Текст книги "Пленник (СИ)"

Автор книги: Михаил Чарков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Чарков Михаил Александрович
Пленник

Пленник.

Эдмонд наблюдал за тем, как Роберт жадно вчитывается в пожелтевший и изрядно помятый лист бумаги. Эдмонд писал эту поэму уже больше двух недель и теперь он передал свое безусловно гениальное творение в руки своего самого преданного читателя. Роберт наконец оторвал глаза от бумаги и поднял на друга полный восхищения взгляд.

– У меня нет слов, Эдмонд!

Легкое волнение сразу ушло и на лице Эдмонда заиграла самодовольная улыбка, которую он всякий раз так безуспешно пытался скрыть, чтобы не казаться через чур высокомерным. Конечно поэма была как всегда гениальна, разве могло быть по-другому? Однако из раза в раз, как он давал другу ознакомиться со своим новым творением, он все же не мог скрыть волнения. Эдмонд небрежно откинул назад прядь светлых волос и вздохнул. В этот момент Роберт снова невольно подумал о том, сколько же дам этот молодой поэт мог покорить одним этим мимолетным движением.

Эдмонд Готье был необычайно красив. Правильные черты лица, ясные голубые глаза и светлые волосы, которые сейчас казались почти что золотыми в лучах закатного солнца, которое пробивалось сквозь легкую занавеску окна. В своей белой блузе и босой, он походил на лихого моряка, искателя приключений и конечно, покорителя женских сердец. Истинную его натуру выдавала лишь неестественно белая кожа и землистый оттенок лица, но в глазах его горел огонь как раз под стать морскому разбойнику.

– Спасибо мой друг, но ты всегда слишком снисходителен ко мне, – произнес Эдмонд.

Роберт продолжал смотреть на него и в этом взгляде чувствовалась грусть. Эдмонд уловил столь знакомое выражение лица своего друга. Он встал, схватил горсть исписанных листов, которые с таким трепетом Роберт минуту назад складывал в аккуратную стопку, и небрежно бросил их в ящик стола.

– С этим покончено, теперь мне нужно новое вдохновение, новые идеи, новый стимул, – он подошел к окну и без интереса выглянул за занавеску. На узкой, мощеной улочке было очень многолюдно. Какой-то старик в оборванной рубахе сидел у обочины прямо на земле, а толпа все двигалась дальше, словно и не замечая этой отвратительной картины. Рядом полнотелая дама уже собирала свой самодельный прилавок с овощами. Когда она наклонялась, чтобы поднять очередной ящик, ее грудь почти выпрыгивала из через чур свободного декольте. Эдмонд поморщился и снова повернулся к другу.

– Эта поэма была для меня только способ убить время, не больше. А сейчас мне необходимо нечто грандиозное, что-то такое, что могло бы сотрясти всю Францию до уголков ее самых дальних провинций! – он почти кричал, когда произносил последние слова. Это всегда не нравилось Роберту. В таком расположении духа Эдмонд его даже пугал.

– Эдмонд, – осторожно начал он, – все что ты делаешь – гениально, ты же прекрасно знаешь, как ценит твои произведения сам Герцог, он не раз приглашал тебя на ужин в качестве почетного гостя и к тому же...

– И к тому же, я никогда не удостою его этой чести. Все эти вельможи воспринимают меня как простого поэта, этакого местного автора стишков в и поэм для их роскошных вечеров.

– Извини, я должен идти, – тихо произнес Роберт, – ему не нравилось, когда Эдмонд становился таким как сейчас. В эти минуты было похоже, что он ненавидит весь мир, включая самого Роберта.

Взгляд Эдмонда тут же переменился, – Так скоро? Но Стефан придет еще только к вечеру, я мог бы показать тебе мою новую пьесу, она конечно еще не готова, но тебе я разрешу взглянуть.

Он заспешил к своему второму большому письменному столу, который стоял в дальнем конце комнаты, подальше от окна, и неловко, в спешке стал перебирать лежащие на нем кипы исписанных листов.

– Прости Эдмонд, отец пригласил на ужин семью Бонье и я обязан быть дома не позже восьми. Ты же знаешь его, он не любит, когда я опаздываю, – Роберт встал. Эполеты у него на плечах блеснули на солнце, синий камзол подчеркивал статность фигуры.

