Текст книги "Царь"

Автор книги: Михаил Ланцов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 18 страниц)

Глава 5

27 марта 1708 года. На юго-восток от Аргунского острога, что к востоку от Нерчинска

Генерал Евдокимов с волнением смотрел на то, как его подчиненные поглядывали на восток, где накапливались маньчжурские войска.

– Афанасий Петрович, – похлопал его по плечу Меньшиков, – да что вы переживаете? Это же маньчжуры. Как Государь говорит – туземцы.

– Да, но их втрое больше нашего.

– Государь наш Петр Алексеевич более примитивным оружием бил в десять-пятнадцать раз численно превосходящие армии. А тут всего лишь втрое.

– На то он и Государь, а я простой генерал.

– Генерал, который выслужился с самого низа. Или ты забыл, что двадцать лет назад был простым крестьянином? Ох, прости. Зажиточным.

– И что с того? – с легким раздражением поинтересовался Евдокимов.

– А то, что звание тебе дано не за благородное происхождение, а за умение воевать. Азовская кампания, Крымская, Польская, Шведская… Скажи лучше, в каких делах последних лет ты не участвовал? Так что не переживай. Ты, – с нажимом произнес Меньшиков, – справишься.

– Мне бы твою уверенность, – хмуро буркнул Евдокимов, прекратив, впрочем, нервничать.

Однако в этот день атаки не было, несмотря на все опасения генерала. Оказалось, что маньчжуры сами устали от спешного и довольно изнуряющего перехода, да еще смогли подтянуть основные силы к полю предстоящей битвы лишь к вечеру. А нападать на незнакомого противника в сумерках довольно глупая затея, не говоря о том, что людям, как и лошадям, требовалось отдохнуть перед битвой.

Впрочем, это обстоятельство, совершенно очевидное как для командующего дивизией генерала Евдокимова, так и для царского комиссара – графа Меньшикова, не мешало Афанасию Петровичу всю ночь провести как на иголках, просыпаясь от малейшего шороха. Ведь он впервые командовал столь значительными войсками. Фактически – главной ударной силой кампании. А потому от его действий зависел исход войны. Есть от чего подергаться, особенно понимая то, как Петр относится к некомпетентным людям…

Маньчжуры атаковали с первыми лучами солнца. Ведь их позиции располагались на востоке, а у русских – на западе. Поэтому яркое весеннее солнце должно было слепить их противников, позволив кавалерии подойти вплотную. Но не тут-то было.

Ведь Петр, вводя минометы и винтовки под унитарный патрон, ввел и тактику боя под них. Поэтому войска разместились не тонким и широким фронтом, растянутым практически в жидкую линию, а цепочкой огневых точек. Которые, во-первых, прикрывали друг друга, а во-вторых, были немного укреплены спешно возведенными жиденькими редутами.

Маньчжуры никогда еще не сталкивались с таким построением войск, поэтому не придумали ничего умнее, чем атаковать в лоб всей массой, надеясь раздавить противника. Ведь эти полевые укрепления были совершенно ничтожной высоты – метр-полтора, ибо ничего серьезнее русские просто не успели возвести. А значит, их легко должны были преодолевать лошади в прыжке.

И кавалерия Цин атаковала. Храбро. Лихо. Энергично.

Но плотный огонь из карабинов, картечниц и минометов привел к тому, что маньчжурские войска вместо штурма этих опорных пунктов оказались в проходах. Широких таких, метров по пятьсот-шестьсот. Однако спасения этот шаг не принес кавалерии, а напротив – поставил ее в два-три, а местами и четыре огня. Что незамедлительно породило давку. Ведь пули и осколки разили без разбора: и всадников, и лошадей. А давка, в свою очередь, облегчала огневое воздействие, значительно увеличивая его эффект.

