355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Михаил Черевко » Коллапс Даймонда (СИ) » Текст книги (страница 2)
Коллапс Даймонда (СИ)
  • Текст добавлен: 31 октября 2017, 21:30

Текст книги "Коллапс Даймонда (СИ)"


Автор книги: Михаил Черевко


Жанр:

   

Публицистика


сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

В фантастических произведениях нередко звучит убеждение, что место рабов займут компьютеры и автоматы. Не стану это оспаривать. Уже сейчас они выполняют много тяжелой и черновой работы, заменяя людей. Даже написать этот текст с помощью компьютера для меня намного проще, чем лет 40 тому. Вот только охват ими процессов чересчур локальный. Можно предположить, что их применение будет расширяться, но совершенно не оправдано, что все это возможно для достаточно продолжительного времени и сможет при нынешних знаниях охватить все человечество. В бесконечном продолжении этого процесса есть три общие проблемы. Трудности роста возникнут с необходимостью совершенствовать технологии, и для роста понадобится довольно много ресурсов. Если еще экстраполировать в будущее современные темпы сменяемости компьютерной техники, да и техники вообще, то картина глобальной автоматизации становится очень проблематичной. Можно со стопроцентной гарантией утверждать, что современные технологии изготовления компьютеров абсолютно не годятся для будущего. Волей-неволей начинаешь понимать Даймонда, который видит слона со стороны хвоста, куда вряд ли туристы любят заглядывать. Третья общая проблема – это тривиальная проблема роста, приводящая к хаосу. Есть, как я лет 35 тому назад назвал в статье, которую послал в журнал "Вопросы философии", закон предельного числа членов иерархии. Намного раньше меня в 1943 году его опубликовали в Штатах. Рост не может быть бесконечным. Его надо остановить в пределах границы устойчивости. Именно это и призывает сделать Даймонд. Он приводит кучу примеров развала обществ из-за такого запредельного роста, роста в прошлом. На западе, в России и Китае, и еще во многих других обществах, дополняя феодальные правила, но, не разрушая их, смогли отодвинуть границу хаоса подальше. Но это не демократические нормы запада, которые далеко не всеобщи. Если кто-то сможет доказать, что возникшие примерно 25 тысяч лет назад феодальные социальные нормы незаменимы, то Даймонд и его друзья на правильном пути. С другой стороны, экстраполируя успехи дополнения феодальных правил в прошлом, пусть на западе или еще где-то найдутся люди, которые покажут, что их можно еще долго дополнять, а будущие проблемы пусть решают люди в будущем. Утверждать это с помощью оружия можно, но, боюсь, и здесь есть граница. Даймонд пишет и называет разные сроки появления схемы наследственности современных людей. Примерно в 1997 году я узнал, что современный мужчина, так называемый первый Адам, возник 60 тысяч лет тому. Даймонд неоднократно возвращается к цифре 50 тысяч лет, ссылаясь на археологов, да и генетиков, отслеживающих изменения в генах у разных народов, вышедших из Африки и заселивших другие территории. Я думаю, что примерно 10 тысяч лет понадобилось современному типу мужчины проявить свои новые возможности, прежде всего направленные на объединение себе подобных, справиться с предшествующими самцами и перенастроить женское мышление на жизнь в намного большем, чем род, племени, со всеми теми результатами, о которых пишет Даймонд. Где-то 60 тысяч лет тому мозг мужчины приобрел способность в своем представлении складывать намного более сложные модели объединения информации в систему, чем у его предшественников. Желание сделать мир адекватным представлению привело социальные отношения к племени и довольно сложным нематериальным правилам организации. Конечно, в те времена численность племени не могла быть большой. Но сохраниться могли только те племена, которые нашли границу численности, и эта граница была социально поддерживаемой. Они поступили по Даймонду, как мориори. Вообще, интерпретация контакта маори-мориори, как эксперимент, и при этом описывать другие инвазии типа испанцев а Америке, говорит, что на западе так и не поняли, что происходит в среде людей последние 25 тысяч лет, а если и поняли, то поняли и то, что обсуждать это им не выгодно. Возвращаясь к становлению первобытного коммунизма, после возникновения современного мужского мозга за 10 тысяч лет мозг мужчины нашел способы передачи в следующее поколение правил устойчивости племени. Именно это позволило уже в те времена людям стать доминирующим биовидом. Устойчивость такого племени без феодальных правил сохранялась примерно 25 тысяч лет. Потом сложность природных условий, нехватка материальных источников и возросшая роль женщины, которая вернула в племя некоторые из родовых правил мужчин, привели к появлению феодального неравенства. Вернулись животные правила приоритета физической силы и психологических превосходств. Возродился принцип наказания, выпавший из мозга мужчины во времена первобытного коммунизма. Теперь вся правовая система запада молится на него, передавая следующему поколению схему неустойчивости отношений, а порядок устанавливают охотники маори, и они всегда побеждают. Неплохо все это иллюстрируют борьба с коммунизмом и с врагами социализма, с коррупцией и русским языком на Украине, с капитализмом и терроризмом, с женой и с мужем через пару лет после свадьбы, протестантов с "властью" и ее с протестантами всех уровней, в том числе в науке и на производстве. Племенные правила равенства мужчин, правила передачи устойчивости, прямая связь социальных правил с мозгом мужчин, это был первый проверенный временем импульс нашего биовида. Он не потерян безвозвратно. К нему возвращались и постоянно возвращаются в небольших объединениях. Примером может быть Чатал-Гююк, общины на Украине и в некоторых местах Азии, возникшие после распада централизованных государств, отношения в некоторых коллективах и семьях, да и мужская дружба, все это с тех времен. Вернее, эти возвраты – это желания нашего видового мозга построить окружение человека со связями подобными тем, что создают наш мозг.