– Ладно, Капитан, – с улыбкой сказал Эдмонд. Он перестал перебирать бумаги на столе.

– Ты же знаешь, я пока что только капитан-лейтенант, – Роберт тоже улыбнулся другу.

– И все равно я не понимаю, почему ты все время делаешь только то, что хочет твой отец.

– Ты же сам сказал, потому что он мой отец. Да и я ему обязан.

– Это он хочет, чтобы ты так думал. Своими успехами и званием ты обязан только самому себе Роберт, и ты это знаешь.

Роберт еще раз улыбнулся и надел свою треуголку. Он подошел к двери и прежде чем повернуть ручку и выйти, вдруг остановился в нерешительности. – Ты же знаешь, мы всегда рады видеть тебя у нас дома.

Эдмонд смерил друга испепеляющим взглядом полным гнева. – Ты все знаешь сам, – резко произнес он.

Роберт молча вышел на улицу.

***

Эдмонд стоял посреди большой комнаты, в углу размеренно отбивали время жуткие настенные часы. Они были сделаны из цельного куска дерева в виде головы ужасного существа. Глаза этого существа были выпучены, словно в агонии, и наполнены безумием. Разинутая пасть клыками сжимала циферблат, а снизу из стороны в сторону раскачивался маятник, словно мерзкий язык. Эдмонд ненавидел их сколько себя помнил, но никогда не решался выбросить. Возможно это была еще одна гнетущая черта его "болезни". Гнев все еще тлел в его груди. "Он же прекрасно знал". Да, Роберт знал, но все равно каждый раз упорно делал попытку. Будто если он в очередной раз притворится что никакой проблемы нет, в этот раз Эдмонд спокойно скажет ему "конечно Роберт", накинет на себя свое пальто и просто выйдет с ним за порог. С тяжелым чувством злости и сожаления, он снова подошел к окну и отодвинул занавеску. Грузная женщина уже почти сложила все ящики в телегу, на этот раз ей помогала молодая девушка. Эдмонд решил, что это была ее дочь. Грязное поношенное платье не придавало ей красоты, но все же в ней чувствовалась молодость. Хотя чепчик и скрывал ее волосы, изящная шея и ровная осанка выдавали ее красоту. Присмотревшись, можно было заметить и ровные черты лица, и красивое, сильное тело. Эдмонд ощутил тоску. Столь ненавистное ему чувство. Он мог бы просто выйти и заговорить с ней. Его очарования хватило бы и на сотню таких, как она. Он – знаменитый поэт, востребованный в высоких кругах. Тут Эдмона снова захлестнула злость от осознания собственного бессилия. За все свои двадцать лет он ни разу не познал тепло женских объятий. Да, он мог заполучить желаемое уже множество раз. Роберт часто приглашал дам в его квартиру, он знакомил их со знаменитым автором пьес, что ставятся при дворе. Но всякий раз на Эдмонда накатывала волна отчаяния и ненависти. И в лучшем случае все знакомства заканчивались проводами до двери. Он снова взглянул на девушку.

– Скоро ты родишь пару детей от какого-нибудь деревенского неуча, в постоянной стирке и работе в поле твои руки огрубеют, а тело превратится в бесформенную массу, как у твоей мамаши. И на что мне такая, как ты, – он отвернулся от окна и погрузился в тихий мрак своей квартиры.

***

Роберт шел по пыльной белой дороге вдоль зеленых полей и думал о судьбе человека. Сегодня он специально не взял экипаж, времени было предостаточно и ему всегда хотелось вдохнуть свежего воздуха после затхлости квартиры Эдмонда. Послеполуденное солнце светило ярко, но после сырого и темного помещения оно лишь приятно согревало. Небо было столь голубым и совсем безоблачным, что трудно было взглянуть на него, не зажмурив глаз. Он шел и думал о судьбе человека, вынужденного каждое свое утро и день, каждый вечер и ночь быть запертым в собственной квартире. Отец Эдмонда не был богат, но сам он теперь недостатка в деньгах не имел. Он мог бы купить себе дом какой пожелает или выстроить целое поместье, родовое гнездо, которое далее унаследует его сын, его внуки и правнуки. Но Роберт знал, что этому никогда не бывать, при всем своем достатке и положении, Эдмонд Готье был вынужден оставаться в той темной квартире. И Роберт знал, насколько она ему ненавистна. Он шел и смотрел на простых людей, которые работали в поле. Эдмонд называл их чернью, даже не достойной читать его гениальные творения. Их фигуры казались согнутыми, будто под силой урагана деревьями. Уставшие и измученные солнцем, они трудились в поле весь день, для того чтобы вечером у их семьи на столе был ужин. Эдмонд всегда отзывался о них как о людях, которые состоят из одного порока. Роберт конечно знал, что отчасти это правда, но также он знал многих из них лично. Женщина из такой семьи была няней в их доме. Она вырастила его, и он относился к ней, как к своей матери. Подобные люди всегда работали в их семье в качестве прислуги, но для Роберта они все были родными. Дяди, тети, бабушки и даже сестры. В каждом человеке есть пороки, в ком-то их больше, в ком-то меньше. Но и светлого в людях не мало. Эдмонд относился к этим людям с презрением, однако они были счастливее его. Роберту сложно было представить человека талантливее и несчастнее Эдмонда Готье. У этих людей был дневной свет, было ощущение прохладного ветра после тяжелой работы, у них была любовь, у них была жизнь. Жизнь, полная чувств, пусть наполненная горем, лишениями, но также наполненная радостью и простым человеческим счастьем. В отличии от Эдмонда Готье, эти люди были живыми.

Приблизившись к поместью, Роберт вошел в большие резные ворота, прошел по аккуратной дорожке вдоль цветущих клумб и энергично взбежал по крыльцу к главному входу.

– Добрый вечер господин, вы сегодня поздно, – открыл ему дверь Клод, их дворецкий. – Мадам Оливи давно ждет вас в гостиной.

– Клод, ты же знаешь, что мы сегодня уже здоровались, давайте без этих церемоний хотя бы, когда мы наедине, – с улыбкой сказал Роберт. Он знал, что Клод никогда не отступит от своих манер. Но все равно каждый раз это повторял.

– Конечно месье Деко, как угодно.

Роберт вошел в холл и прошел в гостиную. Это была большая красивая комната, вся удавленная стариной мебелью и огромными канделябрами, которые Роберт терпеть не мог. Когда он был маленьким и носился по дому как всякий ребенок, он неминуемо ронял их, после чего доставалось именно прислуге. Он до сих пор чувствовал вину за подобные шалости. На большом красном бархатном кресле сидела уже не молодая, но все еще красивая, для своих лет женщина в прекрасном шелковом синем платье, украшенном серебряной тесьмой. В руках она держала книгу.

– Мама, отец уже дома? – спросил Роберт.

– Он все еще в конюшне, я бы на твоем месте поторопилась, пока он не вернулся и не застал тебя всего пыльного и совершенно неготового к ужину, – она произнесла это, не отрывая взгляда от романа.

Он повернулся и пошел наверх.

– Роберт, – она на минуту обратила на него свой взгляд. – Отец хотел поговорить с тобой перед ужином, – выражение ее лица была настолько серьезным, что Роберт немного занервничал.

– О чем это?

– Точно не о своих ненаглядных лошадях. Вероятно, о предстоящем ужине, – он заметил, как уголки ее рта слегка приподнялись, но тут она снова опустила глаза в книгу.

***

Толстые стены квартиры хранили тишину как нельзя лучше. Это все что было нужно Эдмонду, чтобы обратить свои чувства и фантазии в слова. Но на этот раз ему не хотелось писать еще одно чувственное произведение, от которого дамы при дворе Герцога будут рыдать. Ему хотелось создать что-то, что не просто сможет заставить кого-то заплакать или загрустить. Он жаждал написать то, что действительно сможет тронуть чью-то судьбу, вознести ее, а может пошатнуть... или даже разрушить. И вот когда он будет смотреть на ее развалины у своих босых ног, тогда он поймет, что наконец создал нечто действительно стоящее.

Его мысли прервал осторожный стук в дверь. И хотя это был самый вежливый стук, который кто-то когда-либо мог произвести, он все равно показался Эдмонду резким и бесцеремонным. Даже учитывая тот факт, что слышал он его каждый день в одно и то же время. Он поморщился от мысли о том, чтобы подойти близко к двери. Ко входу во внешний мир. Такой притягательный и в то же время вселяющий в него непреодолимый ужас. Помедлив он встал с кресла и открыл дверь. На пороге стоял высокий, сутулый молодой человек. Черные сальные волосы лежали прядями у него на лбу. Неровные усы и бородка, торчала некрасивыми кустами на щеках, придавая ему еще более жалкий вид. Он робко продолжал стоять в дверях, очевидно ожидая разрешения войти.

– Ну, чего ты встал, – произнес Эдмонд. – Заходи и закрой за собой дверь. – Ты опоздал, давай выкладывай.

– Простите, месье Готье, мне пришлось задержаться из-за матушки, ей сегодня стало хуже, мадам Дюмаж зашла утром и...

– Мне не интересна твоя жизнь, Стефан, – Эдмонд сжал губы, – Ни твоя, ни твоей мамаши. Ты и так опоздал, выкладывай все что есть и выметайся.

– Простите, – пролепетал Стефан и начал говорить. – К востоку от поместья Левиль произошел пожар в конюшне деревни Мюсак. Жители потушили его ближе к полудню, но говорят, сгорели и задохнулись почти все лошади, – у Стефана была безупречная память. Все, что он когда-либо слышал или смел прочесть оставалось у него в голове в мельчайших подробностях. За это умение Эдмонд его и ценил.

Говоря, Стефан то и дело поднимал взгляд на Эдмонда, словно опасаясь чего-то. Эдмонд молча сидел в кресле и смотрел в окно, положив на руку подбородок. – В ближайшей северной провинции, – продолжал Стефан, – за эту неделю умерло уже пять человек, люди опасаются новой вспышки чумы... – он немного помедлил, видимо нервно выискивая что-то в памяти, затем продолжил. – В школе святого Иоанна произошло убийство, а на улице Сент Жозеф, поймали вора, который уже третий раз забирался в городское хранилище. Казнь состоится завтра в...

– Стефан, – начал спокойно Эдимонд, – зачем мне все эти городские сплетни?

– Но вы сами поручили мне рассказываться все, что... – начал оправдываться Стефан.

– Я говорил то, что говорил. А теперь мне нужны не сплетни городских прачек, мне нужна настоящая жизнь этого города. Мне нужно само его нутро, его бьющееся сердце.

– Но...

– Стефан, прошу тебя, – он движением руки убрал волосы назад. – Я знаю, что ты талантлив. Ты давно мне служишь и выполняешь свою работу превосходно. – Эдмонд встал с кресла. – На этот раз я прошу тебя о немного большем, чем ты делаешь обычно. Сделай это и это будет еще одним шагом навстречу твоей новой судьбе, – он говорил мелодично и вкрадчиво, его глаза излучали искреннее участие.

– Конечно месье, я сделаю все что в моих силах, – Эдмонд посмотрел на него серьезно. – И даже то, что не в моих, – закончил Стефан.

– Вот и отлично, а теперь тебе пора, мне нужно работать. Я буду ждать тебя в это же время, – он взял его за плечи и посмотрел своими сияющими голубыми глазами в его, – и я верю в то, что ты меня не разочаруешь, – этот жест невероятно воодушевил Стефана и не смея больше докучать Эдмонду, он тут же вышел из квартиры.

Темнота снова поглотила это место и мысли Эдмонда. Демон со стены жадно наблюдал за ним безумными глазами. Конечно, все слова сказанные им минуту назад были ложью. Стефан не был глуп, по крайней мере он умел читать и писать, что было редкостью для подобных ему. Но он был наивен. Судьба его, думал Эдмонд, давно предначертана. Работать еще лет пять. Его мать, уже считай, в лучшем мире, долго она не протянет. А затем, убитый горем Стефан останется один. Через время он просто исчезнет без следа на улицах этого города. И никто даже не заметит того, как очередная душа завершила свое пребывание в этом мире. Конечно, Стефан уважал его и может быть даже тайно был влюблен. Удивительно, если бы это было не так. Эдмонд Готье рожден, чтобы покорять сердца людей. Стефан служил ему уже три года, из раза в раз он приносил новости и происшествия за день. Когда живешь как отшельник, чтобы писать о мире и жизнях людей, нужно быть в курсе всего. А еще это просто помогало не сойти с ума. Создавало иллюзию того, что ты тоже живешь в этом мире, а не просто существуешь, как забытый кусок плесневелого сыра в буфете.

***

Роберт поднялся наверх и переоделся в темный атласный костюм к ужину. Затем он спустился в гостиную, где как раз застал отца. Высокий, слегка седой мужчина, так похожий на самого Роберта, если бы не пышные усы, сидел в кресле у камина в кожаных сапогах и белой блузе. В руках он еще держал хлыст.

– А, вот и ты, – проговорил он басом. – Я рад, что ты уже здесь и готов к ужину. Нам как раз нужно поговорить, – он встал.

– Да, я как раз хотел... – начал Роберт.

– Позже, – остановил его отец жестом руки, в которой сжимал хлыст.

Леон Деко не был грубым или жестоким человеком. Он был человек через чур прямой и его военные привычки говорить командным тоном довольно часто проявлялись как в общении с лошадьми, так и в общении с людьми. Однако, что было примечательно, в обращении со своей женой Оливи, Деко всегда был учтив и никогда не позволял себе ничего подобного.

Леон поцеловал жену и зашагал тяжелыми сапогами вверх по лестнице.

Когда он вернулся в гостиную, прислуга заканчивала последние приготовления, был накрыт большой обеденный стол, сервированный лучшим столовым серебром, служанки сновали вокруг, расставляя тарелки и салфетки по приказаниям Клода.

– Роберт, – начал его отец, – давай пройдем на террасу, тут такая суета, – он был одет в такой же темный костюм с серебряной тесьмой на рукавах, какой был на Роберте. Но Роберту всегда казалось, что и форма, и этот костюм на его отце выглядят гораздо лучше.

Они вышли на просторную террасу за домом, день шел к своему завершению. Воздух стал прохладней, а солнце уже склонялось к полосе пышных деревьев на горизонте.

– Ты знаешь с кем мы сегодня ужинаем, – начал отец.

– Не имею представления, – ответил Роберт, – ведь ты же не говорил мне об этом целую неделю.

Леон нахмурился, ему всегда не нравилась напускная легкомысленность сына. Роберт это знал, и поэтому не упускал шанса проявить ее в очередной раз.

– Роберт, как ты знаешь, семья Легран приехала в Бретань недавно из провинции Бордо. Когда я служил вместе с Жаном Леграном, я был просто лейтенантом, а он офицером. Жан Легран продвинулся в карьере немногим раньше меня и по мере нашей совместной службы я узнал, насколько это достойный и честный человек. Своим командованием он не раз спасал жизнь и мне, и всему экипажу. В течении моей службы на флоте, мы стали хорошими друзьями, и...

– Отец. Мое звание капитан-лейтенант и мне уже не пять лет. Я прекрасно знаю, что для тебя значит эта семья и я считаю, что я достойный сын своего отца.

– Роберт, дай мне закончить. Я знаю, что ты прекрасный офицер и честный человек. Ты мой сын и я желаю тебе только лучшего, как и твоя мама, – он сохранял свое обычное серьезное выражение лица, но Роберт знал его довольно хорошо и ему было заметно, как тот волнуется. – У него есть дочь Аннет, ей девятнадцать, и она прекрасно воспитана.

Роберт сразу понял к чему отец затеял эту беседу и ему тут же стало намного легче. Весь этот "серьезный разговор" вызывал у него лишь изжогу. А теперь ему наконец стало понятно и волнение отца, и хитрая улыбка матери.

– Она достойная девушка, из благородной и между прочим не бедной семьи. Я не могу себе представить более достойных людей чем ее родители...

– Я понял тебя отец, – Леон взглянул на сына, Роберт улыбался. – Тебе не стоит беспокоиться. Я буду вести себя предельно достойно для столь высшего общества как семья Легран, – Леон снова нахмурился. – И конечно обойдусь без неуместных шуток, – добавил Роберт.

– Вот и славно, – произнес отец. Он наконец расслабился и перестал хмуриться. Когда Роберт возвращался в гостиную, то заметил, как он улыбается.

С наступлением назначенного времени, вся семья Деко вышла к парадному входу, чтобы встретить гостей. Оливи была одета в шелковое зеленое платье, на ее шее блестело колье с каплями изумрудов. Отец стоял рядом, обняв жену за талию. Теперь даже прислуге, которая находилась неподалеку, было видно, насколько он волнуется. Экипаж въехал на подъездную дорожку точно без двадцати восемь, ровно в тот момент, как отец вынул из нагрудного кармана часы и взглянул на них. Роберт был впечатлен такой пунктуальностью. После разговора с отцом он не чувствовал себя оскорбленным, он знал, что родители желают ему лишь самого лучшего. Конечно он не верил в то, что браки по расчету могут обрести семейное счастье, но это было только его мнение, родителям не обязательно было об этом знать. В то время, как двое бурых жеребцов подвезли экипаж прямо к крыльцу, Роберт вдруг начал ощущать сильное волнение. Дверь экипажа открылась и оттуда вышел рослый мужчина в синем костюме. У мужчины были такие же пышные усы как у Леона Деко, только ярко рыжие. Он подал руку даме в синем платье. Когда мужчина снова протянул руку, чтобы помочь выйти дочери, Роберт неосознанно подался вперед, чтобы разглядеть сидящую в экипаже девушку получше. Это было так на него не похоже. Он заметил, как его мать ему улыбается и изрядно смутился.

Аннет с легкостью балерины ступила на дорожку. Нет, она выпорхнула наружу в голубом платье, как прекрасная бабочка. Ярко рыжие волосы, "ну конечно", были собраны сзади в аккуратную прическу. Она тут же посмотрела прямо на Роберта, он хотел отвести взгляд, но не смог. Ему показалось что они смотрят друг на друга уже больше пяти минут. Месье Легран недоуменно перевел взгляд на Роберта, затем на дочь и обратился к Леону.

– Леон Матис Деко! – и вопреки представлениям всех присутствующих о том, как приветствуют друг друга два уважаемых дворянина, мужчины обнялись.

– Я так рад вас видеть, Жан, – радостно произнес отец, – Роберт заметил, как он светится от радости.

Тут Жан Легран обратился к Роберту, – месье Деко, – он протянул ему руку. Роберт вежливо приветствовал его, однако обнимать не стал.

Когда подошла очередь знакомится с дамами, руки у Роберта от волнения дрожали. Пять минут назад он спокойно ожидал очередной скучный ужин, но как только этот экипаж показался на их дорожке, он стал сам не свой. Взяв себя в руки, он приветствовал дам как полагается.

Ужин тоже не оправдал его ожиданий. Он был живым и веселым, месье Легран оказался превосходным собеседником с яркими, полными жизни глазами. Если бы Роберт не знал о его военной карьере, он бы скорее решил, что тот просто богатый высокородный дворянин. Один из тех, что не знают ни бед, ни страданий и живут лишь в свое удовольствие, наслаждаясь каждым глотком вина в своем бокале. Рядом с ним отец также казался совсем иным человеком, он без устали улыбался и иногда даже разражался басистым смехом. Дамы втроем негромко и даже слегка заговорщицки общались друг с другом, совсем как давние подруги. Когда Роберт наблюдал за ними, он вдруг отчетливо увидел одну большую и счастливую семью, и эта мысль нисколько его не пугала.

– Так значит вы уже капитан-лейтенант, месье Деко, – серьезно произнесла Аннет, обращаясь к Роберту.

– Да, я получил это звание полгода назад, – Роберт почему-то сильно нервничал, видя ее серьезное выражение лица.

– И уже подбирается к званию капитана, – с улыбкой добавил его отец. Роберт в очередной раз поразился столь разительной в нем перемене.

– Очевидно для вас это очень желанное звание, – так же серьезно продолжала Аннет.

– Да, вы правы мисс Легран, полноправная должность капитана требует большей ответственности, чем моя нынешняя, однако я рассчитываю к этому времени отрастить такие же густые усы, – он посмотрел на отца и месье Жана, – что наверняка поможет мне преуспеть. – Эти слова вырвались у него сами собой, и он в ужасе взглянул на Аннет. Девушка попыталась скрыть нарастающую улыбку, но не смогла и прыснула. Месье Жан тут же посмотрел на дочь с упреком. С этого момента и до конца ужина Роберт и Аннет не переставали улыбаться друг другу.

***

– Ну, как прошел ужин, – Эдмонд лежал на полу своей квартиры в куче разбросанных листов бумаги.

– Знаешь, довольно неплохо, – ответил Роберт.

– Вот как, – произнес Эдмонд, не отрывая взгляда от потолка. – Я думал, ты не любишь такие приемы.

– Да, все так, просто в этот раз все прошло хорошо. У месье Леграна прекрасная семья, они милые люди и у них прекрасная дочь.

– Ах, ясно, – Эдмонд привстал на руках, – и что, прямо настолько хорошие люди?

– Да, месье Легран очень жизнерадостный человек, я бы даже не подумал, что он военный, – продолжал Роберт, не замечая язвительного тона друга.

– Ясно, ясно, – Эдмонд встал и прошел к своему второму столу в самой дальней и темной части квартиры.

– Я все же не понимаю, зачем тебе три письменных стола, – попытался сменить тему Роберт. Он понял, что не хочет рассказывать Эдмонду про эту семью. Всякий раз как он рассказывал ему о чем то, что было ему не безразлично, Эдмонд будто нарочно пытался это очернить. Конечно не прямыми действиями или словами. Он словно постепенно прикасался к этой вещи, пока она не обретала иные, искаженные черты.

– Я не обычный человек Роберт, я не могу творить за одним и тем же столом. Этот стоит как раз там, где до него не достает солнечный свет ни в какое время дня. Этот, – он указал на стол в противоположном углу, – стоит здесь для моей повседневной работы. Пьесы, стихи на заказ, весь этот мусор. Ну а за этим, у окна, я обычно пишу по ночам о любви и смерти... – он посмотрел на Роберта с грустью, но тут же надел свою маску безразличия. – Ну или просто, когда жарко, – закончил он.

– А эти жуткие настенные часы, – продолжал Роберт. – Они-то тебе зачем? Я знаю, что ты их ненавидишь и сколько раз ты пытался их выбросить...

– Но так и не смог. Эти часы были еще у моего деда. Мама рассказывала, будто в них заключена душа древнего демона. И души всех мужчин нашего рода принадлежат ему, – Роберт посмотрел на Эдмонда, не понимая шутит ли его друг. Но тот улыбался. – Может поэтому я не могу их выбросить?

Роберт решил, что с него на сегодня хватит подобных историй. – Эдмонд, прости, но я сегодня не смогу задержаться надолго. Служба, сам понимаешь. Отец многого ждет от меня, – он замялся, когда Эдмонд посмотрел на него внимательно и с недоверием, но ничего не сказал.

– Конечно, я все понимаю, – ответил Эдмонд наконец. – Ко мне скоро придет Стефан, так что ничего страшного, – он повернулся к своему столу и начал перебирать записи.

– Ну тогда я пойду, зайду к тебе завтра с утра.

– Заходи.

Роберт вышел на шумную улицу, конечно он солгал ему. Он часто ему лгал. При таком положении друга, ему приходилось это делать, чтобы не ранить его чувства. Но сейчас он почему-то почувствовал укол совести. Ему казалось, что Эдмонд все знал.

***

Он снова остался один. Утром Эдмонд так надеялся, что поговорит с Робертом, обсудит свои новые идеи, а тот расскажет ему о том, как прошел ужин и о последних новостях. Но он ушел, обронив всего пару фраз. Эдмонд знал, что он солгал ему о службе. Роберт наверняка поспешил к ней. Конечно, он не обязан сидеть с ним, как у постели живого мертвеца, Роберт вообще не был ему ничем обязан.

– Я и есть живой мертвец, – произнес Эдмонд вслух. Слова прозвучали и снова наступила эта оглушающая тишина. На него вдруг нашел приступ всепоглощающей ярости, он схватил бутылку вина, стоящую на столе и со всей силы, бросил ее об пол. Стекло разлетелось на куски, забрызгав все вином и порезав ему ноги. Он стоял так посреди комнаты обратив лицо к потолку. С таким же обжигающим чувством ему вдруг захотелось писать, выплеснуть свою ярость на бумагу, запечатать ее в вечности навсегда. Он поднял с пола забрызганный вином лист и сев за стол, начал писать.

Мертвая голова настенных часов снова наблюдала за ним из темноты. Он писал яростно и быстро, буквы сами складывались в слова, словно им вдруг овладела древняя магия. Он огранил свою ненависть в строки, как ограняют драгоценные камни. Она застыла на бумаге словно в янтаре, уже так не терзая его нутро. Он писал о этих проклятых вельможах, не знающих ни горя, ни страданий, ни отчаяния, представляя, как Роберт гуляет под руку с этой девушкой, вместо того, чтобы быть сейчас с ним.

Закончив он положил лист на стол и подошел к окну. Бросив взгляд на грязную улочку, он увидел, как Стефан неуклюже пробирается сквозь толпу, спеша в его сторону. Эдмонд почувствовал отвращение, сейчас он чувствовал отвращение абсолютно ко всем детям человеческим. Он не хотел видеть его и слушать. Ему сейчас, как ни абсурдно это не звучало, хотелось остаться одному. Через минуту он услышал знакомый робкий стук в дверь.

– Не заперто, – крикнул Эдмонд. После ухода Роберта он забыл запереть дверь.

Стефан тихо вошел. – Месье, у вас что-то случилось? – спросил он, заметив осколки.

– Переходи сразу к делу, – раздраженно прервал его Эдмонд. Он все так же стоял спиной к нему и смотрел в окно.

– Я был при дворе у Герцога. Там много говорят о нехватке продовольствия в соседних провинциях, ситуация очень серьезная. Если жара продержится еще несколько недель, фермеры могут лишиться половины посевов. – Эдмонд слушал его безучастно. Сейчас ему были совершенно не интересны все эти новости. Стефан продолжал. – Все больше говорят об угрозе чумы. Сообщается еще о десяти случаях в деревне к юго-востоку от города. Герцог издал указ о немедленном сжигании трупов всех, кто умер от неясных причин.

– Я просил тебя принести мне очередные городские сплетни? – в груди Эдмонда снова полыхала злость. Теперь уже на Стефана.

– Месье, вы велели принести вам только важные новости. Я пошел туда и думал, что там...

– Я просил тебя принести мне жизнь! Я просил тебя рассказать о душе и сердце этого города! А ты принес мне смрадный труп пса с пыльной обочины! – паузы, с которыми он говорил были наполнены тихим гневом. Стефан стоял неподвижно, лишь иногда было слышно, как он сглатывает. – Скажи, разве ты не говорил мне о чуме еще в прошлый раз?

– Говорил, но сегодня произошло... – Стефан сделал все правильно, он понимал, что задание Эдмонда было совершенно абстрактным и тот явно сам это понимал. Но что-то было не так.

– Говорил, – продолжал Эдмонд уже спокойно. Он знал, как наказать Стефана. Знал, как раздавить его, уничтожить. Надежды и мечты этого парня были у него в руках, и он понимал это как никогда хорошо. От этих мыслей Эдмонду делалось удивительно приятно. – Ты больше не работаешь на меня, – произнес он ледяным тоном.

– Господин, – голос Стефана чуть не плакал и это понравилось Эдмонду. Да, он был прикован к этой квартире, но это не мешало ему уничтожить этого человека с его надеждами прямо сейчас. Он Эдмонд Готье и он управляет жизнями людей словно марионетками. – Вы не можете, вы говорили мне... вы обещали...

– Я ничего не обещал тебе. И поверь мне, никто не может ничего обещать такому как ты. Ты был приговорен уже тогда, когда появился на свет у своей мамаши прачки. Такие как ты не живут среди подобных мне. Вы вынуждены служить нам, а затем тихо исчезнуть, когда этого мне захочется, – он слышал, как Стефан тяжело дышит. Эдмонд стоял у окна и слушал как в его руках с ужасным, отвратительным хрустом ломается судьба человека.