В принципе, давка и давка. Тридцать тысяч не так просто перебить. Однако маньчжурам потребовалось время, чтобы отступить. Все-таки кавалерийская масса более инерционна, нежели пехота. Особенно в таких условиях. Пятнадцать минут шел непрерывный шквал огня из минометов, картечниц и карабинов, а местами и револьверов по тем противникам, кто подобрался слишком близко. Лишь после этого началось спешное отступление, которое лучше всего описать как безумное, паническое бегство. Маньчжуры спасались кто пешком, кто верхом на предельно возможной скорости. И ежели что им мешало, то бросали не задумываясь.

Перестрелка затихала. Изредка потрескивали выстрелы карабинов, добивая раненых, все еще копошившихся в проходах. Ухали уже только тяжелые дивизионные минометы, посылая тяжелые, семикилограммовые гранаты вдогонку противнику… А генерал Евдокимов с грустью и разочарованием смотрел на дело рук своих – кровавую кашу. Всюду куски тел. Вон нога лошади. Рядом голова всадника. Еще чуть дальше кисть и несколько кусков кожи, буквально вырванной с фрагментами мяса; кишки, растянутые длинной извилистой змеей сизого цвета; расплескавшиеся мозги и кровь, кровь, кровь… В общем – обычная такая картина боя.

– Доложить о потерях, – тихо буркнул генерал начальнику штаба дивизии, очнувшись от созерцания. – Выслать разъезды егерей в дозоры.

– Есть, – козырнул полковник Семенов и развил бурную деятельность, начав дирижировать ротой управления.

– Ну что, Афанасий Петрович, – улыбнулся Меньшиков после того, как начальник штаба занялся делом, – поздравляю. Это наша первая победа в этой войне. Ваша победа.

– Победа? – удивился Евдокимов. – Бойня!

– А что вы хотели? – пожал плечами Александр Данилович. – Государь ценит своих людей. Лучше так, чем там все лежали бы вперемешку. Или вам для успокоения совести не хватает несколько тысяч убитых подчиненных?

– Я не об этом…

– А о чем же? Просветите меня.

– Как-то все это выглядит нечестно… несправедливо.

– Ох… Афанасий Петрович. Кто же вам такую глупость вбил в голову? Честные и справедливые сражения бывают только в театрах, в эпических спектаклях о прошлом. В реальной жизни генерал, который не заботится о хотя бы локальном нарушении равновесия в свою пользу на войне, должен быть отрешен от должности и предан суду военного трибунала. На войне, Афанасий Петрович, нет ни правых, ни виноватых, ни честных, ни бесчестных. На войне есть только проигравшие и победители. И задача генерала в том, чтобы победителями стали его подчиненные, а проигравшими – противника. Да и вообще, как нередко говорит Петр Алексеевич, весь смысл военного искусства состоит в том, чтобы нарушить равновесие в свою пользу. Оказаться здесь и сейчас лучше противника. Лучше обучить и вооружить своих солдат, чтобы бой перестал быть честным и справедливым. Ведь в результате нам нужна не честь на блюдечке, а победа. Иначе и войну начинать нет смысла.

– Я понимаю, – покачал головой Евдокимов. – Но это все звучит просто ужасно. А если нас так?

– Значит, мы были недостаточно хороши. Перестали учиться и развиваться. Застряли в прошлом. Потеряли чувство реальности. И тогда поделом нам будет. Ибо иначе уроков на войне не преподают. Опять же, как говорит наш Государь. А вообще, Афанасий Петрович, выбросьте все эти глупости из головы. Честь, благородство. Понимаю, что начитались куртуазной и сентиментальной литературы, но это все бред. А! – махнул Меньшиков рукой. – Была бы моя воля – так и вообще старался избегать непосредственных драк.

– И как же тогда воевать? – с некоторым недоумением поинтересовался генерал.

– Ну… Совсем, к сожалению, схватки избежать не удастся. Это очевидно. Но ее всегда нужно стремиться сводить к минимуму. Закидывая противника гранатами и поливая пулями. Если можно – минами подрывать, травить, хитрить и так далее. То есть максимально реализуя свое преимущество в развитии. В конце концов – историю пишут победители и только победители.

Евдокимов не ответил.

