Текст книги "По всем правилам осадного искусства"

Автор книги: Михаил Башкиров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

– Я тебя еще вчера из окна видела... Думала, дождешься. Выхожу после практикума – а тебя и след простыл...

– Мне тут один товарищ обещал...

– Врать нехорошо, – она протянула студенту пакет. – По-моему, мы расстались друзьями?

– Конечно, – студент выронил пакет – к ногам скользнула тетрадь и свернутый белый халат.

– Растяпа! – она подобрала тетрадь и халат. – Только, пожалуйста, на отца не обижайся, у него позиция такая... Он вообще с людьми сходится очень трудно...

– Дочь явно не в отца, – студент поднял тяжелый от книг пакет. Угадал?

– Нет, а ты что – хотел, чтобы я прошла мимо, когда ты здесь второй день мерзнешь?..

Из дверей вышел парень в дубленке.

– Марина, ты ручку забыла...

– Спасибо, – она ткнула ручку в пакет, который студент все еще держал перед собой. – Так мы, Валера, пойдем...

– Но ведь...

– Завтра... Можешь подождать до завтра?

– Тебе видней, – Валера сунул руки в карманы и вразвалочку зашагал к гостинице.

– Надоел, – Марина взяла студента под руку. – Думаешь, я ему нужна?.. Папины гонорары, папина машина, папина дача...

– Но ведь в душу человека не влезешь... Может, он цинизмом прикрывается из-за робости?

– Я всегда даю точную оценку... Не веришь? Вот у тебя глаза поэта...

– Мимо... Да, стихи люблю, наизусть порядком знаю, но чтобы самому... Это какую наглость надо иметь: Пушкин, Блок, Есенин – и вдруг ты со свиным рылом...

– Верно, сейчас стихи писать не умеют... Рифмовать могут, метафоры нагромождать – пожалуйста, а чувствовать и мыслить – это увольте... Проза – совершенно другое дело...

Они ходили по набережной, то спускаясь к реке, то взбираясь по голому бетону к парапету, то снова возвращаясь к перевернутым лодкам, на лед – между замерзших лунок оставались следы, и при каждом шаге спрессованный резким ветром снег пружинил, а потом, взвизгнув, проваливался.

За парапетом торчала рябина, густо облепленная свиристелями. Раскормленные птицы, вскинув хохолки, изредка перелетали с ветки на ветку. Они бросали в неуклюжих птиц льдинками, которые свисали с перил мрачного дебаркадера, но те разбивались о гранит парапета и скатывались, звеня по бетонному обводу.

Потом болтали об эскимосах, Северном полюсе, лайках, потом долго молчали.

Пройдя набережную до конца, свернули у глухой стены завода к церкви, пересекли магистраль у светофора, поднялись к музею по деревянной узкой лестнице с обновленными перилами. Вошли в пустынный двор, примыкающий к узорной ограде музея, и остановились возле тихого дома. Решили погреться в ближнем подъезде.

– Хочешь, я открою тайну? – студент поставил на батарею пакет, надвинул шапку себе на самые брови. – Потрясающую тайну...

– Зачем торопиться? – Марина сняла очки, зажмурилась, отвернулась. – И почему вы всегда торопитесь?

– Но я знаю, как можно установить автора "Слова о полку Игореве"!

– Смешной... Кому это интересно, кроме вас, филологов... Подменяете жизнь прочитанными страницами...

– А если это мировая сенсация?.. К тому же мой способ наверняка применим к любой безымянной поэме прошлого...

– Быть знаменитым некрасиво, – Марина протерла очки платком, шагнула к студенту, тронула пальцем его щеку. – Совсем замерз...

Студент прижался к стене, зажмурился. Он вдруг вспомнил новогоднюю ночь, темный коридор общежития, шалую Тамарку, которая вдруг вытащила его из комнаты и впилась поцелуем – умело и зло...

– Тебе лучше отогреться здесь, а я пойду, – Марина сдернула с батареи пакет. – У меня поблизости дела сугубо личные...

Где-то наверху громко хлопнула дверь.

Он молчал.

– Если завтра надумаешь прийти, я сорвусь с лекции...

Он, так и не шелохнувшись, смотрел ей в спину, и она больше не оглядывалась.

