Текст книги "Из будущего – в бой! Десантник на троне (сборник)"

Автор книги: Михаил Ланцов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 57 страниц) [доступный отрывок для чтения: 21 страниц]

Оставалось выбрать способ производства. В его памяти всплывали три основных метода из числа неизвестных в настоящее время. Во-первых, это мартеновский процесс, который будет изобретен только через шесть лет (в 1864 году), который позволял устроить успешную переработку стального и железного лома. Во-вторых, это томасовские переделочные печи, которые отличались от бессемеровских футеровкой и известковой присадкой. Впрочем, они будут открыты еще не скоро, лишь в 1879 году начнутся первые опытные плавки по этой технологии. Но у этой технологии был существенный минус – качество выдаваемой стали было не очень высоким из-за ощутимого содержания в ней азота и фосфора. То есть мартеновские печи давали продукт лучшего качества, при аналогичном качестве руды. В-третьих, Саша помнил про кислородный конвертор, который, мало чем отличался от бессемеровского или томасовского способа переделки, но вместо воздуха продувал через чугунный расплав разогретый кислород. Это позволяло не только быстрее проводить переделку, но и "выжигать" все вредные примеси, такие как фосфор, азот, серу и прочее, превращая их в шлак. У этого способа был на текущий момент один небольшой, но очень существенный недостаток – крайняя сложность промышленного выделения кислорода. А его там было нужно много – около 50–60 кубических метров на тонну чугуна. В общем, пока его чисто технологически было нельзя применить. Поэтому, взвесив все за и против, Александр решил остановиться на мартеновских печах, тем более что их и так скоро изобретут в Европе. То есть можно будет немного заработать, если вовремя все нужные технологии запатентовать в соответствующих странах.

Путилов прибыл в Москву 15 февраля и незамедлительно явился к великому князю. По большому счету, он и сам не очень понимал зачем, но природное любопытство не позволило ему медлить. Саша принимал его приватно, без посторонних глаз в одном из кабинетов Николаевского дворца. Тридцативосьмилетний лысеющий мужчина в аккуратном костюме, безупречно подогнанном по фигуре, и слегка всклокоченной бородой, войдя, несколько опешил при "первом контакте", будучи поражен не соответствием великого князя своим годам. Да и вообще, довольно необычной и выразительной внешности. Александр, впрочем, уже привык к тому, что люди, его не знающие, сильно удивлялись и переспрашивали его возраст. Через одиннадцать дней великому князю должно было "стукнуть" всего четырнадцать лет, однако, внешность он имел подходящую для всех восемнадцать, а то и девятнадцать. При этом фигура была весьма крепкой (за счет регулярной физической нагрузки), образ которой дополнял взгляд, вообще выбивающийся из любых возможных предположений. Лицо Саша держал всегда хоть и ровно, но с небольшим наклоном вперед, как бы слегка "исподлобья". Учитывая это положение головы, легкий прищур, формировавший несколько чуть заметных морщинок в уголках светло-голубых глаз, получался взгляд совершенно пугающий, напоминая своим видом какого-то дикого хищника, который внимательно рассматривает свою жертву перед тем, как броситься на нее и растерзать. Особенно необычно это было для не привыкшего собеседника, который в нашем случае практически "выпал в осадок" от этого молодого "бульдожки" (это прозвище за Александром закрепилось и тут, только в силу хваткость и упорства, а не медлительности в делах и мыслях).

– Николай Иванович, проходите, садитесь. Вы замерли, будто увидели что-то совершенно необычное. Вас до такой степени что-то поразило?

– Да, ваше императорское Высочество. Вы не похожи на подростка.

– Вас пугает это обстоятельство?

– Да. Ибо говорите вы тоже не как подросток.

– Тем лучше, значит, мы сразу можем перейти к делу.

– Как изволите, – Николай Иванович подозрительно посмотрел настороженным взглядом на Александра и присел на указанное ему место.

– Я наслышан о вас, как о человеке, способном решать совершенно неразрешимые задачи в сжатые сроки. Производственного характера, разумеется. И не смотрите на меня так. И я, и вся прогрессивная часть нашего Отечества запомнили, как в 1854 году вы смогли в кратчайшие сроки организовать производство винтовых канонерских лодок для обороны Санкт-Петербурга. Никто кроме вас ничего подобного сделать бы не смог.

