красной кожей, молились каким-то совсем уж диковинным богам и торговали по всему Внутреннему морю.

Вообще фальтов, как называли всех жителей Фальтасарга, в городе было не много, а приезжая они старались особо тут не задерживаться. Тайлары никогда не любили этих странных людей из-за моря, и за пределами гавани и торговых площадей, красная кожа вполне могла оказаться поводом для убийства. Но время от времени, какой-нибудь купец из Косхояра, Белраима, Масхаяра или ещё какой страны по ту сторону Внутреннего моря, разорялся или погибал, а команда его корабля застревала в Кадифе. И те, кому не удавалось наняться на другой корабль, быстро пополняли армию бездомных и безработных Аравеннской гавани.

Впрочем, гавань редко встречала их теплом: фальтов там их постоянно били и резали. Причем делал это другой иноземный сброд, но уже клавринский. Жившим в Аравенах вулграм, харвенам, валринам и всем прочим северным дикарям, очень не нравилось, когда кто-то посягал на разгрузку судов или переноску купеческих товаров – их традиционной вотчины. А это, не считая проституции и торговли едой, были основные способы заработка в Аравеннах. Так что отчаявшиеся и никому ненужные фальты быстро опускались, спивались и лишались всякого достоинства, занимаясь совсем уж мерзкими и недостойными делами.

Но порою среди брошенных корабельных команд попадались и весьма опасные и рисковые люди. Люди, вроде бывшего наемника Газрумары, который смог найти среди своих земляков достаточно крепких отморозков, чтобы сколотить собственную банду. Первую банду фальтов в Аравеннах.

Раньше гавань всегда делили клаврины, которым в затылок дышали выходцы из далекого южного гористого края, именуемого Айберу. Но где-то с год назад, две крупнейшие шайки северных варваров что-то не поделили между собой, устроив настоящую резню, в которую постепенно втянулись и остальные банды. В чем там был спор, Мицан не знал, да и никогда особо и не стремился выяснить. Может, снова не поделили улицы или право обслуживать купцов на разгрузках. Может дали о себе знать старые племенные раздоры, о которых не забывали даже тут, в Кадифе. А может один варвар отнял у другого свиную печёнку.

Но как бы там ни было, вскоре после войны клавринских банд, в гавани освободилось очень много свободных мест для новой поросли. И одним из таких росточков как раз и стала банда Газрумары. Она быстро росла, набирая застрявшую в тайларской столице молодежь из Косхояра, и обирая мелких купцов, шлюх и носильщиков из числа фальтов, промышляя разбоем, убийствами, похищениями и вымогательством. За короткий срок люди Газрумары стали большой силой в трущобах. Но пока они не покидали пределов гавани, на их дела всем было плевать. Аравенны всегда были для Кадифа другим, чуждым миром. Черным гнилым пятном, полным грызущихся между собой шаек чужаков и варваров. Граждане Тайлара и свободные этрики старались избегать кривых и мрачных закоулков, отходящих от главной дороги, ведущей из порта в остальную часть города, а власти и вовсе делали вид, что этого места просто не существует.

Но неожиданный успех видно вскружил косхаям головы, и они нарушили самый главный запрет для жителей Аравенн: полезли за пределы гавани, в Фелайту. Дней восемь назад их головорезы заявились в торговавшую рыболовецкой снастью лавку двух братьев-арлингов, находившеюся на самом краю Морского базара, который считался своеобразными «воротами», ведущими остальную часть города. Бандиты Газрумары потребовала от них постоянной дани и братья, естественно, отказались. Они находились в Фелайте, тайларском квартале, и тут были иные законы и правила. Но люди Газрумары либо решили, что на этриков, свободных, но лишенных гражданства жителей государства, правила не распространяются, либо и вовсе возомнили, что могут переписать негласные законы города. Получив отказ, они устроили в лавке погром, а братьям переломали ноги.