Пусть уходит, скорее уходит... Все блажь... Не надо позволять издеваться... Замерз... Дела сугубо личные... Или думает, что брошусь за ней?.. А если бы вдруг поцеловала, как Тамарка... Нет, такая первая не поцелует...

По лестнице спустилась женщина с авоськой, набитой пустыми молочными бутылками, замерла на последней ступеньке.

Выйдя из подъезда, студент остановился посередине двора возле сугроба с воткнутой метлой.

А может, у нее действительно срочное дело? Или вывел ее из себя хвастовством... Дурак, нашел время о "Слове" трепаться... Впрочем, хорошо, что обошлось без поцелуев, а то бы потерял голову, стал бы ползать перед ней на коленях и клясться в любви... Тамарке же клялся... Хорошо еще, что ее перехватил верзила-журналист...

Студент миновал ограду музея. Улица в оба конца была пуста.

Студент вылез из автобуса последним. За декоративной стеной гранитные тяжелые глыбы, припорошенные снегом, – торчал угол Андрюхиного дома. Самый край жилого массива. Там крутой бугор, пустырь и кладбище. А между скученными зданиями и березами кладбища карабкались от реки высоковольтные опоры. Берег отсюда не был виден, а в просветах девятиэтажек лишь тянулись провисшие тяжелые провода.

Когда студент вышел к площадке у подъезда, он увидел знакомый трансформаторный узел, прозванный Андрюхой пауком, отступающие деревья и четкие штрихи кладбищенской ограды. Березы сливались с наметенным снегом, и кроны их терялись на фоне мутного неба, и лишь ограда рассекала сугробы вереницей примкнутых штыков.

Мимо студента дворник пронес на плече обитое жестью пихло – при каждом шаге оно вздрагивало уставшим крылом, заслоняя гудящие нудные трансформаторы, притихшее кладбище и беспокойное воронье.

Андрюха открыл дверь только после третьего настойчивого звонка. Он держал в одной руке циркуль, в другой – остро заточенный карандаш.

– Дочку нашего уважаемого классика, оказывается, зовут Мариной, студент, не обращая внимания на циркуль с угрожающе оттопыренной иглой, протиснулся вдоль стены, расстегнул пальто, сдернул шарф. Ма-ри-на, звучит?

– Плевать, – Андрюха сомкнул циркуль. – Хоть Нина, Таня, Люда плевать... Я седьмой лист почти испортил...

– Переделаешь, не барин, – студент расшнуровал ботинки. – А я с твоей легкой руки успел с этой Мариной познакомиться...

– Чтобы такой инфантил и рохля осмелился... Позвольте усомниться...

– Зато ты у нас герой-любовник! – студент вошел в комнату следом за Андрюхой, переступил через лист ватмана, остановился у окна.

– К твоему сведению, у меня кроме Верки баб навалом было... Я же их не идеализирую и не боюсь, как некоторые...

– Сейчас бы чаю, да погорячее...

– Потерпи малость, – Андрюха присел у ватмана, отложил карандаш в сторону, встал на колени и ткнул циркулем куда-то в самую середину листа. – Сейчас одну фиговину концу...

– Валяй, – студент повернулся к окну.

Воронье по-прежнему металось от кладбища к домам и обратно. Кладбище это, давно не действующее, решили чуть-чуть расширить и превратить в место упокоения выдающихся людей города. Но то ли выдающиеся люди перестали умирать, то ли город оказался весьма беден на них, но пока не было зарегистрировано ни одного торжественного погребения, если, конечно, верить областной газете и заверениям Андрюхи, который летом пропадал на кладбище целыми днями, составляя каталог эпитафий...

Студент посмотрел, как Андрюха, скорчившись над листом, что-то срезает бритвой, и снова отвернулся к окну.

Зачем я начал про Марину?.. Если Андрюха узнает про сцену в подъезде – засмеет... Впрочем, теперь даже приятно вспомнить, как она стояла рядом, держа очки в отведенной руке... Стоит закрыть глаза, и то мгновение, когда она коснулась пальцами его щеки, вдруг начинает длиться бесконечно, повторяясь вновь и вновь, и даже затылок ощущает холод стены, а рука помнит ребро батареи... Наверное, теперь никогда не избавиться от этого... Цепкая штука – память... Вон, когда бабка Анна умерла, то первые дни казалось, что забыл ее, а потом все чаще и чаще, к месту и не к месту, всякое стало вспоминаться – запах бесполезных лекарств, приглушенные вскрики последних месяцев, серое платье с вязаным воротником – оно было на ней в гробу...

