Текст книги "Под пятой. (Мой дневник 1923 года)"

Автор книги: Михаил Булгаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц) [доступный отрывок для чтения: 1 страниц]

Михаил Булгаков. Под пятой

МОЙ ДНЕВНИК

Москва Издательство "ПРАВДА", 1990

Библиотека "ОГОНЕК"

ДРУГОЙ БУЛГАКОВ

"...ибо настоящее веселие

приходит тогда, когда поймешь".

Александр Зиновьев

"В преддверии рая"

"Через два часа придет Новый год. Что принесет мне он?

Я спал сейчас, и мне приснилось: Киев, знакомые и милые лица, приснилось, что играют на пианино... Придет ли старое время? Настоящее таково, что я стараюсь жить, не замечая его... не видеть, не слышать! Недавно, в поездке в Москву и Саратов, мне пришлось все видеть воочию и больше я не хотел бы видеть. Я видел, как серые толпы с гиканьем и гнусной руганью бьют стекла в поездах, видел, как бьют людей. Видел разрушенные и обгоревшие дома в Москве... тупые и зверские лица... Видел толпы, которые осаждали подъезды захваченных, запертых банков, голодные хвосты у лавок, затравленных и жалких офицеров, видел газетные листки, где пишут, в сущности, об одном: о крови, которая льется и на юге, и на западе, и на востоке, и о тюрьмах. Все воочию видел и понял окончательно, что произошло. Идет Новый год. Целую тебя крепко. Твой брат Михаил."

Таковы финальные строки письма Михаила Булгакова сестре Наде, письма новогоднего по дате – 31 декабря 1917 года –и такого далекого от праздничного – по сути. (Фрагмент письма публикуется с разрешения Е. Земской).

Для людей круга Булгакова внезапно и страшно вошла в их жизнь История.

И была эта История, открывающая новую эру человечества, людям этим враждебна. Сам Михаил Булгаков в отличие от многих не принял и "безумие дней мартовских", т. е. февральскую революцию. Открывают тему: Художник и Революция, – дневники Михаила Булгакова 1922-го, 1923–1925 годов. Последние не случайно имеют название "Под пятой". Мне кажется, на выбор названия оказал влияние роман Д. Лондона (Железная пята" – "являющийся яркой художественной иллюстрацией ко многим положениям научного социализма", как писали в 30-е годы. Начинающий писатель, как и все жители Москвы того времени, вынужден преодолевать многочисленные чисто бытовые жизненные препятствия. Но главным все же является его „немодное" мировоззрение, почему он и кажется окружающим гораздо старше своих лет. Ясное понимание происходящего вокруг, несовпадение его идеологии с господствующей, попытки отринуть от себя журналистику ради художественного творчества и т. п. не могли не вырыть ров между ним и окружающими. Они так торопились успеть, обогнать, не остаться за бортом. Многие преуспели. В оплату глумящийся сатана взял талант и жизнь после физической смерти писателя. Очень известные современникам, они быстро и безнадежно уходят от нас. Наши дети уже их не знают. Попытка прокомментировать дневники Булгакова показала, что для этой цели необходимы объемы, в два-три раза превышающие то, что написал сам Булгаков. Мы совершенно неверно представляем себе не только конкретные события, которых он пишет. Неверно угадываем сам дух того времени. Поэтому читатель, если возникнет необходимость, пусть обратится к публикации этого текста в журнале "Театр" No 2 за 1990 год, там помещена хотя бы часть нужных сведений. Одну маленькую деталь необходимо отметить: Троцкий уже вызывает какие-то иные чувства у Булгакова: когда того "съели", в записи звучит растерянность...

Статья "Грядущие перспективы" опубликована в газете "Грозный" 13(26) ноября 1919 года и по духу как бы продолжает письмо 11-го года. То, что для автора письма было предчувствием, для автора статьи стало явью. Уход из Киева, когда туда в очередной раз вошли рати Троцкого, был для военного врача Михаила Булгакова не случайной неудачей очередной мобилизации, но сознательным выбором судьбы. Красные несли разрушение того мира, в котором он видел справедливое решение судьбы людей и своей в частности. Думаю, что если и были у него когда-либо монархические иллюзии, то к концу 1919 года они развеялись. Скорее всего он представлял, как и многие в армии Деникина, что возникнет на какое-то время правление военное. Отсюда его уверенность в победе белых.

