Текст книги "Иван Васильевич. Профессия – царь!"
Автор книги: Михаил Ланцов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]
– Воротынский. Опять Воротынский, – понеслись шепотки по Грановитой палате.
Тот встал, проигнорировав это шипение, развернул скрученные листы бумаги и начал вещать.
Иван Васильевич вновь постарался избежать представления плана от своего имени. Опыт «военной реформы» убедил Государя, что нужно для реализации больших задумок использовать заместителей. Это и громоотвод в случае чего, и пространство для маневра.
Зачем это было нужно Воротынскому? С одной стороны, в нем взыграло честолюбие. Стать автором взятия Казани – почет и уважение. С другой стороны, деньги. Иван Васильевич выделил Михаилу Ивановичу небольшие доли в Северодвинском и Морском товариществах. Считай зарплату прописал сверх того, что из казны ему было положено. Еще и так наличности отсыпал от щедрот своих. Но, разумеется, без огласки. А потом титулом маркиза отполировал сверху. Ну а что? Герцог у Иван Васильевича уже имелся. Почему бы не слепить маркиза? Ему без разницы, а человеку приятно. Ни у кого ведь на Москве такого титула нет. Эксклюзив!
Ничего сильно хитрого Михаил Воротынский, транслируя идеи Государя, не предложил. Обычные очевидности. Но их требовалось озвучить.
Создание флотилии крупных стругов для действия по речным коммуникациям. Что в том такого? Правда, маркиз Воротынский настаивал на «разделении труда», то есть, делать отдельно большие ударные струги с сильным пушечным вооружением и отдельно десантно-транспортные. В общем – банальности с точки зрения Ивана Васильевича, однако, Боярская Дума крови попила. Видимо недавний опыт «военной реформы» сказался. Они-то, верно, думали тогда, что можно будет набрать попкорну да поржать над тем, как молодой Государь дров наломает. А оно вона как вышло. Так что теперь, видимо, рефлексировали и дули на воду, опасаясь вновь обжечься.
Что еще? Организация укрепленных магазинов с продовольствием по пути следования. Армейских складов, то есть. Где-то подходящие крепости уже имелись, а где-то требовалось поставить остроги с нуля. Наведение мостов и организация маршевых просек по всему маршруту от Москвы до Нижнего Новгорода, а ежели получится, то и дальше. И прочее, прочее, прочее.
Кое-как за два дня дискуссий все утрясли, назначили ответственных, сроки, графики выполнения и так далее. Иван Васильевич именно что настаивал на том, что бояре не вообще этим займутся, а станут реализовывать в рамках графика и отвечать лично за результат. Что безумно не понравилось его «многомудрым советникам». Не привыкли они так. А возразить на то никак внятно не смогли. Ну разве может быть чем-то весомым фраза «не по старине»? Нет конечно. Хотя, Ваня, так в лоб ее не отметал. Он встречно предлагал поделится вариантом, при котором будет лучше. На нервах да сходу выдумать красивых отмазок они не смогли. Так что этот подход и утвердили. Нехотя, разумеется. А чтобы все на тормозах не спустили, Государь назначил комиссаров. Взял значит недругов старинных тех, кого делом «озаботил», и поставил их приглядывать за тем, чтобы все в срок было исполнено да надлежащим образом.
– Ты как? Сдюжишь? – Поинтересовался Иван Васильевич у маркиза, когда, наконец, все закончилось и они остались с глазу на глаз.
– Сдюжу, – устало усмехнулся он.
– А то ведь сожрут они тебя заживо. Вот не думал не гадал, что такие злобные. Видел какие взгляды на тебя кидают? Мнится мне, что и отравить могут надумать.
– Завидуют, – произнес, пожав плечами, Воротынский. – Но ты правду говоришь. Эти псы и отравить могут. А куда деваться? Дело-то нужное. Авось пронесет.
