Текст книги "Глиняные голубки (Третья книга стихов)"

Автор книги: Михаил Кузмин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

Кузмин Михаил
Глиняные голубки (Третья книга стихов)

Михаил Кузмин

Глиняные голубки

Третья книга стихов

244

Е. Нагродской

Из глины голубых голубок

Лепил прилежной я рукой,

Вдыхая душу в них дыханьем.

И шевелилися с шуршаньем,

И жалися одна к другой,

Садяся в круг на круглый кубок.

Клевали алые малины,

Лениво пили молоко,

Закинув горла голубые,

И были как совсем живые,

Но не летали далеко,

И знал я, что они из глины.

И показалось мне бездушным

Таинственное ремесло,

И призрачными стали птицы,

И начала душа томиться,

Чтоб сердце дар свой принесло

Живым голубкам, но послушным.

1913

* ЧАСТЬ ПЕРВАЯ *

ВЕСЕЛЫЙ ПУТЬ

I

245-257. В ДОРОГЕ

Посвящается Юр. Юркуну

1

Нет, жизни мельница не стерла

Любовной смелости в крови,

Хочу запеть во все я горло

Мальчишескую песнь любви!

Довольно таять! мы не бабы

И не эстеты, черт возьми!

Поверьте, мы не так уж слабы,

Чтоб дамам корчить bel-ami {*}!

{Милого друга (фр.) – Ред.}

Ах да, боа, перчатки, перья

И юбок шелковых фру-фру...

Мы – два веселых подмастерья

Идем, обнявшись, поутру.

Придется – красим и заборы,

Простую песенку споем.

Без уверенья верны взоры,

Весь мир другой, когда вдвоем.

Что нам обманчивая слава?

На мненье света наплевать!

Отель закрыт – с травой канава

Заменит пышную кровать.

Нам все равно: столицы, села

Или некошеный пустырь,

Куда ведет, смеясь, веселый,

Влюбленный в солнце поводырь.

Цветем, как впору только розе,

Пою бесцельно, словно чиж,

И ни в какой манерной позе

Теперь меня не уличишь.

Движенья нежности – не резки,

И смелая любовь – проста.

Не лучше ль свадебной поездки

Идти пешком, уста в уста?

2

Вы – молчаливо-нежное дитя,

Лениво грезите о Дориане,

И на лице, как на сквозном экране,

Мечты капризные скользят, летя.

Мне нравится чуть уловимый шорох

Страницы книжной у моих шкафов,

И, обернувшись, я всегда готов

Ответ найти в прозрачно-серых взорах.

Знакомый трепет будится в душе,

Как будто близко расцветает роза,

А вдалеке играют Берлиоза

И слышен запах старого саше.

С лукавством милым вы тихонько ждете,

Задумчиво-пленительный божок,

И вдруг неслышно, кошкой подойдете,

И поцелуй уста мои обжег.

3

Слезами сердце я омою

И праздную уйму печаль,

Ведь в веющий теплом февраль

Весна встречается с зимою.

Как в сельский топленный покой

Протрубит солнце светом новым,

Что сердцу должно быть готовым

Стать полноводною рекой,

Так, в дом вступив, мой гость нежданный

Принес мне молодость и свет,

Зарю грядущих теплых лет

И поцелуй любви желанной.

Все голубее тонкий лед,

Он скоро сломится, я знаю,

И вся душа, все мысли к маю

Уж окрыляют свой полет.

4

Я твой до дна... бери и пей:

Моя любовь неистощима,

Бескрайна, как простор степей,

И, как судьба, непоправима.

За что, зачем тебя люблю?

Позором крою иль прославлю?

Но пусть с собой тебя гублю

Живым тебя я не оставлю.

Как жертву, сердце я держу:

Трепещет, бьется на ладони,

И близок час, когда заржут

На смерть обещанные кони.

5

Ютясь в тени тенистых ив,

Раздумчиво смотрю в аллею.

О прошлых днях я не жалею:

Чего жалеть уж, разлюбив?

Как будто едет, молчалив,

Ездок влюбленнейший в лилею.

Ютясь в тени, я не жалею

Раскатной радости мотив.

Какой блаженной тишью нив

Утишен, я живу и млею?..

Нет! прошлых дней я не жалею,

Узнав дней нынешних прилив.

6

Вы – белое бургундское вино,

Где дремлет сладостно струя шампани,

И резвится, и пенится заране,

Восторга скрытого оно полно.

Вы – персик, румянеющий янтарно:

Пьянит и нежит девственный пушок.

Не правда ль, вы тот стройный пастушок,

Которым бредила царица Арно?

В вас светится таинственный топаз,

Как отголосок солнца, еле-еле.

Оживлено дыханием апреля

Веселье светлых и лукавых глаз.

7

Зачем мне россказни гадалки,

Какой мне ждать еще весны,

Когда очей твоих фиалки

Мне льют весеннейшие сны?

Зовут томительно и нежно

В неведомую даль идти,

И сердце сладостно-мятежно

Готово к новому пути.

Когда б веселые равнины

И пасмурные все места

Могли пройти мы до кончины,

Как и теперь – уста в уста!

8

Разве можно дышать, не дыша,

Разве можно ходить, не вставая,

Разве можно любить, коль другая

Не ответит влюбленно душа?

Ах, без солнца бессолнечен день,

Холодны водопадные реки,

И с трудом подымаются веки,

Если голову ломит мигрень.

Разве странно, что, только любя,

Я дышу, и пишу, и мечтаю,

Что нигде я покоя не знаю,

Проведя полчаса без тебя?

9

Еще не скоро разбухнут почки

И до апреля ведь далеко,

А я читаю простые строчки

И мне так радостно-легко.

Мы все умеем лицемерить

И за словом в карман не лезть,

Но сердцу хочется так верить,

Что ваши строчки – благая весть.

Я верю, верю. К чему порука?

Ведь я не скептик, не педант,

Но ревность – это такая мука,

Какой не выдумал и Дант.

10

Склоненный ангел на соборе

Свой пламенник бросает в твердь,

Исчезла с яростью во взоре

Растоптанная смертью смерть.

Дрожит восторженная ода

В гудении колоколов.

Все улицы полны народа,

Как будто чудный свой улов

"Ловец людей" сюда на сушу

Весь выкинул. Вдали пальба.

Ожесточеннейшую душу

Растопит радостью мольба.

Иду с тобой. Весь мир – безлюден,

Толпы как нет, лишь ты да я.

Для нас одних так праздник чуден.

Идем дыханье затая.

И в сердце огненной горою

Не купина – горящий лес

Поет: "Тобой, одним тобою

Сегодня навсегда воскрес!"

11

Ни вид полей в спокойной дали,

Ни мир безоблачных небес,

Ни полные простой печали

Старинные напевы месс

Мне не дают успокоенья,

Не льют мне сладостной любви.

Все то же темное волненье

Бунтует в сумрачной крови.

И я, водя тоскливым оком,

Вдруг падаю тебе на грудь,

И вот к живительным истокам

Уж найден долгожданный путь.

И нет уж тяжести безмерной,

Светло и вольно впереди,

Когда прижмусь я к верной, верной

Твоей целованной груди.

12

Глупое сердце все бьется, бьется

Счет ведет...

Кажется, вот-вот сейчас разобьется

Нет, живет...

Вы перержавели, вы устали,

Мысли, сны.

Но вдруг воспрянешь упрямей стали,

Ждешь весны.

Весны не будет, весны не будет.

Ложь, все ложь!

Сердце! когда же страданье убудет...

Когда умрешь?

13

Мы думали, кончилось все,

Захлопнулась дверь...

Почему? Отчего? Не знаю...

Милый, поверь, поверь:

Мое сердце всегда твое!

Кончилось все навек,

Лежу, не смыкая век...

Вспоминаю

Твое письмо,

Жестокие разговоры...

Белой ночи бельмо

Белеет сквозь бледные шторы...

Что это? сон?

Бесшумно двери открылись...

Остановились

Вы на пороге.

Ни радостный стон,

Ни крик

Моей не выдал тревоги...

Долгий, долгий миг!

Смотрю, раскрыв глаза,

Так, это вы...

Только нет в руках ваших палки...

Так близки и так новы.

На глазах чуть блестит слеза...

Заплаканные фиалки!

Целуете... запах эфира

Знаком... Но зачем, зачем?

Как жилец иного мира,

Гость мой ласков и нем.

Жутко слегка и легко мне...

Целую, целую в уста.

Теперь я знаю: запомни!

Без тебя моя жизнь пуста.

С тобой пройду до могилы,

Измена – ложь!

И будешь мне так же милый,

Даже когда умрешь.

Я знаю (и тверд я в вере):

Когда мне будет невмочь,

Вы тихо откроете двери,

Как в эту ночь.

В дверце зеркального шкапа

Видна ваша шляпа

С большими полями.

Вы стоите без палки...

Не увянут в могильной яме

Заплаканные фиалки!

Раскрою глаза все шире,

Жуткий, сладкий сон...

В знакомом, мертвом эфире

Чувствую: это он.

Февраль-август 1913

II

258-269. ХОЛМ ВДАЛИ

1

Счастливый сон ли сладко снится,

Не грежу ли я наяву?

Но кровли кроет черепица...

Я вижу, чувствую, живу...

Вот улицы и переулки,

На палках вывески висят;

Шаги так явственны и гулки,

Так странен старых зданий ряд.

Иль то страницы из Гонкура,

Где за стеной звучит орган?

Но двери немца-винокура

Зовут в подвальный ресторан.

И знаю я, что за стеною

Ты, милый, пишешь у окна.

За что безмерною ценою

Отплата мне судьбой дана?

И кажется, что в сердце, в теле

Разлит любовный водоем...

Подумать: более недели

Мы проживем с тобой вдвоем!

2

Тобой целованные руки

Сожгу, захочешь, на огне.

В. К

Целованные мною руки

Ты не сжигай, но береги:

Не так суровы и строги

Законы сладостной науки.

Пожаром жги и морем мой,

Ты поцелуев смыть не сможешь

И никогда не уничтожишь

Сознанья, что в веках ты – мой.

Ты – мой, и ты владеешь мною,

Твоим дыханьем я дышу

И стон последний заглушу

Перед стрелою неземною.

Поверь: судьба, не просто случай,

Тебе открыла тайну сил,

Чтоб ты стрелу благословил,

"Плененный прелестью певучей".

3

Ряд кругов на буром поле

Образует странно сеть...

Милый друг, не в силах боле

На обои я смотреть.

Выступают капли поту,

И сжимается рука,

На обоях сквозь дремоту

Вижу буквы "В" и "К".

Память тихо улетает,

Застилает взор туман...

Сквозь туман плывет и тает

Твой "зеленый доломан".

Мнится: встанешь, поцелуешь,

Сердце весело отдашь...

Обернусь – ты все рисуешь

Да скрипит твой карандаш.

Мысли бьются, мысли вьются,

Как зимой мятель в трубе.

Буквы в сердце остаются,

Доломан же – на тебе.

4

Влюблен ли я – судите сами:

Могу смотреть на вас часами,

Не отводя плененных глаз,

Мне все уныло, все не мило,

Мне все как мрачная могила,

Когда не вижу рядом вас.

Нет ни натяжки, ни рисовки

(Хотя на то поэты ловки),

Когда пою ваш "доломан";

Коль вами жизнь моя согрета,

Пускай клеймят насмешки света

Мой нежный, набожный роман.

В своей судьбе уж я не волен.

Без вас я сумрачен и болен

И вами брежу наяву.

Пускай вопрос решится вами:

Какими новыми словами

Свое я чувство назову?

5

Дороже сына, роднее брата

Ты стал навеки душе моей,

И без тревоги я жду возврата

Румяно-ясных, осенних дней.

Зима и осень, весна и лето

Теперь – единый, счастливый круг,

Когда все сердце тобой согрето,

Мой неизменный, желанный друг.

6

Я тихо от тебя иду,

А ты остался на балконе.

"Коль славен наш Господь в Сионе"

Трубят в Таврическом саду.

Я вижу бледную звезду

На теплом, светлом небосклоне,

И лучших слов я не найду,

Когда я от тебя иду,

Как "славен наш Господь в Сионе".

7

Покойся, мирная Митава,

Отныне ты в моей душе,

Как замков обветшалых слава

Иль запах старого саше.

Но идиллической дремоты

Бессильны тлеющие сны,

Когда мой слух пронзили ноты

Кристально-звонкие весны!

И осень с милым увяданьем

Мне непонятна и пуста,

Когда божественным лобзаньем

Меня поят твои уста.

8

Что за Пасха! снег, туман,

Неожиданная слякоть!

В марте верить ли зиме?

Ты опять придешь ко мне,

Мой зеленый доломан,

Будешь снова шпорой звякать.

Был и я в чужих краях...

Ах, Firenze, Vienna, Roma... {*}

{* Флоренция, Вена, Рим... (ит.) – Ред.}

Но я думал: "Не обман

Твой зеленый доломан!

Хорошо гостить в гостях,

Но куда милей быть дома!"

О проказах – ни гу-гу,

Пусть молчат твои чикчиры...

Сядем лучше на диван,

Мой зеленый доломан!

Для тебя я сберегу

Песенки все той же лиры.

9

Ты приедешь сюда загорелым,

Но всегда бесконечно милым.

Ведь и в смуглом теле, как в белом,

Та же кровь струится по жилам.

Твои губы, они не увяли,

Твои щеки упруги, как прежде...

А бывало: не я ли, не я ли

Изнывал в далекой надежде?

Опьянен я все тем же телом,

Я покорен все тем же силам...

Ты приедешь сюда загорелым,

Но всегда бесконечно милым.

10

"Два ангела напрасных за спиной".

В обманчивом, тревожном сне

Я пел про ангелов напрасных,

Не зная, из каких прекрасных,

Пленительных и нежно страстных

Пошлется спутник с неба мне.

Твои улыбчивые губы

Амур стрелой нарисовал

И юный округлил овал.

Кого я прежде ни знавал,

Перед тобой – пусты и грубы.

Кто дал такую удлиненность

Приподнятых и светлых глаз?

Прозрачней фьорда в тихий час,

Они всегда вселяют в нас

Благоговенье и влюбленность.

Не ты ль от Божьего престола,

Плащом прикрывши прелесть плеч,

Держа в руке копье иль меч,

Пришел для предрешенных встреч

К тому, что звал тебя из дола?

Нет, не обманчивы мечты:

Пускай пути мои опасны,

Пускай грехи мои ужасны,

Те ангелы, они напрасны,

Когда вождем мне послан ты.

11

Смутишься ль сердцем оробелым?

Моя любовь не так мала,

Чтоб не сказать пред миром целым,

Какое счастье мне дала,

К какому счастью привела.

Не трусы мы, не лицемеры...

Пусть все, кому любовь мила,

Прочтут влюбленности примеры.

Природа душу вместе с телом

В союзе стройном создала,

И в сердце лишь окаменелом

За это не звучит хвала.

Мы все – природы зеркала,

Мы люди с кровью, не химеры,

И тот, кого пронзит стрела,

Прочтет влюбленности примеры.

Блаженным и высоким делом

Соединяет страсть тела.

Безумьем было б неумелым

Отрезать ветви от ствола.

Кто – яркий пламень, не зола,

Кудрявый сын златой Венеры,

Кого стрела твоя звала,

Прочтет влюбленности примеры.

Ты сам, амур, кому была

Известна крепость нашей веры,

Присядь у нашего стола

Прочесть влюбленности примеры.

12

Всегда стремясь к любви неуловимой,

Скитался я, как странник, меж людей,

Еще тебя не зная, чародей,

Воинственною облеченный схимой.

Очаровательною пантомимой

Любуясь, думал я: "Помолодей,

О сердце, язвы от страстных гвоздей

Другим, а не тебе, да идут мимо!"

Кощунственно я мыслил о любви,

Не зная близости чудесной встречи,

И вдруг увидел сердце все в крови.

Зовешь меня мечом небесной сечи?

Еще зовешь? на радость иль на бой

Веди меня! я – твой, я – твой, я – твой!

Май-октябрь 1912

III

270-276. ОСТАНОВКА

1

Какой насмешливый механик

Будильник в сердце мне вложил,

Чтоб меж восторгов и средь паник

Один мотив всегда в нем жил?

Минуты горько боевые,

Как всем, дадут мне небеса,

Но "очи, очи голубые"

Поет будильник полчаса.

Не радостен, но и не скучен,

Молчать и петь равно готов,

Кому-нибудь всегда поручен

Зав_о_дной ключик от часов.

Часы тоски, минуты шутки

Напрасный и нелепый счет,

Как хорошо, что через сутки

Опять про "очи" запоет!

Воспользуйся правами шире,

Завод любовный повтори:

Я не всегда пою в четыре,

Могу я петь и в два, и в три.

2

Девять родинок прелестных

Поцелуями считаю,

И, считая, я читаю

Тайну, слаще тайн небесных.

На щеках, на милой шее,

У груди, где сердце бьется...

От лобзаний не сотрется

То, что мускуса темнее.

Так, по лестнице небесной,

Четки нег перебирая,

Я дверей достигну рая

Красоты твоей чудесной.

Та ли родинка восьмая

Мне милей всего на свете,

Слаще тени в теплом лете

И милей, чем ветер мая.

А дойду я до девятой

Тут уж больше не считаю...

Только таю, таю, таю,

Нежным пламенем объятый.

3

Ты ходишь в куртке зеленой,

Отвечаешь на всякий зов,

Но мой взор неясно-влюбленный

На тебя обратиться готов.

Напрасно и глупо ревную,

Следя улыбку и взгляд,

И волнует душу тупую

Знакомый и легкий яд.

Я тебя никогда не встречу,

А может быть, встречу опять...

И зачем я тебя замечу,

Тебе будет трудно понять.

4

Кому любви огонь знаком,

Те понимают,

Как лепесток за лепестком

Томительно влюбленным ртом

Срывают.

И сочной, белой розы яд

Впиваем сладко,

И щеки пламенем горят...

Туманит нежно близкий взгляд

Догадка.

Еще, еще последний раз

Не розу, губы!..

Игра причудливых проказ

И трепет томно-темных глаз

Мне любы.

5

В грустном и бледном гриме

Играет слепой Пьеро.

Не правда ли, лишь в пантомиме

Ты слеп, белокурый Пьеро?

Тебе не другие сказали,

Что теперь я пленен тобой,

Что, сидя в потухшем зале,

Слежу за одним тобой.

Ты видишь слепыми глазами

Мои не слепые глаза,

И взгляды, взгляды меж нами

Как стрелы из глаз в глаза.

Ты знаешь: ничто не вечно,

Зачем же плачет твой рот?

А я бы хотел бесконечно

Целовать этот алый рот.

О будущем я не гадаю

Все проходит, грустный Пьеро.

А теперь люблю и мечтаю

О тебе, белокурый Пьеро.

6

Свежим утром рано-рано

Бросил взор я на рябину:

О, запекшаяся рана!

Мальчик, выбрав хворостину,

Пурпур ягод наземь бросит,

А куда я сердце кину?

Осень ясность дней приносит,

Просквозили леса чащи.

Сердце радости не просит.

Все упорнее, все чаще

Прилетает призрак смерти,

Что любви и жизни слаще.

О, не верьте, о, не верьте,

Этим призрачным наветом

Грусть осеннюю умерьте.

Возвратится солнце с летом,

Зацветет опять рябина,

Жар придет с веселым светом.

Для кого моя терцина,

Тот не знает, тот не спросит,

А найдется хворостина

Пурпур ягод наземь сбросит.

7

Н. А. Зноско-Боровской

Я знаю, ты любишь другую,

Другою сердце полно,

Зачем же не плачу, тоскуя,

Как будто мне все равно?

Тоскую, тоскую, тоскую,

Но будет, что суждено:

Все равно ты любишь другую

И ею сердце полно.

Мой милый, молю, на мгновенье

Представь, будто я – она.

Излей на меня волненье,

Каким твоя грудь полна.

Забудусь сладким забвеньем,

Что любовь у нас одна,

Что одним, одним волненьем

Моя грудь и твоя полна.

Ты шепчешь имя чужое,

Но видишь мои глаза...

Я страданье глубоко скрою,

На глазах не блестит слеза.

Прошумит, прошумит весною,

Молодою весной гроза

И встретят меня не чужою

Твои не чужие глаза.

1912-1913

IV

277-285. ОТДЫХ

1

Бывают странными пророками

Поэты иногда...

Косноязычными намеками

То накликается,

То отвращается

Грядущая беда.

Самим неведомо, что сказано,

Какой иерогл_и_ф.

Вдруг то, что цепью крепкой связано,

То разлетается,

То разражается,

Сердца испепелив...

Мы строим призрачные здания,

Чертим чужой чертеж,

Но вдруг плотину рвут страдания,

И разбиваются,

И расстилаются...

Куда от них уйдешь?

Чем старше мы, тем осторожнее

В грядущее глядим.

Страшны опасности дорожные,

И в дни субботние

Все беззаботнее

Немеет нелюдим.

2

Зачем те чувства, что чище кристалла,

Темнить лукавством ненужной игры?

Скрываться время еще не настало,

Минуты счастья просты и добры.

Любить так чисто, как Богу молиться,

Любить так смело, как птице летать.

Зачем к пустому роману стремиться,

Когда нам свыше дана благодать?

3

Как сладко дать словам размеренным

Любовный яд и острие!

Но слаще быть вполне уверенным,

Что ваше сердце – вновь мое.

Я знаю тайно, вне сомнения,

Что неизбежен странный путь,

Зачем же смутное волнение

Безверную тревожит грудь?

Мне все равно: позор, победа ли,

Я все благословлю, пока

Уста любимые не предали

И не отдернулась рука.

4

Дни мои – облака заката...

Легок, ал златокрылый ряд...

Свет же их от твоих объятий,

Близко ты – и зарей горят.

Скрылся свет – и потухли груды

Хмурых туч, как свинцовый груз,

Нет тебя – и весь мир – безлюдье,

Тяжек гнет ненавистных уз.

5

Какие дни и вечера!

Еще зеленый лист не вянет,

Еще веселая игра

В луга и рощи сладко тянет.

Но свежесть белых облаков,

Отчетливость далеких линий

Нам говорит: "Порог готов

Для осени златисто-синей!"

Гляжу в кисейное окно

На палевый узор заката

И терпеливо так давно

Обещанного жду возврата.

И память сердца так светла,

Печаль не кажется печальной,

Как будто осень принесла

С собою перстень обручальный.

И раньше, чем кудрявый вяз,

Подернут златом, покраснеет,

(Я верю) вновь увидит Вас,

Кто любит, помнит, пламенеет!

6

Я не любовью грешен, люди,

Перед любовью грешен я,

Как тот, кто слышал весть о чуде

И сам пошел к навозной груде

Зарыть жемчужину огня.

Как тот, кто таял в свете новом

И сам, играя и смеясь,

Не веря сладостным оковам,

Высоким называет словом

Собачек уличную связь.

О, радость! в третий раз сегодня

Мне жизнь надежна и светла.

С ладьи небес спустились сходни,

И нежная рука Господня

Меня от бездны отвела.

7

Не называй любви забвеньем,

Но вещей памятью зови,

Учась по преходящим звеньям

Бессмертию одной любви.

Пускай мы искры, знаем, знаем:

Святая головня жива!

И, повторяя, понимаем,

Яснее прежние слова.

И каждым новым поворотом

Мы утверждаем ту же власть,

Не преданы пустым заботам

Во искушение не впасть.

Узнав обманчивость падений,

Стучусь я снова в ту же дверь,

И огненный крылатый гений

Родней и ближе мне теперь.

8

Судьба, ты видишь: сплю без снов

И сон глубок.

По самой смутной из основ

Снует челнок.

И ткет, и ткет в пустой тени

Узора нет.

Ты нити длинной не тяни,

О лунный свет!

Во власти влажной я луны,

Но я не твой:

Мне ближе – солнце, валуны

И ветра вой.

Сиявший позабыл меня,

Но он придет,

Сухая солнечность огня

Меня зовет.

Затку я пламенный узор

(Недолго ждать),

Когда вернется прежний взор

И благодать!

9

Е. А. Нагродской

Мне снился сон: в глухих лугах иду я,

Надвинута повязка до бровей,

Но сквозь нее я вижу, не колдуя:

Растет трава, ромашка и шалфей,

(А сердце бьется все живей, живей),

И вдруг, как Буонаротова Сивилла,

Предстала вещая царица Фей

Тому, кого повязка не томила.

Недвижно царственная, как статуя,

Она держала, как двойной трофей,

Два зеркала и ими, негодуя,

Грозила мне; на том, что поправей,

Искусства знак, природы – тот левей,

Но, как в гербе склоненные стропила,

Вязалися тончайшей из цепей

Для тех, кого повязка не томила.

Затрепетал, как будто был во льду я

Иль как челнок, забытый средь зыбей,

А им играет буря, хмуро дуя.

Жена ко мне: "Напрасный страх развей,

Смотри сюда, учись и разумей,

Что мудрость в зеркалах изобразила.

Обретено кормило средь морей

Тому, кого повязка утомила!"

"О, Фея, рассказал мне соловей,

Чье имя зеркала соединило!

И свято имя это (ну, убей!)

Тому, кого повязка не томила".

1912-1913

V

286-289. НОЧНЫЕ РАЗГОВОРЫ

Посвящается Юр. Юркуну

1

Вы думаете, я влюбленный поэт?

Я не более как географ...

Географ такой страны,

которую каждый день открываешь

и которая чем известнее,

тем неожиданнее и прелестнее.

Я не говорю,

что эта страна – ваша душа,

(еще Верлен сравнивал душу с пейзажем),

но она похожа на вашу душу.

Там нет моря, лесов и альп,

там озера и реки

(славянские, не русские реки)

с веселыми берегами

и грустными песнями,

белыми облаками на небе;

там всегда апрель,

солнце и ветер,

паруса и колодцы

и стая журавлей в синеве;

там есть грустные,

но не мрачные места,

и похоже,

будто когда-то

беспечная и светлая страна

была растоптана

конями врагов,

тяжелыми колесами повозок

и теперь вспоминает порою

зарницы пожаров;

там есть дороги,

обсаженные березами,

и замки,

где ликовали мазурки,

выгнанные к шинкам;

там вы узнаете жалость,

и негу,

и короткую буйность,

словно весенний ливень;

малиновки аукаются с девушкой,

а Дева Мария

взирает с острых ворот.

Но я и другой географ,

не только души.

Я не Колумб, не Пржевальский,

влюбленные в неизвестность,

обреченные кочевники,

чем больше я знаю,

тем более удивляюсь,

нахожу и люблю.

О, янтарная роза,

розовый янтарь,

топазы,

амбра, смешанная с медом,

пурпуром слегка подкрашенная,

монтраше и шабли,

смирнский берег

розовым вечером,

нежно-круглые холмы

над сумраком сладких долин,

древний и вечный рай!

Но тише...

и географу не позволено

быть нескромным.

2

Похожа ли моя любовь

на первую или на последнюю,

я не знаю,

я знаю только,

что иначе не может быть.

Разве Венерина звезда

может не восходить,

хотя не видная,

за тучей,

каждый вечер?

Разве хвост Юнониной птицы,

хотя бы сложенный,

не носит на себе

все изумруды и сафиры Востока?

Моя любовь – проста и доверчива,

она неизбежна и потому спокойна.

Она не даст

тайных свиданий, лестниц и фонарей,

серенад и беглых разговоров на бале,

она чужда намеков и масок,

почти безмолвна;

она соединяет в себе

нежность брата,

верность друга

и страстность любовника,

каким же языком ей говорить?

Поэтому она молчит.

Она не романтична,

лишена милых прикрас,

прелестных побрякушек,

она бедна в своем богатстве,

потому что она полна.

Я знаю,

что это – не любовь юноши,

но ребенка – мужа

(может быть, старца).

Это так просто,

так мало,

(может быть – скучно?),

но это – весь я.

Разве можно хвалить человека

за то, что он дышит,

движется, смотрит?

От другой любви мне осталась

черная ревность,

но она бессильна,

когда я знаю,

что ничто

ни она,

ни даже Вы сами

не может нас разделить.

Это так просто,

как пить, когда жаждешь,

не правда ли?

3

Бывают мгновенья,

когда не требуешь последних ласк,

а радостно сидеть,

обнявшись крепко,

крепко прижавшись друг к другу.

И тогда все равно,

что будет,

что исполнится,

что не удастся.

Сердце

(не дрянное, прямое, родное мужское сердце)

близко бьется,

так успокоительно,

так надежно,

как тиканье часов в темноте,

и говорит:

"Все хорошо,

все спокойно,

все стоит на своем месте".

Твои руки и грудь

нежны, оттого что молоды,

но сильны и надежны;

твои глаза

доверчивы, правдивы,

не обманчивы,

и я знаю,

что мои и твои поцелуи

одинаковы,

неприторны,

достойны друг друга,

зачем же тогда целовать?

Сидеть, как потерпевшим кораблекрушение,

как сиротам,

как верным друзьям,

единственным,

у которых нет никого, кроме них,

в целом мире;

сидеть,

обнявшись крепко,

крепко прижавшись друг к другу!..

сердце

близко бьется

успокоительно,

как часы в темноте,

а голос

густой и нежный,

как голос старшего брата,

шепчет:

"Успокойтесь:

все хорошо,

спокойно,

надежно,

когда вы вместе".

4

Как странно,

что твои ноги ходят

по каким-то улицам,

обуты в смешные ботинки,

а их бы нужно без конца целовать...

Что твои руки

пишут,

застегивают перчатки,

держат вилку и нелепый нож,

как будто они для этого созданы!..

Что твои глаза,

возлюбленные глаза

читают "Сатирикон",

а в них бы глядеться,

как в весеннюю лужицу!

Но твое сердце

поступает как нужно:

оно бьется и любит.

Там нет ни ботинок,

ни перчаток,

ни "Сатирикона"...

Не правда ли?

Оно бьется и любит...

больше ничего.

Как жалко, что его нельзя поцеловать в лоб,

как благонравного ребенка!

1913

* ЧАСТЬ ВТОРАЯ *

I

290-304. РАЗНЫЕ СТИХОТВОРЕНИЯ

1

В.

Пуститься бы по белу свету

Вдвоем с тобой в далекий путь,

На нашу старую планету

Глазами новыми взглянуть!

Все так же ль траурны гондолы,

Печален золотистый Рим?

В Тосканские спускаясь долы,

О Данте вновь заговорим.

Твой вечер так же ль изумруден,

Очаровательный Стамбул?

Все так же ль в час веселых буден

Пьянит твоих базаров гул?

О дальнем странствии мечтая,

Зачем нам знать стесненье мер?

Достигнем мы садов Китая

Среди фарфоровых химер.

Стихов с собой мы брать не будем,

Мы их в дороге сочиним

И ни на миг не позабудем,

Что мы огнем горим одним.

Когда с тобою на корме мы,

Что мне все песни прошлых лет?

Твои лобзанья мне поэмы

И каждый сердца стук – сонет!

На океанском пароходе

Ты так же мой, я так же твой!

Ведет нас при любой погоде

Любовь – наш верный рулевой.

1912

2

А. Ахматовой

Залетною голубкой к нам слетела,

В кустах запела томно филомела,

Душа томилась вырваться из тела,

Как узник из темницы.

Ворожея, жестоко точишь жало

Отравленного, тонкого кинжала!

Ход солнца ты б охотно задержала

И блеск денницы.

Такою беззащитною пришла ты,

Из хрупкого стекла хранила латы,

Но в них дрожат, тревожны и крылаты,

Зарницы.

1912

3

Ю. Ракитину

Уж прожил года двадцать три я,

Когда увидел, пьян и горд,

Твой плоский и зеленый порт,

Блаженная Александрия!

С жасмином траурный левкой

Смешался в памяти бродячей,

Но воздух нежный и горячий

Все возмущает мой покой.

Когда нога твоя коснется

Златого, древнего песка,

Пускай к тебе издалека

Мой зов, как ветер, донесется.

И пусть мохнатая звезда

В зеленых небесах Каноба,

Когда задумаетесь оба,

Засветит вам, как мне тогда.

Но пусть ваш путь не так печально

Окончится, как мой давно,

Хотя нам все присуждено

С рождения первоначально.

Я верю, деньги все прожив,

Вернешься счастливо в Одессу,

И снова милого повесу

Увижу я, коль буду жив.

1912

4

На 20-летний юбилей Ю. Юрьева

Возможно ль: скоро четверть века?

Живем ли мы в века чудес?

Как дивен жребий человека,

Что волею храним небес!

Как, двадцать лет! и так же молод,

По-прежнему его черты

Изобразят то жар, то холод

В расцвете той же красоты!

Как прежде, трепетно и остро

Игру следим мы перемен,

Секрет ли знаешь Калиостро

Или ты – новый Сен-Жермен?

Иль двадцать лет всего лишь было,

Как появился ты на свет?

Все счеты сердце позабыло:

Ведь и всегда тому, что мило,

Все тот же возраст – двадцать лет.

1912

5

НОВЫЙ ГОД

Мы ждем, и радостны, и робки,

Какой сюрприз нам упадет

Из той таинственной коробки,

Что носит имя: новый год.

Какая рампа, что за рама

Нам расцветет на этот раз:

Испанская ли мелодрама

Иль воровской роман Жиль Блаз?

Заплачем ли, ломая руки,

Порхнем ли, милы и просты?

Но пусть не будет только скуки,

Тупой и хмурой суеты.

Тоскливых мин, морщин не надо,

Уж свежий ветер пробежал,

Пусть будет лучше серенада,

Притон игорный и кинжал!

Кому же в смене жизни зыбкой

Святой покой в душе залег,

Тот знает с мудрою улыбкой,

Что это все напел Лекок.

[1913]

6

ВОЛХВЫ

Тайноведением веры

Те, что были на часах,

Тихий свет святой пещеры

Прочитали в небесах.

Тот же луч блеснул, ликуя,

Простодушным пастухам.

Ангел с неба: "Аллилуйя!

Возвещаю милость вам".

Вот с таинственнейшим даром,

На звезду направя взор,

Валтассар идет с Каспаром,

Следом смутный Мельхиор.

Тщетно бредит царь угрозой,

Туча тьмою напряглась:

Над вертепом верной розой

Стая ангелов взвилась.

И, забыв о дальнем доме,

Преклонились и глядят,

Как сияет на соломе

Божий Сын среди телят.

Не забудем, не забыли

Мы ночной канунный путь,

Пастухи ли мы, волхвы ли

К яслям мы должны прильнуть!

За звездою изумрудной

Тайной все идем тропой,

Простецы с душою мудрой,

Мудрецы с душой простой.

1913

7

ЭПИТАФИЯ САМОМУ СЕБЕ

Я был любим. Унылая могила

Моих стихов влюбленных не сокрыла.

Звенит свирели трепетная трель,

Пусть холодна последняя постель,

Пускай угасло страстное кадило!

Ко мне сошел ты, как весенний Лель,

Твоя улыбка мне во тьме светила,

В одном сознанья – радость, счастье, сила:

Я был любим!

Рассказов пестрых сеть меня пленила,

Любви плененье петь мне было мило,

Но слава сладких звуков не во сне ль?

Одно лишь, как смеющийся апрель,

Меня будило, пенило, живило

Я был любим!

1912

8

ВОЗВРАЩЕНИЕ ДЭНДИ

Ю. Ракитину

Разочарован, мрачен, скучен

Страну родную покидал,

Мечте возвышенной послушен,

Искал повсюду идеал.

Бездонен жизненный колодец,

Когда и кто его избег?

Трудиться – я не полководец,

Не дипломат, не хлебопек.

Тщеславье – это так вульгарно,

Богатство – это так старо!

Ломает чернь неблагодарна

Поэта славное перо...

Любовь – единая отрада,

Маяк сей жизни кочевой,

И тихо-мирная услада,

И яд безумно-огневой!

Ищу тебя, моя жар-птица,

Как некий новый Дон Жуан,

И, ах, могло ли мне присниться,

Что и любовь – один обман?

Теперь узнал, как то ни больно,

Что я ловил пустой фантом,

И дым отечества невольно

Мне сладок, как родимый дом.

От Эдинбурга до Канады

И от Кантона вплоть до Сьерр

Я не нашел себе отрады,

Теряя лучшую из вер.

Ах, женщины совсем не тонки,

Готовы все на компромисс

И негритянки, и японки,

И даже английские мисс!

Мне экзотические чары

Сулили счастие до дна,

Но это все – аксессуары

И только видимость одна.

Теперь от томной, бледной леди

Я не впадаю больше в транс,

С тех пор как, позабыв о пледе,

Покинул спешно дилижанс.

Вид добродетельных Лукреций

Мне ничего не говорит,

А специальных разных специй

Желудок мой уж не варит.

Не знаю, вы меня простите ль

За мой томительный куплет.

Теперь я зритель, только зритель,

Не Дон Жуан и не поэт.

1913

9

ПИСЬМО ПЕРЕД ДУЭЛЬЮ

Ю. Ракитину

Прощайте, нежная Колетта!

Быть может, не увижу вас,

Быть может, дуло пистолета

Укажет мне последний час,

И ах, не вы, а просто ссора

За глупым ломберным столом,

Живая страстность разговора

И невоспитанный облом

Вот все причины. Как позорно!

Бесчестия славнее гроб,

И предо мной вертит упорно

Дней прожитых калейдоскоп.

Повсюду вы: то на полянке

(О, первый и блаженный миг!).

Как к вашему лицу смуглянки

Не шел напудренный парик!

Как был смешон я, как неловок

(И правда, ну какой я паж!),

Запутался среди шнуровок

И смял ваш голубой корсаж!