Вообще, правила дорожного движения по трем причинам нельзя выполнять беспрекословно – всегда в дорожном движении должен быть элемент текущего соглашения между оказавшимися рядом водителями, да, и инспекцией тоже. В принципе, в ПДД должны быть оговорены классы таких ситуаций. Это что-то вроде нарисованной зеленой стрелки прикрепленной к светофору. Но тут у дорожного контроля уже необходимо присутствие интеллекта. К сожалению, такие децентрализующие соглашения еще не научились вводить, но в них основа стабильности, а в дорожном движении безопастности. В социальной среде соглашение наоборот возникло вначале объединения в такую среду, а потом оно стало дополняться формальными правилами. Соглашения имеют довольно большой период, формальные правила введены верхушкой значительно позже. Тем более, что формальные правила имеют минимум два уровня. Поэтому соглашения для людей более сильны, причем соглашения в самой верхушке. При распаде централизованного государства именно соглашения становятся основой отношений. Формальные правила легко обойти ради соглашений, либо просто их отменить, либо создав аннигиляцию правил. Вряд ли я открываю здесь Америку и думаю, что об этом не только думают, но и создают правила соглашений другие люди, ощущая в них потребность. Только верхушкам не хочется ощущать на себе такой анализ и, вообще, могущий привести к замене примитивных неформальных соглашений, ведущих к тому, что называют коррупцией, на четкое представление границы социальных правил и зоны соглашений. Вообще-то, коррупция – это неформальное соглашение первого рода стаи хищных охотников. Сельская община отказывается от большинства государственных правил, но не от всех. Сельская община – это не первобытное племя с четкой благожелательной моралью. В ней присутствуют виды деятельности, приводящие к конфликту интересов. Люди в ней лишь частично возродили первобытные нормы на фоне привитых государством норм отношений и освобождения от государственного прессинга. Но в общине из-за конфликтов присутствует ожидание государства. После распада государства остается большее разнообразие возможностей отказа от правил государственной верхушки и восстановления правил мозга, что делает общины несколько отличными друг от друга. Российское государство возникло из таких общин. Успех создания Российской империи не только в покорности общин и покупке их старост, но после школы монголов и в организации империи с учетом общинной морали и ожиданий. Именно это западные путешественники преподнесли как азиатчину. Сталин ввел в советские нормы отношения к людям все тот же элемент взаимной поддержки, и наши славянские народы их сохраняют. То, что люди живут по нормам первой человеческой морали, как это делал народ мориори, говорит совсем близкий всем нам более уточненный после нескольких попыток западный эксперимент с Украиной. Я думаю, что это четвертая попытка, но теперь уже с явным огромным пренебрежением и к украинцам, и к западенцам. В роли маори выступили западенцы, европейцы и американцы, сделавшие западенцев оружием. Украинцев как носителей общинной морали бессильных перед западенским троянским конем просто изнасиловали, обманув лживой надеждой на ассимиляцию с европейцами – после голодных 90-х и страха будущего голода это и не удивительно, тем более, что им хочется себе доказать, что они сами себя не обманули на референдуме 1991 года. Не будь этой доброжелательной к западенцам общинной морали, украинцы просто увидели бы разницу между собой и ними. Искать такую межгрупповую и национальную разницу мастера на западе. Де, не так и трудно ее придумать, как это делают, часто придумывая, в малых и больших объединениях на западе. Это групповое соглашение не допустило бы застать себя врасплох, не дало бы уничтожать ни языки, ни подаренные советскими руководителями производства, ни материальные нормы жизни. Вряд ли где-то на западе дали бы возможность пировать тому дикому разгулу западенской социальной дикости и выращенной международным финансовым еврейством наглости, что сейчас имеют тепличные условия на Украине, хотя бы принципиально, исходя из присущих им силовых норм решения проблем. Не так давно было создано советское единство народов, в основе которого не только материальные успехи, роль образования, но и общинная доброжелательность и сверху, и снизу, как это проявилось на Украине в отношении столь непохожих западенцев, но замаскированных украинским языком, которые эту разницу знали и этим воспользовались. Россия может стать центром конденсации. Надо начать.

