Текст книги "Государь Руси (СИ)"

Автор книги: Михаил Ланцов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

– О нет, милая, – возразил Ярослав. – Я не борюсь против богов. Я борюсь против церквей. А это очень большая разница. Римская Империя сделала большую ошибку, когда возвела один из культов в ранг единственного и обязательного. В результате церковь вместо дел духовных занялась борьбой за власть, конкурируя с государством. Я же хочу, чтобы церквей было много. Чтобы они между собой конфликтовали и занимались делом, а не лезли туда, где их присутствие только мешает.

– А как же спасение души?

– Спасение души – личное дело каждого. По вере его и спасение. Дело государства – устранить этого внутреннего врага, способного разрушить любую державу. И использовать церкви во благо, как во времена ранней Империи и было.

– Так ты не против христианства? – Удивилась Пелагея.

– Нет. Конечно, нет. Я ведь христианин. Но я против христианской церкви. И да, вероятно, тебе действительно придется принять христианство. Но без давления, само собой. Потому что то, что я задумал, будет этого требовать. Не ради тебя или меня. А для будущего наших детей.

– Ты столько говорил плохого о христианстве…

– О христианской церкви. И говорил, и сейчас скажу. Но человек предполагает, а бог располагает. Если я правильно понимаю задумку Вардана – то ее не реализовать вне иной конфессии.

– Ты серьезно?

– Милая, это просто еще один бог. Примешь крещение, и мы уедем отсюда. А там, на Днепре, ты как была, так и останешься верховной жрицей Макоши. Все остальное – мелочи.

– Боюсь, все не так просто.

– Все намного проще, чем ты думаешь.

– Иногда я думаю, что тебе плевать на богов и все высшие силы. Но я смотрю на твои дела и вижу в них их руку. Многое из того, что ты делал, без божьей помощи не осуществить. И такое пренебрежение. Почему? Не понимаю.

– Потому что в человека я верю больше.

– И приносишь в жертву людей.

– Их все равно бы убили. Содержать такое количество пленных мы не могли. А так – и убили, и для людей красивое зрелище учинили.

– Красивое?! Зрелище?! Резать людей – это красиво?!

– Хлеба и зрелищ, – пожав плечами, произнес Ярослав. – В былые века люди с радостью приходили посмотреть на то, как гладиаторы резали друг друга на арене. А теперь спешат на площадь, чтобы поглазеть на казни. Люди любят кровь. Она их будоражит. Поэтому, прекрасно понимая, что от пленных нужно быстро избавляться, мне ничего не оставалось, кроме как устроить всю эту феерию с жертвоприношением. Заодно и боевой дух ребят поднял. Ведь после ТАКОЙ жертвы бог точно нас услышит и проявит свою благосклонность.

– Он и услышал.

– Возможно. А может быть он позволил ребятам поверить в себя и победить своими руками с молчаливого согласия бога войны.

– И как ты будешь теперь со всем этим жить?

– Как и раньше, – пожал плечами Ярослав. – Если бы я оставил пленных в живых, то подошедшая армия халифа могла нас уничтожить. Имея такую толпу лояльных врагу людей за спиной – опасно вступать в бой. Их все одно нужно было убивать. Что так, что этак. Или умереть вместо них. Выбора по сути не было.

– Но жертвоприношение…

– Это лучшая форма смерти, что я сумел придумать. Их просто забили и все. Без пыток и издевательств. Если же я довел бы до своих командиров обстановку, то так быстро все не закончилось.

– Это все какое-то безумие… с кем я связалась? – Покачала головой Пелагея.

– Со своим мужем, который тебя любит.

– Любит? И поэтому спит со всякими девками?

– Это было необходимо.

– Ты так и не объяснил почему.

– Александрия – это важнейший торговый узел. Передача его под контроль моих родственников – большой задел на будущее. Благодаря этому шагу мои корабли смогут идти из Днепра не в Константинополь, а сразу в Александрию. Плюс – ремесленники. Вон я их сколько привез.

– К Александрии у меня вопросов нет. А Иудея?