Они ехали за город часа два – колонной из дребезжащего катафалка, служебного автобуса, который выделили матери на работе, и грузовика.

В похоронах он участвовал впервые в жизни и поэтому, когда уже приехали на кладбище, начал бестолково ходить между катафалком и грузовиком, натыкаясь на людей с одинаковыми печальными лицами, поскальзываясь на глине, мешая вытаскивать цветы и венки. Но тут шофер грузовика позвал к себе, выкинул доски, и они вдвоем потащили их по кромке между новыми, еще не облупленными оградками да пустыми, про запас нарытыми могилами. У нужной ямы шофер остановился. Могильщик, выбросив на бугор лопату, показал, куда надо положить доски, и стал готовить веревку.

Он хотел вернуться к катафалку, но гроб уже несли на плечах, а впереди с крышкой, осторожно переступая лужи, двигались зигзагом два незнакомых мужика.

Отошел в сторону и долго смотрел, как над рядами могил экскаватор монотонно и размеренно вскидывает ковш...

– На сегодня хватит, – Андрюха выпрямился, сцепил руки. – Так с чего у вас началось?

– С ерунды... Разве дело в этом?.. Понимаешь, затем меня с ней на откровенность потянуло, и я чуть не проболтался о "Слове"...

– О чем?

– "Слово о полку Игореве"... Такая идея осенила – закачаешься!..

– Ну у тебя и зигзаги... Сначала декабристами занимался, потом носился с фольклором... Я же говорил: не надо бросаться в крайности... Предлагал свое уникальное собрание эпитафий – разрабатывай в удовольствие! При желании можно было проиллюстрировать цветными слайдами каждое надгробие с трех точек... Одумайся, зачем тебе древнерусская литература, в ней давно все изучено...

– Я тоже так думал... И вдруг одна мысль... Элементарная, даже страшно, что никто раньше не догадался...

– И ты молчал!

– Хотел сюрпризом – но вот недавно попробовал взяться и понял: сейчас мне слабо... Во-первых, подготовка не та, во-вторых, без компьютера не обойтись...

– Суть, в чем суть?

– Представь, что ученые мужи недооценили автора "Слова"... А он просто-напросто зашифровал свое имя и звание в самом тексте – что-то типа акростиха... Остается это имя вычислить...

– Потрясающе! И ты хотел первой попавшейся девице подарить такую идею... Обормот!

– Она и слушать не стала.

– Застолби сначала участок, а потом откровенничай, а то чужой дядя твои лавры отхватит...

– Чтобы застолбить, надо защитить диплом, остаться при кафедре, заняться наукой... Кому сейчас интересны мои догадки? Вот когда будет имя...

– Отсюда вывод – роман с дочкой писателя должен иметь логическое завершение.

– Нет, спасибо, бегайте за ней сами... Лучше как проклятый буду сидеть в читалке...

Студент пришел в читальный зал одним из первых – только успели включить свет, поправить стулья, закрыть форточки. Кроме него, у стойки выдачи книг топтались еще два парня. Студент получил вчерашний роман и еще сборник рассказов того же автора, изданный в Москве, и устроился возле Брокгауза и Эфрона. Парни, обложившись фолиантами, заняли стол у окна, достали пухлые тетради, ручки и громким шепотом начали играть в морской бой.

Студент отодвинул роман к самому краю стола, раскрыл сборник: на заставке одного из рассказов – собака загадочной масти и голое искореженное дерево. Банальное название: "Поздняя любовь".

Заказывая сборник, не думал, что он пригодится... Было просто любопытно, что же еще настряпал писатель... Теперь ясно, что завкафедрой неправа... Ни в коем случае нельзя ограничиваться романом и даже парой сборников, надо копать с истоков... Талант в то время еще не закостенел, не спрятался под суммой приемов... Слишком часто автор прибегает в последнем романе к деталям, перескакивающим из эпизода в эпизод, пытается ими, как винтами, скрепить всю конструкцию, чтобы не рассыпалась, слишком заботится о том, чтобы каждое ружье непременно выстрелило...