Не угадав "грядущих перспектив" политически, Булгаков уже в конце 1919 года угадал на много лет вперед как писатель. Написанные наспех, с несвойственными ему в дальнейшем элементами открыто пафосными, заметки эти и сегодня производят потрясающее впечатление пророчества.

Статья "Красный флаг" печатается по тексту газеты "Рабочий".

Осмысливая всю книгу в целом и как-то приводя ее в соответствие со всем своим предыдущим булгаковским опытом, читатель должен иметь в виду следующие соображения. Наше время – время уничтожения и переосмысления очень многих положений и мифов, считавшихся незыблемыми и аксиоматичными. "Мы только недавно оставили тип критики с обсуждением (и осуждением) героев романа как живых людей. Никто не поручится также, что окончательно не исчезнут биографии героев и попытки восстановить по этим биографиям историческую действительность", – напечатал Юрий Тынянов в 1923 году. Что касается первой части рассуждений классика, он явно был неправ – подобная критика не исчезла тогда и не исчезнет никогда. Вторая часть его рассуждений один к одному подходит ко всем известным мне книгам о жизни и творчестве Михаила Булгакова. Оговорив бесспорную мысль, что художественные произведения–это не документ, авторы в дальнейшем широко пользуются именно тем способом, панихиду которому преждевременно пропел Тынянов. Раскавыченный Булгаков под разными авторскими фамилиями преподносится в качестве истории его творчества и жизни. Хотя каждый автор с упоением рассказывает о розыгрышах, на которые он был мастер. Коровьев и Бегемот, классики этих дел в наших глазах, всего лишь его ученики. Небольшая книжка, лежащая перед читателем, призвана дать документальный материал о начале творческого пути и жизни Михаила Булгакова. Если говорить абсолютно серьезно, то документальность книги надо расценивать осторожно. В Булгакове очень сильно игровое начало, то, что отличает драматурга, режиссера, актера и т. п. от честного хроникера, для которого важен девиз: "Правда, ничего, кроме правды". Скажем, дневники писателя, как мне кажется, надо рассматривать как заготовки для будущего произведения типа "Записок на манжетах". Тогда не возникает искушения считать, что все стало ясным. Судьба и творчество гениального писателя – кривая высокого порядка. И, наконец, главное. Критерием для всякого отдельного человека будет его собственный опыт общения с творчеством Булгакова и то, как он это творчество воспринимает. Вот в таком контексте эта книжка должна принести пользу в дальнейшем познании феномена, имя которому – Михаил Булгаков.

"Только через страдание приходит истина... Это верно, будьте покойны! Но за знание истины ни денег не платят, ни пайка не дают. Печально, но факт".

Григорий ФАЙМАН

Из дневника 1922 года

...Говорят, что "Яр" открылся.

Сильный мороз. Отопление действует, но слабо. И ночью холодно.

25 января.

(Татьянин день)

Забросил я дневник. А жаль: (з)а это время произошло много интересного.

(я) до сих пор еще без места. Питаемся (с) женой плохо. От этого и писать не хочется. (Чер)ный хлеб стал 20 т. фунт, белый (...) т.

. (К) дяде Коле силой в его отсутствие (из) Москвы, вопреки всяким декретам (...) вселили парочку. (...)

(26 января).

Вошел в бродячий коллектив актеров: буду играть на окраинах. Плата 125 за спектакль. Убийственно мало. Конечно, из-за этих спектаклей писать будет некогда. Заколдованный круг.

Питаемся с женой впроголодь.

Не отметил, что смерть Короленко сопровождалась в газетах обилием заметок... (...) Нежности.

Пил сегодня у Н. Г. водку.

9-го февраля 22 г.

Идет самый черный период моей жизни. Мы с женой голодаем. Пришлось взять у дядьки немного муки, постного масла и картошки. У Бориса миллион. Обегал всю Москву– нет места.

Валенки рассыпались.

Москве с(...)

Возможно, что особняк 3. заберут под детский голодный дом.