Умом он понимал, что граф прав. Но сердце его противилось такому подходу. Ведь эти воины, которых они побили в проходах, были храбры и отважны. И сердце его не могло принять тот факт, что на войне трезвый ум и холодный расчет, о которых уже не первый раз говорит Александр Данилович, да и сам Государь, намного важнее личной храбрости и лихости.

Для Меньшикова эти терзания генерала были давно и хорошо известны. Так что он лишь усмехнулся, глядя на угрюмое выражение лица своего подчиненного. Не зря, ой не зря Петр Алексеевич не отправил Евдокимова воевать одного, без присмотра. Как чувствовал, что старые привычки, въевшиеся в юности на старой службе, его никак отпустить не могут. Умный, толковый… а поди ж ты – время от времени вылезает романтика и дурость, пристойная лишь мальчишке…

Маньчжуры спешно отступали, бросив обоз и все, что им мешало. Даже раненых, что сковывали отход, добили.

Однако русские войска даже не пытались их преследовать. Людям требовался отдых, да и павших похоронить нужно было по-человечески. Не самая приятная работа, но предписания Государя звучали вполне однозначно по этому поводу: для работы Генерального штаба требовалась статистика по ранениям. Так что погребение останков как своих павших, так и противника шло рука об руку с подробным освидетельствованием того, от чего человек погиб. Ну и занесения в общую ведомость. Чем личный состав русской дивизии и занялся.

Казалось бы, глупость? Кому вообще может понадобиться статистика в такой обстановке? Но на все был определенный расчет.

Дело в том, что у Цин было довольно много войск, за которыми можно было гоняться годами. Если наступать быстро. Поэтому Петр избрал тактику генеральных сражений, нарочно наступая не спеша и позволяя Императору стягивать все новые и новые силы для разгрома вторгшихся войск. Хотя со стороны это выглядело излишним благородством, граничащим с откровенной дуростью. Впрочем, на то и был расчет.

Однако нужно отдать должное командиру маньчжурского корпуса – он смог навести порядок в своих отступающих войсках. И стал раз за разом предпринимать атаки из засад малыми группами на маршевые колонны русских войск. Эти нападения легко отражали, благодаря грамотно организованному боевому охранению с дозорами и походными заставами, дальними разъездами и так далее. Хотя, как считали что Евдокимов, что Меньшиков, целью нападений было не нанесение ущерба, а замедление продвижения русской дивизии. А значит, все шло по плану. Император принял предложенные правила игры.

3 апреля 1708 года. Москва

Петр шел по коридору недавно построенного здания научно-исследовательского института вычислительной техники. Первого в мире научно-исследовательского института, не считая совершенно уникальной и необычной для тех лет направленности. В сущности, этот комплекс из пяти зданий на окраине Москвы был построен специально для Готфрида Вильгельма Лейбница.

Дело в том, что после 1698 года жизнь у Готфрида пошла наперекосяк. Взошедший на престол Ганновера Георг-Людвиг не любил Лейбница и всячески стремился его унизить, почитая не как великого ученого, а всего лишь историографа его семьи… стоящего к тому же слишком дорого. Как он только его не называл! От бездарности и растяпы до откровенного лентяя. И это говоря о человеке, чья пунктуальность, тщательность и трудолюбие вошли в легенды. Петр же решил сыграть на этом, сделав Готфриду предложение, от которого тот не смог отказаться…

И вот теперь Государь шел по коридору НИИ ВТ, с легким трепетом предвкушая увидеть плоды пятилетней работы – электромеханическую счетную машинку, собранную на телефонных реле…

– Государь! – Голос Лейбница вырвал Петра из задумчивости. – Государь, все готово для демонстрации.

– Прекрасно, друг мой, – произнес царь, приветственно пожав руку и похлопав по плечу уже немолодого ученого. – Поспешим же. Признаться, мне не терпится посмотреть, что вышло из нашей задумки.

– О! Получилось все просто удивительно! Это… этот прорыв открывает невероятные перспективы и возможности!

