Текст книги "Шахта"

Автор книги: Михаил Балбачан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 42 страниц) [доступный отрывок для чтения: 16 страниц]

Наказанный ушел, ненавидяще глянув на Шевцова, но на следующий день две бригады ремонтников уже починяли путь в отмеченных Андреем местах, один электровоз доставили из мастерских, а три других и целый поезд вагонеток туда отправили. По счастью, на шахте оказался немалый запас рельсов и шпал.

Выйдя из конторы на улицу, Андрей двинулся на тусклый свет в окнах столовой, и там его накормили, чем было. Уплетая холодный борщ, он не без удивления сообразил, что все эти люди в четыре часа ночи как ни в чем не бывало работали, тогда как сам он имел до сего дня о ночных сменах лишь теоретическое представление. Он почувствовал даже некоторую неловкость, но мысль о выполненном уже почти наполовину Проекте вернула ему самоуверенность.

Слепко наговорил ему много приятного и все совершенно одобрил, так что Андрей преисполнился к нему теплых чувств, напрочь позабыв о недавней неприязни. Одно лишь обстоятельство подпортило ему настроение. Начальник шахты утверждал, что получить новые электровозы в ближайшее время невозможно. По его словам, просить в тресте было бесполезно, шахта и так уже выгребла там все чуть не подчистую.

– Но ведь для дела нужно! – терпеливо втолковывал ему Андрей.

– Нужно-то оно нужно… – тупо мычал начальник.

Тогда Андрей принялся, брызгая слюной, кричать, что весь его план валится в тартарары, что без двух дополнительных составов никак нельзя обойтись и что это даже грудному младенцу должно быть совершенно понятно.

– Я не грудной младенец, но мне это тоже понятно, тем не менее соваться сейчас с этим в трест не буду, придется немного подождать, – объявил Слепко, ухмыляясь ни к селу ни к городу.

«Все-таки он идиот», – огорчился Андрей и заявил:

– Тогда я сам туда сунусь.

– Как хочешь! – услышал он в ответ.

Незадолго перед тем в тресте произошли серьезные изменения. Кузьмин, временно исполнявший обязанности управляющего, подвергся острой критике. Его даже пропечатали в областной газете. А на днях внезапно вернулся на старое место Рубакин, снятый за «полный развал работы» всего несколько месяцев назад. Вернулся «на коне», в ослепительном блеске и славе. Слепко, с трудом пробивший при Кузьмине решение о модернизации своей шахты, не хотел теперь особенно «светиться» перед Рубакиным, опасаясь, как бы тот не учинил какую-нибудь пакость на свой подлый манер. С другой стороны, транспортный участок серьезно тормозил всю работу. «Чем черт не шутит, с этого охламона взятки гладки, а мы посмотрим», – решил Евгений.

На протяжении нескольких последующих недель Шевцов много раз собирался с духом и звонил управляющему трестом. Его упорно не соединяли. Приятный женский голос отвечал, что Федот Антипыч занят, или что Федот Антипыч на совещании, или что его нет на месте, но, возможно, он скоро появится. Андрей понял, что над ним просто издеваются. А тут еще начальник шахты, ехидно кривя губы, поинтересовался, как обстоят дела с новыми электровозами. Шевцов бросился опять звонить и, получив обычный ответ, вне себя от возмущения отправился в город, решив, что кровь из носу, а своего он добьется.

В приемной сидела одна только секретарша – ухоженная, красивая, хотя и несколько полная девушка, одетая, к тому же, довольно аляповато. На вошедшего она даже не взглянула. Андрей, заробев, тихонько примостился в углу. Минут через пять, он чуть слышно кашлянул.

– Чего вам, товарищ? – без всякого интереса спросила секретарша.

– Мне надо к товарищу Рубакину.

– По какому вопросу?

– По очень важному.

Она коротко глянула на него и отвернулась. Андрей почувствовал себя донельзя жалким.

– У себя, – наконец проговорила она, – но очень занят.

– Мне необходимо потому, что…

– Управляющий сегодня не принимает, занят он, так что…

– Я – главный механик шахты номер двадцать три бис, Шевцов! Прошу вас немедленно доложить обо мне!

Секретарша приподняла бровь.