Студент взял обе книги, вышел в библиографический отдел, вытащил нужный ящик из картотеки, поставил его, как обычно, на подоконник.

Почему сразу не додумался до этого?.. Теперь заказы выполнят дня через два... А хорошо, если бы в первых его вещах чувствовалась неуверенность... Робкое использование глаголов, назойливость прилагательных, сравнения и метафоры к месту и не к месту... Но вот постепенно автор избавляется от засоренности, переходит на новый уровень, к динамичному повествованию, в котором любая деталь находится в постоянном движении, как электрон... В последнем романе ему в этом плане кое-что удалось... Хотя бы эпизод в пивной... Пока отец сосет с коллегой пиво, сын уплетает конфеты, разглядывая старые полуботинки отца и грязные кеды другого и складывая фантики на стол... А когда наконец они уходят, по клейкой горке бледных фантиков можно догадаться, как много прошло времени, и понять, что отцу совсем не хочется возвращаться домой, и его коллеге тоже...

Кто-то вошел. Из-за шкафов картотеки не видна дверь, но зато сразя потянуло сквозняком от окна. Заполненный листок сорвался на пол. Студент нагнулся.

Вдруг это Марина?.. Ведь ходит она когда-нибудь в библиотеку... Было бы забавно столкнуться именно здесь нос к носу... А если встретить ее сегодня у биофака, и опять пройти всю набережную, и, как бы случайно, повернуть к музею и очутиться в том дворе и в том подъезде?

Студент, оставив роман и сборник рассказов на окне, понес заказы к библиотекарше. Та сидела за высоким барьером и читала книгу. Рядом с книгой стоял термос.

А ведь хочется, чтобы вчерашнее повторилось... Но каой в этом смысл?..

Библиотекарша лениво просмотрела заказы.

– Вы наверняка первый, кто затребовал эти бессмертные шедевры... Придется подождать дня три, не меньше.

– Как можно отзываться о произведении, даже не заглянув в него?..

– Прекрасных книг за прошедшие века уже понаписали столько, что хватит с лихвой не на одно поколение... К тому же у нынешних писателей кишка тонка... Общая их беда, что слишком долго находятся под гипнозом Толстого и Достоевского, – правда, пытаются что-то перенять у Запада, позабыв при этом, что Запад тоже учился у наших исполинов... Замкнутый круг...

– Но ведь они как могут стараются запечатлеть нашу с вами жизнь то, как мы ездим в переполненных троллейбусах, просиживаем все вечера перед телевизором, слушаем стереопластинки, мешая нервным соседям...

– Пусть стараются, разве я против – только эти книги через десяток лет вообще никто читать не будет, кроме дотошных специалистов, – а придет гений и возродит своим воображением конец двадцатого века, и так убедительно это сделает, что будут верить только его словам...

– А вдруг гений уже написал свою главную книгу, и она лишь временно затерялась в общем потоке, чтобы потом вынырнуть и поразить людей и остаться в грядущем?

– Такую книгу сразу бы заметили – не одни же дураки вокруг... Вот у нас в отделе женщина работает, так у нее, по общему мнению, лучший вкус в городе! Ей достаточно пролистать любую книгу, и она сразу же определит ее судьбу... Кстати, о вашем авторе она сказала, что его забудут сразу же после кончины... Он у нас выступал недавно, плел всякую чепуху и думал, что после его пламенных речей все кинутся расхватывать его опусы...

Библиотекарша зевнула, прикрыв рот ладонью, сняла крышку с термоса.

Студент отвернулся. За его спиной вкрадчиво булькал кофе.

В читальном зале парни уже не играли в морской бой. Один дремал, положив голову на раскрытую тетрадь, другой что-то писал, то и дело заглядывая в фолиант.

Студент взял с полки крайний том Брокгауза и Эфрона.

Как сказала эта крыса – забудут сразу? Определенно могут забыть, и не таких забывали... Даже самая бешеная слава при жизни не гарантирует бессмертия... Вот бы расшифровать автора "Слова"... По крайней мере, есть шанс навечно остаться хотя бы в учебниках...