Ученый проф. Ч. широкой рукой выкидывает со списков, получающих академический паек, всех актеров, вундеркиндов (сын Мейерх(ольда) получал академическ(ий) паек!) и "ученых" типа Свердловского) унив. преподавателей.

На академическом (...)

14.11.1922

Вечером, на Девичьем поле, в б. Женских курсах (ныне 2-й Университет)

был назначен суд над "Записками врача". В половину седьмого уже стояли черные толпы студентов у всех входов и ломились в них.

Пришло (нес)колько тысяч. В аудитории сло(...)

15 февраля.

Погода испортилась. Сегодня морозец. Хожу на остатках подметок. Валенки пришли в негодность. Живем впроголодь. Кругом долги.

"Должность" моя в военно-редакционном совете сведется к побе(гушкам).

Верес(аев) очень некрасив, похож на пожилого еврея (очень хорошо сохранился). У него очень узенькие глаза, с набрякшими тяжелыми веками, лысина. Низкий голос. Мне он очень понравился. Совершенно другое впечатление, чем тогда, на его лекции.

Быть м(ожет) по контрасту с профессорами. Те ставят нудные, тяжелые вопросы, Вересаев же близок к студентам, которые хотят именно жгучих вопросов и правды в их разрешении. Говорит он мало. Но когда говорит, как-то умно и интеллигентно все у него выходит. С ним были две дамы, по-видимому, жена и дочь. Очень мила жена. (...)

("...)жении республики в пожарном отношении в катастрофическом. положении(>>). Да в каком отношении оно не в катастрофическом? Если не будет в Генуе конференции, спрашивается, что мы будем делать?

х) ххх (Порешим), а не погодим!

16 февраля.

Вот и не верь приметам! Встретил похороны и (...)

есть на(дежда...) в газете "Ра(бочий").

Публикация Г. С. Файмана

ПОД ПЯТОЙ

Мой дневник

1923 год

Москва

24 (11-го) мая.

Давно не брался за дневник – 21 апреля я уехал из Москвы в Киев и пробыл в нем до 10-го мая. В Киеве делал себе операцию (опухоль за левым ухом). На Кавказ, как собирался, не попал. 12-го мая вернулся в Москву. И вот тут начались большие события: советского представителя Вацлава Вацлавовича Воровского убил Конради в Ло(занне), 12-го в Москве была грандиозно инсценированная демонстрация. Убийство Воровского совпало с ультиматумом Керзона России: взять обратно дерзкие ноты Вайнштейна, отправленные через английского торгового представителя в Москве, заплатить за задержанные английские рыбачьи суда в Белом море, отказаться от пропаганды на Востоке и т. д. и т. д.

В воздухе запахло разрывом и даже войной. Общее мнение, правда, что ее не будет. Да оно и понятно, как нам с Англией воевать? Но вот блокада очень может быть. Скверно то, что зашевелились и Польша и Румыния (Фош сделал в Польшу визит). Вообще мы накануне событий. Сегодня в газетах слухи о посылке английских военных судов в Белое и Черное моря и сообщение, что Керзон и слышать не хочет ни о каких компромиссах и требует от Красина (тот после ультиматума немедленно смотался в Лондон на аэроплане) точного исполнения по ультиматуму.

* * *

Москва живет шумной жизнью, в особенности по сравнению с Киевом. Преимущественный признак – море пива выпивают в Москве. И я его пью помногу. Да вообще последнее время размотался. Из Берлина приехал граф Алексей Толстой. Держит себя распущенно и нагловато. Много пьет.

Я выбился из колеи – ничего не писал 11/2 месяца. 11-го июля (28-го июня) среда.

Самый большой перерыв в моем дневнике. Между тем происшедшее за это время чрезвычайно важно.

Нашумевший конфликт с Англией кончился тихо, мирно и, позорно. Правительство пошло на самые унизительные уступки, вплоть до уплаты денежной компенсации за расстрел двух английских подданных, которых сов(етские) агенты упорно называют шпионами.

Недавно же произошло еще более замечательное событие: патриарх Тихон вдруг написал заявление, в котором отрекается от своего заблуждения по отношению к Соввласти, объявляет, что он больше не враг ей и т. д. Его выпустили из заключения. В Москве бесчисленны(е) толки, а в белых газетах за границей – бунт. Не верили... комментировали и т. д.

На заборах и стенах позавчера появилось воззвание патриарха, начинающееся словами: "Мы, Божьей милостью, патриарх московский и всея Руси...". Смысл: Советской власти он друг, белогвардейцев осуждает, но "живую церковь" также осуждает. Никаких реформ в церкви, за исключением новой орфографии и стиля. Невероятная склока теперь в церкви. "Живая церковь" беснуется. Они хотели п(атриарха) Тихона совершенно устранить, а теперь он выступает, служит etc.

* * *

Стоит отвратительное, холодное и дождливое лето.

* * *

Хлеб белый – 14 миллионов фунт. Червонцы (банкноты) ползут в гору и сегодня 832 миллиона.

25-го июля 1923 г.

Лето 1923 г. в Москве исключительно(е). Дня не проходит без того, чтобы

не лил дождь и иногда по нескольку раз. В июне было два знаменитых ливня,

когда на Неглинном провалилась мостовая и заливало мостовые. Сегодня было нечто подобное – ливень с крупным градом.

* * *

Жизнь идет по-прежнему сумбурная, быстрая, кошмарная. К сожалению, я трачу много денег на выпивки. Сотрудники "Г(удка)" пьют много. Сегодня опять пиво. Играл на Неглинном на биллиарде. "Г(удок)" два дня, как перешел на Солянку во "Дворец Труда" и теперь днем я расстоянием отрезая от "Нак(ануне)" (...) литературный (...) ("Записки на манжетах") в Берлине до сих (пор) не (издали), пробиваюсь фельетонами в "Нак(ануне)". Роман (из-)за (работы в) "Г(удке)", отнимающей лучшую часть дня, почти не подвигается.

* * *

Москва оживлена чрезвычайно. Движения все больше. Банкнот (червонец) сегодня стал 975 милл., а золот(ой) рубль – 100. (Курс Госбанка). Здорово?

22-го августа.

Месяцами я теперь не берусь за дневник и пропускаю важные события.

27-го августа, понедельник. Ночь.

Только что вернулся с лекции сменовеховцев: проф. Ключникова,

Ал. Толстого, Бобрищева-Пушкина и Василевского-Не-Буква.

В театре Зимина было полным-полно. На сцене масса народу, журналисты, знакомые и прочие. Сидел рядом с Катаевым. Толстой говорил о литературе, упомянул в числе современных писателей меня и Катаева.

* * *

Книжки "(Записки на манжетах)" до сих пор нет.

* * *

"Гудок" изводит, не дает писать.

(2)-го сентября. Воскресенье.

Сегодня банкноты, с Божьей помощью, 2050 руб. (2 миллиарда 50 милл.), и я сижу в долгу, как в шелку. Денег много, будущее темновато.

Вчера приехали к нам Сарочка с матерью, мужем и ребенком. Проездом в Саратов. Завтра должны уехать со скорым поездом туда, где когда-то жизнь семьи была прекрасна, теперь будет (...) скудость и тяжесть.

Сегодня я с Катаевым ездил на дачу к Алексею Толстому (Иваньково). Он сегодня был очень мил. Единственно, что плохо, это плохо исправимая манера его и жены богемно обращаться с молодыми писателями.

Все, впрочем, искупает его действительно большой талант.

Когда мы с Катаевым уходили, он проводил нас до плотины. Половина луны была на небе, вечер звездный, тишина. Толстой говорил о том, что надо основать школу. Он стал даже немного теплым.

– Поклянемся, глядя на луну...

Он смел, но он ищет поддержки и во мне и в Катаеве. Мысли его о литературе всегда правильны и метки, порой великолепны.

* * *

Среди моей хандры и тоски по прошлому, иногда, как сейчас, в этой нелепой обстановке временной тесноты, в гнусной комнате гнусного дома, у меня бывают взрывы уверенности и силы. И сейчас я слышу в себе, как взмывает моя мысль и верно, что я неизмеримо сильнее как писатель всех, кого я ни знаю. Но в таких условиях, как сейчас, я, возможно, присяду.

3-го сентября, понедельник.

После ужасного лета установилась чудная погода. Несколько дней уже яркое солнце, тепло.

Я каждый день ухожу на службу в этот свой "Гудок" и убиваю в нем совершенно безнадежно свой день.

Жизнь складывается так, что денег мало, живу я, как и всегда, выше моих скромных средств. Пьешь и ешь много и хорошо, но на покупки вещей не хватает. Без проклятого пойла – пива не обходится ни один день. И сегодня я был в пивной на Страстной площади с А. Толстым, Калменс(ом), и, конечно, хромым "капитаном", который возле графа стал как тень.

* * *

Сегодня уехали родные в Саратов.

* * *

Сегодня днем получилась телеграмма Роста – в Японии страшное землетрясение. Разрушена Иокогама, горит Токио, море хлынуло на берег, сотни тысяч погибших, императорский дворец разрушен, и судьба императора неизвестна.

И сегодня же, точно еще не знаю, мельком видел какую-то телеграмму о том, что Италия напала на Грецию. Что происходит в мире.

* * *

Толстой рассказывал, как он начинал писать. Сперва стихи. Потом подражал. Затем взял помещичий быт и исчерпал его до конца. Толчок его творчеству дала война.

9-го сентября, воскресенье.

Сегодня опять я ездил к Толстому на дачу и читал у него свой рассказ ("Псалом"). Он хвалил, берет этот рассказ в Петербург и хочет пристроить его в журнал "Звезда" со своим предисловием. Но меня-то самого рассказ не удовлетворяет.

* * *

Уже холодно. Осень: У меня как раз безденежный период. Вчера я, обозлившись на вечные прижимки Калменса, отказался взять у него предложенные мне 500 рублей и из-за этого сел в калошу. Пришлось занять миллиард у Толстого (предложила его жена).

18 сентября, вторник.

В своем дневнике я, отрывочно записывая происходящее, ни разу не упомянул о том, что происходит в Германии. А происходит там вот что: германская марка катастрофически падает. Сегодня, например, сообщение в советских газетах, что доллар стоит 125 миллионов марок? Во главе правительства стоит некий Штре(земан), которого советские газеты называют германским Керенским. Компартия из кожи вон лезет, чтобы поднять в Германии революцию и вызвать кашу. Радек на больших партийных собраниях категорически заявляет, что революция в Германий уже началась.

Действительно, в Берлине уже нечего ждать, в различных городах происходят столкновения. Возможное: победа коммунистов – и тогда наша война с Польшей и Францией, или победа фашистов – (император в Германии etc.) и тогда ухудшение Советской России. Во всяком случае, мы накануне больших событий.

* * *

Сегодня нездоров. Денег мало. Получил на днях известие о Коле (его письмо); он болен (малокровие), удручен, тосклив. Написал в "Накануне" в Берлин, чтобы ему выслали 50 франков. Надеюсь, что эта сволочь исполнит.

* * *

Сегодня у меня был А. Эрл(их), читал мне свой рассказ, Ком(орский) и Д(э)ви. Пили вино, болтали. Пока у меня нет квартиры– я не человек, а лишь полчеловека.

25-го сентября. Вторник. Утро.

Вчера узнал, что в Москве раскрыт заговор. Взяты: в числе прочих

Богданов – предс(едатель) ВСНХ и Краснощекое – пред(седатель) Промбанка.

И коммунисты. Заговором руководил некий Мясников, исключенный из партии

и сидящий в Гамбурге. В заговоре были некоторые фабзавкомы (металлистов).

Чего хочет вся эта братия – неизвестно, но, как мне сообщила одна к(оммунистка), заговор "левый" – против нэпа.

В "Правде" и других органах начинается бряцание оружием по поводу Германии (хотя там и нет, по-видимому, надежд на революцию, т. к. штреземановское правительство сговаривается с французским). Кажется, в связи

с такими статьями червонец на черной бирже пошел уже ниже курса Госбанка.

Qui vivra – verra {поживем – увидим(франц.)}.

30-го (17-го стар(ого) ст(иля) сентября 1923 г.

Вероятно, потому, что я консерватор до... "мозга костей" хотел написать, но это шаблонно, но, словом, консерватор, всегда в старые праздники меня влечет к дневнику. Как жаль, что я не помню, в какое именно число сентября я приехал два года тому назад в Москву. Два года. Многое ли изменилось за это время? Конечно, многое. Но все же вторая годовщина меня застает все в той же комнате и все таким же изнутри.

Болен я, кроме всего прочего...

* * *

Во-первых, о политике; все о той же гнусной и неестественной политике. В Германии идет все еще кутерьма. Марка, однако, начала повышаться в связи с тем, что немцы прекратили пассивное сопротивление в Руре,.но зато в Болгарии идет междоусобица. Идут бои с коммунистами. Врангелевцы участвуют, защищая правительство. Для меня нет никаких сомнений в том, что эти второстепенные славянские государства столь же дикие, как и Россия, представляют великолепную почву для коммунизма. Наши газеты всячески раздувают события, хотя, кто знает, может быть, действительно мир раскалывается на две части –коммунизм и фашизм. -

Что будет –никому не известно.

* * *

Москва по-прежнему чудный какой-то ключ. Бешеная дороговизна и уже не

на эти дензнаки, а на золото. Червонец сегодня – 4000 руб., д(ензнаки – 19)23 г.

– 4 миллиарда). По-прежнему и даже еще больше, чем раньше, нет возможности

ничего купить из одежды.

* * *

Если отбросить мои воображаемые и действительные страхи жизни, можно признаться, что в жизни моей теперь крупный дефект только один – отсутствие квартиры.

(В) литературе я медленно, но все же иду вперед. Это я знаю твердо. Плохо лишь то, что у меня никогда нет ясной уверенности, что я действительно хорошо написал. Как будто пленкой какой-то застилает мой мозг и сковывает руку в то время, когда мне нужно описывать то, во что я так глубоко и по-настоящему (верю) это я (...) знаю (...) мыслью и чувством.

5 октября. Пятница.

Во-первых, политические события: в Болгарии начисто разбили коммунистов. Повстанцы частью перебиты, частью бежали через границу в Югославию. В числе бежавших заправилы – Кол(а)ров, и Д(и)м(итров). Болгарское правительство (Цанк(о)в) требует выдачи их. По совершенно точным сообщениям, доконали большевиков (поскольку, конечно, верно, что повстанцы большевики) Врангель с его войсками.

В Германии, вместо ожидавшейся коммунистической революции, получился явный и широкий фашизм. Кабинет Штреземана подал в отставку, составляется деловой кабинет. Центр фашизма в руках Кара, играющего роль диктатора, и Гитлера, составляющего какой-то "союз". Все это в Б(аварии), из которой, по-видимому, может вылезти в один прекрасный день кайзер. Марка, однако, продолжает падать. Сегодня в "Известиях" официальный курс доллара – 440 миллионов марок, а неофициально – 500.

В "Изв(естиях)" же передовая Виленского-Сибирякова о том, что всюду неспокойно и что белогвардейцы опять ухватились за мысль об интервенции. Письмо Троцкого к артиллерийским частям Зап(адно)-Сибирск(ого) округ(а) красочнее. Там он прямо говорит, что, в случае чего, "он рассчитывает на красноармейцев, командиров и политработников".

* * *

В Японии продолжаются толчки. На о(строве) Форм(о)зе было землетрясение. Что только происходит в мире!

18 (5-го) октября 192(3) г. Четверг.

Ночь. Сегодня берусь за мой дневник с сознанием того, что он важен и нужен.

Теперь нет уже никаких сомнений в том, что мы стоим накануне грандиозных и, по всей вероятности, тяжких событий. В воздухе висит слово "война". Второй день, как по Москве расклеен приказ о призыве молодых годов (последний – 1898 г.). Речь идет о так называемом "территориальном сборе". Дело временное, носит характер учебный, тем не менее вызывает вполне понятные слухи, опасения, тревогу...

Сегодня Константин приехал из Петербурга. Никакой поездки в Японию, понятное дело, не состоится, и он возвращается в Киев. Конст(антин) рассказывал, что будто бы в Петербургском округе призван весь командный состав 1890 года.

В Твери и Клину расклеены приказы о территориальном обучении. Сегодня мне передавал (...), что есть еще более веские признаки войны. Будто бы журн(ал) "Крок(одил)" собирается на фронт.

События же вот в чем: не только в Германии, но уже и в Польше происходят волнения. В Германии Бавария является центром фашизма, Саксония – коммунизма. О, конечно, не может быть и речи о том, чтобы это был коммунизм нашего типа, тем не менее в саксонском правительстве три министра-коммуниста – Геккерт, Брандлер и Бетхер. Заголовки в "Известиях" – "Кровавые столкновения в Берлине", "Продовольственные волнения" и т. д. Марка упала невероятно. Несколько дней назад доллар стоил уже несколько миллиардов марок. Сегодня нет телеграммы о марке, вероятно, она стоит несколько выше.

В Польше, по сообщению "Известий", забастовка горнорабочих, вспыхнувшая в Домбровском районе и распространившаяся на всю страну. Террор против рабочих организаций и т. д. Возможно, что мир, действительно, накануне генеральной схватки между коммунизмом и фашизмом. Если развернутся события, первое, что произойдет, это война большевиков с Польшей. Теперь я буду вести записи аккуратно.

* * *

В Москве несколько дней назад произошел взрыв пороха в охотничьем магазине на Неглинном, катастрофа грандиозна, с разрушением дома и обильными жертвами.

* * *

Сегодня был у доктора, посоветоваться насчет боли в ноге. Он меня очень опечалил, найдя меня в полном беспорядке. Придется серьезно лечиться. Чудовищнее всего то, что я боюсь слечь, потому что в милом органе, где я служу, под меня подкапываются и безжалостно могут меня выставить.

Вот, черт бы их взял.

* * *

Червонец, с Божьей помощью, сегодня 5500 рублей (5 1/2 миллиардов).

Французская булка стоит 17 миллионов, фунт белого хлеба – 65 миллионов. Яйца, десяток, вчера стоили 200 рублей . (Так в тексте, вероятно – 200 миллионов рублей.)

Москва шумна. Возобновил маршруты трамвай 24 (Остоженка).

* * *

О "Записках на манжетах" ни слуху, ни духу. По-видимому, кончено.

19-го октября. Пятница. Ночь.

На политическом горизонте тоже изменений резких нет.

Сегодня вышел гнусный день. Род моей болезни таков, что, по-видимому, на будущей неделе мне придется слечь. Я озабочен вопросом, как устроить так, чтобы в "Г(удке)" меня не сдвинули за время болезни с места. Второй вопрос, как летнее пальто жены превратить в шубу. День прошел сумбурно, в беготне. Часть этой беготни была затрачена (днем и вечером) на "Трудовую копейку". В ней потеряны два моих фельетона. Важно, что Кольцов (редактор "Копейки") их забраковал. Я не мог ни найти оригинала, ни добиться ответа по поводу их. Махнул в конце концов рукой.

Завтра Гросс (редактор фин(ансового) отд(ела) "К(опейки)") даст мне ответ по поводу фельетона о займе и, возможно, 3 червонца.

Вся надежда на них.

"Н(акануне)" в этот последний период времени дает мне мало (там печатается мой фельетон в 4-х номерах о Выставке). Жду ответа из "Недр" насчет "Диаволиады".

В общем, хватает на еду и мелочи, а одеться не на что. Да, если бы не болезнь, я бы не страшился за будущее.

* * *

Итак, будем надеяться на Бога и жить. Это единственный и лучший способ.

* * *

Поздно вечером заходил к дядькам. Они стали милее. Д(ядя) М(иша) читал на днях мой последний рассказ "Псалом" (я ему дал) и расспрашивал меня сегодня, что я хотел сказать и т. д. У них уже больше внимания и понимания того, что я занимаюсь литературой.

* * *

Начинается дождливое, слякотное время осени.

22-го октября. Понедельник. Ночь.

Сегодня в "Известиях" помещена речь Троцкого, которую он на днях произнес на губернском съезде металлистов.

Вот выдержки из нее:

"...германская коммунистическая партия растет из месяца в месяц.

...В Германии наметилось два плацдарма предстоящих боев: фашистская Бавария и пролетарские Саксония и Тюрингия...