– Сколько иудеев в каждом городе? По всему Средиземному морю везде и всюду есть их небольшие группы, что поддерживают связь между собой. Дружба с ними – это полезные сведения. Это много интересной торговли. И, что немаловажно – это ремесленники. Много ремесленников, в том числе высокого мастерства.

– Слишком иллюзорная выгода. Тебе не кажется?

– Ты просто не знакома с этим народом, – улыбнулся Ярослав.

– А девица?

– А девица гарантирует, что у наших детей там будут родственники. И это очень важно в их культуре. Кровное родство – весьма опасное дело. Но и полезное. Даже когда Вардан или его наследники лишат Иудею автономии, это все равно будет играть на руку нашим детям.

– И все?

– И все.

– Дорогой… ты безумец… Зачем тебе все это? Сидели бы тихо на Днепре и занимались бы хозяйством. Мне кажется ты занимаешься каким-то вздором для того, чтобы потешить свое самолюбие. Победы… слава… ты в этом купаешься и наслаждаешься. Но это ли нужно нашим людям?

– Нет, дорогая. Это не так работает. Чтобы в твоем доме был покой, уют и мир, у тебя должны быть очень длинные руки и до зубов вооруженные воины. Не сидящие при том без дела. Мы живем не одни на этой планете. И наши интересы есть много где, за пределами наших земель. И никто кроме нас их отстаивать не будет. Сидеть на попе ровно и заниматься хозяйством да внутренними делами, игнорируя все угрозы вокруг – это дорога в ад. Такое себе может позволить только деревушка на краю мира. Для остальных это смерти подобно.

Глава 10

867 год, 1 апреля, Константинополь

Утро первого апреля выдалось на удивление серьезным и даже несколько прохладным. Вселенский собор, который длился более полугода, наконец, решили объявить закрытым.

Ярослав стоял на ступеньках Святой Софии и слушал, прикрыв глаза. А глашатай, надрываясь, зачитывал один тезис за другим перед толпой. Огромной толпой. Причем, чтобы голос его звучал громче, наш герой подсуетился и выделил ему корабельный рупор. На подставке.

В этой толпе стояли не только жители Константинополя, но и многие гости столицы. Очень многие, съехавшиеся со всей Европы, Ближнего Востока и части северной Африки. И христиане, и мусульмане, и иудеи, и язычники всех сортов. Последние, конечно, были скорее проездом, но узнав о столь важном событии, не преминули возможностью посмотреть и послушать. Мало ли что-то важное для себя получиться узнать.

Первым и самым главным итогом Вселенского собора стал акт «о равенстве». Согласно которому, признавалось равенство промеж учений. Христианских, безусловно. Из-за чего более не преследовались ариане, копты и прочие. Имперским вариантом христианства признавался никейский обряд, что не исключало и не запрещало другие поместные обряды. При этом латинская епархия подтверждала свою верность никейскому, то есть, Имперскому обряду и отрекалась от «филиокве»[16]16
  «Филиокве» от лат. «Filioque», что означает «и от Сына». Добавление к латинскому обряду, пришедшее в качестве компромисса с арианством, имевшем очень сильные позиции среди вестготов и франков.


[Закрыть] и прочих региональных особенностей.

Ярослав на этом настаивал самым бескомпромиссным образом. Ибо считал, что если не будет официального запрета на религиозное инакомыслие, то вариантов христианства будет вагон и маленькая тележка. Что не позволит ни одному из них выступать достаточно сильным игроком, способным бороться со светской властью на равных за влияние. И каждый из таких культов напротив станет искать расположение светских владык.

Другим важным защитным механизмом, в рамках принципа равенства стало введение «духовных регламентов». Так, например, отлучить от церкви или придать анафеме лицо духовное в сане от епископа и выше мог только Вселенский собор, и никто иной. А любое другое духовное лицо – Поместный собор. Что резко затрудняло применение формально репрессивных механизмов в церковном аппарате. При этом Вселенским мог считаться только тот собор, на котором присутствовали как минимум все пять глав Пентархии.

Вторым, не менее важным итогом Собора стал факт того, что «концепт божественных ликов», что высказывался Ярославом, не получил никакого осуждения. Вообще. Никак. Из-за чего его учение не выглядело ересью, во всяком случае – официально. Что открывало своего рода «окно Овертона»[17]17
  Окно Овертона – в данном случае термин употребляется в русской трактовке, как указание на технологию сознательной манипуляцией общественным мнением. Что не имеет общего с оригинальным смыслом.


[Закрыть] для интеграции христианства с язычеством на качественно новом уровне.

Но чудеса на этом не закончились.

Чего стоило только «покаяния Папы», в котором Папа Римский Николай I признал подложность «Исидоровых декреталей»[18]18
  Исидоровы декреталии – литературный памятных созданный в самом начале IX века или в самом конце VIII века и ложно приписываемый Исидору Севильскому. В них содержится около ста папских посланий, многие из которых подложны. Создан был при дворе Карла Великого. Стали хорошо известны тем, что провозглашали Папу Римского единственным главой христианской церкви.


[Закрыть]. Виновником подлога был объявлен Карл Великий, который за введение иерархов в заблуждение посмертно отлучался от церкви. А коронация его признавалась воровской, то есть, незаконной. Как следствие, все его наследники теряли всякие права на «корону запада».

Другим следствием этого «покаяния» стало то, что Папа Лев III, принявший подложные декреталии «столь неумело сделанные, что невозможно усомниться в сговоре», также отлучался посмертно от церкви. Под удар попадал и Папа Захарий, поддержавший незаконный захват власти Карлом Мартелом и его сыном. Что разом заварило в Европе удивительную кашу, потому что не только лишило каролингов притязаний на корону запада, но и объявило их власть незаконной. То есть, всякие вассальные клятвы, данные им, церковь отныне считала не действительными. Учитывая тот факт, что обстановка в тех краях была горячей, это был просто чудовищный удар по наследникам Карла, практически не оставлявший им шансов на успех.

Да, для Николая I это был очень непростой шаг. Он ведь стремился укрепить Папский престол. Но Ярослав ему «намекнул», что если он не уймет свою гордыню и не сделает то, что ему говорят, то наш герой заглянет в гости. И даже гунны в своих могилах удивятся его «чудесам» в древнем городе. Но главное все полученные Папским престолом города в Италии отойдут светским правителям.

Учитывая, что эти требования Ярослава нашли живой отклик в душе всех остальных участников Пентархии, то Папа был вынужден согласиться. Повторить судьбу халифа и приезжать в Константинополь пленником он не хотел. Тем более, в том, что Ярослав умеет брать большие города, ни у кого сомнений не было. И полностью опустошенная Александрия, которую ныне спешно заново заселяли греки, тому прекрасный пример. А ведь она до нападения была более населенным городом чем Рим…

Следом за покаянием Николая пришлось «посыпать голову пеплом» уже Фотию. Но уже совсем по другому вопросу. И тут Ярослав был еще более последователен и принципиален, нежели в вопросах латинской епархии.

Патриарх Константинополя был вынужден публично заявить о порочности так называемой «Симфонии». Суть этой «штуки» была проста и, на первый взгляд, разумна. Но только на первый взгляд. «Симфония», грубо говоря, обозначала согласие церкви с властью, какой бы она ни была. Захватил заговорщик власть? Значит так и надо. Незаконно? Значит Всевышний ему помог. А потому и правильно все, законно. Что делало христианскую церковь на удивление ненадежным союзником власти. Особенно греческий вариант никейского обряда, которое впоследствии трансформируется в православие. Ну… сделал это в оригинальной истории.

В латинском христианстве эта самая «Симфония» была намного слабее представлена. Для среды германских варваров такие поступки церкви воспринимались очень остро. Но не суть. Главное Вселенский собор осудил «Симфонию» и утвердил новый принцип христианской церкви – «Легальность». Отныне церковь должна была выступать гарантом легальности правления. Чтобы предотвращать воровские захваты власти.

В том же «покаянии Фотия» и были озвучены эти самые принципы легального наследования. По сути, это был вариант поздней английской системы полусалической примогенитуры скрещенной с римской традицией завещания. То есть, наследные земли не дробились между наследниками, а получал их либо старший наследник, либо тот, кто был указан в завещании. Но только один человек. Остальные могли рассчитывать на наследование только движимого имущества. Плюс гарантировалось приданное для выходящих замуж девиц и юношеское держание молодых мужчин за счет старшего родственника.

Старшим наследником считался не только сын. Им теперь могла быть и дочь. По введенной церковью системе сначала старшинство передавалось от одного сына к другому, а потом, по завершению сыновей, к дочерям. И только после пресечения этого «гнезда», передавалось детям первого старшего наследника, пусть даже и давно усопшего. И далее все шло по тому же принципу. Исключение составляло завещание, которое могло принудительно придать старшинство любому члену рода. Причем приоритет был именно у завещания, а не у естественного права.

И это «покаяние» оказалось куда более важным, нежели «плачь» Николая I. Хотя бы потому, что устанавливало единую систему наследования для всех христианских государств. Во всех делах от монархов до обычных крестьян. И церковь теперь выступала гарантом выполнения этих условий, а не приживалой, что прилипала к любому сильному. Особенно остро это было нужно Византии, где наследование власти было тем еще шоу. Из-за чего в Империи чуть ли не каждое десятилетие происходили разнообразные шоу. Вплоть до убийства законного Василевса его противниками в храме. С последующим освящением власти этих самых убийц.

Ну и в качестве вишенке на торте Вселенский собор распространил единый взгляд на брачный союз, утвердив так называемый «римский брак». Опираясь на институции Юстиниана, он трактовался теперь как некий светский союз, нежели религиозный[19]19
  «Законный брак заключают между собой римские граждане, которые сходятся, следуя предписаниям законов» институции Юстиниана.


[Закрыть]. Из-за чего законным он признавался, будучи заключенным по любому обычаю. При этом религиозные верования вступающих в брак отныне не имели никакого значения. Это было необходимо для того, чтобы устранить юридическую дыру во взаимоотношениях с народами иных верований. Формально. На деле же это открывало возможность для межконфессиональных браков в самом широком диапазоне. Прежде всего внутри разнообразных христианских деноминаций, каковых в IX веке было великое множество. Как признанных, так и не очень. Но и для остальных это было очень удобно.

Более того, этот акт о «римском браке» кодифицировал правовой статус жен и наложниц. Жена должна была быть только одна. Наложниц, названных по римскому обычаю конкубинами – без ограничения. Дети жен были полноправными, от конкубин – с усеченными правами в плане наследования. В остальном – никакого осуждения. Более того, статус конкубины давал женщине определенные имущественные права. Кроме того, этот Вселенский собор дал разъяснение, что многоженство – это когда более одной жены одномоментно, а не последовательно. И утвердил правила развода, упразднив ограничения на количество браков…

Читали долго.

Медленно. Вдумчиво. С расстановкой и толком.

А потом все листы с актами прибили на ворота Святой Софии и всех иных церквей Константинополя. Даже закрытых или опустевших. Так, чтобы каждый мог прочесть это послание. Прочесть и обдумать.

Ярослав же слушал эту громкую речь и думал. За какие-то восемь лет, проведенные им в этом времени мир удивительно изменился. И толи еще будет.

Западная Европа за этот непродолжительный период времени совершенно пришла в упадок, погрузившись в ужас новых темных веков. Папа Римский фактически оказался вновь подчинен Византии, позиции которой резко усилились.

Халифат же рассыпался на глазах.

Крит, Кипр, Сицилия, Сирия, Иудея, Междуречье и Египет вернулись в лоно Византии. Где-то в прямое правление, как в Египте, а где-то и через вассальную зависимость.

В Персии было провозглашено создание независимой державы местной сектой зороастрийцев с центром в Табаристане. Всплыли потомки Хоршида Дабуида, который под давлением халифа отравился в 761 году. И надо сказать, это восстание очень быстро распространялось по всему региону Мидии и Парфии, стремясь выплеснуться и дальше.

Хорезмшах господствовал на дальних восточных рубежах халифата. Но не потому, что он был таким сильным, а из-за того, что временно не имел там никаких конкурентов. Он успешно подчинил своей власти Согдиану и Бактрию, но дальше не продвинулся из-за недостатка сил. Из-за чего он был вынужден отстать от хазар.

Половцы же и огузы, получившие сильный урон в сражении при Саркелом и последующего степного пожара, сидели тихо на левом берегу Волги, стараясь не отсвечивать. Также вели себя и булгары, «внезапно» вспомнившие, что они вассалы кагана. И, как следствие, вассалы Ярослава.

В Аравии был провозглашен эмират, независимый от халифа. Исламский эмират. Но ситуацию это не меняло – они не признавали верховенства халифа.

Северная Африка западнее Египта и исламская Испания рассыпались на дюжину эмиратов. Тут же сцепившихся между собой как свора голодных собак.

В Болгарии же начинался натуральный цирк.

После гибели их князя в последнем военном походе, формальным главой оказался его малолетний сын. А при нем регентом – его мать, племянница Вардана и единокровная сестра Ярослава.

Само собой, Василевс воспользовался моментом и, прислав своих советников, начал делать все для возвращения Болгарии в состав Византии. Местная знать этого не одобрила. Однако угроза военного вторжения Ярослава, нависала над ними как дамоклов меч. Из-за чего в Болгарии ситуация оказалась тяжелой, но не критичной. Хотя любой неверный шаг и даже такое пугало как Ярослав их не остановит. Там и своих бед хватало. Вроде конфликта местного славянского населения с тюркской аристократией[20]20
  В VII веке в земли современной Болгарии пришли тюрки-булгары, которые их завоевали и составили местную аристократию и часть воинского сословия.


[Закрыть]. А теперь еще де факто византийская администрация на шею села, со всеми вытекающими. Тюрки – аристократы, опираясь на общее недовольство местных славян постоянно «мутили воду», нагнетая обстановку и создавая непрерывные угрозы стихийных восстаний и мятежей.

В общем – было весело.

Ярослав же, окинув внутренним взором ситуацию мысленно удовлетворился. Его устраивал тот политический расклад, что получался. Оставалось еще сделать одно важное дело по нейтрализации Скандинавии и можно было садиться на попу ровно, занимаясь внутренними делами молодой Руси. Во всяком случае, Ярослав думал именно так. Планируя, завершив формирование благоприятной внешнеполитической обстановки, заняться делами внутренними. В который раз. Но тут вроде бы получалось, что особых проблем более не было. Остался последний штрих и «картина маслом» готова. Или нет? Время покажет. А пока он слушал речь об итогах Вселенского собора, прикрыв глаза, и думал о перспективах… о будущем, которое казалось ему куда более интересным, чем получилось в оригинальной истории…

И ему было, о чем подумать.

Потому что в финале выступления глашатай объявлял об утверждении Romanum Universale Statum в качестве «Северной Римской Империи». А его самого провозглашал его доминусом, то есть, государем, что равен в достоинстве Василевсу. В довесок к новому статусу шел и материальный бонус – Крым, который передавался под руку Ярослава. А также права на все земли севернее Дуная и Кавказского хребта, по которым должен был пройти «водораздел» новых Империй.

Этим вполне ожидаемым шагом Вардан и Фотий выключали Ярослава из политической борьбы Восточной Римской Империи. Во всяком случае, они так думали. И делали нашего героя неинтересным кандидатом для заговорщиков. Через что укрепляли положение самого Вардана, у которого более не оставалось достойных конкурентов.

И как всем этим распорядиться – вопрос.

Часть 2. Обед Скорпиона

Сомнения вызывают хаос и собственную смерть. Моя королева сказала мне это.