Иван внимательно посмотрел Михаилу в глаза. Такая небрежность к своей жизни была странной. Впрочем, это его дело. На текущий момент свою главную роль он уже выполнил. А дальше? А дальше Государя устроят оба варианта. Выживет? Войска за собой поведет. Отравят? Возродится героем народным.
Зачем вообще Ивану потребовался этот поход на Казань? Ну стал Сафа Герай ханом. Ну и молодец. Пусть возьмет с полки пирожок с гвоздями и жует. Что, неужели не было других забот? Или страсть честолюбивая к славе нем взыграла?
К сожалению, нет.
Проблема это была старая, комплексная и очень болезненная.
С одной стороны, с каждым годом все сильнее и сильнее проступал военно-политический союз Степи. Да, сами эти гордые джигиты друг другу охотно перегрызли бы глотку. Но у них появился «смотрящий» в лице Османской Империи. Крым уже был вассалом Великой Порты. Астрахань слаба и податлива практически любой силе в регионе. А Казань с каждым годом все сильнее и сильнее становилась «филиалом Крыма», пусть нехотя и неспешно, но ложась под османов. А это грозило перманентной войной на два фронта. А то и на все три, ведь Литва не будет стоять в стороне, наблюдая за этим «праздником жизни».
С другой стороны, имелся очень важный экономический аспект. Не нужно забывать о том, что фундамент экономики Казанского ханства стоял на двух китах: набеги и транзитная торговля. Нет, конечно, в тех краях имелись и другие отрасли народного хозяйства, в том числе довольно искусные. Но они все меркли на фоне этих титанов.
Торговля шла немудреная. Товары из Ногайских степей и Каспийского региона подвозились, а из Руси вывозились. Удобно. Просто. Вкусно. И очень сытно. А главное – не нужно никаких особых усилий прилагать к тому, чтобы с комфортом «сидеть на трубе». Не так чтобы эти прибыли и манили Москву. Всем было предельно ясно, что как-только уйдет Казань, придет кто-то другой и станет держать в тишине и покое торговый путь. Этот участок во всяком случае. Что стоило денег, сил, времени и людей. То есть, в принципе, скрепя сердце, Москва готова была мириться с этими транзитными потерями, если бы не набеги…. О набеги! Египетская саранча в новой ипостаси! Что они из себя представляли? Обычные разбойничьи налеты, разграбляющие и выжигающие сельскую местность, угоняющие на продажу в рабство молодежь да ремесленников и вырезающие всех остальных. Не Крым, конечно, но все равно – очень чувствительно. Что в сочетании с малооправданными грабительскими наценками транзитной торговли превращало Казанское ханство в натурально паразита – этакого кровожадного сосуна без стыда и совести.
Ну и, наконец, с третьей стороны, Русь нуждалась в новых пахотных землях. Внутренние возможности для экстенсивной колонизации были практически исчерпаны и требовалось банальное «завоевание жизненного пространства». А в Среднем Поволжье доброй и угожей земли хватало. Да и река – тоже недурная кормилица. Рыбы там было прорва. А там ведь еще и Кама вырисовывалась с ее весьма любопытными перспектива. В общем – было где развернуться.
Вот и выходило, что, по большому счету у Ивана Васильевича и выбора-то особенного не было. А, помня заветы Макиавелли затягивать и откладывать войну к пущей выгоде своего противника он не желал.
Глава 3
1547 год – 12 мая, Еленаполис
Хан Сафа Герай выехал на берег Волги с напряжением вгляделся туда, где у большого холма в устье реки Свияги остановилось множество кораблей и лодок кафиров .
– Ждут подхода войска, идущего по берегу? – Поинтересовался он у своего верного друга и союзника Кул Шарифа . Вопрос был больше риторическим. Со времен Ивана III походов из Москвы на Казань было много, и они все характеризовались наличием нескольких походных колон, подходящих к Казани по частям. И надо сказать, что это обстоятельство защищало город лучше крепких стен, а все вокруг уже так привыкли к бардаку у русичей, что иного и не мыслили.
– Не думаю, – покачал головой имам.
– Тогда зачем они пришли? – Спросил, немало удивившись, хан.