– Да, друг мой… – мягко улыбнулся Петр, продолжив слушать восторженные возгласы престарелого ученого.

Так они и дошли до образца, стоявшего в центре небольшого зала, с толпой наблюдателей вокруг.

Что мог сказать Петр, глядя на ЭМСМ «Анна»?

Небольшой деревянный шкаф двухметровой высоты. Причем, надо отдать должное старику, – оформил все толково. Считай, законченный товар. На передней панели небольшая клавиатура с набором цифр от нуля до девяти и несколько функциональных клавиш. А также три электромеханических табло барабанного типа[71]71
  Имеется в виду просто барабан с поворотными сегментами, на каждом из которых нанесено 10 граней с цифрами от 0 до 9. Каждый сегмент – разряд числа.


[Закрыть] для визуального контроля как обрабатываемых чисел, так и результата. Плюс целая россыпь лампочек-детекторов, позволяющих отслеживать процесс выполнения операций.

Лейбниц бережно взялся за рубильник и подал напряжение на электромеханическую счетную машину. Раз – и все – она готова к работе. После чего его ассистенты принялись производить расчеты по перечню задач, что принес Петр с собой. Специально для проверки работоспособности. Вторую папку, с правильными ответами для сравнения, царь держал в руке до конца эксперимента, дабы соблюсти его чистоту.

ЭМСМ работала не очень быстро, выполняя операцию сложения аж семь секунд. И это было бы очень плохо. Ведь счеты, логарифмические линейки и упрощенные таблицы Брадиса уже активно использовались в России «птенцами гнезда Петрова». Но их преимущество раскрывалось только при работе с малыми числами. Как только речь заходила о пяти-шестизначных выражениях, указанные семь секунд сразу оказывались весьма неплохим результатом. Ведь у ЭМСМ было тридцать два разряда! Двоичных, правда. Но это позволяло работать с огромными по тем временам числами[72]72
  32 двоичных разряда, они же 32 бита, позволяют выразить максимальное число – 4 294 967295 (4,29 млрд).


[Закрыть]. Особенно это преимущество усиливалось, если речь шла не о единичной операции, а о серьезных расчетах, характерных для статистики и математического моделирования.

Петр стоял и молча смотрел, как ассистенты Лейбница споро нажимают на клавиши, производя расчеты, оперируя шести-семизначными числами с десятичным основанием. Прошло не больше четверти часа, как все было готово…

– Друзья! – произнес Государь, когда обрадованный решительным успехом персонал НИИ немного поостыл. – Сегодня произошло знаменательное событие! Я уверен, что оно войдет в анналы истории. Но… я вас очень прошу – не расслабляться. Эта счетная машина – лишь первый шаг большого пути… – Петр замолчал, обводя немного притихших сотрудников этого небольшого НИИ, практически полностью собравшихся в зале. После чего продолжил заранее подготовленную речь о перспективах развития вычислительной техники и ее высокой роли в жизни людей будущего. В сущности, получилось что-то вроде выступления Остапа Бендера в Нью-Васюках… ну, за тем исключением, что ему не пришлось врать…

Глава 6

21 апреля 1708 года. Бохайское море

Владимир стоял на квартердеке своего флагмана и с нарастающим напряжением наблюдал за фантасмагорией, происходящей в море. Они уже третий раз шли «пошалить» в эти воды и даже набирали иной раз целые караваны «улова» из торговцев. Но сейчас же ему казалось, что китайские корабли сами бегут к нему в руки, сковывая гигантским «хвостом» и удерживая в глубине этого небольшого моря.

– Очень странное поведение, – согласился Федор Матвеевич Апраксин.

– Знаешь… – после нескольких минут тишины. – Поднимай-ка пары в машинах.

– Что? – удивился контр-адмирал.

– И прикажи отпустить пленников.

– Я не понимаю. Зачем?

– Бесплатный сыр, Федор Матвеевич, бывает только в мышеловке. А это значит, что в проливе нас ждет флот Империи. Я не большой мастер морских сражений, но, полагаю, большой хвост из вяло плетущихся джонок будет для нас обузой. Да и вообще – прорваться бы. Там очень узко.