к/ф «Джентльмены»

Глава 1

867 год, 2 мая, Новый Рим

Особенно рассиживаться в Константинополе Ярослав не стал. Три дня гуляний и дорога домой, точнее погрузка и только потом дорога домой. А чтобы дорога была нормальной, еще в марте были посланы гонцы к печенегам, чтобы подошли к порогам. Ведь орда – это огромное количество скота, которое можно применять как тягловый и вьючный. Из-за чего прохождение порогов становится довольно быстрым и беспроблемным делом.

И вот – Новый Рим.

Прошел почти год с того момента, как наш герой видел его последний раз. Осень, зима и весна. Ведь май – считай конец весны. И за это время много воды утекло. Очень много. И многое изменилось в его жизни. Из-за чего вид «родных пенатов» в немалой степени обрадовал и успокоил Ярослава. Он почему-то тревожился, подплывая. Казалось, что застанет дымящиеся руины. Будто бы в его отсутствие кто-то посмеет порушить его детище. Но, к счастью, обошлось.

Система оповещения сработала безупречно. Поэтому еще до того, как башни Нового Рима появились на горизонте там уже знали о возвращении своего правителя. И потому все от мала до велика высыпали на берег его встречать. Ведь до них уже дошла весть не только о великой победе в степи, но и о славном иудейском походе, и о переходе Тавриды под руку Ярослава.

Город уже полностью обнесли вторым кольцом укреплений из рва и вала. И все жилые и хозяйственные постройки теперь находились там – за этой «земляной» стеной. Рядом же виделся большой порт с множеством деревянных пристаней и канал. Ну, как канал? Русло реки расчищалось, углублялось и укреплялось деревянными сваями, что вбивались в ее берега для защиты от обвалов.

И этот канал уже уходил на север до самого леса и дальше. И даже просматривались первый шлюз, мешающий воде свободно вытекать. Не герметичный, само собой. Просто замедляющий течение воды для ее накопления в опорных прудах выше по течению. Ведь Ярославом был задуман настоящий канал между притоками Днепра и Двины. И там должно было остро не хватать расхода воды. Да и в верховьях этих рек тоже имелись проблемы с водой.

Канал был достаточно широкий для того, чтобы большому драккару или джонке идти на веслах. Также его берег оснащался двумя дорогами с твердым покрытием[21]21
  В данном случае имеется в виду вариант макадама. Щебенка, песок и грунт, укатанные сверху катком (бочкой с песком, буксируемой лошадью).


[Закрыть], расположенными вдоль каждого берега, и «пеньками» – кнехтами, за которые можно было цеплять канаты при буксировании. В том числе и механическом – с помощью ручных лебедок.

Сам же берег, кроме свай, укрепляющих его, был облицован балкой, идущей вдоль него в качестве упора для кораблей. Чтобы те не терлись о сваи. И выдвигалась она на специальных держателях, находясь вне воды. Само собой, как и все деревянные элементы эта балка была пропитана древесным креозотом, резко увеличивающим ее стойкость к влаге и гниению.

Но это все – только устье канала. Как далеко его удалось проложить Ярослав не знал. Он просто наслаждался его видом. Аккуратным таким. Правильным. Радующим глаз. А также волоком, идущим рядом, и Имперской дороги, которая на видимом участке была уже мощена специальными керамическими кирпичами правильной восьмиугольной формы, обожженными до состояния клинкера. То есть, пусть и керамика, но очень прочная и стойкая к механическим повреждениям и ненастью…

Подошли.

Причалили.

Начали выходить на берег.

И под радостные приветственные крики жителей направились во внутреннюю крепость – в тот самый каструм, который совсем недавно лихорадочно строил Ярослав. Казалось бы, что совсем недавно…

Но возвращение не получилось таким радостным и безмятежным, как хотелось бы нашему герою. Нет. Оказалось, что на представителей триумвирата накопилось огромное количество жалоб. И Ярославу, как верховному судье, их требовалось выслушать. Хуже того – принять решение.

Он мог бы отмахнуть. На любую власть всегда найдутся недовольные. Но обращений было очень много. Поэтому, понимая, что игнорировать этот вопрос нельзя, он тяжело вздохнул и занялся судилищем.

Начал он со своего старого друга и соратника – Мала, также известного как Матвея. Это было тяжелее всего, так как их скрепляла не только многолетнее сотрудничество и много испытаний, но и какое никакое, а родство. Ведь его внучка была в самом начале приключений Ярослава его наложницей и даже родила от него ребенка. Никто этого не афишировал, потому что она потом вышла замуж, и этот ребенок был признан ее мужем. Но Мал, Ярослав и сама Любава все знали. И Ярослав немало помогал этому «плоду любви». Негласно, разумеется.

Так вот. Накуролесил Матвей знатно.

Совершенно возгордился и потерял берега. Он и раньше плавно «улетал», задирая нос без меры. Теперь же, оказавшись предоставленный сам себе, творил черти что. Именно на него поступил основной объем жалоб. В основном – вымогательство взяток и пьяные выходки. Жители даже несколько раз хотели его прибить, но Добрыня со своими людьми спасали.

– Ты зачем это все делал? – Устало спросил Ярослав.

– Не знаю, – понурив голову, произнес бывший кузнец, а ныне сенатор и прокуратор.

Слушанье длилось долго. Очень долго. И все обращения Ярослав велел записывать. Чтобы для истории сохранить. Кратенько и только по сути, но записывать.

Все было настолько мрачно, что пришлось принимать решение.

Брать Матвея под стражу и как-то карать физически Ярослав не стал. Это было бы правильно с точки зрения местных жителей, но неразумно с его позиции. Поэтому наш герой снял Мала с должности прокуратора и сенатора, сохранив за ним статус только главы дома Кудеяров. И повелел возместить весь ущерб и взятки. Разом он это сделать не мог, но у него оставался в руках весь его род – дом Кудеяров, который обладал достаточно приличным имуществом в Новом Риме. В том владел числе приличной долей кузнечного ремесла. И в течение двух-трех лет Матвей вполне был в состоянии, за счет интересов своего дома, возместить причиненный ущерб.

А чтобы не ругаться с домом Кудеяров, наш герой поставил прокуратором его сына – Клавдия Матвеевича. Тем более, что тот хорошо справлялся на позиции помощника. И, в нагрузку, утвердил восемь магистратов в подчинении Клавдию. Чтобы каждый занимался своим направлением и не разрывал парня противоречивыми задачами. Были утверждены – магистр торговли, рыбного хозяйства, металлургии, сельского хозяйства и так далее.

Кое-как разрулил этот вопрос. Но осадок остался. У него самого. Очень уж Ярославу не хотелось заниматься такими делами. Поэтому до самого конца он лелеял надежду о том, что Мал все же возьмется за ум. Особенно когда уходил в поход. Но тот не взялся… от чего нашему герою было тошно. Сам же Матвей, после озвучивания вердикта вообще ушел с глаз долой и запил, провалившись в уютный и хорошо знакомый ему запой.

На Добрыню жалоб было меньше всего. Считай, что их и не имелось практически. Но выступить хотел он сам с жалобой. Так что пришлось и тут устроить слушанья. Вот там-то он и заявил, что едва не падает от усталости. И что если Ярослав ничего не предпримет, то он покинет его службу. На клятву не поглядит – а все одно уйдет, и пусть высшие силы его за это покарают. Но он больше это тянуть не может.

Пришлось успокаивать парня и утверждать ему в поддержку еще двух пропреторов. Теперь сам Добрыня отвечал за полевые войска и боевые действия – самое не напряженное направление. Рисковое, но без изнуряющей рутины. Второй пропретор занимался подготовкой новобранцев и организацией тренировок для остального личного состава, включая ополчение. А третьему вручались дела по крепостным сооружениям и гарнизонам. Более того – каждый пропретор мог взять себе по два помощника.

К Виктору, выступавшего в роли претора, жалоб хватало. Но не так чтобы и очень много. До Мала ему было очень далеко. Да и не пил он и взяток не вымогал. Брал. Куда уж без этого. Но только когда заносили. Кроме того, он, выслушав все сказанное, еще до решения Ярослава попросился на покой. Дескать, сил его не хватает этими делами заниматься. Рук не хватает и времени.

Однако его Ярослав не отпустил. Да, с одной стороны осудил, повелев возместить Виктору все убытки за свой счет. Благо, что их насчитали немного. А с другой стороны, сохранил за ним титул претора, поставив полномочным заместителем его старого недруга – верховного жреца Весела из западных кривичей. Не так, чтобы они друг друга ненавидели. Нет. Но переваривали с трудом. И теперь им надлежало работать вместе, присматривая друг за другом. И не парой, а набрав себе еще с десяток помощников. Или, если потребуется, больше.

Не все остались довольными таким судом. Совсем не все. Кое-кто жаждал крови. Кто-то планировал занять теплое место, осознав его ценность. А кого-то раздражало, что Ярослав заставил возмещать ущерб. За счет средств рода. Воровал один, а отвечать всей семьей? В общем – вопросов хватало. Что, впрочем, не отменило того факта, что широкие массы такие решения вполне поддержали.

На этом судилище и завершилось. Первое, кстати, серьезное судилище. Потому что ранее Ярослав практически во всем этом не участвовал. Так, мимолетно и минимально, решая бытовые проблемы скорее в основной массе. А тут – уважаемых членов общества пришлось судить.

Неприятно.

Но он чувствовал – это не последний раз, потому что перед ним стояла большая задача – формирование государства. С нуля. А он это себе представлял очень смутно. Сумеречно. И шел буквально на ощупь, опираясь на готовые решения разных эпох. А учитывая тот факт, что он специализировался на военном деле и, в лучшем случае, ремесле, то государственное управление было для него совершенно неинтересно. Теперь же, оказавшись в шкуре правителя, он оказался ко всем этим вызовам совсем не готов.

Осознавал это Ярослав предельно отчетливо. Но поделать ничего не мог. Не его область интересов. И похвастаться в этом деле он мог лишь крупицами знаний. Так что приходилось, вооружившись здравым смыслом и теми обрывочными сведениями, что были в его голове, думать, выдумывать и вытворять…

Этот день закончился поздно вечером. Даже несмотря на то, что подошли к Новому Риму они до обеда, все равно – таскали его по разным вопросам нещадно. Буквально разрывая.

Поэтому домой к детям он добрался уже с закатом. Они еще не легли спать. Ждали отца. Вместе с матерью, что откровенно истосковалась по ним. Спесь и гордыня – это всего лишь спесь и гордыня. Ей хотелось ни в чем не уступать мужу. Ей хотелось вместе с ним вершить великие дела. Но вернувшись домой и увидев детей Пелагея поняла, что занималась какой-то фигней. Тем более, что этот поход многому ее научил. Она прекрасно осознала, что была в нем не более чем помехой и обузой для мужа. И что не будь ее, он был развернулся шире и ярче. Но, что сделано, то сделано. И теперь, вернувшись домой Пелагея не могла отойти от детей. А те от нее. Поэтому, когда Ярослав вошел в комнату, то увидел практически идиллическую картину.

– Папка! – Радостно вскрикнули два малыша и бросились обнимать и его. Тоже соскучились. И то, насколько искренне они проявляли свои эмоции зацепило даже достаточно «толстокожего» Ярослава. Он сидел в этой семейной идиллии, рядом с беременной супругой, смотрящей на него усталым, добрым взглядом… в окружении собственных детей и думал. Но не о том, где какую мельницу поставить и домик срубить. Нет. Он впервые всерьез задумался над воспитанием детей. Не обучением, а именно воспитанием. Ведь старшему уже было шесть лет. Скоро по обычаям тех лет он переходит под мужскую опеку. И что Ярославу с ним делать? Таскать с собой всюду? И рассказывать, объяснять, показывать… помогать начать мыслить пусть и не так, как он сам, но схожим образом? Но выдержит ли еще считай ребенок все тяготы походов? Пусть даже и совершенно недалеких…