– По наши головы.
– Вот такой горсткой? Ты думаешь они смогут ими взять Казань?
– Ими – нет. А тем войском для опоры которого строится эта крепость – да.
– Крепость? – Удивился Сафа Герай и начал щуриться, приглядываясь.
От кромки левого берега Волги до холма у Свияги было несколько километров, из-за чего толком разглядеть дела кафиров было сложно. Впрочем, после нескольких минут напряжения сил хан согласился с имамом. Сам ничего толком не разглядел – глаза уже не те, но если его духовный лидер видит строительство крепости, то пусть так и будет.
– Нет, ну наглецы!
– И очень быстро работают, – спокойно добавил Кул Шариф. – Месяца не пройдет как закончат стену…
– Ты считаешь, что эта крепостишка на холме станет большой проблемой, – усмехнулся хан.
– А ты полагаешь, что нет?
– Наступит зима и мы заглянем в гости. Нам там крепость пригодится. Это ведь вон как ладно задумали. По зиме возьмем их острожек и станем через него Волгу держать крепче прежнего.
– И давно наши воины брали крепости?
– Крепости? Острожек же…
– А ты не помнишь того холма? – Удивился Кул Шариф.
– Холм помню, но вижу очень плохо. Больно далеко, – нехотя признался хан.
– Они весь холм занимают. Там острожек выйдет побольше крепости самой Казанской.
– Не может быть! – Ахнул хан. – Хотя нам же лучше. Они до зимы не смогут закончить стены.
– Я же говорю – месяц и закончат. Может два.
– Но как?!
– Твои глаза уже слабы, но я вижу больше. Когда нам донесли о прибытии кафиров к острову? Сколько дней прошло? А там уже с десяток клетей собрано. Не знаю, пересыпаны ли они землей или нет, но стоят. А внизу, у холма разгрузка со стругов идет. Видишь сколько их? А вон там – видишь плоты? Целая прорва плотов! Кажется, что там целый лес порубленный и оструганный к берегу прибило. Или ты думаешь, они там случайно оказались, принесенные рекой по половодью? Кафиры заготовили все для крепости и спустили по реке…. Месяц, может быть два, и стены замкнутся, сделав ее неприступной.
– А орудия нам на что? – Повел бровью хан. – Уж от Казани до Свияги мы их по зиме как-нибудь доставим.
– И много ты настреляешь тюфяками ? Стены дробом каменным ломать собрался?
Так и беседовали. А с другой стороны реки за ними наблюдали самым пристальным образом. Ведь в этом рискованном деле требовалась трепетная бдительность и обостренная внимательность…
Алексей Данилович Басманов , командующий боевым охранением крепостного строительства Еленаполиса давно заметил татар на левом берегу Волги. Сначала несколько всадников, помелькавших, да сгинувших с глаз долой. А потом и целую делегацию.
Басманов был человеком контрастов. С одной стороны, отчаянно храбрый и решительный. С другой – грубый, склонный к насилию, алкоголю и балагурству разного толка. На высокие посты такого не поставишь без тяжких и далеко идущих последствий. Но на роль командира отряда на самом переднем крае боевых действий Алексей Данилович подходил идеально. Там он находился в своей стихии.
Так вот.
Заприметив «крупную делегацию», Алексей Данилович сделал то, что должен был. А именно поднял по тревоге вверенный ему личный состав и вывел свои пять боевых стругов на реку. Не сложно было догадаться о том, что, заприметив противника, казанцы попытаются вмешаться в строительные работы.
Боя как такового не было.
Да собственно никто не пытался, не щадя живота своего, прорваться и победить. Казанцы проводили разведку боем, прощупывая гостей. А Басманов огрызался максимально жестко, по-взрослому, дабы, не дай Бог, супостат не подумал о том, что противник слаб и его можно раздавить.