– Он, что, вызвал вас?

– Нет, но у меня государственной важности дело, я много раз звонил, а вы мне все время отвечали…

– Он все равно вас не примет.

– Тогда я войду без вашего позволения!

– И не мечтайте! – немного возвысила она голос.

– А я и спрашивать не буду! – вскочил Андрей.

– Посмотрим, как вы это сделаете, дверка-то заперта, а ключик-то вот он, у меня, – она повертела у него перед носом латунным ключом от английского замка.

– Слушайте, да вы просто цербер какой-то! Вы что, заперли управляющего трестом и никого к нему не допускаете? А самого его вы оттуда выпускаете? Давайте немедленно ключ, не то я отберу его силой!

– Тю-тю-тю, – принялась дразнить она, кружась по просторной приемной, – отобрал один такой! Я вот сейчас как закричу, и вас в милицию заберут! – она засмеялась. От этого смеха у Андрея стеснилось вдруг дыхание. Он грубо схватил ее за руку.

– Кричите сколько угодно, – он обхватил ее за талию и вырвал ключ.

Девушка вывернулась неожиданно быстрым, змеиным движением, но осталась стоять вплотную, касаясь его груди своей, сильно выпиравшей под жакетом, грудью.

– Вот вы какой! У меня теперь пятна на руке останутся. Вы бы, молодой человек, чем хулиганить, лучше попросили меня по-человечески, я бы, может, и сама открыла.

И другим, уже скептическим тоном добавила:

– Ладно уж, идите, только пеняйте потом на себя. Федот Антипыч сегодня с утра не в духе, и за результат вашего визита я не отвечаю.

Андрей сунул ключ в скважину и замешкался, не решаясь его повернуть.

– Да входите уже или, может, передумали? – раздался насмешливый шепот. Он резко распахнул створку. Перед ним была еще одна дверь. Он распахнул и ее. Открылся огромный зал. Роскошный ковер простирался перед массивным письменным столом с приставленным к нему, наподобие ножки от буквы «Т», длинным столом попроще. У окна, спиной к дверям, в глубоком кресле сидел управляющий. Виднелась только его плешивая макушка. Андрей на негнущихся ногах подошел и оказался перед могучей жирной фигурой, облаченной в стеганый атласный халат. Глазки на небритом опухшем лице были прикрыты. Из уголка рта тонкой струйкой сочилась слюна.

– Здравствуйте, Федот Антипович.

Фигура не пошевелилась. «Да это Потемкин какой-то! – воскликнул про себя Андрей. – Вернее, лакей, вырядившийся Потемкиным!»

– Кто таков?! – рявкнул вдруг Рубакин.

– Главный механик шахты номер двадцать три бис Шевцов!

– Пошел вон!

– Извините, но я должен объяснить. Я по важному делу…

– Ай-ай-ай! Так ты, оказывается, важная шишка, а я-то думал: так, дерьмо собачье. Сказано тебе, пошел вон, значит – иди! – И свинячьи глазки опять закрылись.

Дикая ярость обуяла Андрея. Не помня себя он схватил управляющего за шиворот и заорал:

– Вот как сейчас долбану тебя по башке, сразу найдешь время для разговора, бюрократ несчастный!

Рубакин оторопело отпихнул его от себя, вскочил, расправил могучие плечи, словно собирался боксировать, потом плюхнулся назад в кресло и загоготал, широко разевая пасть:

– Га-га-га, долбанешь, значит? Это ты молодец, здорово придумал! Люблю таких! Силен! Гляди, чуть ворот мне не оторвал! Ну, развеселил ты мою душеньку. Чего нужно? Говори!

Андрей, запинаясь, изложил насчет электровозов. Не задавая никаких вопросов, управляющий поднял трубку и приказал кому-то немедленно выделить на двадцать третью два тяговых электровоза сверх лимита.

– Ты, парень, подожди пока в приемной, – сказал он, – как бумажку принесут, я подпишу.

Андрей вышел. Секретарша кинулась к нему:

– Что у вас там за шум был?

– Так, поговорили немного…

– Что-то не слыхала я тут раньше подобных разговоров, – хихикнула она. – Ну и как?

– Сказал подождать, пока бумаги принесут, он подпишет.