Студент пришел к биофаку на десять минут раньше обычного. Марина стояла возле чугунной решетки крыльца, нетерпеливо похлопывая замшевыми перчатками о шубу. Она не сказала ему ни слова, только привычно взяла под руку. Губы ее, котоыре были вчера бледными, узкими, сегодня отливали жирной помадой, ресницы за очками отяжелели от махровой туши, а веки пугали неестественной синевой.

Студент думал, что они и на этот раз повернут к набережной, но Марина повела его в гостиницу и там, между дверями и стойкой администратора, усадила его в кресло с лопнувшей спинкой перед низким столиком с буклетами "Аэрофлота", сбросила ему на руки шубу, сверху пристроила шапку, вязаный шарф с перчатками и ушла в парикмахерскую.

Он видел, как в киоске "Союзпечать" лениво покупают газеты заспанные командированные, как швейцар у лифта читает журнал, как входят группами иностранцы с деревянными сувенирами в озябших руках.

В конце холла, через дверь ресторана, небрежно задернутую гардиной, белели столы с хрустальными вазами. Между ними лавировали откормленные официантки в кокошниках.

Марина появилась, когда киоск закрылся на обед, швейцар дочитал журнал, а ресторан заполнился разрумянившимися иностранцами.

Растопырив свеженаманикюренные пальцы, она взяла шапку, дунула на серебристый мех. Помедлила, чуть наклонив голову, оберегая прическу. переложила перчатки на столик, захлестнула шею шарфом и стала ждать, когда студент встанет и предложит ей шубу.

– Неужели все это ради моей скромной особы? – поднимаясь, он задел столик, и буклеты посыпались на пол.

– Конечно, нет... Просто сегодня у моей лучшей подруги день рождения... Не могу же я показаться в избранном обществе без лоска...

Вышли из гостиницы, остановились на широком гранитном крыльце Марина осторожно натянула перчатки, а студент поправил ей воротник шубы.

Солнце едва проглядывало мутным пятном над крышами. Верхние ряды окон были такими же мутными, как и солнце. Неподвижные гравюрные кроны тополей подпирали окна.

Марина осмотрела перчатки, разгладила морщины на запястьях и взяла студента под руку.

– Давай сейчас в центр... По пути будем заходить во все магазины подряд. Надо же выбрать подарок.

Спустились с крыльца, перешли улицу, завернули за угол старинного особняка с львиными облезлыми мордами на стенах и сразу же наткнулись на булочную. Высокие узкие двери, а по бокам – запорошенные снегом витрины. Бледный свет, гирлянды окаменелых баранок, пирамиды сухарей, полустертое новогоднее поздравление на опрокинутой картонке.

– Зайдем сюда? Моя бабка всю жизнь пила чай исключительно с бубликами. Наломает кусочков, размочит в блюдце...

Марина толкнула тяжелую дверь плечом и мгновенно запахло свежим хлебом, под ногами чавкнул тающий снег и зашуршала крошка.

На контроле сердитая продавщица одной рукой складывала в стопку плитки шоколада, другой перекатывала мелочь возле блюдца. Студент нашарил в кармане мятую трешку, давно отложенную на словарь синонимов, взял из стопки верхнюю шоколадку, сгреб сдачу с блюдца.

– Пойдет в качестве довеска к любому подарку, – студент протянул плитку Марине.

В булочную вошла тетка в пуховом платке – на ворсинках поблескивали крупинки снега. Марина, держа шоколадку в руке, проскользнула мимо тетки к выходу – студент за ней.

– Удивительно, моя подруга не любит с орехами, – Марина повернулась спиной к порыву ветра и переломила шоколадку. – Зато я обожаю...

Вдруг колючий ветер спал, не набрав силы, иссяк снег, а когда снова запуржило, им удалось заскочить в "Радиотовары".

– Давай купим в подарок десять цветных телевизоров, – Марина достала из шуршащей фольги последнюю дольку. – Они будут торчать у Светки по всей квартире, и она будет натыкаться на них и получать синяки, а когда они все раз сломаются, ее предки разорятся на ремонте...