Участвуя в совместном процессе, люди изучают свое окружение, находят места его использования, передают информацию другим людям в этом процессе и приспосабливают среду, не лезя на рожон. А вот пример викингов в Гренландии – это маргиналы в походе на рожон. То же относится к острову Пасхи и всем другим островам и Америкам. В среде Гренландии можно выжить, но нельзя развиваться. Гренландию нужно использовать теми объединениями людей, которые уже имеют устойчивую среду существования и доросли до такого устойчивого использования. А это уже централизация. Развитие обязательно централизовано, хотя его центр просто так не увидишь. Централизация развития далеко не всегда проявляется в отдельных материальных централизациях. Централизация развития до нынешних достижений исходит из централизации науки. А это уже не материальная субстанция, и с примитивным мозгом ее не определишь. Отношение к науке в Советском Союзе с заменой ее на инженерию или разрушение подобия науки на Украине показывает способности осваивать знания и объем знаний тех, кто определяет приоритеты. Да, это и понятно, когда хороший парень или переводчик оказываются генсеком или президентом. Ученый Даймонд не смог из леса с птичками разглядеть и экстраполировать, опираясь на единство научного результата, приближенные возможности мозга людей. На Земле у людей есть одна наука со множеством веток, как по отраслям знаний, так и территориям применения. Такая наука создала запад и капитализм. Европейцы не погнушались и присоединили к своему капитализму беженцев в Северную Америку, Австралию и Южную Африку. К ним присоединились Япония, Гонконг, Сингапур и еще кое-кто. И назвали они это "первый мир". "Второй мир" пошел в капитализм своим социалистическим путем. Но не дошел и теперь идет в "третий мир" вместе с Грецией. А "третий мир" – это то, что никак нельзя допустить в мир первый и второй. Все это говорит о том, что первый мир устойчиво перешел на путь выживания. Книга Даймонда – это теоретическое обоснование такого перехода. Подчеркну, рациональное управление ресурсами является необходимым действием, но не достаточным для развития. Мозг человека еще только начал знакомиться с возможностями окружающего нас мира, немного расширил способности животного в себе, перейдя от собирательства к контролю над ростом, но не вывел еще людей из мира животных целей, главная из которых просто жить, сохраняя и увеличивая биологический материал. Такие, как Даймонд, боясь оказаться в условиях людей третьего мира, внушают политическим манекенам, что людей уже слишком много, других ресурсов не бывает, удобства первого мира неприкосновенны, и надо всех загнать в третий мир и его контролировать. Когда-то из такой логики возник феодализм и социальное неравенство. Наверно, экоборец Даймон хочет туда. При замораживании технологий и росте числа людей и производств все существующие ресурсы исчерпаемы, включая пищевые. При этом надо учитывать, что, если не развивать технологии, то при нынешнем социальном отношении к ним обязательно из-за потерь навыка людей произойдет потеря технологий. Собственно это и происходило на островах и в Советском Союзе. Люди ни на одном из островов никогда не смогут развиваться, реализуя возможности нашего биовида. Полная подстройка социальной среды под ресурсы возможна, но только в одном случае – в сельской общине. Естественно, идеальной, когда между ее членам