– Мне лестно подобное слышать. Но вы меня заинтриговали. О каком деле вы хотели поговорить? – Александр встал, обошел вокруг стола и откинул крышку деревянного пенала, где лежал один из финальных образцов винтовки, которые после завершения испытания стали изготавливать малыми партиями по пять-десять штук в мастерской Медведева. Внимательно оценив состояние оружия, Александр сдал задним ходом пару шагов и жестом пригласил Николая Ивановича посмотреть на то, что располагалось внутри невзрачного деревянного пенала. Тот подошел, и его глаза загорелись азартом, а Саша, пользуясь этим, стал комментировать свойства и качества этого нового устройства…

– Так вот, Николай Иванович, я пригласил вас по тому, что для производства этого оружия нам надобна качественная сталь и мне хотелось бы, чтобы вы занялись вопросом ее выделки. Помимо прочего, я хотел с вами посоветоваться. Вы же написали мне, узнав о конкурсе. Так вот, к сожалению, никто из участников не смог добиться решительного успеха, но некоторые интересные мысли, как мне показалось, там были озвучены. Я их вот тут набросал и попытался обобщить. Мне хотелось бы, чтобы вы с ними ознакомились и дали свое заключение, – с этими словами Александр слегка пододвинул к Путилову пухлую красную папку с завязками, в которой лежало все, что Саша смог вспомнить по мартеновскому процессу выделки стали. А также целый перечень интересных фактов по связанным вопросам, например, о ферросплавах для легирования. Николай Иванович взял папку, развязался ее и открыл. Полистал бумажки, исписанные аккуратным и весьма твердым почерком великого князя, и спросил:

– Какого рода вам нужно заключение?

– Возможно ли это? И если да, то будет ли оно работать и насколько выгодно такого рода приспособление использовать для переделки чугуна в железо и переплавки лома. То есть я хочу услышать оценку с точки зрения делового и хваткого заводчика, коим вы, без сомнения, являетесь.

– А если я дам отрицательное заключение?

– Мы продолжим конкурс и будем его проводить до тех пор, пока не сможем добиться результата. Ведь, в сущности, нужен только он.

– Чем вас не устраивает способ Павла Матвеевича?

– Мне кажется, что там нельзя использовать так называемое легирование, о котором вы прочтете в этой папке. Весьма интересное наблюдение, которое, правда, нужно проверять. В прочем, думаю, вам не стоит напоминать, что все содержимое, находящееся внутри этой папки есть государственная тайна, попадание которой в руки наших противников будет иметь крайне губительные последствия? – Саша слегка улыбнулся, отчего у Путилова мурашки по спине забегали. Слишком много было недосказанного в этой улыбке.

– Конечно. Но мне нужно будет посоветоваться. Кому можно показать содержимое?

– Павлу Матвеевичу, только постарайтесь не переписываться. Лучше езжайте к нему и попробуйте проверить все, что получится. Вы, как я понимаю, сейчас достаточно свободны? То есть я не отвлекаю вас от более важных дел?

– Вы верно понимаете.

– Сколько вам нужно времени?

– Я дам вам свой подробный отчет по истечении трех месяцев.

– Вы нуждаетесь в средствах для выполнения этой работы?

– Кхм… – Путилов запнулся.

– Хорошо, – Саша многозначительно улыбнулся, – здесь пять тысяч рублей, – сказал он, достав из ящика стола аккуратно увязанную пачку банкнот. – Если вам потребуется еще, отпишитесь о расходах и укажите, сколько и для чего вам надобно. Впрочем, думаю, этих денег для изучения вопроса должно хватить. Вопросы есть?

– Никак нет.

– Хорошо, приступайте.

Глава 7
Училище
(15 февраля 1859 года – 15 февраля 1860)