И этим заморские головорезы невольно бросили вызов человеку, который защищал каждого купца и каждого лавочника в Каменном городе – господину Сэльтавии. А такое он не прощал никогда и никому. Всякого, кто волей или не волей смел перейти ему дорогу, очень скоро настигал злой рок. И Мицан искренне надеялся, что в этот раз именно ему выпадет честь стать орудием возмездия, и получить за это обещанную награду.

Он потянулся на своей лежанке, поиграв слегка затекшими мышцами.

Стать человеком господина Сельтавии было пределом мечтаний для любого мальчика-блиса из северной части Каменного города. Его люди, которых ещё называли клятвенниками, получали все блага и все радости этой жизни. Они не знали голода, бедности или любой иной нужды. Их все уважали и боялись, ведь именно они, а не сановники или городские стражи, именуемые в народе меднолобыми, за свои шлемы из начищенной меди, были в кварталах настоящей властью.

Господин Сэльтавия подмял под себя весь Каменный город ещё до рождения Мицана. Как рассказывали старики, частенько коротавшие вечера в саду недалеко от его дома, когда пала царская династия Ардишей, то охватившая государство Смута вышла как раз из Прибрежных врат столицы. Великий город, раньше послушный крепкой власти Яшмового дворца, неожиданно оказался предоставлен сам себе и его улицы и кварталы погрузились в пучину хаоса. В один миг их наполнили банды, которые все время грызлись, а то и всерьез воевали между собой. За право собирать дань с торговцев и мастерских, за право воровать на той или иной улице, за право сбывать краденое и перевозить товары, и даже – за разные политические силы, охотно привлекавшие их к своей постоянной борьбе.

Весь Кадиф тогда больше походил на Аравенны. Не внешне, конечно, но по своему духу. На его нарядных улицах, между садами и фонтанами, дворцами и храмами, вечно лилась кровь. Закон, забытый и отторгнутый, больше не имел никакой власти, и каждая улица сражалась с соседней. Положить конец этой войне не мог никто. Синклит и благородные были слишком заняты убийством друг друга и усмирением провинций, а сами городские банды были слишком малы, чтобы взять под контроль хотя бы один квартал, и в тоже время слишком велики, чтобы их могли до конца вырезать другие.

Так продолжалось годами, пока о себе не заявил один человек по имени Кирот Сэльтавия. Хотя сам он и был родом из столицы, все детство и юность он провел на северном побережье Внутреннего моря, где вместе с другими лихими людьми ловил рабов для продажи на рынках Нового Тайлара. Сколотив состояние, он вернулся в родной город, где поначалу занялся ростовщичеством.

Как рассказывали старики, ещё помнившие те времена, процент у него был ниже чем у других, срок ссуды дольше, да и дела он вел без подвохов, а потому люди к нему шли охотно. Но вот с должниками он расправлялся без всякой жалости, забирая при малейшей просрочке себе все их имущество и убивая особо упрямых. Кроме того, на него работали наемники, которые за небольшую плату начали защищать прочих купцов и лавочников. Так, приумножив свое состояние и набрав небольшую армию из уличных головорезов, Кирот Сэльтавия начал подминать город под себя, расправляясь со всеми соседними бандами. Причем, как и с ростовщичеством, действовал он жестоко, устраивая скорые расправы над всеми посмевшими ему сопротивляться или бросать вызов.

О тех временах ходили самые разные слухи. И верить доброй половине из них явно не стоило. Говорили даже, что везение Сэльтавии было отнюдь не случайным, а связанным с Первым старейшиной Шето Тайвишем, который примерно в то же время утвердился в Синклите. Но вот что было точным, так это то, что Кирот Сэльтавия, которого со временем все стали именовать господином Сэльтавия, подчинил себе все банды Каменного города и уже почти два десятилетия заправлял его теневой жизнью.

Ход мыслей Мицана прервал скрип ведущей на второй этаж лестницы. Он привстал на одном локте, чтобы получше разглядеть гостя и тут же рухнул назад, тяжело выдохнув.

