Текст книги "Аргентина"

Автор книги: Михаил Артюшин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

Обычный рабочий день подходил к концу. Максим стоял у окна с кружкой зеленого чая, вместо сигареты, устроив себе пятиминутный отдых после череды бесконечных звонков, переговоров и совещаний. Окно его кабинета находилось в нише, образованной двумя выступающими частями здания слева и справа от окна. Выступы, около трех метров длиной, по ширине вмещавшие в себя еще по две комнаты, придуманы были архитекторами, наверное, для устойчивости двадцатиэтажного здания. Из-за этих выступов обзор из окна был ограничен. Как на ладони видны были лишь складки кровель соседних домов и чуть подальше покатая серая чаша огромной крыши Дворца игровых видов спорта.

За окном кабинета ветер наклонял ветви берез и тополей, отрывая последнюю листву от тонких веток, и отправлял мокрые от холодных дождей и первого снега коричневые и желтые листочки в недалекий последний полет на черную мякоть газона. Собрав урожай с поредевших крон замерших деревьев, он налетал на фасад высотного здания делового центра, разбрасывая в лобовой атаке на подлете к стене подхваченную с веток листву.

Беспечные в своей безнаказанности потоки воздушных масс залетали на бреющем полете под ровный слой закрепленных на стене керамических плиток. Очутившись в тесноте, зажатые прочной загородкой из сотен одинаковых керамических квадратов, вихри и ветерки в панике начинали искать обратный выход и с громким свистом вырывались на волю из всех вертикальных и горизонтальных щелей тесной ловушки, с радостным свистом вливаясь в воздушное пространство холодного осеннего дня. Потревоженные изнутри фасадные плитки недовольно шевелились и постукивали краями о металлические скобы креплений. Этот многоголосый перестук был слышен вместе с то угасающим, то нарастающим свистом через толстое стекло тройного стеклопакета.

«Опять ноябрь и такой же ветер, как тогда, в Москве, только без снега»,  – подумал Максим. Пару минут назад, сидя за рабочим столом, отправляя электронной почтой письмо деловому партнеру, он в этот раз почему-то не выбрал, как обычно, фамилию адресата из списка контактов, а навел курсор в строке «Кому» на клавишу с буквой «Л». Увидев услужливо заполненную компьютером строчку, где вместо ожидаемого «Ларин» высветились ее имя и фамилия, Максим вздрогнул.

Оставив кружку с чаем на подоконнике, он подошел к столу, сел в крутящееся рабочее кресло. Монитор в ожидании работы зашторился темным экраном, и Максим пошевелил его движением «мыши». Засветившаяся панель по-прежнему высвечивала на белом фоне черные буквы: «Людмила Чистова». Сидя на стуле, он оттолкнулся ногами от пола, откатился от стола к окну, закинув руки за голову, отклонился на спинку стула и закрыл глаза. Макс прекрасно знал, что сегодня тринадцатое число, но усилием воли заставил себя открыть глаза и еще раз посмотреть на календарь. Тринадцатое ноября!

– Непостижимо! Мистика или случайное совпадение?  – спросил он себя.  – Какая неведомая сила водила его рукой, нажимая нужные кнопки на клавиатуре, чтобы строчки с ее именем появились на экране, чтобы он вот сейчас, именно в этот день, вспомнил о ней, ушедшей из жизни ровно год назад тринадцатого ноября?!

В горле пересохло. Максим встал, подошел к окну и залпом допил из оставленной на подоконнике кружки остатки чая. Ветер за окном теперь уже равномерно, без резких порывов, без разбойничьего свиста, плотной массой налегал на фасад и на стекла оконных переплетов. Отворив створку настежь, он подставил лицо потоку холодного воздуха, бесцельно рассматривая сверху потемневшие стены соседних домов, кое-где подсвеченные редким светом из нескольких светящихся окон, и начал прокручивать в памяти их последнюю встречу.

Два года назад, по первому ноябрьскому снегу, в наступающих сумерках, он шел от станции метро вдоль Александровского сада. Ветер собирал снежные хлопья с Красной площади, подметая не успевшие прилипнуть к мокрым булыжникам снежинки, и направлял их сплошной белой стеной по проходу между зданием Исторического музея и Кремлем на Манежную площадь. Встреча была назначена у памятника маршалу Жукову.

После окончания института они не виделись тридцать лет.

* * *

Традиционная встреча выпускников стройфака Магнитогорского горно-металлургического института проходила в начале июня, и из потока  – около ста человек  – на встречу приехали человек шестьдесят. Из их четвертой группы, численностью тридцать человек на первом курсе, к концу учебы осталось тринадцать студентов, а на встрече было и того меньше – всего шесть. Общий сбор проходил на площади перед зданием института. После ужина в ресторане бывшие студенты разделился по своим бывшим учебным группам. Их, шестерых, увез к себе на дачу Серега Вдовиченков, где они провели остаток вечера. На следующий день с утра все собрались на летней веранде, стоящей посреди зеленого газона. Через тонкий штакетник проглядывало озеро, окруженное округлыми сопками, виднеющимися через дымку уходящего утреннего тумана.

Пили чай. Серега достал альбом с фотографиями. Их группа на последних курсах фотографировалась довольно часто. Фотоателье находилось в ста метрах от института, по левой стороне проспекта Металлургов, и, бывало, после сдачи сессии или в конце учебного года они заваливались туда прямо с экзаменов.

В те времена снимки делались еще по старинке. Он и сейчас помнил тот день последнего года учебы. Как-то само собой получилось, что они с Людмилой встали рядом, во втором ряду. Он тогда был в модном, по тем временам, кримпленовом костюме бежевого цвета. Она выглядела прекрасно: светлое платье, волосы собраны сзади в обычный хвост, открытое лицо, тонкие губы, черные брови вразлет и улыбающиеся глаза. Долго ждали начала съемки. Стало жарко, и он расстегнул пиджак.

Пожилой худощавый фотограф в черном рабочем халате долго настраивал камеру, спрятав седую голову в деревянную коробку с огромным объективом, укрывшись от света черной тканью. Выглянув наконец оттуда, с видом человека, выполняющего таинственный обряд, он положил руку на объектив.

– Внимание! Снимаю! Не моргаем, не шевелимся!

Черные шторки объектива с громким щелчком раскрылись на долю секунды, увековечив таким образом на фото их лица в тот далекий год.

Тогда утром, под навесом летней веранды, просматривая общие снимки, они вспоминали друзей, не прибывших на встречу, и выяснилось, что ниточки связи между ними и теми, кто не приехал на встречу, все-таки существуют. Была информация о каждом человеке, но никто ничего не мог сказать о ней, Людмиле. Девчонки рассказывали, что она после распределения в область попала в Москву, но, переехав в столицу, подругам по учебе больше не писала. Тут и Максим вспомнил, что в середине девяностых годов ему пришло от нее письмо из Москвы. Она писала, что они с мужем занимаются редкоземельными металлами и приглашала живущих на Урале, в краю, богатом полезными ископаемыми, к сотрудничеству. Он тогда посчитал этот призыв полным бредом и не ответил ей. Время было тяжелое и смутное. Какие еще редкие металлы?! Страна выживала, и каждый зарабатывал на жизнь, как мог. И он, инженер-строитель по образованию, занимался раскруткой своей торговой точки.

С той встречи выпускников пролетело пять лет.

Наступала юбилейная дата со дня окончания института. Готовиться к ней все начали заранее. На «Одноклассниках» активно шло оповещение о предстоящей юбилейной встрече. Староста группы обзванивал всех и собирал денежный фонд, но на встречу, назначенную на начало июня, Максим приехать не смог. Так сложились дома обстоятельства. Друзья через неделю прислали ему фотографии. На этой встрече выпускников Людмилы тоже не было. И вдруг спустя месяц, открыв свою страницу в «Одноклассниках» в разделе «гости», он увидел ее лицо. Справа от фото были указаны ее имя, фамилия и страна  – Аргентина.

«Так вот она куда пропала!  – подумал он.  – Ну и дела! Каким ветром их туда занесло? Вот что жизнь с людьми делает!»

В прикрепленном сообщении он с интересом прочитал: «Здравствуй, Максим! Я недавно зарегистрировалась на этом сайте и, к сожалению, не знала о планируемой в этом году встрече нашей группы. Немножко о себе. Все эти годы я прожила яркой, насыщенной событиями жизнью, в основном в Москве. Сейчас мы живем в Аргентине. Перейди, пожалуйста, в сеть ‘‘Мой мир’’. Там у меня много фотографий. Мне больше нравится общаться в ‘‘Моем мире’’. Потом я напишу тебе обо всем более подробно. Люда».

Переписка продолжилась через неделю, когда он нашел время и наконец-то смог открыть «Мой мир» и зарегистрироваться там. Вскоре он получил ее очередное сообщение: «Здравствуй, Максим! Сейчас я ненадолго приехала в Москву. У нас выставлена на продажу квартира. Необходимо ее продать. Это последнее, что связывает нас с Россией. Если бываешь в Москве, можно встретиться!»

«Бываю ли я в Москве?  – мысленно разговаривая с ней, Максим улыбнулся.  – Да в месяц три-четыре раза!» В ответном сообщении он написал: «Бываю частенько».

Они обменялись телефонами, и недели через две Максим, прилетев в командировку, освободившись от дел, вечером набрал ее номер. Она находилась в Химках, в квартире, он  – на юго-западе, в районе МГУ, и они договорились встретиться на следующий день вечером, в центре, чтобы удобнее было добираться и ему, и ей.

В свете прожекторов, освещавших площадь, метров за сто он увидел одинокую фигуру, стоящую спиной к Александровскому саду. Укрываясь от снега и ветра поднятым воротником, удерживая его в вертикальном положении рукой, он подошел к ней совсем близко, на расстояние двух шагов, и остановился, не зная, как ее окликнуть.

Перед ним стояла не хрупкая, стройная девушка, а чуть полноватая, одетая уже по-зимнему, в черную шубку, женщина. Через секунду она обернулась.

– Здравствуй!  – она протянула руки навстречу.

– Здравствуй!  – ответил он.

Они обнялись. Она чуть отодвинулась назад, поправила очки, рассматривая его несколько секунд.

– Я чувствовала, что это ты идешь! Ты совсем не изменился! Покрупнел только.

– Очень рад тебя видеть!

Она молчала и, чуть наклонив голову, все смотрела на него, словно изучала заново.

Неловкая пауза, возникшая в разговоре, затянулась, и, чтобы выйти из этого положения, он торопливо произнес:

– Ты тоже совсем не изменилась!

– Ой, да ладно!  – отмахнулась она.  – Будем считать это за комплимент.

– Холодно! Пойдем где-нибудь посидим,  – предложил он.

– Нет, не хочу! Давай лучше погуляем.

– Хорошо! Начнем тогда с сердца Родины?

– Пойдем! – и взяла его под руку. – Ну! Рассказывай, чем занимаешься? Как семья, дети?

– Да нормально все! Все как у людей. Где я работаю, ты уже знаешь. Дети выросли. Уже внуки есть!

Потом, чуть подробнее, он рассказал ей о сыне и о дочке. Они прошли мимо здания Исторического музея, под аркой и вышли на площадь. Остановившись, она высвободила свою руку и, повернувшись лицом к церкви, перекрестилась.

Он немного удивился этому и хотел было спросить, но промолчал, а она просто сказала:

– Знаешь! Я верующей стала!  – взяла его снова под руку.  – Пойдем!

Они, не спеша, неторопливо беседуя, прошли мимо ГУМа, пересекли площадь, вышли на Васильевский спуск, а потом на мост.

Она долго рассказывала, о том, как оказалась в Москве, как вышла замуж и что в первые годы работала в Кремле мастером по отделочным работам, и это была сложная, ответственная и интересная работа. Они вспоминали своих друзей, однокашников по институту, она жадно расспрашивала о каждом из их группы. Незаметно вышли на Пятницкую.

Максим спросил ее:

– Как вы в Аргентине оказались?

Остановившись, Людмила ответила не сразу. Запрокинув голову, разглядывая темное небо, она несколько секунд хранила молчание, словно его вопрос застал ее врасплох. Наконец, собравшись с мыслями, глубоко вздохнув, она начала свой рассказ издалека:

– Помнишь, я тебе писала?

Он согласно кивнул головой.

– Вот с того времени все и началось,  – с грустью продолжила она и рассказала, что куплей-продажей редких металлов они занимались несколько лет.  – В квартире постоянно были приезжие люди. Отзывались на объявления в газетах. Приезжали и привозили все, что можно, и из Казахстана, и с Урала, и черт те знает откуда еще! Муж с ними занимался, торговался, оценивал, показывал товар специалистам, договаривался, платил деньги, брал деньги, и эта круговерть продолжалась несколько лет, пока в один прекрасный день все не рухнуло в одно мгновение. Он оказался должен поставщикам огромную сумму денег. Слава богу, квартира была оформлена на меня, и я ни за что не разрешила ее продавать. Кое-какие средства еще оставались, и мы решили на время уехать за границу.

– Почему в Аргентину?  – спросил он.

– Проще всего было визы оформить,  – просто ответила она.  – Ты пойми! Мы просто бежали! За такие деньги нас тут запросто могли убить!

Они вышли с Пятницкой на площадь.

– Посмотри!  – она показала рукой на старинное голубоватое здание в начале Большой Ордынки.  – Это посольство Аргентины. Здесь буквально за два дня нам сделали визы, и мы всей семьей улетели. Я тогда первый раз начала молиться, чтобы Господь нам помог!

Для него в этом не было ничего удивительного. На встречах с бывшими одноклассниками выяснялось, что бывшие атеисты приходили к Богу даже через баптистские секты. В конце концов, верить или не верить  – личное дело каждого человека.

Она охотно рассказала про своих детей.

– Ты знаешь, старшему сыну двадцать девять.

Она сделала паузу, очевидно вспомнив что-то, посмотрела на него, продолжая думать о чем-то другом, и добавила:

– Только по возрасту детей начинаешь понимать, какие мы старые! Второму сыну девятнадцать,  – продолжила она, уже улыбнувшись.  – Ты думаешь, на этом я успокоилась?! Спустя три года еще девочку родила, Веру.

– Дочку хотела?

– Точно!  – рассмеялась она.  – Ей шестнадцать. Она сейчас в десятом классе. Еще и в музыкальную школу ходит по классу арфы, а я вот здесь застряла,  – Людмила вздохнула.

– Они сейчас там с отцом?  – спросил он.

– Нет! Мы развелись. – Помолчав, добавила:  – Через год, как приехали в Аргентину, я подала на развод!

– А что так?  – машинально спросил он.

– Понимаешь! В Южной Америке нравы другие. Женщины очень доступны. Вот он и не выдержал! Живет рядом. Приезжает иногда. Деньги привозит. Женился на местной.

– А с кем они тогда?  – удивился Максим.

– Пока я здесь, дома старший, Илья. Присматривает за младшими. Сергей в колледже учится. Вера в школу ходит. Илья работает.

– Ну, а ты там чем занимаешься?

– Домохозяйка я, Максим. Нас огород кормит.

Несколько минут они оба молчали. Она о чем-то задумалась. Незаметно вышли на Якиманку. Прошли мимо метро и французского посольства.

«Конечно!  – про себя подумал он.  – Она же выросла в деревне. Огородные дела для нее привычны и понятны!»

– У вас же там тепло, наверное, по два урожая вырастает?  – спросил он, пытаясь продолжить беседу.

– Да,  – ответила она, вздохнув,  – имея участок, там можно прожить.

Они дошли до конца улицы и повернули обратно.

– Я сегодня дочке написала, что иду на встречу со своей юностью… Я тебя так любила!  – добавила она после небольшой паузы.

– Ты мне тоже очень нравилась!  – тихо сказал он, окунувшись в воспоминания далеких студенческих лет.

* * *

Это было на четвертом курсе. Она изменилась после летних каникул, превратившись из прилежной девочки в привлекательную девушку. Он невольно стал засматриваться на нее и заметил ее ответное к нему внимание. Осенью был ее день рождения, на который она пригласила всю группу. Вечером собрались в ее комнате, в углу первого этажа общежития, где она жила одна. Сидели долго. Пели песни. Он играл на гитаре. Помнится, что тогда много выпили. Потом, когда все ушли, они с Людмилой остались в комнате вдвоем. Целовались до утра. Дело чуть не дошло до физической близости, но в последний момент она, испугавшись этого, оттолкнула его. Максим, одевшись, ушел в свою комнату. На другой день в институте он заметил, как Людмила смутилась, увидев его. В течение дня она избегала общения с ним, сторонилась, очевидно, чтобы не дать повода подружкам по группе для пересудов. В последующие дни Людмила вела себя так, будто между ними ничего не было. Уделяла все время учебе.

* * *

Улица заметно опустела. Ветра почти не было. Лужи кое-где начинали покрываться легкой корочкой льда. Мокрый темный асфальт и ледяные блюдца на тротуаре отражали свет от фонарей и витрин.

– Мне пора на электричку, а то потом на перекладных будет сложно добираться,  – устало сказала она.  – Проводишь меня? До Ярославского.

– Конечно! Давай только осторожнее, а то скользко стало,  – он крепче прижал ее руку.

Выйдя из метро, они забежали в здание вокзала. Купили в кассе билет. Оставалось еще минут десять до отправления электрички. Они отошли в сторону. В тусклом темно-синем свете вокзальных ламп он видел ее глаза. Она о чем-то сосредоточенно думала. Уставшие от долгой прогулки, они уже ни о чем больше не говорили.

– Мне пора! Когда будешь в Москве в следующий раз, позвони. Хорошо?

– Хорошо,  – ответил он и отпустил ее руку.

Она шагнула к парящему белым туманом выходу. Полупрозрачные, испещренные царапинами от чемоданов вокзальные двери то и дело раскрывались и закрывались то внутрь, то наружу, вылетая на улицу от толчков снующих туда-сюда пассажиров.

Людмила придержала на секунду распахнувшееся тяжелое стеклянное полотно за металлическую ручку, обернулась к нему, улыбнулась и, подняв руку в прощальном жесте, шагнула в дверной проем на холодный, темный, ночной перрон.

Он позвонил через две недели, позвонил днем, чтобы заранее договориться о встрече.

– Привет! Я в Москве! Как дела? Увидимся?

– Нет, Максим, ты меня извини. Завтра наконец-то сделка по квартире. Цепочка очень сложная. Четыре человека завязаны. Не могу сегодня. Документы готовить надо. И завтра день сложный! Давай я тебе позвоню, когда с делами закончу.

Он согласился, но и на другой день она не позвонила. Вечером он улетел обратно. Так они больше и не увиделись.

* * *

Было раннее утро. В оставшиеся после сборов в дорогу три часа она так и не смогла заснуть. Накопившаяся усталость закрывала глаза, но пустые гулкие комнаты не давали уснуть, вызывая в памяти картины прожитых в этих стенах лет.

Щемящее чувство от расставания с родным домом, где каждая половица, окна, двери, стены помнили ее руки, где ее малыши вырастали и начинали делать первые шаги, никак не покидало и не отпускало ее встревоженное сердце.

«Все ли она правильно делала в своей жизни в последние годы?  – спрашивала она себя, и не могла дать твердый убедительный на этот вопрос ответ.  – Зачем? Зачем они уехали отсюда?» – и соглашалась с собой, что так было надо!

Такси она заказала еще с вечера. Прощаясь с квартирой, Людмила медленно обошла все комнаты. Здесь был их дом. Семейный очаг. Она ходила от окна к окну и подолгу смотрела сквозь морозные узоры в ночное московское небо, зябко кутаясь в шаль, рассматривала в темноте заснеженный пейзаж лесопарка, подсвеченный ночными фонарями.

«Надо собираться,  – подумала она.  – Такси должно скоро приехать».

В конце улицы появились два желтых огонька. Они постепенно увеличивались в размере и приближались к дому, выхватывая пучками света из темноты растущие с края лесного массива деревья. Вскоре желтая «Волга», с черными шашечками на дверях, остановилась у их подъезда, и зазвонил телефон: «Такси заказывали?»

– Да-да!  – немного рассеянно ответила она.  – Сейчас спускаюсь!

Уже надев шубку, проверив билеты и документы, она устало присела на диванчик в прихожей, на дорожку. Багажа с собой  – одна сумка. «Все! Надо ехать! Господи, благослови!» Ключи от квартиры она с вечера передала новым хозяевам и, выходя, просто захлопнула дверь, оставив за ней все свое московское прошлое.

До Шереметьево доехали быстро. Шереметьевский зал в этот ранний час был необычно пуст. Ночные рейсы все прибыли, видимо, во время, и обычной суеты в зале прибытия не наблюдалось. На ее утренний рейс, на Анкару, регистрацию начали без задержки. Билет с конечным адресом  – Буэнос-Айрес – у пограничной службы удивления не вызвал. Уставшая от ночной смены девушка, с двумя звездочками на погонах, равнодушно шлепнула штамп на талон регистрации.

Уже в самолете, сидя у иллюминатора, она смотрела вниз, на уплывающую под крылом самолета Москву, и никак не могла сосредоточиться и дочитать молитву. Начинала «Отче наш…», а мысли были совсем о другом: «Наверное, Москву вижу в последний раз! Квартира продана, больше с Россией ничего не связывает. Столько планов на эти деньги! И учеба младших, и дом надо ремонтировать».

Тепло становилось на сердце и на душе при мысли о встрече с Максимом. «Какая же это сложная штука  – жизнь!»  – подумала она, жалея, что обстоятельства не позволили ей встретиться с ним еще раз до ее отъезда. Только когда облака плотной белой завесой закрыли видневшиеся внизу квадраты полей, извилины дорог, с кое-где еще горящими цепочками огней от столбов освещения, она прочитала «Отче наш…» три раза и немного успокоилась. Перелет предстоял нелегкий: Анкара, затем Барселона, Рио-де-Жанейро, Буэнос-Айрес.

Только вечером следующего дня, пройдя таможню аэропорта Хорхе Ньюбери, она увидела встречающего ее старшего сына.

Жизнь вошла в свой привычный круг. В круговороте домашних дел и забот она находила время иногда заглянуть в Интернет, но чаще всего поздними вечерами всецело отдавалась появившемуся недавно увлечению. Первая проба вышивки бисером небольшой иконы Спасителя, год назад, оказалась весьма удачной. Ежедневно, когда дом погружался в тишину, она находила время для этого занятия, и ничто не мешало и не отвлекало ее от завораживающего создания картины. Не одна попытка уходила на то, чтобы подобрать нужный цвет стеклянных шариков-бусинок и затем аккуратно закрепить их на полотне ниткой. И она, жаворонок по жизни, привыкшая рано ложиться и вставать, теперь, увлеченная работой, засиживалась до рассвета. Икона получилась. Она сфотографировала ее. Фотографию повесила на стену, пониже стоящих на треугольной полке в правом углу больших икон Иисуса Христа и Богородицы. В воскресенье отнесла белое полотно с вышитым ликом Христа в церковь. Батюшка после службы, принимая в дар ее работу, сказал:

– Это тебе Господь Бог помогает! Продолжай во славу Божию, если душа просит!

Через пару месяцев было вышито полотно с ликом Богородицы, затем Николая-угодника и в течение года еще три иконы. Все иконы она сфотографировала, потом развесила цветные снимки на стене, в рамках, оставляя их для себя, на память. Сами же вышитые работы с ликами святых, искрящиеся цветной мозаикой мелких бусинок, по-прежнему относила в храм. Накопившиеся фотографии она вскоре разместила на своей страничке в Интернете, чтобы показать знакомым и друзьям.

Сейчас, после возвращения из Москвы, у нее наконец появилась возможность приступить к давно задуманной работе. «Плащаница Господня! Да! Она может получиться, и это надо сделать!»  – сказала она себе.

В Южном полушарии заканчивалось лето. Необходимо было заниматься уборкой урожая, заготовками, консервацией овощей. Совсем мало времени оставалось на вышивание и еще меньше на переписку в Интернете.

* * *

В один из дней, на перепутье лета и осени, встречные ветры с Тихого океана и Атлантики принесли ужасный циклон. Тучи накапливались в небе над городом и окрестностями в течение дня, темнея с каждым часом, сбивались в кучу, затягивая небо в один спрессованный энергией двух океанов комок, но не проливались дождем. Влажный ветер встречными потоками, одновременно летящими и с запада, и с востока, удерживал темно-синие полотнища над землей, подпитывая и наполняя их дополнительной влагой. К концу дня неожиданно затих ветер, замерла на деревьях листва. Из какофонии обычных звуков исчезло привычное щебетанье воробьев, только что, минуту назад, веселой стайкой прыгавших по квадратам тротуарной плитки. В застывшем воздухе повисла звенящая тишина. Собаки, обычно в дождь забиравшиеся под навес, скуля, царапали лапами входные двери и ни за что не хотели оставаться на улице. Людмила запустила их в дом и вышла на крылечко. Резкий порыв ветра наклонил кусты туи, посаженной в ряд, как зеленый забор, до земли, принеся с собой обрывки зелени с огорода.

Стало необычно темно. Увидев в небе черно-серую громадину тучи, закрывшей полнеба, она добежала до машины, стоящей у ворот, завела ее и загнала под навес. В следующую секунду на бетонную плитку с громким стуком упали, разлетаясь на мелкие кусочки льда, первые градины. Открыв зонтик, она добежала до крыльца, где через стекла входных дверей ей махали руками младший сын и дочка: «Мама, скорей!»

Град размером с куриное яйцо в течение пяти минут крушил крыши домов, навесов, разбивал стекла машин, оставленных соседями на улице, втаптывал в грязь все живое, растущее на земле, что еще пять минут назад впитывало благодатную влагу своими корнями, копило солнечную энергию, зеленело.

Еще полчаса после града хлестал холодный ливень. Солнце выглянуло внезапно, ярко, вмиг, подобно вспышке, осветив избитые градом и залитые водой темные улицы. Ледяные шары, устлавшие траву вокруг деревьев, вперемешку со сломанными ветками и разорванными листьями, неожиданно засверкали холодным светом, отражая во все стороны блики солнечных зайчиков. Бетонные дорожки на всем участке, площадка у дома были покрыты сплошным слоем разбитого льда.

Вера собрала прозрачные холодные ледяные шары в большой таз: «Мама, сфотографируй!» Вечером, когда все успокоились, Людмила села за компьютер и поместила фотоснимок в Интернете  – ее дочка держит на руках перед собой наваленные горкой на металлическом подносе ледяные прозрачные градины размером с куриное яйцо.

* * *

Земной шар по-прежнему крутился вокруг своей оси, отсчитывая дни и месяцы для обоих полушарий, раз в году, подставляя солнышку для прогрева свои промерзшие северные бока, принося тепло и зеленую бурлящую весну замершей северной половине, меняя жаркое южное лето в Аргентине на желто-золотую красавицу осень. Но смена времен года, ветра и штормы океанов никоим образом не задели паутину глобальной Сети, опутавшей шарик с Северного полюса до Южного.

В начале апреля, открыв свою страничку в «Моем мире», Максим прочитал сообщение: «Максим! Поздравляю тебя и твою семью со светлым Христовым Воскресением! Счастья, здоровья, успехов и благополучия тебе и твоей семье!»

Через две недели он поздравил ее с днем рождения, получив в ответ: «Спасибо, Максим! Приятно получить поздравление от старого друга!»

В очередной раз открыв Интернет, он увидел фотографии ее мозаичных бисерных икон и написал: «Здравствуй, Люда! Поражен твоими работами! Вера  – дело святое! Каждый из нас к ней приходит сам. Спасибо, что показала такую красоту! Даже трудно представить, сколько нужно терпения, но, по себе знаю, когда чем-то увлечен, то времени не замечаешь и никакая усталость не берет!»

* * *

Воскресный день Людмила встретила с рассветом, устало глядя на только что законченную работу. Заглянувшее в окно солнце осветило нижний край бисерной мозаики на белоснежной ткани плащаницы. Преломившиеся в стеклянных горошинах солнечные лучи брызнули в разные стороны разноцветными бликами, разбросав на белом потолке и стенах переливы красок.

На воскресную службу она опоздала. Под главным сводом церкви лицом к алтарю молился настоятель храма. Услышав за спиной стук женских каблуков, священник обернулся.

– Отец Дмитрий! Здравствуйте!  – поздоровалась Людмила.

– Здравствуй, матушка!  – с улыбкой ответил он и, повернувшись лицом к алтарю, закончил молитву, осенив себя крестным знамением.

Людмила тоже перекрестилась и по привычке осмотрела иконостас.

Свечи, поставленные прихожанами перед алтарем, догорали, истратив себя в молитвенном горении до укороченных малых огарочков. Пламя на их верхушках с хаотичными наплывами и нагромождениями воска металось от залетавших внутрь порывов сквозняка, судорожно цепляясь за ниточные сердцевины свечей, еще удерживаемых остатками скатанного, спрессованного воска.

Сзади послышался звук шагов. Кто-то медленным шагом приближался к алтарю. Мужчина славянской внешности, среднего роста, в черной спортивной футболке, стриженый почти наголо, поднес свечу к одному из догорающих лепестков пламени и зажег свою.

Батюшка повернулся к Людмиле:

– Слушаю тебя, матушка.

– Отец Дмитрий, я хотела узнать, может, кто в Москву скоро полетит? Плащаницу вот хочу передать!  – она развернула полотно на руках.

– Хорошо!  – медленно, тихим голосом произнес ошеломленный священник, не отрывая взгляд от переливов бусин, тускло мерцающих в отсветах слабого освещения и в отблесках свечей.

– Да! Наверное, можно!  – и, словно спохватившись, спросил:  – Ты же недавно сама прилетела из Москвы!

– Да! Недавно вернулась!  – ответила Людмила, вздохнув.  – К сожалению, я там продала четырехкомнатную квартиру. Знакомых и родных в Москве нет! Теперь все мы здесь!

Справа послышался негромкий кашель. Людмила оглянулась. Мужчина, стоящий у свечного столика, повернулся и неторопливо пошел на выход.

– Хорошо! Оставляй это чудо творения рук человеческих! Владыка скоро собирается в Москву. Думаю, просьбу твою он выполнит,  – настоятель перекрестился на икону Иисуса Христа, затем повернулся к Людмиле и сказал:  – Господь Бог отблагодарит тебя за старания! Ступай, матушка, с Богом! Да хранит тебя Царица Небесная!

Людмила вышла из ворот церкви, подала милостыню сидевшему на асфальте старичку-инвалиду, прошла до стоянки и села в машину. Следом за ней, отделившись от стены церковного каменного забора, увитого плющом, бросив недокуренную сигарету мимо урны, мужчина в черной футболке быстрым шагом прошел к стоящему в стороне черному спортивному «мерседесу». Черная машина сопровождала ее до самого дома. Слежки она не заметила.

В этот вечер, свободный от творчества, она уделила внимание всем друзьям, отправив им с десяток сообщений. Одно из них прилетело на адрес Максима: «Здравствуй, Максим! Рада, что отозвался и оценил мои труды. Когда делаешь такие вещи  – Бог помогает! Делала ночами. Плащаницу вышила и сама не поняла как. Отправила ее в Москву со знакомым священником. Мои работы все в храмах. Дома только фото и первые мои небольшие иконы».

Черный «мерседес» в течение недели появлялся на улице, меняя места стоянки. Как коршун в небе высматривает добычу, так он кружил вокруг дома русских эмигрантов, сопровождая на отдаленном расстоянии передвижение детей, выезды Людмилы в город.

* * *

Россия.

Наступившее лето принесло Максиму массу текущих забот как на работе, так и дома. Вечернее время в рабочие дни и выходные были заняты работой в саду. Максим редко, может, раз в месяц, заглядывал в домашний компьютер. Пришедшие сообщения он мог пересчитать по пальцам. В июне дочка высылала фотографии из Греции, с острова Родос, где они отдыхали семьей. В июле приходили сообщения от сына из Испании, где он с женой и двумя сыновьями отдыхал на Майорке.