– Тогда уж лучше десять магнитофонов, и на каждом записать твой голос...

– Это что, замаскированный комплимент?

– А еще можно подарить десять телевизионных антенн – очень полезная в хозяйстве штука: можно сушить полотенца, вешать шляпы, фехтовать, бить тараканов на потолке и изображать стадо крупнорогатого скота – самое подходящее занятие для избранного общества, хоровое интеллектуальное мычание на тему "Здравствуй, ферма, дом родной!"

– Почему ты купил одну плитку? Мне еще хочется...

– Нормальные люди перед посещением дней рождения сидят голодом неделю или нагуливают аппетит бегом вокруг дома, но ни в коем случае не набивают желудок шоколадом.

– Ты прав... Хотя я и люблю шоколад, но еще больше люблю салат из крабов, маринованные грибы, копченую осетрину, сыр с орехами, фаршированные кальмары, молочного поросенка и торт "Птичье молоко"...

– А я утром так торопился в библиотеку, что не успел даже чаю попить.

– Бедняжка, – Марина повернулась к стеллажу с телевизорами, отразилась в экранах, загнала кудряшки под шапку.

За прилавком включили магнитофон. Марина что-то сказала, но студент не разобрал и послушно двинулся за ней к выходу. Запись была чистая, на низких тонах выбрировало стекло, ударник перешел на соло. Вдруг звук исчез, что-то упруго щелкнуло. Марина обернулась, но сказать ничего не успела – опять ударник вырвался на свободу: покупатель старательно пробовал ручки тембра и громкости.

– Знаешь, поехали в "Парфюмерию", – Марина подняла воротник. Обойдется духами...

Через два часа они стояли перед Марининым домом. Студент все еще держал в руках запакованную в хрустящую пленку коробочку с духами.

– Значит, так, – Марина взяла подарок. – Сейчас сбегаю переоденусь...

Студент дождался, когда она завернет за угол, и вошел в "Гастроном".

Могла бы и домой пригласить... Постоял бы у порога, не привыкать...

Он пересчитал мелочь, оставшуюся с тройки. В конце зала мужчина, расстегнув пальто и пложив ушанку на высокий стол, доедал пирожное крошки сыпались ему на шарф.

Успею перекусить...

Студент взял четыре пирожка с ливером – пока нес их до столика, бумага успела промаслиться. Вернулся за кофе.

Мужчина стряхнул крошки с шарфа и принялся за очередное пирожное.

Студент тоже расстегнул пальто, снял шапку.

Могла бы вчера предупредить, что ожидается торжество... Поприличней бы оделся – а то ни галстука, на запонок... Ботинки бы не заставили снять, терпеть не могу танцевать в носках... Наверняка там будет приличная компания... Врезать им что-нибудь из протопопа Аввакума или Эразма Роттердамского...

Студент дожевал последний пирожок, допил остывший кофе. Носовым платком тщательно вытер замасленные пальцы и губы.

Марина узнает про эти черствые пирожки – засмеет... Не мог, видите ли, дождаться салата из крабов...

Студент вышел из "Гастронома". Ветер беспокоил сугробы у дороги, обтекал тополя, не давал снежной крупе успокоиться, гнал ее над затоптанным льдистым тротуаром. Прохожие отворачивались, закрывались руками, а когда ветер особенно наглел, замирали, подставив спину или бок под резкий порыв, и торопились дальше.

Студент свернул за угол – здесь было тише. Поднял воротник – шею обдало холодом.

Марина, выходя из-за дома, сразу наткнулась на студента. Постояли почти вплотную друг к другу. Она была без очков и беспрестанно моргала. Он вдыхал аромат резких, дразнящих духов и не мог отвести взгляда от ее переносицы – след от тяжелой оправы казался ему рубцом, как будто напоролась на ветку, выбегая из подъезда. Она вдруг перестала моргать, чуть лизнула помаду на губах, отступила на два шага – черная сумка на длинном ремне качнулась маятником.

Потом они долго шли по улицам, часто молча останавливаясь – то ли оттого, что слишком резок был ветер, то ли просто им некуда было торопиться.