– Право руля! – после нескольких секунд стопора крикнул Апраксин. – Сигнальщики. Делай как я. Разводить пары.

– Не переживайте, – улыбнулся Владимир. – Судя по тем кораблям на горизонте, у нас еще есть время.

– Проклятье! Ведь обвели вокруг пальца, как мальчишку!

– Я думаю, наши враги уже наслышаны о ваших успехах в разгроме японского флота и не хотят повторить его судьбу.

– О да! В проливе их численное преимущество даст им шанс. Черт побери!

– И артиллерия, – напомнил Владимир. – Китайский флот – это не японский флот. Тут много тяжелых артиллерийских кораблей. Пусть у них поганые пушки, но их много. И они вполне смогут прописать нам далеко не один гостинец, если мы подойдем слишком близко.

– Видимо, на то и расчет… – тихо подвел итог Апраксин.

В небо взвились сигнальные ракеты, и уже несколько минут спустя вся эскадра окуталась дымами и вошла в циркуляцию, ложась на курс в Бохайский пролив. Причем необходимость идти вровень с призами пропала, поэтому шхуны добавили парусов и стали разгоняться. Такая быстрая реакция оказалась потому, что призовые команды решили в этот раз не сажать. Капитанов просто предупреждали, что в случае сопротивления утопят, и те покорно пристраивались в кильватер.

Однако, когда корабли, надсадно дымя, подошли к проливу, Владимир зло чертыхнулся, потому что с юго-востока густой гребенкой надвигалась чуть ли не сплошная стена кораблей. Несколько сотен совершенно точно. И, в отличие от японского флота, совсем мелких аналогов галер, считай, что и не было. Больше джонки самого разного фасона. Но все крепенькие такие. Нажористые, так сказать.

– Я бы развернулся, – поежившись, отметил Апраксин.

– И что потом?

– Попробовал бы, маневрируя, прорваться.

– А ты уверен, что они станут за нами бегать? Мне кажется, что самая лучшая тактика для них – занять позиции в проливе, выслать вперед дозоры и ждать. Мы ведь в этой луже вечно сидеть не можем.

– И что? Идти в лоб? Они сомнут нас!

– Скорость! Мы еще успеваем проскользнуть под берегом. Видишь, ветер благоприятствует.

– Это опасно… – покачал головой контр-адмирал.

– Вижу. Но будем надеяться, что наши артиллеристы не подведут. Пускай открывают огонь полузалпами с предельной дистанции.

– Так ведь скорость какая! – возразил Апраксин. – Куда же они попадут при такой тряске? Пустая трата снарядов.

– Корабли противника идут плотно. Шанс попасть неплохой. А нам и осколками осыпать их – уже недурно. Может, где такелаж перебьет – уже хорошо. Кроме того, если повезет, то там может свалка начаться.

– Может, – чуть подумав, согласился Федор Матвеевич и, не отрываясь от зрительной трубы, начал отдавать команды резкими, короткими выкриками. Что выдавало в нем высшую степень напряжения. Хотя с виду Апраксин был спокоен и невозмутим.

Выйдя на тридцать пять кабельтовых[73]73
  35 кабельтовых – это примерно 6,5 км.


[Закрыть], артиллерийский офицер дал первый полузалп бортом. Четыре снаряда улетели в сторону приближающегося противника. А наблюдатели на марсе со всем усердием старались разглядеть всплески.

И вот долгожданные всплески с последующими взрывами с характерными черными облачками дыма, порождаемыми тротилом. Мимо. Артиллерийский офицер вносит поправки наведения. Новый полузалп…

На такой дистанции у пушек «Орхидея» разброс такой, что накрытие возможно только для группы кораблей. По одиночной цели бить практически бесполезно. Особенно при таких вибрациях и качке.