– Лариса. Лариса Васильевна, – протянула она руку. Андрей пожал.

– Андрей Сергеевич Шевцов! – в свою очередь церемонно представился он.

Ее внимательный, глубоко проникавший взгляд тревожил его.

Вечером, весь взмыленный, Шевцов влетел в кабинет Слепко и начал орать о своем великом успехе. Подошел Зощенко, и главный механик, уже спокойнее, повторил рассказ во всех подробностях. Начальники переглядывались. Похоже было, что они не слишком обрадовались новым электровозам. Слепко молча, играя желваками, вышел. Зощенко двинулся было следом, но в дверях обернулся и хмуро пробурчал:

– Я бы вам не советовал, молодой человек, применять в дальнейшем подобные методы обращения с руководством. Это нам всем может боком выйти, и очень даже. Вам, кстати, в первую очередь.

«Завидуют они мне, что ли? – расстроился Анд рей. – Ну и черт с ними!»

Через несколько дней Шевцов зашел напомнить начальнику шахты, что бригада ремонтников, покончив со старыми участками, должна заняться прокладкой пути по вентиляционнику. Успокоившись, он решил похвастаться конструкцией своих автоматических счетчиков. У Слепко как раз начинался прием по личным вопросам. Не желая надолго прерывать интересный разговор, он предложил Андрею посидеть в сторонке и договорить по ходу дела. Тот уселся на диван, рядом со стулом для посетителей. В коридор набилась уже целая толпа, конец очереди угрожающе рос на улице.

– Вы что, их всех сейчас примете?

– Придется. Да ты не пугайся, это дело у меня четко поставлено. Попроси, пожалуйста, кто там первый.

Вошел бригадир Сидоренко и молча протянул заявление на расчет.

– Что так? – участливо спросил Слепко.

– Силов больше нету! Заработки никакие, с детями опять тяжело. Трое их у меня, одежки не напасешься. И то сказать, бегают в школу пять километров туда да пять обратно. Корову вот продал, потому, сельсовет покосу не выделил в этом годе. Теперя и хату продам, маленько деньжат выручу и подамся куды-нибудь отсюда.

Тут свился целый клубок проблем. Без коровы, да еще с тремя детьми, – это была, конечно, не жизнь. Корень же всему заключался в новом начальнике Южного участка, совершенно не оправдавшем доверия Слепко. «Придется его снимать, – думал он, – а пока еще новый человек в курс войдет да пока участок подтянет… Эдак они все оттуда разбегутся». Сидоренко был солидным, непьющим мужиком, потеря его нанесла бы значительный вред шахте.

– Вот что, Сидоренко. С сеном – это ты, понимаешь, сам наглупил. Если сельсовет чего-то напортачил, надо было сразу ко мне идти или в партком, а не корову продавать.

– Беспартейный я.

– Какая разница? Ладно, вот дом ты продашь, а куда потом зимой со всей своей фамилией денешься?

– Приперло, товарищ начальник, так приперло, моченьки нету. Баба ревьмя ревет без перерыву.

– Есть у меня мыслишка одна… Ты давно на шахте работаешь?

– Десятый год пошел.

– Тогда давай так договоримся. Я сейчас выпишу тебе аванс, нет, лучше внеочередную премию за многолетнюю ударную работу. Чтобы как раз на корову и сено до лета хватило. А там, может, и заработки подрастут.

Посетитель вышел не помня себя от радости. Слепко написал на его заявлении красным концом карандаша: «Отказать». Ниже, перевернув карандаш, приписал синим цветом: «Премировать за ударный труд четырьмястами рублей». Покусал задумчиво, кончик карандаша, зачеркнул «четырьмястами» и написал – «тремястами восьмьюдесятью пятью».

– Следующий! – крикнул он. В дверь протиснулась краснолицая баба лет сорока с грудным ребеночком на руках. Оба тут же завели душераздирающий плач.

– Изголодалася-я-а, обносилася-а, робеночка покормить нече-ем, хлебушка три дни ни корочки не вида-ла-а… – нараспев причитала баба.

– И-иии-иии – в тон ей визжал ребенок.

– Перестань немедленно и мальца своего уйми, а то я не разберу ничего. Зачем пришла?