Проводив Путилова, Александр приступил к другим, не менее важным делам. Самым приятным из оных стал день рождения его новой «тушки». Дело в том, что главным подарком к этому празднику становилось преобразование кадетского корпуса в военно-инженерное училище с кадетским корпусом при нем. Не слабо. Но у мальчиков из состоятельных семей традиционно были куда более впечатляющие как запросы, так и игрушки. А Саша был вторым сыном одного из самых богатых людей мира, по крайней мере, входящего в первую десятку точно, что накладывало свой оттенок. Александр Николаевич вполне мог себе позволить подарить сыну двести-триста тысяч на постройку небольшого заводика, где тот смог бы играть и развиваться и выстроить для него училище, пусть даже и весьма значительное. Тем более что Саша тяготился к тем областям знаний, которые не могли его сделать, по мнению Александра II конкурентом для старшего брата в политике и на троне, а потому, полностью поощрялись. В конце концов, хороший заводчик в императорской семье был совсем не лишним. Не очень красиво с точки зрения традиционной морали, так как благородные люди еще со времен Карла Великого и Ярослава Мудрого старались избегать подобных занятий, считая их уделом мещанством. Впрочем, новое время принесло новые веяния. Теперь все правящие дома Европы старались поучаствовать в том или ином коммерческом мероприятии, желая привлечь к своим рукам как можно больше выгоды. Конечно, остались еще ортодоксальные аристократы, но они стремительно вымирали, уступая место новой, так сказать прогрессивной волне. И император, здраво рассудив, решил, что не плохо бы было и себе получить такого же «благородного заводчика». Поэтому, странные, на первый взгляд шаги, были не формой послабления для детских капризов Саши, как кому-то могло показаться, а попытка игры на перспективу. Весьма денежную перспективу.

Но мы отвлеклись. 20 февраля 1859 в Москву прибыл император Александр II с сопровождающими. Делегация вопреки ожиданиям оказалась весьма скромной – только доверенные люди и часть государственного совета. Смотр кадетского корпуса начался, как Саша и предполагал, с новой винтовки, образцов которой заготовили уже два десятка штук, дабы иметь возможность не только потихоньку начинать освоение нового оружия кадетами, но и дать проверяющим вдоволь наиграться с первоклассной игрушкой. Патронов, конечно, было немного, но на "пострелять" хватило с лихвой. Сам император с большим удовольствием сделал серию выстрелов и остановился лишь потому, что стал поддаваться азарту, что негоже делать на глазах у высокопоставленных верноподданных. Уж больно хорошей получилась винтовка: и легкая, и точная, да еще и отдача мягкая. Но, как ни хотелось ему поиграть еще с этой "радостью", нужно было останавливаться. Поэтому Александр Николаевич скрепя сердце отложил новое оружие, решив продолжить смотр, который вел его брат, уже не раз посещавший корпус. Впрочем, самого великого князя Николая Николаевича особенно заинтересовала химическая лаборатория, к оной был привлечен интерес и Сашиного отца, не имевшего, впрочем, к подобным вещам никакого любопытства. Императору поначалу было очень скучно смотреть на банки с реактивами и слушать вещи, в которых он ровным счетом ничего не понимал, а потому он порывался уйти. Но не вышло, так как его сын, поняв обстановку, смог найти подход к решению сложившегося обстоятельства.

Саша продемонстрировал сиятельной комиссии новые взрывчатые вещества, полученные в лабораторных условиях. В частности кордит, пироксилин и тротил. Первое Александр определил как топливо для ракет, что в то время имели относительную популярность, второе для метательных зарядов огнестрельного оружия, а третье в качестве универсального взрывчатого вещества для разрывных зарядов. Много говорили, тыкая пальцами в пробирки и пытаясь объяснить на пальцах. Но император смог проникнуться лишь тогда, когда на полигоне ему показали взрыв одного килограмма тротила. Впечатлило. Он ровным счетом ничего не понял, но то, как рвануло, его поразило до крайности. Настолько, что он искренне заинтересовался разработками. Стал увлеченно расспрашивать и пытаться понять то, что ему говорят. Само собой с поправкой на то, что у него не было вообще никаких представлений о химии. Пользуясь удобным случаем, Саша поплакался о том, что гальваническая лаборатория совершенно не развивается, так как нет специалистов для ее работы. Не говоря уже о медицинской, о которой он может только мечтать. Беда заключалась в том, что все серьезные специалисты либо заняты на ответственных государственных постах, либо при академии. Успешно так поплакался. А главное вовремя. Александр Николаевич, видя очевидные успехи сына, достигнутые в столь короткий срок, пообещал прислать специалистов.