Большие боевые струги вышли кильватером и, не подпуская противника, открыли беглый огонь из трехфунтовых пушек. Их каждый «вымпел» нес по восемь штук, концентрируя при необходимости с нужного борта. Так что сорок таких пушечек и встретили казанскую москитную флотилию. Сначала ядрами, а потом и несколько раз тяжелой кованной картечью, да и с гаковниц с пищалями.
Причесали. Несколько скорлупок удалось утопить. Да и много ли надо большой лодке? Ну и разошлись. Боевые струги спустились своей колонной ниже по течению и пока разворачивались, казанцы отступили. Само собой, сняв выживших с передовых лодок, превращенных картечью и пулями в локальный филиал живодерни.
Кул Шарифа, что наблюдал за сражением с берега, удивило частота пушечных выстрелов. Он то рассчитывал на один-два залпа. Ну, может быть, три. Все-таки водоплавающие лоханки не лошади, скорости скромные. А тут такая удивительная скорострельность! Каждые тридцать ударов сердца большие струги русичей окутывались пороховыми дымами. Среди же корабликов и лодок казанцев вставали лихо султаны воды от ядер, либо множественные картечные всплески. Да щепки летели во все стороны. Да люди гибли многие. Унитарно-картузное заряжание для столь легких орудий сделало свое грязное дело. До смешного. Их заряжали также быстро, как и ручные пищали.
Наблюдатели не знали о том, что шведские канониры времен Густава II Адольфа всего век спустя благодаря унитарно-картузным выстрела и высокой выучке умудрялись давать по четыре-пять, а иногда и по шесть выстрелов в минуту. И что тот уровень, который показывали артиллеристы Басманова были еще очень и очень скромным показателем. Могло быть много хуже.
Первая попытка натиска провалилась.
Сафа Герай и Кул Шариф сделали правильный вывод и больше вот так в лоб не пытались прорвать оборону защитников Еленаполиса. Но никто не сдался и не опустил руки. Все лето, осень и, особенно, зиму продолжались военные операции. Один-два раза в месяц они пытались проводили относительно крупные налеты, а мелкие пакости шли каждые два-три дня.
Самыми острым оказались момент, когда подошли союзные астраханские контингенты по правому берегу Волги и удалось, наконец, переправить войска из Казани. Несколько дней подряд были «горячи». Хуже стало только тогда, когда встал лед. Вся флотилия речная, к счастью, заблаговременно отошла к Нижнему Новгороду. Этим только и спаслась, потому как казанцы охватили Еленаполис полным кольцом осады и даже попытались обстрелять из двух кулеврин , доставленных из Астрахани. Но калибр подкачал – оказался слишком маленьким. Поэтому все, чего добились эти орудия за месяц обстрела, стало сильное повреждение внешнего периметра пяти клетей стены. Неприятно, но вполне терпимо.
Рискованное мероприятие. Зачем же Иван Васильевич с ним связался? Так ведь его реципиент в этом теле в свое время все это выдумал, а оригинальный Иван Васильевич был весьма и весьма толковым мужчиной. Да, образование и кругозор оказались практически исчезающе малы. Но от природы острый, пытливый ум не смог не проявить себя самым лучшим образом, а потому иной раз выдумывал очень неплохие вещи.
Как же так? Умный и не образованный? Современники же отзывались иначе?
Все так. По меркам своей среды Иван Васильевич был невероятно хорошо образован. Другой вопрос, что уровень этой самой среды отличался совершенно нетерпимой квалификацией, на фоне которой блистать оказалась совсем не сложно. Читать-писать-считать умеешь? Голова! А если еще один-два языка знаешь, то натурально философ.
Плохо? Есть такое дело. Ну а как иначе? Учебных заведений-то в Московии до середины XVII века не существовало от слова совсем. Вообще. Никаких. В принципе. Доходило до смешного – православные священники из Руси ездили учиться в христианские семинарии на территорию османов, бывших, на минуточку, мусульманами. Кошмар! Цирк! А ведь на это печальное обстоятельство усугубляло еще и то, что во времена Ивана IV Васильевича духовно-идеологическая изоляция напрямую отрицала всякие знания, идущие от латинян как духовно грязные и опасные для спасения души. Картина маслом!