– Корочки хлеба во рту не было-о… – продолжала баба, ручьи слез текли по ее морщинистому лицу.

– Так ты что, аванс пришла просить, что ли?

– Авансу-у-у.

– Давай сюда расчетную книжку. Та-ак. Ты, значит, за мужа пришла просить? А сам он где?

– Авансу-у-у…

– Муж где, я тебя спрашиваю?

– Больной он, – буркнула посетительница, разом прекратив плач. Ребенок как по команде замолчал тоже.

– Больной, говоришь? А бюллетень где?

– Нету билитеня, дохтур не дал.

– Не дал, значит, дохтур… Посмотрим. Ну, ясное дело, он у тебя уже десять дней на работу не выходит! Пьет?

– Все, ирод, пропил, десять дён пьяный валяется, чтоб издохнуть ему, проклятущему!

– Я за прогулы денег не выдаю. Не проси, не дам, и точка. С мужем лучше разберись, работать его заставь.

– Да чего же с им изделаешь? Он, как зенки свои поганые зальет, лежит как бревно бесчувственное, хоть режь его. Измаяла-ась я, не меня, так хоть дите-енка мово пожалейте-е, – завыла по новой баба.

Ребенок действительно выглядел очень истощенным. Обернутый в грязное тряпье, он устал реветь и тужился теперь, пытаясь издать хоть какой-то звук. Слепко встал, прошелся по кабинету, почесывая нос. Достал из кармана брюк пятирублевку с мелочью и сунул бабе. Та мгновенно умолкла и быстро юркнула в дверь. Шевцов всем своим видом демонстрировал крайнее возмущение. Вошел следующий.

В течение двух с половиной часов начальник шахты принял всех. В основном, просили аванс. Слепко одним давал, очень понемногу, другим отказывал. Несогласные кричали, женщины плакали, кое-кто даже валился на пол и колотился, словно в припадке. Слепко, как заправский следователь, выявлял, кого из плакальщиц подослали пьяные мужья, и отказывал таким наотрез. Выпроводив последнюю, он заразительно зевнул и как ни в чем не бывало пригласил Шевцова пойти к нему домой пообедать, а заодно побеседовать без помех про счетчики.

В груди у Андрея сладко заныло, представился шанс познакомиться наконец с восхитительной женой этого безбородого Черномора, но неожиданно для себя самого он отказался. Начальник попросил дождаться и ушел. Андрей, оставшийся в кабинете, тут же пожалел, что проявил принципиальность. Очень вдруг захотелось кушать. Поколебавшись, он смотался в столовку, где обнаружил довольно сносные щи и обожаемые им картофельные котлеты. Вполне умиротворенный, он вернулся в контору. Слепко был уже там. Они подробно и не без взаимного удовольствия обсудили конструкцию счетчиков. Прощаясь, Шевцов как-то замялся и вдруг выпалил:

– Товарищ Слепко, так же нельзя!

– Ты это о чем? Чего еще нельзя?

– С людьми так нельзя!

– Что ж делать прикажешь? Раздавать им деньги на самогон? Милое дело. Мы их с тобой жалеть будем, а они – пить без просыпу да жен с детишками поколачивать. Так, что ли? Ничего. У нас, слава богу, никто еще с голодухи не помер.

– Но почему дети должны страдать? Жизнь у них просто невыносимая, жилье дрянное…

– Постой, Андрей Сергеич, подобную чушь я выслушивать не намерен! У нас, к твоему сведению, советская власть, и жизнь очень даже нормальная. Да, сложная жизнь, интересная жизнь, но ведь она на глазах все лучше делается! Насчет жилья тоже. Я вот помню, что тут раньше было. Потом, никто ведь их пить не заставляет, с жиру водку трескают на это небось денег хватает. И не все такие, меньшинство.

– Меньшинство?

– Запойных, которые все из дому тащат, не так уж много.

– А собственной вины вы не усматриваете? Жилье не строится, заработки скачут: то пусто, то густо; и дети, они-то, во всяком случае, не виноваты! – Андрей перешел, по своему обыкновению, на крик.