Когда остановились в очередной раз, студент вдруг заметил, что они уже полчаса назад были возле этой аптеки. Тогда еще удивил резкий запах лекарств. Студент повернулся лицом к витрине и увидел ряды склянок в узких высоких шкафах, черную тугую кислородную подушку в самом углу.

Значит, сделали круг.

– Ну ладно, я пойду, – Марина обмотала ремень сумки вокруг желтой перчатки. – Спасибо, что проводил и помог выбрать подарок...

– Не за что...

– Я бы с радостью пошла с тобой к Светке, но пойми, там будет сугубо феминизированное общество, традиция..

– А если я подожду здесь?

– Глупый... Во-первых, замерзнешь, во-вторых, это долгая история, в-третьих, хоть чуточку-то надо работать над дипломом – тем более, такая захватывающая тема, – она тряхнула сумкой – разошелся замок и мелькнул подарок, схваченный шелковой лентой. – Не сердись.

– Может, еще погуляем?

– Давай я провожу тебя до остановки...

В троллейбусе, на задней площадке, в толкотне, обхватив поручень, он вспомнил, как Марина отламывала по долькам шоколад с орехами, потом вспомнил стеллаж, заставленный телевизорами, и в одном мертвом экране – ее лицо, в другом – рука, трогающая пряжку на поясе.

Троллейбус резко тормознул. Студента прижали грудью к поручню.

С ближнего сиденья из-за плеча матери выглядывал карапуз в пушистой шубе, облизывал потрескавшиеся губы, моргал.

Студент отвернулся.

– Вы на следующей выходите? – спросил кто-то простуженно в самое ухо.

– Да, – оттеснив плечом неуклюжего пассажира, он двинулся к выходу, хотя до его остановки было еще минут сорок.

Вырвавшись из троллейбуса, перебежал на ту сторону дороги, едва дождался обратного маршрута и втиснулся в переполненный салон.

Вернувшись, студент основательно изучил аптеку – прочитал названия всех таблеток, разложенных под стеклом, осмотрел фаянсовые предметы и костыли, щелкнул пальцем кислородную подушку и целых полчаса не мог оторваться от жирных пиявок в широкой банке. А уходя, купил за шесть копеек аскорбинку, высыпал таблетки в ладонь и набил ими рот.

Когда стемнело, зашел в подъезд, отогрел руки, но, боясь пропустить Марину, снова вернулся к аптеке – и так шастал, пока не дождался.

Он увидел ее сразу, едва шагнул из-за угла. Марина стояла у витрины с тем длинным с биофака.

Смеялась, разговаривала, взмахивала руками. Ее шапка искрилась в полосе света от витрины.

Парень, зашвырнув сигарету в сугроб, вдруг обнял Марину.

Студент попятился, задел угол плечом.

Он то бежал, то шел через хмурые, воющие метелью дворы, а очутившись на тротуаре в кипении снега, вновь торопился к черному пятну следующей арки, подальше от назойливых фонарей. Снег догонял его, срываясь с крыш, выкатываясь из-за угла, гнал, прижимал к сугробам, но вытоптанные тропы еще угадывались в круговерти, и отблески окон, как ступени бесконечной лестницы, вели к черноте глухих стен.

В длинном гулком тоннеле наконец остановился. С улицы вклинивался свет пролетавших машин, и тогда на крышке люка возле стены угадывались притихшие взъерошенные голуби. Из-под тяжелой чугунной крышки сочился пар. Но вот ветер добрался и сюда – загудело, как в аэродинамической трубе...

Он приехал домой на последнем троллейбусе. Сбросил пальто на пол, еле развязал шнурки онемелыми пальцами. Долго сидел в прихожей, наблюдая, как оттаивает пальто, – и вдруг обнаружил, что до сих пор не снял шапку. Раскисшую шапку положил наверх, поднял тяжелое пальто, встряхнул, открыв дверь в ванную, – по кафелю разлетелись брызги. Отнес пальто к себе в комнату, повесил на спинку кресла поближе к батарее. Вернулся, открыл кран – трубы завибрировали.

Хорошо, что увидел ее с длинным, а то бы мучился, надеялся... Поиграла, как кошка с мышкой. Не зря торчал в аптеке, не зря в подъездах мялся... А если бы узнал все позднее, когда втюрился бы в нее по самые уши?.. Сейчас же – легкое опьянение; к утру пройдет, и ничего не останется...

Отлежавшись в ванне, окатился прохладным душем, растерся полотенцем, натянул тренировочный костюм, устроился на кухне.

Написать ей, что ли, письмо... Пусть не думает, что страдаю, мол, так и так... Авантюра, порожденная неуемным воображением Андрюхи, рухнула... Приходил не из-за твоих красивых глаз, а из-за папаши...

На кухню вышла мать в халате. Налила кружку чаю, села напротив и стала смотреть на него.

– Нагулялся?

– Угу...

– Опять с Андрюхой в кино торчали?

– Вроде...

– Кстати, тебе звонила Тамара... Завтра у вас консультация на кафедре, в десять...

– Без нее знаю прекрасно.

– Утром купила две банки эмали... Надо будет перед родительским днем оградку подновить...

– Мы же в том году и оградку покрасили, и тумбочку.

– Грязновато получилось...

– Кисть попалась паршивая... Ты больше такую не покупай... Надо соседа попросить, может, японскую достанет...

– Ты у него опять пластинки брал?

– Всего две... Сказал, подождет до стипехи.

– Ладно, пойду...

Мать выплеснула остывший чай в раковину – так и не отпила ни глоточка.

Студент положил вилку, отодвинул тарелку.

Да, последний раз они были у бабки Анны по весне. Поехали на кладбище вдвоем. Заказали такси, положили в сетку банку краски, новую кисточку с еще не оторванным ценником. К себе в сумку мать поставила бутылочку ацетона. Приехал на кладбище, с трудом отыскали могилу. Она теперь была далеко от края. Плотный клин оградок, выбравшись из тесноты рощицы, позванивая металлическими листьями венков, захватывал когда-то плодородное поле – оспины могил да кое-где на уцелевшем дерне трава – издали она кажется бумажной, как вылинявше цветы, прикрученные к облупленным прутьям...

Студент поставил сковородку в раковину, залил водой. Тщательно вытер стол. Потом взял металлическую щетку и принялся очищать дно сковородки.

Мать утром удивится... После консультации рвану прямо в библиотеку, засяду всерьез...

Поставил сковородку на видное место, повесил щетку над краном. Вымыл руки, выпил еще кружку чая и ушел спать.

В комнате от сохнущего пальто воздух был как в кладовке под лестницей.

Один раз, играя в войну, сидел за бочкой, накрывшись фанерой и заставив ноги ящиком. Ребята заглядывали в кладовку раз пять, но так и не обнаружили его, а он выскочил в самый ответственный момент, а потом рассказывал, как у его носа по крышке бочки пробежал мышонок, и девчонки, взвизгивая, бегали смотреть то место. Про мышонка он, конечно, наврал. Не рассказывать же про то, нестерпимо хотелось чихать и как занемели ноги. А в том, что появился из кладовки в нужный момент, виновата паутина. Привстал размять ноги, да и цапанул ее затылком, как будто летучая мышь приклеилась мягким крылом, – чуть не заорал...

Студент разделся, приоткрыл форточку и залез под холодное одеяло. Все, что произошло вечером, казалось ему сейчас таким же далеким, как детство в старом доме. Словно кто-то другой торчал в аптеке, метался по городу, стоял в тоннеле, дыша на руки, а рядом на крышке колодца грелись усталые голуби...

Под самое утро проснулся. Почудилось сквозь сон, что у соседа за стеной, чуть слышно, – та музыка, тот же ударник, как в магазине, когда вздрагивала стеклина, за которой стояли "кассетники" и "вертаки", а в экранах телевизоров отражалась она, идущая к выходу...

После консультации студент зашел в столовую, взял "комплекс", устроился в уголке. Отпил сразу полстакана компота, ткнул вилкой в шницель.

Может, поехать к биофаку? Попытаться еще раз... Нет... Рядом будет маячить и ухмыляться тот парень... Лучше вообще об этом не думать... Сейчас главное – сесть за диплом, сесть основательно... Через две недели надо показать собранный материал... В библиотеку сегодня не сунусь – оттуда прямая дорога к биофаку – поеду к Андрюхе; сегодня чем дальше от центра, тем лучше...