поддерживается равенство во всем, включая распределение женщин для мужчин. Дойти до равенства женщины с мужчиной не позволят правила наследственности. Эксперименты с сельской общиной уже были и есть на Земле. Например, после распада Киевской Руси возникли общины на Украине без устойчивого государственного управления. Сейчас интеллектуалы отказываются участвовать в развивающем государственном управлении, довольствуясь в своих развлечениях немногими материальными потребностями с убеждением, что о них должны заботиться. У меня ощущение, что на Земле был только один интеллектуал, который ставил своей целью организационно развивать человечество. К сожалению, ему пришлось пользоваться недостаточными знаниями, полученными в 19-м веке. Это Ленин. Конечно, оказавшись формальным организатором, он растерялся. После него, болтая о марксистской теории, создавали один из вариантов капитализма с элементами общины. Тоже эксперимент, и не во всем безрезультатный. Хотелось бы, чтобы нынешние вожаки-подростки поняли важность принципа развития, а не сосредоточились на принципе выживания. Хотя бы в том, чтобы не парализовать интеллектуалов социального знания. Как только страна или империя теряют центр, тут же следует распад. Для западного капитализма таким центром в основном стала наука о внешней людям природе, породив несколько территорий технологий, на жрецов которых молятся политики, ощущая и пропагандируя это как децентрализацию – бизнес сам все решит. Есть признаки, что эта ведущая наука уже себя исчерпала, но ее результаты еще продолжают комбинировать в технологиях, типа айфон 6, айфон 7, ... Нужно понимать, что наука – это всё вместе и представления о неживой природе, и биология, и социальная среда. Люди конструируют социальную среду. А для этого нужны знания. Социальные структуры порождаются биологическими. Вряд ли структура отношений людей в не очень далеком будущем будет прямо копировать какую-то устойчивую биологическую структуру, ведь объединения людей находятся в очень неустойчивом промежуточном состоянии. Тем более, что все промежуточные биологические структуры исчезли, может, оставив только скрытые следы. Люди еще очень далеки от устойчивых социальных структур, находясь где-то на уровне прилипающих биоклеток. Будущим поколениям предстоит, не думаю, что короткий, путь к многоклеточному организму. Есть несколько правил, составляющих принцип осторожности. Экологическая согласованность – только одно из них. Выполняться эти правила должны организационно централизовано, а не по инициативе снизу. У инициатив снизу, не включенных в централизованные действия, всегда есть запах разрушения. В целом в конструирование социальной среды должны быть положены правила биологических систем. Сейчас такой моделью биологических систем являются вожаки-подростки. Изменения модели малыми шагами должна не предлагать, а вводить наука с правом решающего голоса. Такой решающий голос должен быть единственный, если будущая проверенная принципом осторожности модель формально обоснована без всяких там психологий и подросткового голосования. Понимание общности социальной среды и ее технологического обеспечения со своей биологической основой создает единый центр науки. Это и есть центр развития, обусловленный интеллектуалами и их наукой. Рассредоточенные технологии маскируют их централизованное единство и зависимость от централизованной науки.