– Тише, тише. Кое в чем ты, может, и прав, но… После модернизации, кстати, заработки подрастут. Людей мало. Всем, понимаешь, на все начхать, ходят – морды в сторону воротят, штиблетами через лужицы переступают...

Анд рей непроизвольно глянул на свои ноги (по счастью, он был в сапогах).

– Я в твои годы простым сменным десятником был, но в случае чего, точно тебе говорю, схватил бы любого начальника за шкирку и вытряс бы из него…

Слепко вдруг поперхнулся и поднес руку к горлу. Оба захохотали. Разошлись легко, весьма довольные друг другом.

Выключив свет и свернувшись калачиком под жидким одеялом, Андрей разобрал разговор по косточкам. По существу, начальник был прав, это следовало признать, но правота его была аморальна и, значит, неприемлема. Зайдя довольно далеко в философических построениях, он испугался и уснул.

Как-то раз Шевцов допоздна задержался на службе. Счетчики шли туго, но в тот день как раз что-то затеплилось. Переходя попеременно от кульмана к дивану, он потерял счет времени. Часикам к десяти вечера, когда голова окончательно опустела и сделалась гулкой как котел, он счистил ластиком все лишнее и удовлетворенно оглядел результат. Можно было с чистой совестью идти спать. С другой стороны, можно было зайти к Зощенко – похвастаться, попить там чаю, а потом уже идти спать. Вдруг дверь со скрипом распахнулась. На фоне темного проема возник женский силуэт.

– Здравствуйте, Андрей Сергеич!

– Здравствуйте… э… добрый вечер! – Андрей несколько оторопел, это была секретарша управляющего трестом. – Э-э… а позвольте узнать, что вы тут делаете в столь поздний час?

– Во-первых, меня зовут Ларисой Васильевной, если запамятовали.

– Очень приятно, Лариса Васильевна, а что – во-вторых?

– А во-вторых, бросьте сейчас же вредничать, молодой человек, это вам не к лицу. Просто заглянула на огонек. Я тут у вас по женсоветовским делам. Войти-то можно?

Андрей устыдился и сделал приглашающий жест.

– Извините, давненько не имел дела с прекрасными дамами.

– На первый раз прощается, – она развалилась на диване, непринужденно закинув ногу на ногу, ленивым движением извлекла из сумочки папиросу и вопросительно глянула на него.

– Я вообще-то не курю, – пропищал Андрей.

Он был шокирован бесцеремонностью гостьи, но, с другой стороны, она была так интересна, просто оглушительно привлекательна, и оказалась вдруг так близко, в его тесном унылом кабинетике. С этой самой другой стороны у него засосало под ложечкой и показалось, что начинается наконец что-то необыкновенное, как в романе. Увидев, что он по уши погрузился в себя, Лариса хмыкнула, сама достала спички и закурила.

– Чего замолчали, – после нескольких затяжек спросила она, – сами-то что тут делаете в такое время? Сейчас что, ваша смена?

– Да нет, собственно. Вообще-то я работал. Вот, знаете ли, приборчик один изобретаю. У нас все руководство работает не по каким-то определенным часам, а, так сказать, по производственной необходимости. Бывает даже, сутки напролет. Я считаю, это неправильно, я говорил Слепко, а он…

– Да? Ну-ну... – она выпустила струйку дыма прямо ему в лицо. – Что это у вас так убого? Пыль везде, вы бы хоть занавеску на окно повесили.

Андрей смотрел совершенно телячьими глазами. Таким манером они пробеседовали еще минут десять.

– Домой вы сегодня собираетесь, изобретатель?

– Я, собственно, как раз…

– Ну так идемте тогда, по дороге поболтаем еще. Вы где живете?

– Тут недалеко, в общем, в общежитии.

– Да? А я – в городе. Ну пошли?

Ночь была ненастной. Она взяла его под руку и зябко прижалась к плечу. Пальтишко на ней было легонькое. Андрею же сделалось вдруг до того жарко, что он расстегнул на куртке все пуговицы, снял шарф и размахивал им на ходу. Когда они дошли до общежития, она жалобно попросила:

– Вы меня не проводите, а то страшно одной идти. И давайте сюда шарф, он вам, кажется, совершенно не нужен, а я сейчас в сосульку превращусь!