Лишь на седьмой полузалп удалось нащупать подходящее упреждение и добиться накрытия группы тяжелых боевых джонок, идущих наперерез эскадре шхун. Да, неспешно. Но им и пройти было нужно немного. И они бы успели. По всему выходило, что успеют… если бы не русские артиллеристы. Ведь китайский адмирал, планируя операцию, не знал о дальности боя «Орхидей». За что и поплатился.

Уже первые выстрелы с безумного для китайских пушек расстояния очень сильно напрягли командующего авангардом. И дальность, и частота боя. Он был достаточно образован, чтобы понимать, что вечно мазать русские не смогут. Скоро начнут и попадать.

Однако удача не желала давать Апраксину слишком много своего благоволения. Поэтому только двадцать третий залп смог подарить первое попадание. Но там и дистанция до двадцати пяти кабельтовых уменьшилась. Дальше – больше. Уменьшение дистанции сказывалось самым благоприятным образом. Один за одним корабли китайского авангарда ловили «чемоданы» в свои массивные борта. Кое-где уже начались пожары, а тяжелые боевые джонки стали терять ход и выкатываться в сторону. Но авангард был слишком значителен, чтобы его так быстро вывести из строя.

Бой продолжался.

И вот десять кабельтовых.

Двенадцать больших боевых джонок продолжали сближаться, выходя на финишную прямую. Но шансов у них уже не было. Слишком губительным стал урон от русских пушек, перешедших на беглый огонь. Сорок «стволов» заработали со скорострельностью порядка четырех выстрелов в минуту каждый. И остатки авангарда китайского флота буквально потонули в разрывах.

– Вот видишь, Афанасий Матвеевич, а ты переживал, – добродушно похлопал по плечу контр-адмирала Владимир. – Недооценили они нас. Ох, недооценили.

– Так про машины и дальность боя никто в этих краях не знал.

– Потому и не дал тебе машины пускать супротив японцев, – усмехнулся герцог. – Эти-то наверняка все, что смогли, выведали. Да и японцы наверняка не сильно сопротивлялись. Особенно если за деньги.

– И что теперь?

– В смысле?

– Мы вырвались. Две трети боезапаса пожгли. Уходим?

– Нет. Так просто уйти нам совесть не позволит. Перекладывай-ка руль и заходи на контркурс нашим дорогим гостям.

– Что ты задумал? – настороженно поинтересовался контр-адмирал.

– Слишком умная голова. Очень умная. Сейчас мы смогли вырваться. Чудом. А ведь он наверняка придумает еще какую каверзу.

– Конечно, придумает, – согласился Апраксин. – Но что ты задумал?

– Угостить его флагман концентрированным огнем. Выбьем генерала – расстроим все управление флотом. Тем более что в такую дуру сложно не попасть. Вон та махина. Видишь?

– Да, – хмуро кивнул Апраксин. Не очень ему нравился такой риск. А ну как чего случится? Против такой армады ни в одиночку, ни впятером устоять не получится. Однако ослушиваться Владимира не стал.

Сказано – сделано.

Изящным поворотом кильватерная колонна шхун пошла контркурсом, слегка забирая к востоку, дабы компенсировать попытку обрезать курс китайскими кораблями. А те вновь повторили глупость, совершенную японским флотом, – развернулись «все вдруг» и направили свои полипы на перехват улизнувших гостей. Вряд ли кто из китайских капитанов теперь на что рассчитывал. Но не спасаться же бегством? А тут – хоть отпугнуть получится.

Тем более что русские шхуны не стреляли, хотя дистанция для них была уже вполне реальная, как показал расстрел авангарда. Им было невдомек, что команды, пользуясь передышкой, готовятся, поднося из погребов выстрелы, баня орудия и попросту отдыхая, дабы снять напряжение с натруженных мышц.

Владимир ждал.

Снарядов оставалось мало. Поэтому требовалось работать осторожно. Практически хирургически. Вся эскадра оповещена о задаче сигнальными флажками и ракетами.

– Двадцать кабельтовых! – крикнул марсовый наблюдатель.

– Может, начнем? Опасно ведь идут? До передовых не больше двенадцати.