– И в то время как все прогрессивное человечество уже вовсю жжет ученых мужей на кострах, нам даже на кол посадить некого! – Шутливо заявлял Иван Васильевич своим боярам во время очередного обсуждения образовательного вопроса. – Ведь у нас этой нечисти – по пальцам учет! Лишних нет! – Продолжал убиваться Государь в своей кровожадной сатире. Он прекрасно знал, что в Европе на кострах жгли только философов, богословов и прочих сатанистов , а людей действительно полезных особенно не притесняли, ибо ценили. Впрочем, эту деталь он вполне осознанно опускал, не акцентируя на ней внимания как бояр, так и духовенства.
Обновленный Иван Васильевич, в теле которого с комфортном разместился гость из будущего, не страдал от недуга своего реципиента и мог похвастаться очень крепким образованием и широким кругозором даже по меркам начала XXI века. Но бросать эту проблему, оставляя все как есть, не имел ни малейшего желания. Это ведь с ним вон как хорошо сложилось. А что будет потом? Откат обратно в «просвещенный неолит»? Поэтому, сразу после коронации занялся этим вопросом вплотную. Масштабно развернуться, конечно, Иван Васильевич не мог. Тупо не хватало ни денег, ни учителей, ни учебных пособий. Последние два пункта так и вообще отсутствовали как категория. Поэтому для начала он утвердил Новый Пандидактерион в формате фактически обычной школы.
Хотелось бы замахнуться на большее, конечно. Но никаких возможностей в том не имелось. Начинать приходилось с малого. Однако отбор учеников шел строго по уму, без оглядки на происхождение. А после шел суровый отсев всех, кто не успевал или не желал. Иван Васильевич не мог себе позволить тратить столь крошечные ресурсы на всех подряд. Ему были нужны только лучшие из тех, кто чего-то хотят добиться в своей жизни. Зато оплачивал их проживание, питание и учебный процесс Государь из своего кармана. Посему даже крестьянский сынок, прибывший в рванье и приятно удививший умом охотно вливался в учебный процесс.
Приглядывать над процессом Иван Васильевич поставил свою маму, освободившей к тому моменту пост регента державного. Ее деятельную натуру требовалось чем-то занять или в монастырь спровадить. Разбрасываться верными людьми Государь не желал. Мать ведь. Вероятность предательства очень низкая. Вот и загрузил ее общественно полезной нагрузкой как в свое время Басилевс Константин I Великий свою маму Елену подрядил в духовное сподвижничество.
Учебные пособия технического и естественнонаучного толка, правда, Ивану Васильевичу пришлось писать самому. Просто потому что больше некому. А вот все остальное он оставил маме. Заодно нагрузив и другими весьма полезными делами: госпиталем, термами, типографией и библиотекой. Само собой, с приглядом своим да советом. Но фронт работы большой, все новое, непривычное, так что Елене Васильевне однозначно будет чем заняться.
Задуманный Госпиталь имел не столько лечебное значение, сколько политическое. Занявшись его созданием, Иван Васильевич вступил в переписку с Великим Магистром ордена Иоанна Иерусалимского. Да-да, с тем самым Мальтийским орденом, что стоял в XVI веке как кость в горле у всего исламского Средиземноморья. Государю предстояла тяжелая борьба с вассалами и союзниками Османской Империи, а потому он продолжал совершать далеко идущие дипломатические ходы самого разного толка. Заодно при Госпитале должна была открыться лаборатория для пущего изучения болезней. Именно там, в некотором отдаленном будущем, получив хоть сколь-либо вменяемых кадров из числа врачевателей, он хотел освоить ту же прививку от оспы и прочие дивные вещи.