В еще одной книге насчет ружей и микробов, кстати, очень интересной, Даймонод решил докопаться до ответа на вопрос, почему запад развился, а вот коренные американцы, австралийцы или беженцы в Гренландию нет. Я ничего не имею против его ответов. Можно фантазировать, что жизнь должна возникать везде, где есть твердынь и вода, а не найдя ее, обосновывать отсутствие жизни на Сатурне или на Марсе. Но, скорее всего, только на Земле удалось воедино свести все необходимые для жизни условия, и это достаточно, чтобы потом что-то сложное оказалось и на Сатурне, и на Марсе. Никто не требовал, чтобы в нескольких разных местах Земли возникли одновременно из-за состояния разделенности людей расстояниями одинаково сложные социальные объединения. Возможно, это даже запрещено. Люди возникли в Африке и разбрелись по Земле. Это была первая волна расселения человеческих мозгов. С 15-го века пошла вторая, которая должна была выполнить требование распространения информации в мозги всех остальных людей. Информация должна была начать копироваться и разбредаться, а мозги людей сближаться. Именно такая задача стояла и стоит перед европейскими мозгами. Но маори сильнее, и это уже не эксперимент. Это похоже на диагноз.

Возникает вопрос, где искать интеллектуалов? Это не новый вопрос. По поводу ума и интеллекта написано довольно много книг. Одни многословны, есть даже с кучей формул. Одну из формул предложил Руссо: число умных людей равно квадратному корню из объединения. Если всех людей 100000000, то умных 10000, а это всего 0,01% или один человек на 10000. Иголка в стоге сена. Какой результат проявляет именно интеллектуала? Вряд ли такие результаты можно выдавать часто. Вряд ли интеллектуала выдает множество написанных им статей и книг. Уже то, что нынешние примитивные чиновники такое количество взяли за масштаб ума говорит о негодности такого масштаба. Я очень сомневаюсь, что многословность коррелирует с умом. Лес слов создает для эрудированного человека впечатление тривиальной информации, или он предназначен для вербовки сторонников в замкнутой группе своих людей, для которых количество – это уже переход в качество. Скорее всего, надо иметь набор каких-то косвенных признаков. Каких? Возможно, это особая игра с приманкой для интеллектуала. Что-то вроде магнита для иголки. Только надо учесть, что прикормленную собаку можно приманить едой, а пусть не пересыщенного, но не голодного интеллектуала этим не купишь. Если применить к интеллектуалу метод голодовки, так широко используемый для трансформации людей в исполнители, то интеллектуал исчезнет и уже никогда не вернется. Это то, что уже было реализовано в Советском Союзе.