– Они без пушек. Шустрые гребные кораблики. Эти нам совсем не опасны. Если что, картечницами причешем.

– Ох и рисковый ты, – хмыкнул Апраксин, глядя прямо в глаза Владимиру, который, впрочем, ничего не ответил…

И все вновь напряженно стали всматриваться в громаду надвигающегося китайского флота.

– Десять кабельтовых! – наконец выкрикнул марсовый, и артиллерийский офицер, не ожидая отмашки, но следуя данному приказу, незамедлительно открыл огонь по флагману. А мелкие гребные суда китайцев уже были в паре кабельтовых от кильватера, и по ним уже работали картечницы, поливая свинцовым дождем. Да, на кораблях были какие-то деревянные укрытия надстройки, но пули они не держали. Совсем.

Шквальный огонь сорока пушек поставил жирную точку в жизненном пути флагмана меньше чем за минуту. Его разнесло в щепки! Шутка ли – прописали почти полторы сотни килограммов тротила в стальных оболочках, да порциями в разные места. Для деревянного корабля, пусть и весьма крупного, это был просто чудовищный удар.

– Вот так! – сделав подсмотренный у отца жест правой рукой, довольно выкрикнул Владимир.

После чего, перейдя на куда более спокойный огонь по ближайшим целям, эскадра стала забирать к востоку, дабы разорвать опасный контакт. А достигнув разрыва в двадцать кабельтовых, стрельбу и вовсе прекратила.

Китайцы же, как и ожидалось, потерялись. Что им делать дальше? Флот вроде бы еще большой, но каждый капитан уже отчетливо понимал – догнать им этих быстроногих русских уже совершенно невозможно. Как и оторваться от них. А они вот – чуть поодаль, как небольшая стая волков, только и ждут, чтобы зарезать отставших и отбившихся.

Владимир же, прогуливаясь по квартердеку, ломал голову не меньше китайских моряков. Ведь, в сущности, сложилась ситуация, очень похожая на патовую. Русская эскадра была полностью боеспособна, но снарядов имела едва ли на полчаса неспешной стрельбы одним бортом. А противника еще осталось видимо-невидимо. И уйти просто так нельзя. Ведь первый покинувший поле боя, как правило, считается проигравшим.

Так до вечера все и продержалось в несколько подвешенном положении. Пять шхун кружили в десятке миль от скопления китайского флота, держась с открытой воды.

Но наступили сумерки, под покровом которых русская эскадра отошла дальше в Желтое море, дабы не стать жертвой ночного абордажа. Причем ни на минуту не сбавляя ход и координируя направление движения по габаритным фонарям, заметным только с кормы. Ну и ратьерами время от времени перемигиваясь.

Наступило утро двадцать второго апреля.

Хмурый Владимир с едва скрываемым раздражением посматривал на марс, где молчали. Противника не видно. Но ведь вчера он был именно в этом квадрате! Апраксин нервничал не меньше, раз за разом пытаясь уточнить местоположение кораблей.

Сделав несколько петель в кильватере, эскадра, разойдясь широкой гребенкой, пошла в сторону Бохайского залива. Ветер всю ночь стоял восточный и северо-восточный, поэтому уйти на юг и восток флот не мог далеко. Значит…

– Корабли! Вижу корабли! – внезапно заорал наблюдатель на марсе, вырывая Владимира из погруженности в размышления. – Запад! Много вымпелов!

– Ну наконец-то… – усмехнулся Апраксин. – Теперь мы знаем, где они. Можно идти на базу. Они вряд ли покинут Бохайское море в ближайшее время.

– Думаешь?

– Да. Мы для Императора слишком опасны. А постоянное присутствие в Бохайском море флота, который нам не по зубам, по крайней мере, за один заход, должно быть логичным решением. Это значит, что мы сюда вряд ли станем наведываться. Слишком большой риск.

– Он плохо нас знает, – усмехнулся Владимир. – Собирайте кильватерную колонну. Проводим малышей к мамочке.

– Серьезно? – удивился Апраксин. – Зачем?