Из люка показалась худенькая девчушка четырнадцати лет. У нее было круглое лицо с волосами, опускавшимися чуть ниже щек, большой рот с крупными зубами между которыми зияла щель, маленький подбородок и широкие ноздри. Ее крупные глаза прямо таки святились какой-то детской наивностью, а пышные ресницы вечно хлопали. Одета она была в легкое белое платье с зеленой каймой, которое удивительным образом только подчеркивало все недостатки ее фигуры – от плоской груди до узких костлявых бедер. Увидев его, девочка смущенно улыбнулась, опустив свои большие темно-серые глаза.

– Ой, привет Мийан,– тихо проговорила девчонка. Она вечно стеснялась своих зубов и когда говорила, старалась прикрывать их верхней губой или ладошкой.– Я думала, что тут сейчас нет никого.

– Я тоже так думал, Ярна.

Она смутилась ещё сильнее, и на щеках ее проступил легкий розовый румянец.

– Можно я тут побуду, Мицан?

– Да делай что хочешь, только меня не дергай!

– Спасибо! – радостно взвизгнула она и тут же смущенно прикрыла ладошкой рот.– Я тихонько тихо буду. Обещаю.

– Ты сегодня что-то совсем рано. Неужели в таверне работы нет?

–Я… я сегодня утром работала. Все дела сделала, вот хозяин меня и отпустил пораньше.

Она врала. Это можно было понять едва взглянув на ее смущенный и растерянный вид, но Мицану было все равно. Он не был ей братом, отцом или мужем, чтобы указывать, чем заниматься, куда ходить или как строить свою жизнь.

Небрежно махнув рукой, давая понять, что ответ его вполне устраивает, он откинулся на своей лежанке, и закрыл глаза.

Эту девчонку он знал почти всю свою жизнь – он жила в доме напротив и в детстве даже играли вместе. А лет с семи или восьми она постоянно увивалась за ним и его компанией, следуя повсюду как тень, а точнее как крохотная неприметная мышка. Вот и сейчас он сильно сомневался, что она пришла сюда случайно. Случайно, ага. Небось следила за ними с самой площади.

Отойдя от лестницы, девчонка подошла к столу и начала приводить его в порядок. Перемещалась и работала она почти бесшумно, держа данное Мицану обещание, но появление Ярны все равно окончательно спутало и перемешало его мысли.

Никакого плана у него не было и близко, сколь он и не напрягал свою голову.

Мицан невольно начал наблюдать за незваной гостьей. Вначале она подметала, потом расставляла кувшины и протирала стол и табуретки, не пойми откуда взявшейся тряпкой. Ярна всегда пыталась придать этому логову хоть какой-нибудь уют. Время от времени она приносила цветы, или старые коврики и покрывала, а однажды даже притащила статуэтку богини Венатары – покровительницы и защитницы всякого дома. Правда, кто-то утащил ее через два дня. Но Ярна не сдавалась и с завидным упорством продолжала облагораживать их заброшенный склад, словно и вправду пытаясь превратить его в полноценное жилище.

Хотя это странное стремление девочки можно было понять – ее собственный дом был не самым приятным местом. Особенно после того как умерла ее мать, а отец, старый бездельник и пьяница, притащил домой не то беглую рабыню, не то вольноотпущенную из какого-то клавринского племени.

Мицан плотно закрыл глаза, прислушиваясь к тихому шелесту веника в руках девочки. Он хорошо помнил мать Ярны – высокую, худую, словно бы высушенную, поседевшую ещё в ранней юности, тихую голосом и нравом. Она никогда не кричала и не ругалась, безропотно терпя все, чтобы с ней не происходило. Когда ее бил муж, когда ее обсчитывали на базаре, когда над ней издевались соседские дети, норовя кинуть в нее камешком или сорвать платье на улице. Даже когда однажды Мицан с пьяной дури швырнул в нее кувшином вина, она и слово ему не сказала. Лишь вытерла кровь с разбитой губы и пошла застирывать заношенное платье.

Кроме Ярны у нее было ещё трое детей. Двое сыновей, один из которых пошел служить в походную тагму, и, кажется, сгинул где-то на севере, а второй жил тут, но пил ну просыхая. Ну и старшая дочь Мирея, торговка, обладавшая скорее мужицким характером. Именно она и тянула на себе всю эту семью. Особенно после того, как год назад их мать умерла от лихорадки.

Когда это случилось, Ярана, раньше следившая за домашним хозяйством, стала мыть полы и посуду в ближайшей таверне и, как поговаривали злые языки, оказывать и некоторые другие услуги владельцу заведения. Но Мицан точно знал, что все это враки и наговоры – здоровенный джасурский бугай Урпано Сойви всегда больше засматривался на мальчиков, чем на невзрачную и тихую поломойку.

Вот только обидным разговорам про Ярну это не мешало и однажды Мицану, пожалевшему беззащитную девчонку, даже пришлось проучить одного уж слишком неудачно пошутившего паренька. После чего тут же поползли слухи, что Ярна стала его девчонкой. К большому неудовольствию самого Мицана.

Лестница вновь заскрипела, и из проема показался слегка запыхавшийся Ирло. В левой руке он держал пузатый кувшин, а в правой большой мешок. Следом за ним поднялся Патар – крепкий, широкоплечий паренек, державший в мускулистых руках сразу четыре кувшина. Его длинные немытые волосы были собраны в хвостик, а верхнюю губу покрывал легкий пушок, которому вскоре предстояло стать усами. Вся его одежда была в муке и маслянистых пятнах – он подрабатывал подмастерьем у пекаря и сегодня как раз не смог прийти на площадь из-за неожиданно свалившейся на него работы.

– Привет Патар,– окрикнул его Мицан.– Освободился, наконец?

– Ага,– отозвался он.– Задолбал меня Даория уже в конец. В край просто. День ото дня работы все больше и больше, а что до денег, так вечно какие-нибудь отговорки. Вот сегодня я хренову тучу мешков с мукой перетаскал, а что в награду? Семь лепешек и обещание, что уж в следующее шестдневье он точно со мной расплатиться. В который раз.

– Ну, лепёшки то ты с собой принес, я надеюсь?

– А то, конечно принесли! – потряс мешком Ирло.– Брынзу я тоже захватил. И вина вон смотри сколько, так что ты у меня в должниках теперь будешь.

– Ага. В следующее шестидневье сочтемся.

Они засмеялись. Мицан встал со своей лежанки и подошел к столу, на котором уже раскладывали свои гостинцы Патар с Ирло. Пухлый парень не без гордости вытащил из мешка семь крупных, ещё горячих лепешек, а следом за ним большой кружок брынзы, завернутой в тряпочку. Они достали с полки глиняные чаши и разлив в них вино выпили, закусив хлебом. Вино было слабым, сильно разбавленным водой и отдавало кислятиной, а вот лепешки как всегда были хороши. Все же Рего Даория был славным пекарем, хотя и скупым до неприличия. Но и Патар не оставался у него в долгу, время от времени прихватывая с собой что-нибудь ценное из лавки. Мицан вспомнил, как пару месяцев назад он утащил большой кувшин с маслом и пока искал, кому бы его продать, умудрился поскользнуться и облить себя с ног до головы, а потом три дня не показывался на глаза Даории.

Трое парней выпили ещё и съели по полоске сухой и пересоленной брынзы. Потом налили ещё.

Мицан поискал глазами Ярну, но ее нигде не было видно. Он совсем не заметил, как девочка успела уйти. Хотя, может она никуда и не уходила – временами девчушка могла забиться в какой-нибудь дальний уголок и сидеть там словно мышка.

Через пару часов, когда трое парней разделались с одним кувшином и бодро налегали на второй, из люка показались Киран и Амолла. Поздоровавшись с Патаром, они сели за стол. Киран тут же взял себе чашу, а Амолла отщипнул небольшой кусочек хлеба.

– Ну, рассказывайте что узнали,– улыбнулся друзьям Мицан.