Термы были особым проектом. Бани на Руси существовали издавна, как, впрочем, практически во всей Европе и у ряда ее соседей. В разных формах, но все же. Однако они были, как правило, маленькими и частными. А Иван Васильевич хотел, во-первых, сделать их большими, во-вторых, публичными для всех желающих, готовых эту радость оплатить, а, в-третьих, с сильным пересечением с древнеримским образом. В Античности термы были не только и не столько помывочным местом. Римляне фактически создали прообраз фитнес-центров. Тут тебе и собственно баня – кальдарий, и айлептерий для массажа и косметических процедур, и бассейн для плавания, и палестра для физических упражнений, и многое другое.
С типографией все было достаточно просто и ясно. А вот библиотеку предстояло делать совсем непривычным образом как для Средних веков, так и для Нового времени и даже XXI века. Иван Васильевич решил ориентироваться на Александрийский мусейон, имевший в своем составе в том числе и библиотеку. В упрощенном и облегченном формате, разумеется. Фактически Елене Васильевне предстояло создать хранилище книг и кунсткамеру в одном флаконе, то есть, собрание диковинок.
Вопрос согласования всех этих дел с духовенством прошел на удивление просто и легко. Началось все с учебного центра. Митрополит прямо вступать в конфликт с Государем не стал, ведь тот явно указал на попытку возродить традицию старинной православной учености. Однако, когда зашла речь об учебной программе, Иоасаф попытался превратить Пандидактерион фактически в духовную семинарию. Но был послан в достаточно жесткой форме с отсылкой на Иосифа Волоцкого. Иван так митрополиту прямо и сказал:
– Ты Отче либо крест сними, либо чресла свои уже чем-то прикрой!
– Что?!
– А то! Сам смотри. Либо мы стоим с тобой за благость слов Иосифа Волоцкого, либо к нестяжателям склоняемся. Ежели по словам учителя твоего жить, то митрополия сама себе духовную семинарию поставить должна. Земли-то ей вон сколько отсыпали. Почитай только у меня больше, да и то – ненамного. А если по заветам нестяжателей жить, то я, безусловно, поддержу вас, и поставлю семинарию. Да вот одна беда – земли монастырские отдать придется в казну и десятину упразднить. Богу божье, Кесарю кесарево. Так что ли говаривал Иосиф Волоцкий? Вот! А ты чего предлагаешь? Хочешь и божье, и кесарево в одни руки взять? Не по-людски! Ой не по-людски!
Митрополит очень быстро отстал от Государя и притих, без возражений проглотив и госпиталь, и термы и прочее. Намек-то был дан ему предельно ясный. Чего уж тут не понять?
Великий князь Московский Иван III Васильевич всего полвека назад едва не склонился к нестяжателям. Все буквально на волоске висело. Многие именитые придворные не скрываясь держались за это течение. Да чего придворные? Митрополит Зосима сам стоял! Кошмар и ужас! С огромным трудом этот кризис удалось преодолеть – Василия III взошел на престол только благодаря последовательной поддержке иосифлян, а потому благоволил этому духовному течению и всецело его поддерживал. И вот теперь первый возрожденный Басилевс заявляет, что его долг уплачен. Не прямо, а аллегорично. Но все же.
Знал ли митрополит, что Иван Васильевич банально не понимал глубинный смысл своего заявления? Конечно, нет. Если бы понимал, то не рискнул такое говорить. Пока, во всяком случае. Однако это не помешало Иоасафу изрядно струхнуть и замолчать. Тем более, что Максим Грек , один из выдающихся духовных лидеров нестяжателей, был Государем приближен и поставлен во главе Успенского собора Московского Кремля и даже стал его духовником. По другим причинам. Но в глазах митрополита это теперь уже не имело совершенно никакого значения…
Глава 4
1547 год – 2 июня, Москва
Иван Васильевич задумчиво смотрел в окно, а перед ним покоилось объемное письмо из Лондона на десяти бумажных листах, прямо поверх подробного финансового отчета о торговых операциях за 1546 год. Его только-только удалось свести, закрыв дебет с кредитом по итогам сведений, поступивших вместе с весенними кораблями, прибывшими в Холмогоры.
В январе 1547 года умер Генрих VIII Тюдор, уступив престол своему малолетнему сыну – Эдуарду VI. Умирал он страшно. Судя по косвенным признакам, Генрих страдал от сахарного диабета, из-за чего рана на ноге совсем не затягивалась. Это вогнало правящего Тюдора в депрессию, а привычное обжорство приобрело совершенно кошмарные формы. Так что король Англии умер, предварительно самым скотским образом заплыв жиром и потеряв всякие остатки человеческого облика. Даже передвигаться самостоятельно уже не мог. Грустная и печальная история.
Но главное не это.
Главное – торговля!
Основной объем вывозимой из Холмогор продукции, конечно же, составляли сосновый деготь, пенька и мех. А вокруг их доставки к Холмогорам активно стала развиваться целая логистическая индустрия. Еще совершенно сырая, но она уже в 1546 году смогла пропустить через себя по триста тысяч пудов в обе стороны. Много это или мало? В привычных мерах – порядка пяти тысяч тонн, что для легкого речного транспорта было достижением. А по сравнению с самым первым годом освоения пути – рост в более чем пять раз за семь лет. Солидно! Внушительно!
Завершилось строительство опорных фортов-факторий на всем протяжении пути. Вдоль реки была проложена грунтовая дорога категории слегка облагороженной просеки. Наведены деревянные мосты. Начата, пусть и ограничено, но конная проводка действительно больших барж с высокой удельной нагрузкой. Для чего в Англии даже стали тяжеловозов закупать. А это значит, что? Правильно. Имелись все шансы увеличить пропускную способность еще больше. До самой Вологды тоже пути облагородили. Оборудовали нормально волоки. Подновили дороги. Навели деревянные мосты вместо бродов. В общем – жизнь закипела.
Лапу на прибыли северного торгового пути Государь не накладывал. Брал, конечно, но без фанатизма. Налоги со сборами для порядка да долю свою как акционер. Но не больше того. Цели-то ведь были совсем иные. Главное в этом деле – дать людям мотив, стимул и хорошую норму прибыли, заставляющую проявлять инициативу и рвать жилы. Процесс, само собой, на самотек не пускал, дабы «невидимая рука рынка» дров не наломала, но и не греб под себя безудержно. Это прежде всего.
Кроме того, Ивану Васильевичу нужен был надежный логистический канал в Западную Европу. Литва и Польша были откровенно враждебны. А Балтика – очень сложным регионом. Тут что не война, то торговля встает раком. А ведь еще есть и Дания, сидящая на проливах и берущая с них пошлину немалую. Ни товары толком не закупить или продать, ни специалистов найти. Да и норма прибыли очень скромная из-за множества посредников, плюс пираты с каперами. Да, туда, безусловно, нужно выходить и драться за Балтику, но дело это не простое и крайне небыстрое. Как показал пример Петра Великого, даже обретя хорошие порты в Финском или Рижском заливах, радости особой и выгоды это не принесет.
Ну и в-третьих, Государю требовалось оборудовать нормальную транспортную магистраль в Холмогоры и далее на север, причем, желательно не за счет казны и не из-под палки.
Вот как-то так. Благотворитель – не благотворитель, но жадности старался не проявлять. Дескать, о купцах печется да прибытках их. Впрочем, себя он таки не забывал. Но как? Ведь основной объем торговли лишь немного отфильтровывался в казну. Все дело в том, что Иван Васильевич решил участвовать в этой торговой забаве не только как Государь, но и как один из купцов-промышленников. Только ставку сделал не на привычный товар, а на компактные и дорогие вещи…
Из затеи Ивана Васильевича по изготовлению маргарина и стеарина, ну, то есть, персидского воска, к лету 1547 года уже выросла целая индустрия, вовлекшая совокупно почти тысячу человек.
В начале каждой зимы союзные татары из Касимова поставляли в Москву жирных и уже недурно обросших овец. Партиями, чтобы их сразу можно было пустить в дело.
Состриженную шерсть промывали холодной водой и пропаривали, получая поташ. Не так, чтобы и много, но даже эти полсотни килограмм поташа с каждой тонны сухой шерсти, были делом очень и очень неплохим . Впрочем, здесь поташ еще от соды не отличали и промышленного применения он пока не имел . Никто не знал для чего он нужен. Ну, в отличие от Ивана Васильевича, имевшего очень большие виды на этот ценный продукт.
На этом, впрочем, переработка шерсти не заканчивалась. Ее передавали женщинам окрестных сел и деревень для чесания, мытья и прядения в нити. Да принимали потом по строгим нормам, оценивая толщину сечения нити и ее равномерность, исходя из чего и платили за работу. А дальше заряжали все это в примитивный ткацкий станок… механический, дающий на выходе полотно саржевого плетения аж в метр шириной. Столяры, озадаченные Государем еще в 1541 году, возились с конструкцией почти три года. Общий принцип понятен, но вот реализация…. А как получилось – переделали начисто, да с медными и баббитовыми узлами трения. Ну и запустили в дело. До того-то оно конечно, ткали по старинке, медленно, ручками да только узкие полотнища. А тут – прорыв!
Самих же овец забивали и разделывали. Шкуры на кожи, мясо в пищу, жир перерабатывали в маргарин и персидский воск, а кости шли на выделку костяного фарфора. Ну а что? Белую каолиновую глину нашли, а смешать ее с костяной золой и обжечь при температурах около полутора тысяч градусов, проблем особенных не составило. Примитивные индийские тигельные печи, появившиеся на заре первого тысячелетия, легко разогревались и сильнее, а изготавливались ну натурально чуть ли не из «говна и палок». Оставалось дело за малым – отработать технологию методом «научного тыка» и научиться лепить изящную, красивую посуду под данный тип керамики.
Иными словами, овец разделывали полностью. Даже оставшиеся органические отходы отправляли в селитряные кучи…
Почему все это делали зимой? Из-за маргарина. Объем производства серьезно возрос и московский рынок его уже не мог переварить. А совсем скидывать цены на него Иван Васильевич пока не хотел. Не время. А так, засолив и заморозив, маргарин довозили и до Литвы, и до Ливонии, и до Казани.
А вот персидский воск и костяной фарфор уходили почти полностью на экспорт в страны Западной Европы. Прежде всего в Испанию, где уже началась революция цен и прибыли были просто баснословные.
Другим ключевым экспортным товаром Государя стали так называемые солнечные лампы.
Ничего сложного в них не было.
Обычный медный лист осаживался по деревянной форме до параболического профиля. Потом полировался изнутри до зеркального блеска и покрывался золотой амальгамой. Получалось очень неплохое металлическое зеркало в фокусе которого выводилась форсунка ацетиленовой горелки самого примитивного вида. Вроде светильника горняков из XIX века. Только емкости под карбид и воду ставились внушительные, дабы обеспечить продолжительную работу. Ну а далее вся эта радость упаковывалась в красивый чеканный, посеребренный медный кожух.
Что на выходе?
Вариант прожектора Кулибина прекрасно подходящий для яркого освещения больших залов. Из-за чего в Испании и Франции эти игрушки вызвали буквально фурор, уходя по натурально заоблачной цене. В среднем удавалось выручить по пятнадцать-двадцать тысяч флоринов за каждую солнечную лампу. И это, не считая взяток за право купить вне очереди. А ведь еще и астральная соль, то есть, карбид, денег стоила и не малых.
Вот так Государь и «выживал». С одного только маргарина, персидского воска, солнечных ламп, астральной соли и костяного фарфора за 1546 год чистой прибыли пришло два миллиона рублей серебром. Два миллиона! Плюс от северной торговли в казну пошлинами и сборами «прилипло» около двухсот пятидесяти тысяч. Много это или мало? Чудовищно! Просто потому, что в 1530 году, на момент рождения Государя, годовой бюджет Великого княжества Московского набирался от силы в шестьсот тысяч. А тут два миллиона только с личной торговли!