Люди за десятки тысяч лет существования нашего биовида стали намного умнее. Конечно, социально, т.е. с точки зрения общения, для всех остальных. Понятно, что биологический ум ни обучение, ни социальная среда изменить не могут. Это видовое качество, иначе любое животное становилось с приспособлением к среде умнее. Правда, много всерьез считают, что такое возможно и даже имеет место. Например, тот же Даймонд. Мы видим только социальную сторону мозга и можем ее проверять, т.к. ее сложность немного меньше сложности биологически назначенной сложности мозга. Как показал повторенный через 100 лет тест, американцы за 20-е столетие стали умнее при ответе на вопросы одного и того же теста. Можно без "наверное" сказать, что люди во всем мире стали умнее по установленным социальным меткам благодаря информации. Но, что значит умнее? Ведь мозг сам собирает информацию и автоматически находит в ней связи и складывает их в систему. Так делает любой мозг. Наш мозг настроен находить связи в большем количестве информации – фактов и правил, чем мозг любого другого животного. Внешне более умным выглядит тот мозг, который способен запомнить больше информации, систематизировать ее, увидеть аналогии с внешними видимыми объединениями иной природы и экстраполировать в невидимую область. Правильный (устойчивый) результат последнего действия и есть подтверждение ума, который социально обнаружен, но не потенциального ума. В принципе, видовой ум определяется начальным набором правил роста мозга у ребенка, а затем дополняется наблюдениями и социальным опытом. Начальный набор определяется видовой наследственностью и очень маленькой специализирующей то ли добавкой, то ли блокировкой получаемой от родителей, а, следовательно, от предыдущих поколений родственников. Мозг взрослого человек в 3-4 раза больше детского. Т.е. он готовится к тому, чтобы быть заполненным информацией об окружающей среде. С одной стороны, в нем увеличиваются области для заполнения рефлексами, которые отражают неизменную часть внешнего мира. С другой стороны, мозг формирует какую-то свою часть для создания правил реагирования на внешние изменения. Скорее всего, эта часть и делает человека умным, как биологически, создавая более полную картину всего своего мира, так и картину необходимых социальных реакций. Это необходимо при не вполне благоприятном окружении или для маргинала, которому это окружение кажется неблагоприятным или оно в самом деле таким есть. Маргиналу на краю общества приходится быть одиноким и универсальным, как одинокая биоклетка. Клетке в многоклеточном организме не надо быть универсальной. Её окружение относится к ней полностью благоприятно, как и она к нему. В организме маргиналами могут быть только раковые клетки, которые готовы высосать все из организма и с ним погибнуть. Что-то очень похожее происходит с обществами людей в последние 25 тысяч лет. Что за сбой происходит с организмом, который обычно безжалостно убивает такие клетки при их появлении. Но нередко он с ними, похоже, без труда справляется, даже когда тех уже много. А ведь весь организм контролируется физиологическими отделам мозга. Изначально мозг скрывает свои биологические возможности и пределы, делая себя, как это делает любая система, закрытым для вмешательства более низких уровней организации. Например, того же сознания. Индивидуальное сознание – это кожа мозга для внешней информации и рука, влияющая на внешнюю среду. Любая система открывается, если окружающая среда достигает сложности самой системы, как клетки в мозгу или атомы в клетке. Мы осознаем себя через наше сознание, которое является самым сложным в биологическом мире послом во внешнюю среду и инструментом ее изменения. Индивидуальное сознание человека формируется его окружением и имеет тот же порядок сложности. Поэтому сознанию запрещено проникать в такие системы как атом, биоклетка или мозг. Их познание возможно только с усложнением социальной среды и, следовательно, сознания. Очень немногие люди в определенных условиях минимума прессинга окружающей среды могут догадываться о возможностях биологического и конкретного мозга. Именно минимум прессинга и окружающей среды и доброжелательные условия являются необходимым фактором конструирования социальной среды людей.

Социально приобретенные знания эмоционально ощущаются или формализованы. Формализованная часть и позволяет тестировать ум. Самая простая оценка – это социальный успех в маленькой или большой социальной среде на каком-то конкретном материале. Поэтому оценка ума отдельного человека отличается в разные периоды развития человечества. Биологический ум человека наиболее полно проявлялся в первобытном коммунизме. Социальных правил было мало, и информацию мозг получал из окружающей среды. Те, кто лучше знали среду, и были умнее. Тот мозг, что дольше сохранял способность наблюдать за средой и эту информацию систематизировать, конечно, автоматически, становились умнее с возрастом. Понятно, что времена чистого первобытного коммунизма канули в лету, и его условия в связи с языком могли сохраниться только частично. Даймонд описывает полинезийцев, на которых огромная социальная среда и формальные знания меньше повлияли, и отмечает значение стариков в сохранении устойчивости племени. Отсюда соответствующие правила отбора. В больших социальных средах, ориентированных на отбор людей по успеху в группе мало зависящей от глобальных внешних условий на коротком промежутке времени, складываются представления об уме отдельных людей, оторванные от генетических основ нашего биовида. Это относится к временам стабильного существования общества. Кризис в большинстве случаев приводил к социальной гибели, а редкие случаи нейтрализации стандартных представлений об уме позволяли отобраться мозгу с природным умом, который становился лидером и приводил человечество усложнению и развитию. Вот уже более 50-ти лет ядро человечества стабильно, а критерием ума стали деньги. Деньги всегда из прошлого. Как-то надо выбираться из этой ямы и вводить формализованные критерии нашего видового ума для отбора в глобальные управляющие структуры.