В общем, делегация ходила и смотрела практически всю неделю. Все здания облазили, на всех занятиях побывали. Была изучена буквально каждая щель и шероховатость, благо, что народа было много, а потому работа шла довольно энергично. Такая тщательная и масштабная проверка всегда приводит к массе замечаний и недочетов, которые были и в нашем случае, однако, в целом император остался доволен работой сына и тех людей, которых он привлек к своему "прожекту". Поэтому утром 26 февраля, в его день рождения он подписал сразу два очень важных для Александра документа. Во-первых, указ о преобразовании особого кадетского корпуса посвященного Архистратигу Михаилу в Императорское военно-инженерное училище с кадетским корпусом при нем. Во-вторых, была изучена и получила одобрительную подпись предварительная смета оружейной фабрики, которая, впрочем, никакого особого названия не получила, да и вообще была окружена максимальным количеством секретности.

Потом устроили уже традиционный прием в Николаевском дворце, на который были приглашены, в том числе и отличники боевой и учебной подготовки кадетского корпуса, одетые в идеально подогнанную парадную форму. Многие из них оказалось из небогатых семей (что не удивительно) и на такие приемы попасть не могли бы иначе никакими способами. Зачем это было нужно Саше? Очень просто – он хотел потихоньку вводить в "свет" тех ребят, кого считал перспективными. Они не должны были стать "снегом на голову" для придворного бомонда. Впрочем, гостей хватало и без кадетов, так как деятельность Александра уже смогла привлечь к себе определенного рода людей, желавших легкой поживы. Дело в том, что вокруг великого князя потихоньку начинали крутиться совсем не маленькие деньги. Пусть еще не в столь значительном масштабе, как вокруг иных великих князей, но перспективы были очень аппетитными. Как-никак, по всем признакам, в его руки должно было в будущем попасть оружейное производство – одно из самых выгодных в мире, выгоднее которого, только торговля "воздухом" (игра на бирже и прочие спекуляции) и наркотическими средствами. Поэтому с каждым днем вокруг небольшого двора Саши начинало кружиться все и больше разных непонятных личностей, создававших массу головной боли Левшину, работа которого серьезно усложнились. Тут стоит уточнить, что да, действительно, в вопросах разработки новой винтовки хранили секретность, однако эти работы, проводимые в Москве, были хорошо известны всем заинтересованным лицам. Без подробностей, само собой. Как ни крути, а уровень работы служб государственной безопасности в то время был очень плох. Недаром полвека спустя в Русско-Японскую войну наш противник располагал полной исчерпывающей информацией по всем интересующим его вопросам. Так что Саше придется опираться на единственно успешный отечественный опыт советского периода, столь нелюбимого либералами.

На прием прибыла и Наталья Александровна. Александр ее, конечно, приглашал и ожидал, но эта встреча стала скорее проблемой, чем радостью. Дело в том, что столь горячая женщина хоть и отличалась умом, но иногда совершенно забывалась и начинала флиртовать с Сашей на глазах у представителей британской короны, оные, также прибыли вместе императором в Москву, дабы поздравить жениха дочери своей королевы с днем рождения. По крайней мере, официально. А так их уже раз десять за пару дней встречали в самых интересных местах возле кадетского корпуса, либо замечали за беседами с персоналом учебной части. Их искреннему любопытству не было предела. Но люди Филарета и Алексея Ираклиевича справились отменно, в первую очередь за счет привлечения уличной детворы (по рекомендации Саши), которая за весьма скромное вознаграждение с удовольствием занималась слежкой. В итоге оказались выявлены многое конспиративные квартиры и несколько агентов глубокого залегания, один из которых, как это ни странно, работал на территории кадетского корпуса, правда, истопником, но это уже не важно. Была отслежена если не вся, то почти вся британская агентурная сеть, которая разворачивалась последние полтора года в Москве посредством огромных усилий, потерь личного состава и денег. Поначалу Левшин в духе того времени решил всех выявленных шпионов "брать в оборот" и арестовывать, но Саша отсоветовал ему, предложив держать их "под колпаком" и умышленно дезинформировать. Заодно выходя на курьеров и прочих представителей агентурной сети, выявляя все ее звенья. Мало ли кто-то еще остался.

Но вернемся к нашей горячей дочери Александра Сергеевича. Наталья не удержалась от соблазна, и, улучшив момент, все же нашла способ для интимной встречи с Александром. Как-никак с мужем она уже фактически не жила, а организм требовал любви и ласки. Так что проверенный, молодой и весьма симпатичный партнер под боком не смог бы остаться без самого пристального внимания с ее стороны. Саша юлил до последнего, но, в конце концов, и сам понял, что это не повредит, а потому пошел навстречу женской любвеобильности. Точнее серию встреч, в ходе которых у любовников была буквально феерия изголодавшихся организмов. К счастью, дальше Левшина эта деталь личной жизни Александра не ушла. У всех есть свои слабости, главное, чтобы они шли не во вред делу, поэтому Алексей Ираклиевич Саше даже замечаний не делал.

5 марта 1859 года император со свитой отбыл в Санкт-Петербург, оставив в Москве целый ворох дел по устройству оружейного производства и новой учебной части. Начались тяжелые трудовые будни.

Начал Саша решать этот вопрос с совершенно традиционной стороны. Училище, дабы отделиться формально от кадетского корпуса, который теперь числился при нем, получило свою расцветку парадной формы, которая, впрочем, оставалась того же фасона. В этот раз великий князь решил пренебречь удобствами чистки и эксплуатации в угоду "дизайнерским решениям" и сделать основным цветом в парадной форме черный. Конечно, он перекликался с военно-морской формой, но современной для читателей, а не для того времени. Александр, изучая этот вопрос, с удивлением узнал о том, что в 1859 году черной форменной одежды для военных моряков на русском флоте не было. То есть вообще. Основным цветом этого рода войск в Российском императорском флоте еще с XVIII века оставался зеленый в разных его оттенках, который утвердился еще со времен Петра Великого. Причем не только утвердился, но и потихоньку вытеснил синий и красный, которые уже ко времени правления Павла I полностью исчезли из флотского обихода. Поэтому Саша имел своеобразный карт-бланш в вопросах создания красивой и эффектной военной формы. Так что основным цветом стал черным, а латунные посеребренные пуговицы и белый кожаный ремень стали очень красивым дополнением к общему виду. Конечно, в будущем нужно будет поработать над стилем парадной формы, "вылизав" ее, однако уже сейчас вид ученика училища получался очень эффектным. Да и наработками Карла Дибича и Вальтера Хека не грех воспользоваться. Как ни крути, а у Саши все еще были свежи очень яркие образы хорошо знакомого читателям советского кинофильма "Семнадцать мгновений весны", в котором главный герой щеголял в весьма эффектной и элегантной черной форме. И ему в том возрасте было по большому счету плевать, кто ее носит, запомнилось лишь то, что она была красивой, неся в себе неповторимый шарм и аристократизм.

Впрочем, ничего особенного в тех днях, кроме новой расцветки форменной одежды, не было. Но все изменилось, когда в конце марта прибыл с поездом академик Борис Семенович Якоби. Причем приехал по поручению Его императорского Величества, который пригласил этого вполне заслуженного, человека обучать своего второго сына электротехнике. Как ни крути, но в землях Российской империи он был лучшим, мало того, относительно свободным – не вел никаких серьезных исследований, занимаясь довольно рутинной "текучкой" педагогического процесса. Само собой, у Александра знаний было заметно больше, чем мог бы дать этот человек, однако присутствие Якоби позволяло наконец-то серьезно заняться вопросами гальванической лаборатории. Мало этого, учитывая интерес Якоби к электродвигателям, Саша сразу для себя сделал заметку о том, что этого ученого нужно подводить к созданию первой электростанции переменного тока в мире, достаточной, впрочем, для экспериментальных производственных плавок и гальванических опытов, а также для бытовых нужд училища.

В долгих вечерних разговорах с Борисом Семеновичем Саша пытался имитировать линию определенного прогресса в вопросах электротехники. Как-никак, преподавание в режиме "один на один" на порядки лучше, чем занятия в классах. Само собой, Якоби согласился читать лекции и проводить практические занятия в училище с первого сентября, но пока ограничивался только вопросами устройства лаборатории, опытами, подготовкой лаборантов и индивидуальными занятиями с великим князем. На его памяти он оказался совершенно уникальным человеком – единственным отпрыском из плеяды владетельных домов, который вместо экономики и политики изучает физику, химию, электротехнику и прочие прикладные дисциплины. Борис Семенович это искренне не понимал – зачем Саше все это. Впрочем, подобная загадка не мешала тому воодушевлению, которое охватывало его с каждым днем, ибо его ученик не только все схватывал на лету, но и активно дискутировал, местами даже внося вполне разумные поправки в сложившуюся традицию. Мало того, этот подъем душевных сил усиливался еще и тем, что у Саши, по мнению Якоби, оказалось какое-то природное чутье к электротехническим исследованиям, в которых он очень быстро прогрессировал. Эта оценка получалась совершенно комичной с позиции самого Александра, который почитал себя полным профаном в вышеупомянутых вопросах. Впрочем, память достаточно образованного человека рубежа XX–XXI веков с широким кругозором хранила довольно много полезной информации, которая в нашей повседневной жизни воспринималась как сама собой разумеющаяся обыденность, а в середине XIX оказывалась буквально откровением. За какие-то месяцы гальваническая лаборатория обросла массой самых разнообразных приборов и приспособлений, многие из которых были самодельными.

Такая тесная и плодотворная работа учителя и ученика, в совокупности с отсутствием обещанного отцом специалиста для организации медицинской лаборатории, побудили Бориса Семеновича, обычно очень сдержанного в рекомендациях, поведать Саше о тяжелой судьбе Николая Ивановича Пирогова. Тот как раз в эти время являлся попечителем Киевского учебного округа, где безрезультатно бился над реорганизацией учебного процесса. Впрочем, на предыдущем посту в Одесском учебном округе он продержался не долго – выжили из-за того, что Николай Иванович попытался поставить "на крыло" совершенно раскисшую и не дееспособную учебную деятельность на подведомственной ему территории. Но чиновники оказывались выше здравого смысла. Сам Борис Семенович с Николаем Ивановичем не переписывался, но был в курсе его деятельности и очень переживал за одного из самых талантливых медиков Российской империи. Александр отреагировал совершенно предсказуемо. Во-первых, обложил мысленно себя матом за то, что эта фамилия совершенно вылетела у него из головы. А во-вторых, написал письмо отцу, где просил приставить к нему в качестве учителя Николая Ивановича, о котором он был наслышан как о крайне одаренном враче. Память Саше подсказывала, что Пирогова держат так далеко от столицы неспроста – за этими "репрессиями" стоят довольно прозрачные интриги недоброжелателей. Поэтому обращался напрямую, указывая в письме все те заслуги, которые к тому времени числились за известным врачом. Саша понимал, что отказывать сыну Александр Николаевич в такой мелочи не станет.

Долго ли, коротко ли, но 28 мая 1859 года пришло письмо от отца с обещанием помочь в этом вопросе. Ну и служебная записка на имя Левшина с заданием разобраться со случившейся загвоздкой. В общем, Алексей Ираклиевич несколько не ожидал такого хода, настолько, что даже слегка расстроился, заявив, что с такой мелочью они и сами могли бы разобраться. Да и не подводил он его еще ни разу. Что было чистой правдой. Из чего Саша сделал вполне закономерный вывод – слушать Якоби и отголоски своих воспоминаний в политических вопросах не стоит, так как дурного насоветуют. То есть – своей головой надо думать, по ситуации. Повинившись Левшину, что наслушался дурных голов, которые переживали за выдающегося ученого, узнал много нового о характере этого человека, весьма непокладистом, от которого, по большому счету, все проблемы у него и шли. Так что, очень аккуратно пришлось Саше "посыпать голову пеплом" и признавать, что поступил, не проверив информацию, что в его положение было крайней не взвешено. Но урок получил хороший.

Не успели улечься проблемы с Якоби и Пироговым, которому уже отписали явиться в Москву, как прибыл Путилов и Обухов в лучшем жанре "двух из ларца, одинаковых с лица". Сказать, что они пребывали в приподнято-восторженном состоянии, значит – ничего не сказать. У них получилось выплавить в тиглях ряд стальных сплавов, которые вспомнил Саша, и результаты их серьезно поразили. А эксперименты с мартеновской печью вообще убили наповал. Получалось, что одним махом Россия получала самую передовую технологию выделки стали в мире, причем довольно простую.

– Алексей Ираклиевич, что вы от меня хотите?

– Я хочу знать тех, с кем вы советуетесь. Ваш отец не на шутку обеспокоен.

– Я понимаю.

– Нет, вы не понимаете. Я, нет, мы все просто в глубоком недоумении – откуда вы берете все эти новшества? Я опрашивал Медведева, он говорит, что вы знали, что нужно делать, но не знали как. Откуда? Якоби вообще готов на вас молиться – вы, по его мнению, указали на очень перспективное научное направление в электротехнике. Авдеев также подтверждает, будто вы знали, что должно получиться. Вы не экспериментировали и не искали – вы знали. Твердо. Убежденно. Но знать никак не могли, так как этими вопросами никогда не занимались. Да и малы вы еще для столь поразительных открытий. А теперь еще одиозного Пирогова пригласили. Что вы задумали изобрести или открыть с его помощью? Или если не вы, то кто? У вас есть советчики?

– Это допрос?

– Что вы, ваше императорское высочество, конечно нет.

– Тогда я могу вам не отвечать?

– Ну что вы, Ваше императорское Высочество, – Левшин был предельно вкрадчив, – у вас просто нет других вариантов. Вы обязаны мне ответить, причем, правдоподобно. Ваш отец всерьез обеспокоен. Слишком быстрое взросление, как телом, так и умом, а также поразительные успехи в науках. С одной стороны это хорошо, но с другой – это в высшей степени странно. Мало этого, до десяти лет за вами этого не наблюдали. Что мы должны думать?

– Кто мы? Алексей Ираклиевич, я вас не понимаю. Вы так говорите, будто обвиняете меня в чем-то.

– Александр, последней каплей наших подозрений стал инцидент с Путиловым и Обуховым. Я внимательно изучил письма, которые вам приходили по конкурсу, но не смог найти там даже десятой части того, что вы передали этим, безусловно, талантливым людям. Но это было бы полбеды, однако, что Николай Иванович, что Павел Матвеевич в один голос говорят, что материалы, предоставленные вами, работают. И это очень важно. Его Императорское Величество обеспокоен. Ряд влиятельных групп при дворе открыто заявляют, что в возрасте десяти лет вас подменили. Кое-кто поговаривал, что вы одержимы, однако, чудо, что вы явили в храме Михаила Архангела при свидетельстве митрополита, сняло с вас подобные подозрения. По крайней мере, они перешли в категорию слухов.

– Не слишком ли много подозрения? – Александр сохранял на лице легкое недоумение, граничившее с раздражением, впрочем, действительно нараставшим. Вместо ответа Алексей Ираклиевич достал из внутреннего кармана письмо и передал его Саше – лист гербовой бумаги, исписанный хорошо знакомыми мелкими буквами с резко выступающими вертикальными частями. Это было письмо, собственноручно написанное отцом Саши – императором Александром Николаевичем. Его содержание удручало. Великий князь дважды перечитал текст, после чего не спеша подошел к креслу и с задумчивым видом сел в него. Император просил Левшина выяснить причину столь разительных изменений в Саше. Он должен был как-то реагировать на все нарастающие бурление британской партии при дворе. Впрочем, французская и германская партии, также проявляли повышенный интерес к Саше и делам, которыми он занимается.

– Александр, вы понимаете всю тяжесть обстоятельств?

– Конечно. – Саша кивнул и вновь замолчал с задумчивым видом. Он был на грани паники, хотя внешне это сказать было нельзя. Как говорится – допрыгался, дятел. Ну, что же – пора зайти с козыря, пусть и слегка крапленого. Но сначала – выдержать паузу, как там у классика: "чем больше артист, тем больше пауза". Несколько минут прошли в напряженном молчании. Наконец, почувствовав, что собеседник, уже всерьез обеспокоенный происходящим, собирается нарушить тишину, Саша поднял на него тяжелый усталый взгляд, который даже представить было невозможно у подростка: – Алексей Ираклиевич. Вопросы, поднятые в этом письме, требуют немедленного и полного ответа. Но передать его я могу лишь самому императору, без посредников, – и вновь сделав паузу, продолжил. – Не обижайтесь, дело не в отсутствии доверия к Вам. Есть тайны, которые правитель должен узнать прежде любого из подданных. Пожалуйста, передайте его величеству мою просьбу о личной аудиенции.

Как и следовало ожидать, уже на третий день после достопамятного разговора Александр был уже в Санкт-Петербурге в кабинете своего родителя.

– Проходи, садись, – император указал Саше на мягкий диван, стоящий не далеко от писчего стола, а сам, пока великий князь усаживался, встал из своего кресла, обошел стол и сел на его краешек. – Алексей Ираклиевич говорит, что ты прибыл по поводу беспокоящего меня вопроса?