Разумеется, он ее проводил. Она жила на ближней окраине города, в маленьком покосившемся домике.

– Спасибо за компанию. В гости не зову, поздно уже, боюсь, соседи увидят.

И, встав на цыпочки, чмокнула его в щеку. Андрей опомнился только в своей комнате. До самого утра, не сняв даже куртки и шапки, он сидел на кровати и думал о ней, вообще обо всем. Лариса уже не казалась ему вульгарной, напротив, он видел в ней настоящий шарм, какое-то даже блоковское очарование.

Прошло четыре дня. Шевцов сидел в своем тщательно прибранном кабинете со свежей, белой в цветочек занавесочкой на окне и доходчиво объяснял по телефону начальнику Южного участка, что нечего валить с больной головы на здоровую, если ты не в состоянии освоить ничего сложнее деревянной ложки. Кончив лаяться, он в раздражении бросил трубку на рычаги. Телефон немедленно зазвонил снова.

– Слушаю! Ну говорите, чего там у вас еще?

– А что за мрачность такая? – прозвучал веселый Ларисин голос.

– Да я… я собственно… – рассыпался Андрей.

– Вы, собственно, уже в медведя превратились на этой вашей шахте. Ну ничего, я над вами шефство возьму! Не забыли, что обещали в гости заходить и танцевать научиться?

– Обещал?

– Обещал, обещал! Кстати, насчет танцев. Сегодня именины у моей хорошей подруги. Очень, между прочим, интеллигентная девушка. У нее есть прекрасные пластинки. Так вот – мы с вами приглашены! И чтобы без отговорок!

Андрей и не пытался отговариваться, только робко поинтересовался, когда и куда являться. Получив указание быть в полвосьмого на углу Коминтерновской и Цепной и купить «что-нибудь вроде кагорчика», он еще некоторое время послушал короткие гудки. Голова у него закружилась. Захотелось плясать. Плясать, впрочем, Андрей не умел и просто немного попрыгал по кабинету. На шум в дверь заглянула Левицкая и, ехидно приподняв выщипанную бровь, уставилась своими рыбьими глазками.

– Знаете, товарищ Левицкая, вам очень идут эти бусики, – искренне сообщил ей Шевцов, – и вообще, я не понимаю, почему мы с вами на какой-то официальной ноге. Вы – очень грамотный инженер, то есть я хотел сказать, инженер…ка. Давайте лучше перейдем на ты!

Она громко фыркнула и исчезла. «Пожалуй, в этих жиденьких волосенках и резких манерах есть определенный стиль, что-то такое даже аристократическое…» – в тот момент он любил всех на свете. Что до Левицкой, тут он попал в точку. Она была урожденной графиней, наследницей огромных поместий в Орловской и Пензенской губерниях, и ни на минуту об этом не забывала. Впоследствии, после войны уже, она объявилась не то в Дании, не то в Швеции, где получила тоже немаленькое наследство, после чего целиком посвятила себя коллекционированию саксонского фарфора.

В назначенный час, с «кагорчиком» и букетиком в руках, Андрей торчал как перст на указанном месте. Лариса почти не опоздала. От нее чудно пахло дорогими духами. Властно взяв кавалера под руку, она повлекла его вдоль аллеи местного бульвара, поминутно здороваясь со знакомыми и без умолку щебеча что-то, в смысл чего ему вникнуть никак не удавалось. Андрей очень стеснялся. Ему казалось, что костюм висит мешком, а галстук повязан криво. Самое ужасное: он умудрился посеять где-то носовой платок и мучительно думал, что теперь делать.