– Заблудятся еще. Дистанция восемь-девять миль. Все, что отстает, – топить. Я уверен, что они не развернутся на нас.

– А если развернутся?

– У нас есть приличная дистанция. Уклонимся от сближения. Ветер пока северо-восточный, не самый подходящий, но через пролив проскочим вполне.

Как Владимир и предположил, китайский флот не рискнул разворачиваться и встречать своих «погонщиков». Мало того – никто не желал отстать, дабы не быть растерзанным. Ведь неизвестно, сколько у этих демонических кораблей осталось снарядов.

Так и шли до самого Тяньцзиня, где, подождав, пока китайский флот встанет на якоря, Владимир велел салютовать, не заряжая снарядов. Двадцать один выстрел! Классический салют наций, еще, впрочем, не сформировавшийся.

После чего эскадра развернулась и, демонстративно убрав часть парусов, двинулась к проливу, вальяжно лавируя против встречного ветра. Битва подошла к концу. Конечно, ни русская эскадра, ни китайский флот не смогли достигнуть поставленных перед ними задач. Но эта победа, а иначе подобное и не назовешь, совершенно деморализовала китайских моряков. И их понять не сложно. Как сражаться с врагом, которого ничем достать нельзя? Просто выходить и героически умирать в надежде, что он сам, переутомившись от стрельбы, склеит ботфорты? Очень поганая перспектива.

Спустя месяц. София-на-Сахалине

– Какие-то новости с фронта? – поинтересовался Владимир, встревоженный вестовым, вытащившим его из теплой постели, где он отсыпался.

– Да, – кивнула София. – Присаживайся.

– Что-то случилось?

– Китайский флот ушел из Бохайского моря.

– В смысле?

– Зарезав цинских командиров, что вновь прислал Император, моряки ушли на юг.

– Невыплата жалованья?

– Если бы, – усмехнулась София. – Они подняли знамена Мин.

– Ого! Ты серьезно?

– Более чем. Пару часов назад в порт вошли три китайских корабля. На одном из них прибыл сбежавший из Запретного города внук последнего Императора династии Мин.

– Я слышал, что из Запретного города не так уж и просто сбежать…

– Верно. Ему помогли. После того как в Пекин пришли известия о постыдном поражении в Бохайском море и разгроме армии Цин в приграничном сражении, мина, заложенная Петром, сработала. А я еще, дура, голову ломала, зачем он с этими убогими возится. Говорят, что часть юга уже восстала. По крайней мере, Шанхай и Нанкин.

– А почему флот перешел на сторону Мин? Чем ему Цин не угодил?

– Флот у Империи, в отличие от армии, почти полностью укомплектован народом хань, которые что династию Цин, что маньчжуров в целом на дух не переносят. Уж не знаю почему, но заменять людей во флоте Император не спешит. Разве что старшими командирами маньчжурских дворян поставил.

– Очень хорошо… – тихо отметил Владимир. – И что же внук?

– Я как официальный представитель Государя в восточном графстве заверила его в нашем расположении.

– И? Впрочем, мне это не важно. Все равно после победы будем прикидывать по обстановке. Кстати, а у маньчжуров остался еще флот?

– Военный? Нет.

– Значит, переходим к следующей стадии операции?

– Получается, – тяжело вздохнув, произнесла Софья.

– Хотя… ты знаешь, давай пока спешить не будем. Я пошлю в Бохайское море и к Шанхаю по шхуне. Пускай посмотрят, что там к чему. Ведь флот Мин должен отойти именно к Шанхаю, как я понимаю?

– Скорее всего.

– Вот и отлично. А нашего гостя ты лучше тут подержи. Надеюсь, он не расстроится?

– Он сам предложил этот вариант, дабы в его словах не усомнились. Ведь он в наших руках.

– Благородно, – кивнул Владимир. – Но откуда мы знаем, что они все не смертники? Если китайцы выбьют наши шхуны, то если не победа, то паритет на море им обеспечен. Флейтами мы много не навоюем. Так что, как любит говаривать отец, доверяй, но проверяй.