...Вообще раскачка идет в Германии во все стороны со дня на день и с часа на час.

...Мы подошли к открытой борьбе.

...Уже теперь некоторые нетерпеливые товарищи говорят, что война с Польшей неизбежна. Я этого не думаю, наоборот, есть много данных за то, что войны с Польшей не будет...

...Мы войны не хотим.

...Война – это уравнение со многими неизвестными...

...Физической помощи германской революции не надо".

В общем, как видно, будущее туманно. Сегодня на службе в "Г(удке)" произошел замечательный корявый анекдот. "Инициативная группа беспартийных" предложила собрание по вопросу о помощи германскому пролетариату. Когда

Н. открыл собрание, явился комм(унист) Р. и волнуясь, и угрожающе заявил,

что это "неслыханно, чтобы беспартийные собирали свои собрания". Что он требует закрыть заседание и собрать общее. Н., побледнев, сослался на то, что это с разрешения ячейки.

Дальше пошло просто. Беспартийные как один голосовали, чтобы партийцы пригласили партийных и говорили льстивые слова. Партийцы явились и за это вынесли постановление, что они дают вдвое больше (бес)партийных (беспартийные – однодневный, партийные – двухдневный заработок), наплевав, таким образом, беспартийным ослам в самую физиономию.

Когда голосовали, кого выбрать в редакционную комиссию, дружно предложили меня. И. Кольков встал и сейчас же предложил другой состав. Чего он на меня взъедается – не знаю.

* * *

"Территориальные сборы", кажется, смахивают на обыкновенную мобилизацию. По крайней мере, портниха Тоня, что принесла мне мерить блузу, сообщила, что 1903-й год пошел в казармы в 1 1/2 года.

Я ее спросил, с кем будем воевать. Она ответила: "С Германией. С немцами опять будем воевать".

* * *

Червонец – 6200–6350.

* * *

Слякоть. Туманно слегка.

26-го октября. Пятница. Вечер.

Я нездоров, и нездоровье мое неприятное, потому что оно может вынудить меня лечь. А это в данный момент может повредить мне в "Г(удке)". Поэтому и расположение духа у меня довольно угнетенное.

Сегодня я пришел в "Г(удок)" рано. Днем лежал. По дороге из "Г(удка)" заходил в "Недра" к П. Н. Зайцеву. Повесть моя "Дьяволиада" принята, но не дают больше, чем 50 руб. за лист. И денег не будет раньше следующей недели. Повесть дурацкая, ни к черту не годная. Но Вересаеву (он один из редакторов "Недр") очень понравилась.

В минуты нездоровья и одиночества предаюсь печальным и завистливым мыслям. Горько раскаиваюсь, что бросил медицину и обрек себя на неверное существование. Но, видит Бог, одна только любовь к литературе и была причиной этого.

Литература теперь трудное дело. Мне с моими взглядами, волей-неволей (отражающимися) в произведениях, трудно печататься и жить.

Нездоровье асе мое при таких условиях тоже в высшей степени не вовремя.

Но не будем унывать. Сейчас я просмотрел "Последнего из могикан", которого недавно купил для своей библиотеки. Какое обаяние в этом старом сантиментальном Купере! Там Давид, который все время распевает псалмы, и навел меня на мысль о Боге.

Может быть, сильным и смелым он не нужен, но таким, как я, жить с мыслью о нем легче. Нездоровье мое осложненное, затяжное. Весь я разбит. Оно может помешать мне работать, вот почему я боюсь его, вот почему я надеюсь на Бога.

* * *

Сегодня, придя домой, ждал возвращения Таси (у нее ключи) у соседа-пекаря. Он заговаривал на политические темы. Поступки власти считает жульническими (облигации etc.). Рассказал, что двух евреев-комиссаров в Краснопресненском совете избили явившиеся на мобилизацию за наглость и угрозы наганом. Не знаю, правда ли. По словам пекаря, настроение мобилизованных весьма неприятное. Он же, пекарь, жаловался, что в деревнях развивается хулиганство среди молодежи. В голове умелого {так в тексте} то же, что и у всех – себе на уме, прекрасно понимает, что б(...) жулики на войну идти не хотят, о международном положении никакого понятия.