Они пришли последними. Компания, собравшаяся в небольшой, тесно заставленной мебелью комнате, разразилась шумными приветствиями. Андрей был представлен имениннице – Белле, брюнетке с огромными карими глазами, узким, с горбинкой носом, нежным, желтоватым лицом и неправдоподобно яркими, ясно очерченными губами. Глаза ее поминутно менялись: то – грели чудным теплым светом, то – обжигали морозным холодом, а порой вспыхивали жестоким пламенем, способным, кажется, поджечь скатерть и салфетки. Говорила Белла мало, но, очевидно, была очень умна. Андрей был потрясен. Сели за стол. Его посадили напротив хозяйки. Он не знал, куда деть руки, не мог проглотить ни кусочка, не смел даже оторвать взгляд от своей тарелки. Лишь только после второй рюмки немного расслабился. Лариса легонько приобняла его за плечи, и в голове зашумело. Гости, державшиеся вначале так же скованно, постепенно разошлись, разговорились и, кажется, почти забыли про виновницу торжества. Такое невнимание, похоже, вполне ее устраивало, она молча, мягко улыбаясь, прислушивалась то к тем, то к другим. Когда бутылки наполовину опустели, некто Игорек, белобрысый молодой человек, разразился неимоверно длинным и запутанным «кавказским» тостом. Затем, безо всякого перехода, начал декламировать нестерпимо бездарные вирши, явно собственного сочинения. Андрей стоически терпел. Присутствовали еще две девушки – сестры Зоя и Лида. Старшая, Зоя, – сероглазая крепышка, сидела с очень серьезным если не мрачным выражением лица. Ее густые темно-русые волосы, отливавшие на свету немного в рыжинку, сплетены были в небрежную косу. Черное шелковое платье, прекрасно сшитое, восхитительно облегало ее тело. Она мало ела, пила только лимонад и разговаривала низким, чуть хриплым шепотом. Лида выглядела полной ее противоположностью. Высокая блондинка с голубыми, круглыми, как у кошки, глазищами, она разрумянилась от первой же рюмки и громко без умолку хохотала, заводя этим мужчин. Последние, кроме Андрея с Игорьком, представлены были одним инженером, вроде бы грузином. Шевцов некоторое время назад служил с ним на одной шахте и запомнил как личность весьма невыразительную. Здесь же он поминутно выскакивал с пошлейшими тостами, выкрикиваемыми с усиливавшимся раз от разу акцентом, причем требовал, чтобы мужчины пили стоя, и вообще развил бурную деятельность. Глаза его сверкали, тонкие усики топорщились, взгляд лихорадочно метался от одной девушки к другой. «В конце концов, – думал Андрей, – я человек современный, безо всяких там предрассудков, но это же просто черт знает что такое!» И на ум ему пришли некие политические ассоциации.

– Ты чего это пригорюнился, Андрюшенька? Опять небось изобретать наладился? – теплое дыхание Ларисы защекотало ему ухо. – Ты смотри у меня!

– Да нет, Ларочка, я ничего…

– То-то что Ларочка. Пошли лучше танцевать, а то что мне за кавалер попался? Сидит с надутым видом, а бедная девушка должна страдать!

Андрей положил левую руку ей на талию, а правой хотел взять за руку – так танцевали грузин с Лидой, но Лариса положила его ладонь себе на плечо. Танцевал он впервые в жизни. Это оказалось неожиданно легко. Вспомнив, что должен ее вести, он начал отступать мелкими шажками вбок и назад, и опять вбок, так что получалось кружение. Ее талия была теплой и ужасно послушной. Ладонь вспотела, он чувствовал, что и ее кожа вспотела под тонкой материей. Она все время шептала ему на ухо, но он опять ничего не мог понять, потому что запах духов, смешанный с запахом ее волос, сводил его с ума. Она была самой красивой, самой необыкновенной, самой обольстительной – куда там этой дурочке Лиде или угрюмой коротышке Зое. Они танцевали, пока не закончились все пластинки. Тогда сели пить чай. Настроение у гостей изменилось. Хозяйка, так и не встававшая с места, увлеченно слушала разглагольствования прыщавого Игоря. Глаза ее сияли до того ярко, что казалось, потуши абажур, а в комнате будет так же светло. Игорь с лицом сомнамбулы что-то негромко, только ей одной, жужжал, ломая, выворачивая, как в забытьи, длинные пальцы. «Пропащая душа», – всплыло в голове у Андрея. По другую сторону стола грузин с уморительно несчастным видом вертелся между двумя сестрами. Обе не обращали на него внимания. Лида, кусая губки, кажется, собиралась заплакать. Она неотрывно смотрела на Игоря. Ей уже опостылел назойливый кавказец, и она раздраженно отмахивалась от него, как от мухи. Тогда тот пытался заговаривать с Зоей, но и Зоя демонстративно отворачивалась от него, показывая полнейшее нежелание слушать. Чтобы отделаться, она завела длинную беседу с Ларисой, нежно прильнувшей к осоловевшему Андрею, втянутому, вскоре, в их разговор, – потребовалось его мнение как технического специалиста. «Какая она все-таки умная, эта Зоя, – пьяно размышлял он. – Вообще все они тут такие замечательные! Но моя Ларочка лучше всех!» Грузин встал и гордо вышел вон. Никто этого, кажется, не заметил, за исключением одного только Шевцова, которому пришлось отодвигать свой стул.

Прощаясь, Андрей галантно чмокнул хозяйкину ручку, потом они с Ларисой долго и сладко целовались на темной лестнице. Когда они очутились у ее дверей, она ничего ему не позволила, только засмеялась, ласково погладила по щеке и ускользнула.

Ночь напролет он бродил. В голове колыхалось что-то необычайно приятное, но настолько неуловимое, что если бы его спросили, о чем он думает, он не ответил бы. Выглядел он совершенно пьяным. Тем не менее, явившись под утро на службу, Шевцов успел еще до прихода подчиненных основательно поработать. Всех их, кроме разгильдяя Иванова, он благодушно отпустил. Пьяница и знаменитый на весь район бабник Иванов накануне опять прогулял. Андрей завел с ним задушевную беседу о тяготах подземной работы и жизни вообще, пообещал внеочередной аванс, участливо поинтересовался, как семейство, произведя всем этим впечатление настолько сильное, что прожженный механик наотрез отказался от аванса и поклялся немедленно исправиться. Лишь выйдя на свежий воздух, он осознал, какого свалял дурака и с горя отправился к знакомой официантке Клаве, у которой, конечно, напился и прогулял еще три или четыре дня.

После собеседования с Ивановым Шевцов заглянул, как обычно, к Зощенко, у которого застал Левицкую. Бедняжка накануне долго раздумывала о неожиданном комплименте Андрея и совершенно переменила свое мнение о нем. Вместе они спустились в шахту, где заканчивалась укладка рельсов в вентиляционном штреке, оживленно обсуждая, каким могло бы быть устройство шахтной вентиляции, если бы не повсеместные идиоты. Расстались почти очарованные друг другом. Едва вернувшись в контору, Андрей позвонил Ларисе и получил задание купить билеты и ждать ее вечером у входа в Дом культуры.

Он стоял у колонны и сверкал, как начищенный самовар. Вокруг толкалось немало народа, тоже желавшего попасть на фильм. В кассе билетов категорически не было. А у него они были! Он успел, отстояв безнадежную очередь, отхватить последние, потому что догадался прийти загодя, на час раньше назначенного времени. До начала оставалось только пять минут, нарастало беспокойство. Его все время дергали насчет «лишнего билетика», а одна особо ловкая парочка прямо наладилась дежурить у него за спиной. Азартно считая секунды, они, как стервятники, ждали, когда он соберется продавать. «Я их скорее порву и съем, чем отдам этим живоглотам!» – заранее на всякий случай решил Андрей. Вдруг он заметил давешнего грузина. Тот разговаривал с каким-то военным, мерзко при этом ухмыляясь и поглядывая на Шевцова. Военный тоже посмеивался в усы. На руке грузина висела какая-то девица, откровенно пялившаяся на Андрея. Она часто повизгивала и делала, как бы в ужасе, большие глаза. «Это они надо мной, что ли, потешаются? – всполошился Шевцов. Осторожно оглядел свой костюм – все вроде было застегнуто. – Странно. Я с этим типом практически не знаком. Тем более вчера… Скорее над ним самим можно посмеяться. Болван! Врет им чего-нибудь, свое уязвленное кавказское самолюбие ублажает. Ну и черт с ним!» Подбежала запыхавшаяся Лариса, извинилась, поцеловала в щеку и потащила в зрительный зал – как раз прозвучал третий звонок. Веселая троица оказалась у них за спиной. Андрей услышал голос девицы:

– Так это, что ли, она и есть?

– Она самая, Мусенька, – промурлыкал баритон с грузинским акцентом.

– Кошмар, какой! А он-то, он-то бедняжечка!