Биологический ум скомпрометировать очень несложно. Совсем несложно сделать отличника неудачником. Сколько надо ума, чтобы стать социально успешным? Скорее всего, между социальным успехом и умом есть корреляция, но почему-то нет прямой зависимости. Вернее, на участке, который ближе к верху иерархического дерева, организована обратная зависимость. Одной из составляющей успеха нашего биовида, позволившей создать огромные объединения людей, была нейтрализация неравенства в физической силе отдельных людей для равенства в социальных отношениях, нейтрализация, как внутренними правилами мозга, так и социальными правилами. Почему она не получилась полной? Я не имею в виду спорт, который является отдушиной естественного физического неравенства и предназначен для внутривидового использования. Я пишу о социально созданном и поддерживаемым социальными правилами физическом превосходстве отдельных далеко не самых умных людей с помощью прикормленной и вооруженной армии, с помощью армии прикормленных юристов, оправдывающих недопустимое физическое превосходство кормильца. Конечно, чем больше общество, тем больше необходима централизация физической силы для подавления возникающего хаоса, если в верхушке не находят других решений недопущения хаоса. Если царь или король или их аналог под другим именем неспособен не допустить хаос, создает недовольство масс или своего окружения, то вполне естественным демократическим решением является его замена на более умного решателя проблем. При этом физическое насилие масс над ним – это тоже демократия. Но почему юристы умалчивают, что в правовых нормах отсутствуют правила уравнивающие неудачного правителя с другими гражданами, правила, которые мирным путем позволили бы реализовать положительный социальный отбор, приводя хотя бы минимально умный мозг в организаторы страны. Зато существует множество защищенных с помощью вооруженных охранников правил, превращающих правителя в идола, преступника, грабителя, разбойника и фактического организатора вооруженной банды и совсем нередко в ликвидатора своего общества. Если в западно присоединенных странах или, применяя термин Даймонда, в странах первого мира, это не очень бросается в глаза, то в странах третьего мира, т.е. слаборазвитых странах, которых запад не хочет развивать и наоборот хочет иметь своей кладовкой или свалкой, так называемые законы абсолютно открыто и явно заботятся о преступных правителях под восторженные речи западных политиков о демократичности и законности. Одной из характерных черт нынешних локальных хозяев и их слуг политиков есть то, что у них нет социальных интересов. Их ведет только личный интерес получать в избытке от других людей то, что те производят. И еще их увлекает простенькая игра животных по сопоставлению себя с другими такими же игроками, как они.

Для того, чтобы на какой-то планете появилась жизнь, а тем более мозг подобный человеческому, необходимо в одном месте свести одновременно и на долгий промежуток времени множество редко встречающихся даже по отдельно физических, химических и еще других бог весть каких условий. Люди еще не открыли многое из того, что действует во Вселенной и влияет на этот процесс. Умные люди, а их было не более полтысячи, много из того, что редко и по отдельности встречается в окружающем нас ближнем мире, свели к одновременному действию: соединения металлов, химические реакции, малые и большие электрические токи и многое другое. В результате теперь массы людей умеют изготовлять сложные почти системно организованные невиданные в природе неживые устройства. Даже очень робко научили других слегка изменять подаренные нам природой живые организмы, снова таки, создавая невиданные для них условия и приемы. Это далеко не все из всего возможного. Потенциально человеческий мозг, если мы социально осознаем свою принадлежность к упорядоченному пространству, а не просто чувствуя себя третьими шимпанзе, доминирующими над остальными, способен провести более глубокие изменения с кодами, которые передаются в следующие поколения, сохраняя устойчивость биовида с необходимыми людям свойствами. "Третьи шимпанзе" – это тоже термин, который я прочел у Даймонда, и он навевает грустные мысли о таком штатном и обласканном вниманием и премиями мыслителе запада и о самом западе. Читая книгу о третьих шимпанзе, у меня сложилось впечатление о написавшем ее мыслителе, как человеке, поставившем своей целью констатировать это как факт, а не как шаг к новому состоянию сообществ людей.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю