Текст книги "Мертвые души"
Автор книги: Михаил Булгаков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]
Плюшкин. Да, купчую крепость. Ведь вот, купчую крепость – все издержки...
Чичиков. Из уважения к вам, готов принять даже издержки по купчей на свой счет.
Плюшкин. Батюшка! Батюшка! Желаю всяких утешений вам и деткам вашим. И деткам. (Подозрительно.) А недурно бы совершить купчую поскорее, потому что человек сегодня жив, а завтра и Бог весть.
Чичиков. Хоть сию же минуту... Вам нужно будет для совершения крепости приехать в город.
Плюшкин. В город? Да как же? А дом-то как оставить? Ведь у меня народ или вор, или мошенник: в день так оберут, что и кафтана не на чем будет повесить.
Чичиков. Так не имеете ли какого-нибудь знакомого?
Плюшкин. Да кого же знакомого? Все мои знакомые перемерли или раззнакомились. Ах, батюшка! Как не иметь. Имею. Ведь знаком сам председатель, езжал даже в старые годы ко мне. Как не знать! Однокорытники были. Вместе по заборам лазили. Уж не к нему ли написать?
Чичиков. И конечно, к нему.
Плюшкин. К нему! К нему!
Разливается вечерняя заря, и луч ложится на лицо Плюшкина.
В школе были приятели... (Вспоминает.) А потом я был женат?.. Соседи заезжали... Сад, мой сад... (Тоскливо оглядывается.)
Первый. ...всю ночь сиял убранный огнями и громом музыки оглашенный сад...
Плюшкин. Приветливая и говорливая хозяйка... Все окна в доме были открыты... Но добрая хозяйка умерла, и стало пустее.
Чичиков. Стало пустее.
Первый. ...одинокая жизнь дала сытную пищу скупости, которая, как известно, имеет волчий голод и, чем более пожирает, тем становится ненасытнее.
Плюшкин. На дочь я не мог положиться... Да разве я не прав? Убежала со штабс-ротмистром Бог весть какого полка...
Первый. ...Скряга, что же послал ей на дорогу?..
Плюшкин. Проклятие... И очутился я, старик, один и сторожем и хранителем...
Первый. ...О, озаренная светом вечерним ветвь, лишенная зелени!
Чичиков (хмуро). А дочь?
Плюшкин. Приехала. С двумя малютками и привезла мне кулич к чаю и новый халат. (Щеголяет в своих лохмотьях.) Я ее простил, я простил, но ничего не дал дочери. С тем и уехала Александра Степановна...
Первый. ...О, бледное отражение чувства. Но лицо скряги вслед за мгновенно скользнувшим на нем чувством стало еще бесчувственнее и пошлее...
Плюшкин. Лежала на столе четверка чистой бумаги, да не знаю, куда запропастилась, люди у меня такие негодные. Мавра, Мавра!
Мавра появляется оборвана, грязна.
Куда ты дела, разбойница, бумагу?
Мавра. Ей-богу, барин, не видывала, опричь небольшого лоскутка, которым изволили прикрыть рюмку.
Плюшкин. А я вот по глазам вижу, что подтибрила.
Мавра. Да на что ж бы я подтибрила? Ведь мне проку в ней никакого: я грамоте не знаю.
Плюшкин. Врешь, ты снесла пономаренку; он маракует, так ты ему и снесла.
Мавра. Пономаренок... Не видал он вашего лоскутка.
Плюшкин. Вот погоди-ко: на Страшном суде черти припекут тебя за это железными рогатками.
Мавра. Да за что же припекут, коли я не брала и в руки четвертки. Уж скорей другой какой бабьей слабостью, а воровством меня еще никто не попрекал.
Плюшкин. А вот черти-то тебя и припекут. Скажут: "А вот тебя, мошенница, за то, что барина-то обманывала". Да горячими-то тебя и припекут.
Мавра. А я скажу: "Не за что. Ей-богу, не за что. Не брала я". Да вот она лежит. Всегда понапраслиной попрекаете. (Уходит.)
Плюшкин. Экая занозистая. Ей скажи только слово, а она уж в ответ десяток... (Пишет.)
Первый. ...И до какой ничтожности, мелочности, гадости мог снизойти человек. Все может статься с человеком!
Чичиков хмуро молчит.
Плюшкин. А не знаете ли какого-нибудь вашего приятеля, которому понадобились беглые души?
Чичиков (очнувшись). А у вас есть и беглые?
Плюшкин. В том-то и дело, что есть.
Чичиков. А сколько их будет числом?
Плюшкин. Да десятков до семи наберется... (Подает список.) Ведь у меня что год, то бегают. Народ-то больно прожорлив, от праздности завел привычку трескать, а у меня есть и самому нечего.
Чичиков. Будучи подвигнут участием, я готов дать по двадцати пяти копеек за беглую душу.
Плюшкин. Батюшка, ради нищеты-то моей уж дали бы по сорока копеек!
Чичиков. Почтеннейший, не только по сорока копеек, по пятисот рублей заплатил бы... Но состояния нет... По пяти копеек, извольте, готов прибавить.
Плюшкин. Ну, батюшка, воля ваша, хоть по две копейки пристегните.
Чичиков. По две копеечки пристегну, извольте... Семьдесят восемь по тридцати... двадцать четыре рубля. Пишите расписку.
Плюшкин написал расписку, принял деньги, спрятал. Пауза.
Плюшкин. Ведь вот не сыщешь, а у меня был славный ликерчик, если только не выпили. Народ такие воры. А вот разве не это ли он? Еще покойница делала. Мошенница-ключница совсем было его забросила и даже не закупорила, каналья. Козявки и всякая дрянь было понапичкалась туда, но я весь сор-то повынул, и теперь вот чистенькая, я вам налью рюмочку.
Чичиков. Нет, покорнейше благодарю... нет, пил и ел. Мне пора.
Плюшкин. Пили уже и ели? Да, конечно, хорошего общества человека хоть где узнаешь: он не ест, а сыт. Прощайте, батюшка, да благословит вас Бог. (Провожает Чичикова.)
Заря угасает. Тени.
Плюшкин (возвращается). Мавра! Мавра!
Никто ему не отвечает, слышно, как удаляются колокольчики Чичикова.
Занавес
КАРТИНА ШЕСТАЯ
В доме Ноздрева. На стене сабли и два ружья и портрет Суворова. Яркий день.
Кончается обед.
Ноздрев. Нет, ты попробуй. Это бургоньон и шампаньон вместе. Совершенный вкус сливок... (Наливает.)
Мижуев (вдребезги пьян). Ну, я поеду...
Ноздрев. И ни-ни. Не пущу.
Мижуев. Нет, не обижай меня, друг мой, право, поеду я.
Ноздрев. "Поеду я"! Пустяки, пустяки. Мы соорудим сию минуту банчишку.
Мижуев. Нет, сооружай, брат, сам, а я не могу. Жена будет в большой претензии, право: я должен ей рассказать о ярмарке...
Ноздрев. Ну ее, жену к... важное, в самом деле, дело станете делать вместе.
Мижуев. Нет, брат, она такая добрая жена... Уж точно почтенная и верная. Услуги оказывает такие... поверишь, у меня слезы на глазах.
Чичиков (тихо.) Пусть едет, что в нем проку.
Ноздрев. А и вправду. Смерть не люблю таких рхстепелей. Ну, черт с тобой, поезжай бабиться с женой, фетюк.
Мижуев. Нет, брат, ты не ругай меня фетюком. Я ей жизнью обязан. Такая, право, добрая, такие ласки оказывает. Спросит, что видел на ярмарке...
Ноздрев. Ну, поезжай, ври ей чепуху. Вот картуз твой.
Мижуев. Нет, брат, тебе совсем не следует о ней так отзываться.
Ноздрев. Ну, так и убирайся к ней скорее!
Мижуев. Да, брат, поеду. Извини, что не могу остаться.
Ноздрев. Поезжай, поезжай...
Мижуев. Душой бы рад был, но не могу...
Ноздрев. Да поезжай к чертям!
Мижуев удаляется.
Такая дрянь. Вон как потащился. Много от него жена услышит подробностей о ярмарке. Конек пристяжной недурен, я давно хотел подцепить его. (Вооружаясь колодой.) Ну, для препровождения времени, держу триста рублей банку.
Чичиков. А, чтоб не позабыть: у меня к тебе просьба.
Ноздрев. Какая?
Чичиков. Дай прежде слово, что исполнишь.
Ноздрев. Изволь.
Чичиков. Честное слово?
Ноздрев. Честное слово.
Чичиков. Вот какая просьба: у тебя есть, чай, много умерших крестьян, которые еще не вычеркнуты из ревизии?
Ноздрев. Ну, есть. А что?
Чичиков. Переведи их на меня, на мое имя.
Ноздрев. А на что тебе?
Чичиков. Ну, да мне нужно.
Ноздрев. Ну, уж, верно, что-нибудь затеял. Признайся, что?
Чичиков. Да что ж – затеял. Из этакого пустяка и затеять ничего нельзя.
Ноздрев. Да зачем они тебе?
Чичиков. Ох, какой любопытный. Ну, просто так, пришла фантазия.
Ноздрев. Так вот же: до тех пор, пока не скажешь, не сделаю.
Чичиков. Ну, вот видишь, душа, вот уж и нечестно с твоей стороны. Слово дал, да и на попятный двор.
Ноздрев. Ну, как ты себе хочешь, а не сделаю, пока не скажешь, на что.
Чичиков (тихо). Что бы такое сказать ему... Гм... (Громко.) Мертвые души мне нужны для приобретения весу в обществе...
Ноздрев. Врешь, врешь...
Чичиков. Ну, так я ж тебе скажу прямее... Я задумал жениться; но нужно тебе сказать, что отец и мать невесты – преамбициозные люди...
Ноздрев. Врешь, врешь...
Чичиков. Однако ж, это обидно... Почему я непременно лгу?
Надвигается туча. Видимо, будет гроза.
Ноздрев. Ну да ведь я знаю тебя: ведь ты большой мошенник, позволь мне это тебе сказать по дружбе. Ежели бы я был твоим начальником, я бы тебя повесил на первом дереве. Я говорю тебе это откровенно, не с тем чтобы обидеть тебя, а просто по-дружески говорю.
Чичиков. Всему есть границы... Если хочешь пощеголять подобными речами, так ступай в казармы. (Пауза.) Не хочешь подарить, так продай.
Ноздрев. Продать? Да ведь я знаю тебя, ведь ты подлец, ведь ты дорого не дашь за них.
Чичиков. Эх, да ты ведь тоже хорош! Что они у тебя, бриллиантовые, что ли?
Ноздрев. Ну, послушай: чтобы доказать тебе, что я вовсе не какой-нибудь скалдырник, я не возьму за них ничего. Купи у меня жеребца розовой шерсти, я тебе дам их в придачу.
Чичиков. Помилуй, на что ж мне жеребец?
Ноздрев. Как на что? Да ведь я за него заплатил десять тысяч, а тебе отдаю за четыре.
Чичиков. Да на что мне жеребец?
Ноздрев. Ты не понимаешь, ведь я с тебя возьму теперь только три тысячи, а остальную тысячу ты можешь уплатить мне после.
Чичиков. Да не нужен мне жеребец, Бог с ним!
Ноздрев. Ну, купи каурую кобылу.
Чичиков. И кобылы не нужно.
Ноздрев. За кобылу и за серого коня возьму я с тебя только две тысячи.
Чичиков. Да не нужны мне лошади.
Ноздрев. Ты их продашь; тебе на первой ярмарке дадут за них втрое больше.
Чичиков. Так лучше ж ты их сам продай, когда уверен, что выиграешь втрое.
Ноздрев. Мне хочется, чтобы ты получил выгоду.
Чичиков. Благодарю за расположение. Не нужно мне каурой кобылы.
Ноздрев. Ну, так купи собак. Я тебе продам такую пару, просто мороз по коже подирает. Брудастая с усами собака...
Чичиков. Да зачем мне собака с усами? Я не охотник.
Ноздрев. Если не хочешь собаки, купи у меня шарманку.
Чичиков. Да зачем мне шарманка?! Ведь я не немец, чтобы, тащася по дорогам, выпрашивать деньги.
Ноздрев. Да ведь это не такая шарманка, как носят немцы. Это орган... Вся из красного дерева. (Тащит Чичикова к шарманке.)
Та играет "Мальбруг в поход...". Вдали начинает погромыхивать.
Я тебе дам шарманку и мертвые души, а ты мне дай свою бричку и триста рублей придачи.
Чичиков. А я в чем поеду?
Ноздрев. Я тебе дам другую бричку. Ты ее только перекрасишь – будет чудо-бричка.
Чичиков. Эк, тебя неугомонный бес как обуял!
Ноздрев. Бричка, шарманка, мертвые души...
Чичиков. Не хочу...
Ноздрев. Ну, послушай, хочешь, метнем банчик? Я поставлю всех умерших на карту... шарманку тоже... Будь только на твоей стороне счастье, ты можешь выиграть чертову пропасть. (Мечет.) Экое счастье. Так и колотит. Вон она...
Чичиков. Кто?
Ноздрев. Проклятая девятка, на которой я все просадил. Чувствовал, что продаст, да уж зажмурив глаза... Думаю себе, черт тебя подери, продавай, проклятая. Не хочешь играть?
Чичиков. Нет.
Ноздрев. Ну, дрянь же ты.
Чичиков (обидевшись). Селифан. Подавай... (Берет картуз.)
Ноздрев. Я думал было прежде, что ты хоть сколько-нибудь порядочный человек, а ты никакого не понимаешь обращения...
Чичиков. За что ты бранишь меня? Виноват разве я, что не играю?! Продай мне души!..
Ноздрев. Черта лысого получишь! Хотел было даром отдать, но теперь вот не получишь же!
Чичиков. Селифан!
Ноздрев. Постой. Ну, послушай... сыграем в шашки, выиграешь – все твои. Ведь это не банк; тут никакого не может быть счастья или фальши. Я даже тебя предваряю, что совсем не умею играть...
Первый (тихо). ..."Сем-ка, я... – подумал Чичиков. – В шашки игрывал я недурно, а на штуки ему здесь трудно подняться".
Чичиков. Изволь, так и быть, в шашки сыграю.
Ноздрев. Души идут в ста рублях.
Чичиков. Довольно, если пойдут в пятидесяти.
Ноздрев. Нет, что ж за куш – пятьдесят... Лучше ж в эту сумму я включу тебе какого-нибудь щенка средней руки или золотую печатку к часам.
Чичиков. Ну, изволь...
Ноздрев. Сколько же ты мне дашь вперед?
Чичиков. Это с какой стати? Я сам плохо играю.
Играют.
Ноздрев. Знаем мы вас, как вы плохо играете.
Чичиков. Давненько не брал я в руки шашек.
Ноздрев. Знаем мы вас, как вы плохо играете.
Чичиков. Давненько не брал я в руки шашек.
Ноздрев. Знаем мы вас, как вы плохо играете.
Чичиков. Давненько не брал я в руки... Э... э... Это что? Отсади-ка ее назад.
Ноздрев. Кого?
Чичиков. Да шашку-то... А другая!.. Нет, с тобой нет никакой возможности играть! Этак не ходят, по три шашки вдруг...
Ноздрев. За кого же ты меня почитаешь? Стану я разве плутовать?..
Чичиков. Я тебя ни за кого не почитаю, но только играть с этих пор никогда не буду. (Смешал шашки.)
Ноздрев. Я тебя заставлю играть. Это ничего, что ты смешал шашки, я помню все ходы.
Чичиков. Нет, с тобой не стану играть.
Ноздрев. Так ты не хочешь играть? Отвечай мне напрямик.
Чичиков (оглянувшись). Селиф... Если б ты играл, как прилично честному человеку, но теперь не могу.
Ноздрев. А, так ты не можешь? А, так ты не можешь? Подлец! Когда увидел, что не твоя берет, так ты не можешь? Сукина дочь! Бейте его!! (Бросается на Чичикова, тот взлетает на буфет.)
Первый. ..."Бейте его!" – закричал он таким же голосом, как во время великого приступа кричит своему взводу: "Ребята, вперед!" – какой-нибудь отчаянный поручик, когда все пошло кругом в голове его!..
Раздается удар грома.
Ноздрев. Пожар! Скосырь! Черкан! Северга! (Свистит, слышен собачий лай.) Бейте его!.. Порфирий! Павлушка!
Искаженное лицо Селифана появляется в окне. Ноздрев хватает шарманку, швыряет ее в Чичикова, та разбивается, играет
"Мальбруга"...
Послышались вдруг колокольчики, с храпом стала тройка.
Капитан-исправник (появившись). Позвольте узнать, кто здесь господин Ноздрев?
Ноздрев. Позвольте прежде узнать, с кем имею, честь говорить?
Капитан-исправник. Капитан-исправник.
Чичиков осторожно слезает с буфета.
Я приехал объявить вам, что вы находитесь под судом до времени окончания решения по вашему делу. Ноздрев. Что за вздор? По какому делу?
Чичиков исчезает, и исчезает и лицо Селифана в окне.
Капитан-исправник. Вы замешаны в историю по случаю нанесения помещику Максимову личной обиды розгами в пьяном виде.
Ноздрев. Вы врете! Я и в глаза не видел помещика Максимова!
Капитан-исправник. Милостивый государь!! Позвольте вам...
Ноздрев (обернувшись, увидев, что Чичикова нет, бросается к окну). Держи его!.. (Свистит.)
Грянули колокольчики, послышался такой звук, как будто кто-то кому-то за сценой дал плюху, послышался вопль Селифана: "Выноси, любезные, грабят...", потом все это унеслось и остался лишь звук "Мальбруга" и пораженный Капитан-исправник. Затем все потемнело и хлынул ливень, гроза!
КАРТИНА СЕДЬМАЯ
[У Коробочки]
Грозовые сумерки. Свеча. Лампадка. Самовар. Сквозь грохот грозы смутно
послышался "Мальбруг"... Затем грохот в сенях.
Фетинья. Кто стучит?
Чичиков (за дверями). Пустите, матушка, с дороги сбились.
Коробочка. Да кто вы такой?
Чичиков (за дверью). Дворянин, матушка.
Фетинья открывает дверь. Входят Чичиков, у него на шинели оборван ворот, и
Селифан – мокрые и грязные, вносят шкатулку.
Чичиков. Извините, матушка, что побеспокоил неожиданным приездом...
Коробочка. Ничего, ничего... Гром такой... Вишь, сумятица какая... Эх, отец мой, где так изволили засалиться?!
Чичиков. Еще, слава Богу, что только засалился; нужно благодарить, что не отломали совсем боков.
Коробочка. Святители, какие страсти!
Селифан. Вишь ты, опрокинулись.
Чичиков. Опрокинулись... Ступай, да что б сейчас все было сделано в город ехать...
Селифан. Время темное, нехорошее время...
Чичиков. Молчи, дурак!
Селифан уходит с шинелью Чичикова.
Коробочка. Фетинья, возьми-ка их платье да просуши.
Фетинья. Сейчас, матушка.
Чичиков. Уж извините, матушка! (Начинает снимать фрак.)
Коробочка. Ничего, ничего. (Скрывается.)
Чичиков в волнении и злобе сбрасывает фрак и надевает какую-то куртку.
Первый. ...зачем же заехал к нему? зачем же заговорил с ним о деле?! Поступил неосторожно, как ребенок, как дурак! Разве дело такого роду, чтобы быть вверену Ноздреву? Ноздрев человек дрянь, Ноздрев может прибавить, наврать, распустить черт знает что!..
Чичиков. Просто дурак я! Дурак!
Коробочка (входя). Чайку, батюшка.
Чичиков. Недурно, матушка. А позвольте узнать фамилию вашу... Я так рассеялся...
Коробочка. Коробочка, коллежская секретарша.
Чичиков. Покорнейше благодарю... Фу... Сукин сын.
Коробочка. Кто, батюшка?
Чичиков. Ноздрев, матушка... Знаете?
Коробочка. Нет, не слыхивала.
Чичиков. Ваше счастье. А имя, отчество?
Коробочка. Настасья Петровна.
Чичиков. Хорошее имя. У меня тетка, родная сестра моей матери, Настасья Петровна.
Коробочка. А ваше имя как? Ведь вы, я чай, заседатель?
Чичиков. Нет, матушка, чай, не заседатель, а так – ездим по своим делишкам.
Коробочка. А, так вы покупщик? Как же жаль, право, что я продала мед купцам так дешево. Ты бы, отец мой, у меня, верно, его купил.
Чичиков. А вот меду и не купил бы.
Коробочка. Что ж другое? Разве пеньку?
Чичиков. Нет, матушка, другого рода товарец: скажите, у вас умирали крестьяне?
Коробочка. Ох, батюшка, осьмнадцать человек. И умер такой все славный народ. Кузнец у меня сгорел...
Чичиков. Разве у вас был пожар, матушка?
Коробочка. Бог приберег. Сам сгорел, отец мой. Внутри у него как-то загорелось, чересчур выпил. Синий огонек пошел от него, истлел, истлел и почернел, как уголь. И теперь мне выехать не на чем. Некому лошадей подковать.
Чичиков. На все воля Божья, матушка. Против мудрости Божией ничего нельзя сказать. Продайте-ка их мне, Настасья Петровна.
Коробочка. Кого, батюшка?
Чичиков. Да вот этих-то всех, что умерли.
Коробочка. Да как же? Я, право, в толк не возьму. Нешто хочешь ты их откапывать из земли?
Чичиков. Э-э, матушка!.. Покупка будет значиться только на бумаге, а души будут прописаны как бы живые.
Коробочка (перекрестясь). Да на что ж они тебе?!
Чичиков. Это уж мое дело.
Коробочка. Да ведь они же мертвые.
Гроза за сценой.
Чичиков. Да кто ж говорит, что они живые! Я дам вам пятнадцать рублей ассигнациями.
Коробочка. Право, не знаю, ведь я мертвых никогда еще не продавала.
Чичиков. Еще бы! (Пауза.) Так что ж, матушка, по рукам, что ли?
Коробочка. Право, отец мой, никогда еще не случалось продавать мне покойников. Боюсь на первых порах, чтобы как-нибудь не понести убытку. Может быть, ты, отец мой, меня обманываешь, а они того... они больше как-нибудь стоят?
Чичиков. Послушайте, матушка. Эк, какие вы. Что ж они могут стоить? На что они нужны?
Коробочка. Уж это точно, правда. Уж совсем ни на что не нужно. Да ведь меня только и останавливает, что они мертвые. Лучше уж я маленько повременю, авось понаедут купцы, да применюсь к ценам.
Чичиков. Страм, страм, матушка! Просто страм. Кто ж станет покупать их? Ну, какое употребление он может из них сделать?
Коробочка. А может, в хозяйстве-то как-нибудь под случай понадобятся?
Чичиков. Воробьев пугать по ночам?
Коробочка. С нами крестная сила!
Пауза.
Чичиков. Ну так что же? Отвечайте, по крайней мере.
Пауза.
Первый. ...Старуха задумалась, она видела, что дело, точно, как будто выгодно. Да только уж слишком новое и небывалое, а потому начала сильно побаиваться, как бы не надул ее покупщик!
Чичиков. О чем вы думаете, Настасья Петровна?
Коробочка. Право, я все не приберу, как мне быть. Лучше я вам пеньку продам.
Чичиков. Да что ж пенька? Помилуйте, я вас прошу совсем о другом, а вы мне пеньку суете! (Пауза.) Так как же, Настасья Петровна?
Коробочка. Ей-богу, товар такой странный, совсем небывалый.
Чичиков (трахнув стулом). Чтоб тебе! Черт, черт!
Часы пробили с шипением.
Коробочка. Ох, не припоминай его, Бог с ним! Ох, еще третьего дня всю ночь мне снился, окаянный. Такой гадкий привиделся, а рога-то длиннее бычачьих.
Чичиков. Я дивлюсь, как они вам десятками не снятся. Из одного христианского человеколюбия хотел: вижу, бедная вдова убивается, терпит нужду. Да пропади она и околей со всей вашей деревней!
Коробочка. Ах, какие ты забранки пригинаешь!
Чичиков. Да не найдешь слов с вами. Право, словно какая-нибудь, не говоря дурного слова, дворняжка, что лежит на сене. И сама не ест, и другим не дает.
Коробочка. Да чего ж ты рассердился так горячо? Знай я прежде, что ты такой сердитый, я бы не прекословила. Изволь, я готова отдать за пятнадцать ассигнацией.
Гроза утихает.
Первый. ...Уморила, проклятая старуха!
Чичиков. Фу, черт! (Отирает пот.) В городе какого-нибудь поверенного или знакомого имеете, которого могли бы уполномочить на совершение крепости?
Коробочка. Как же. Протопопа отца Кирилла сын служит в палате.
Чичиков. Ну, вот и отлично. (Пишет.) Подпишите. (Вручает деньги.) Ну, прощайте, матушка.
Коробочка. Да ведь бричка твоя еще не готова.
Чичиков. Будет готова, будет.
Селифан (в дверях). Готова бричка.
Чичиков. Что ты, болван, так долго копался? Прощайте, прощайте, матушка. (Выходит.)
Коробочка (долго крестится). Батюшки... Пятнадцать ассигнацией... В город надо ехать... Промахнулась, ох, промахнулась я, продала втридешева. В город надо ехать... Узнать, почем ходят мертвые души. Фетинья! Фетинья!
Фетинья появилась.
Фетинья, вели закладывать... в город ехать... стали покупать... Цену узнать нужно!..
Занавес
АКТ ТРЕТИЙ
КАРТИНА ВОСЬМАЯ
За занавесом слышен взрыв медной музыки. Занавес открывается.
Ночь. Губернаторская столовая. Громадный стол. Ужин. Огни. Слуги.
Губернаторша. Так вот вы как, Павел Иванович, приобрели!
Чичиков. Приобрел, приобрел, ваше превосходительство.
Губернатор. Благое дело, право, благое дело.
Чичиков. Да, я вижу сам, ваше превосходительство, что более благого дела не мог бы предпринять.
Полицеймейстер. Виват, ура, Павел Иванович!
Председатель. |
Почтмейстер. } Ура!
Прокурор. |
Собакевич. Да что ж вы не скажете Ивану Григорьевичу, что такое именно вы приобрели? Ведь какой народ! Просто золото. Ведь я им продал каретника Михеева.
Председатель. Нет, будто и Михеева продали? Славный мастер. Он мне дрожки переделывал. Только позвольте, как же, ведь вы мне сказывали, что он умер?
Собакевич. Кто, Михеев умер? Это его брат умер. А он преживехонький и стал здоровее прежнего.
Губернатор. Славный мастер Михеев.
Собакевич. Да будто один Михеев? А Пробка Степан – плотник? Милушкин кирпичник? Телятников Максим – сапожник?
Софья Ивановна. Зачем же вы их продали, Михаил Семенович, если они люди мастеровые и нужные для дома?
Собакевич. А так, просто нашла дурь. Дай, говорю, продам, да и продал сдуру.
Анна Григорьевна, Софья Ивановна, Почтмейстер, Манилова хохочут.
Прокурор. Но, позвольте, Павел Иванович, узнать, как же вы покупаете крестьян без земли? Разве на вывод?
Чичиков. На вывод.
Прокурор. Ну, на вывод – другое дело. А в какие места?
Чичиков. В места? В Херсонскую губернию.
Губернатор. О, там отличные земли.
Председатель. Рослые травы.
Почтмейстер. А земли в достаточном количестве?
Чичиков. В достаточном. Столько, сколько нужно для купленных крестьян.
Полицеймейстер. Река?
Почтмейстер. Или пруд?
Чичиков. Река, впрочем, и пруд есть.
Губернатор. За здоровье нового херсонского помещика.
Все. Ура!
Председатель. Нет, позвольте...
Анна Григорьевна. Чш... Чш...
Председатель. За здоровье будущей жены херсонского помещика!
Рукоплесканья.
Манилов. Любезный Павел Иванович! Председатель. Нет, Павел Иванович, как вы себе хотите...
Почтмейстер. Это выходит, только избу выхолаживать: на порог, да и назад.
Прокурор. Нет, вы проведите время с нами.
Анна Григорьевна. Мы вас женим. Иван Григорьевич, женим его?
Председатель. Женим, женим...
Почтмейстер. Уж как вы ни упирайтесь, а мы вас женим, женим, женим...
Полицеймейстер. Нет, батюшка, попали сюда, так не жалуйтесь.
Софья Ивановна. Мы шутить не любим!
Чичиков. Что ж, зачем упираться руками и ногами... Женитьба еще не такая вещь. Была б невеста...
Полицеймейстер. Будет невеста, как не быть.
Софья Ивановна. |
} Будет как не быть.
Анна Григорьевна |
Чичиков. А коли будет...
Полицеймейстер. Браво, остается.
Почтмейстер. Виват, ура, Павел Иванович!
Музыка на хорах. Портьера распахивается, и появляется Ноздрев в
сопровождении Мижуева.
Ноздрев. Ваше превосходительство... Извините, что опоздал... Зять мой, Мижуев... (Пауза.) А, херсонский помещик! Херсонский помещик! Что, много наторговал мертвых?
Общее молчание.
Ведь вы не знаете, ваше превосходительство, он торгует мертвыми душами!
Гробовое молчание, и в лице меняются двое: Чичиков и Собакевич.
Ей-богу. Послушай, Чичиков, вот мы все здесь твои друзья. Вот его превосходительство здесь... Я б тебя повесил, ей-богу, повесил... Поверите, ваше превосходительство, как он мне сказал: продай мертвых душ, – я так и лопнул со смеху!
Жандармский полковник приподнимается несколько и напряженно слушает.
Приезжаю сюда, мне говорят, что накупил на три миллиона крестьян на вывод. Каких на вывод! Да он торговал у меня мертвых. Послушай, Чичиков, ты скотина, ей-богу. Вот и его превосходительство здесь... Не правда ли, прокурор? Уж ты, брат, ты, ты... Я не отойду от тебя, пока не узнаю, зачем ты покупал мертвые души. Послушай, Чичиков, ведь тебе, право, стыдно. У тебя, ты сам знаешь, нет лучшего друга, как я. Вот и его превосходительство здесь... Не правда ли, прокурор?.. Вы не поверите, ваше превосходительство, как мы друг к другу привязаны... То есть просто, если бы вы сказали, вот я здесь стою, а вы бы сказали: "Ноздрев, скажи по совести, кто тебе дороже отец родной или Чичиков?" Скажу – Чичиков, ей-богу! Позволь, душа, я влеплю тебе один безе. Уж вы позвольте, ваше превосходительство, поцеловать мне его... Да, Чичиков, уж ты не противься, одну безешку позволь напечатлеть тебе в белоснежную щеку твою...
Чичиков приподнимается с искаженным лицом, ударяет Ноздрева в грудь.
Тот отлетает.
Один безе. (Обнимает губернаторскую дочку и целует ее.)
Дочка пронзительно вскрикивает. Гул. Все встают.
Губернатор. Это уже ни на что не похоже. Вывести его!
Слуги начинают выводить Ноздрева и Мижуева. Гул.
Ноздрев (за сценой). Зять мой! Мижуев!
Губернатор дает знак музыке. Та начинает туш, но останавливается. Чичиков начинает пробираться к выходу. Дверь открывается, и в ней появляется
булава швейцара, а затем Коробочка. Гробовое молчание.
Коробочка. Почем ходят мертвые души?
Молчание. Место Чичикова пусто.
Занавес
КАРТИНА ДЕВЯТАЯ
Первый (перед занавесом). ...Весь город заговорил про мертвые души и губернаторскую дочку. Про Чичикова и мертвые души. Про губернаторскую дочку и Чичикова. И все, что ни есть, поднялось. Как вихорь, взметнулся дотоле, казалось, дремавший город. Показался какой-то Сысой Пафнутьевич и Макдональд Карлович, о которых и не слышно было никогда. В гостиных заторчал какой-то длинный с простреленной рукой. На улицах показались крытые дрожки, неведомые линейки, дребезжалки, колесосвистки. Всякий, как баран, остановился, выпучив глаза...
За занавесом слышен звон дверного колокольчика.
И заварилась каша. (Скрывается.)
Занавес открывается. Комната голубого цвета. Попугай качается в кольце.
Софья Ивановна (влетая). Вы знаете, Анна Григорьевна, с чем я приехала к вам?
Анна Григорьевна, Ну, ну!
Софья Ивановна. Вы послушайте только, что я вам открою. Ведь это история... Сконапель истоар!.. {Так называемая история (фр.).}
Анна Григорьевна. Ну, ну!..
Софья Ивановна. Вообразите, приходит сегодня ко мне протопопша, отца Кирилла жена, и что б вы думали, наш-то приезжий, Чичиков, каков? А?
Анна Григорьевна. Как, неужели он протопопше строил куры?!
Софья Ивановна. Ах, Анна Григорьевна, пусть бы еще куры. Вы послушайте, что рассказала протопопша. Коробочка, оказывается, остановилась у нее. Приезжает бледная как смерть и рассказывает. В глухую полночь раздается у Коробочки в воротах стук ужаснейший... и кричат: "Отворите, отворите, не то будут выломаны ворота!.."
Анна Григорьевна. Ах, прелесть, так он за старуху принялся?.. Ах, ах, ах...
Софья Ивановна. Да ведь нет, Анна Григорьевна, совсем не то, что вы полагаете.
Резкий колокольчик.
Анна Григорьевна. Неужели вице-губернаторша приехала? Параша, кто там?..
Макдональд Карлович (входя). Анна Григорьевна. Софья Ивановна. (Целует ручки.)
Анна Григорьевна. Ах, Макдональд Карлович!
Макдональд Карлович. Вы слышали?!
Анна Григорьевна. Да, как же. Вот Софья Ивановна рассказывает.
Софья Ивановна. Вообразите себе только, является вооруженный с ног до головы, вроде Ринальдо Ринальдини.
Макдональд Карлович. Чичиков?!
Софья Ивановна. Чичиков. И требует: продайте говорит Коробочке, все души, которые умерли...
Макдональд Карлович. Ай, яй, яй...
Софья Ивановна. Коробочка отвечает очень резонно. Говорит: я не могу продать, потому что они мертвые... Нет, говорит, не мертвые... Кричит, не мертвые... Это мое дело знать!.. Если б вы знали, как я перетревожилась, когда услышала все это...
Макдональд Карлович. Ай, яй, яй, яй...
Анна Григорьевна. Что бы такое могли значить мертвые души? Муж мой говорит, что Ноздрев врет!
Софья Ивановна. Да как же врет?.. Коробочка говорит: я не знаю, что мне делать! Заставил меня подписать какую-то фальшивую бумагу и бросил на стол ассигнациями пятнадцать рублей...
Макдональд Карлович. Ай, яй, яй, яй... (Неожиданно целует руки Анне Григорьевне и Софье Ивановне.) До свидания, Анна Григорьевна. До свидания, Софья Ивановна.
Анна Григорьевна. Куда же вы, Макдональд Карлович?
Макдональд Карлович. К Прасковье Федоровне. (От двери.) Здесь скрывается что-то другое – под мертвыми душами. (Убегает.)
Софья Ивановна. Я, признаюсь, тоже думаю... А что ж, вы полагаете, здесь скрывается?
Анна Григорьевна. Мертвые души...
Софья Ивановна. Что, что?..
Анна Григорьевна. Мертвые души...
Софья Ивановна. Ах, говорите, ради Бога!
Анна Григорьевна. Это просто выдумано для прикрытия. А дело вот в чем: он хочет увезти губернаторскую дочку!
Софья Ивановна. Ах, Боже мой. Уж этого я бы никак не могла предполагать.
Анна Григорьевна. А я, как только вы открыли рот, сейчас же смекнула, в чем дело.
Колокольчик.
Софья Ивановна. Каково же, после этого, институтское воспитание. Уж вот невинность!
Анна Григорьевна. Жизнь моя, какая невинность! Она за ужином говорила такие речи, что, признаюсь, У меня не хватит духу произнести их.
Сысой Пафнутьевич (входит). Здравствуйте, Анна Григорьевна! Здравствуйте, Софья Ивановна.
Анна Григорьевна. Сысой Пафнутьевич, здравствуйте.
Сысой Пафнутьевич. Слышали про мертвые души? Что за вздор, в самом деле, разнесли по городу?
Софья Ивановна. Какой же вздор, Сысой Пафнутьевич, он хотел увезти губернаторскую дочку.
Сысой Пафнутьевич. Ай, яй, яй, яй. Но как же Чичиков, будучи человеком заезжим, мог решиться на такой пассаж? Кто мог помогать ему?
Софья Ивановна. А Ноздрев?
Сысой Пафнутьевич (хлопнув себя по лбу). Ноздрев... Ну, да...
Анна Григорьевна. Ноздрев! Ноздрев! Он родного отца хотел продать или лучше – проиграть в карты.
