Текст книги "Юный Владетель сокровищ. Легенды"

Автор книги: Мигель Анхель Астуриас

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 20 страниц)

Слышен гром. Неподвижные колибри расправляют крылья и взлетают, обезумев от счастья.

Вторая желтая сцена

Желтый занавес цвета зари, волшебного цвета зари. Чинчибирин – в желтом, без маски – стоит перед ним на коленях. Встает, бежит на восток, на запад, на север, на юг и каждый раз низко кланяется. Потом садится на корточки недалеко от священного желтого круга, вынимает из-за пазухи полотнище, желтое и круглое, как луна, расстилает его и кладет на него кругами крупинки золота, бусы из зеленого стекла и кусочки копала, которые сперва жует, а потом сжигает на маленьком жертвеннике. Из черной сумы вынимает штук двести кораллово-красных зерен, смешивает их, берет по нескольку пальцами и раскладывает в девять кучек на земле. В конце концов на желтом полотнище остается одно зерно. Это – дурной знак; Чинчибирин, испугавшись, много раз трогает себе глаза, волосы, зубы, а потом сидит тихо. Вдруг ложится навзничь, как мертвый, и медленно ползет в глубь сцены, упираясь локтями, затылком, спиной, ступнями ног, но не вставая; коснувшись желтой завесы, отряхивается, как мокрый зверь, и прыгает вправо и влево.

Чинчибирин.

Шелестят сухие деревья, Пляшет судьба на спелом солнце. Неприступен свет сна речного. А завтра?

Шелестят сухие деревья. Легкость летней лени, под вечер, На закате, когда не видно Пористого дерева, пляска Бед и судеб в потоке ветра. Листья их пляшут вместе с ветром, Шелестят сухие деревья.

Входит Кукулькан – в желтом, на желтых ходулях – и становится перед желтой завесой.

Кукулькан. Я – как солнце!

Чинчибирин. Повелитель!

Кукулькан.Я – как солнце!

Чинчибирин. О, повелитель!

Кукулькан. Я – как солнце!

Чинчибирин. Великий повелитель!

Кукулькан. Желтый кремень – камень утра! Желтая сейба – мать деревьев – – мое желтое дерево! Желтое дерево, желтый батат, желтый индюк и бобы с желтой спинкой,– все у меня желтое!

Чинчибирин. Повелитель!

Кукулькан. Красный кремень – священный камень заката! Красная сейба, мать деревьев, прячется в закатном небе, увитая красной лианой. Индюк с красным гребнем – моя птица! Красный жареный маис – моя пища!

Чинчибирин. О, повелитель!

Кукулькан.Черный кремень – мой ночной камень. Черный высохший маис – моя пища! Черный черенок батата – мой черенок! Черный индюк– моя птица! Черная ночь– мой чертог! Черные бобы – мои бобы! Черный горох – мой горох!

Чинчибирин.Великий повелитель!

Кукулькан. Белая тыква льет воду на северные земли! Желтый цветок – моя чаша! Золотой цветок – мой цветок!

Гуакамайо(его не видно). Квак-квак-квак-квак!

Кукулькан. Красная тыква льет воду на земли заката! Красный цветок – моя чаша! Красный подсолнечник – мой цветок!

Гуакамайо(его не видно). Квак-квак-квак-квак!

Кукулькан. Черная тыква льет воду на невидимые земли. Черный ирис – мой кувшин! Черный ирис – мой ирис!

Чинчибирин. Повелитель, мой повелитель, великий повелитель!

Гуакамайо(его не видно). Квак-квак-аку-квак-квак! Аквак! Аку-квак! Аку-квак!

Кукулькан.Пестрая птица, птица лжи! Сверканье ее не может пронзить неба; потому что сверкает только нефрит и самоцветы перьев.

Чинчибирин.Он лжец и погубит всех нас. Голос его источает в уши ядовитую слюну и гной – в сердце.

Гуакамайо(его не видно). Квак-квак-квак-квак! Аку-квак!

Чинчибирин. Надо его убить! Труп его будет светиться белой радугой…

Кукулькан. А голос его, голос тьмы! Издали его оперенье сверкает багрянцем крови, зеленью моря, золотом початков. Когда-то в сосудах тьмы все было смутно, смешано, вязко. Не в силах терпеть тишину, боги впечатали след своих сандалий, чтобы о себе напомнить. След сандалий, свой отзвук. А Гуакамайо, играя словами, спутал отзвуки, следы богов. Гуакамайо опутал языком их ноги, перепутал их обувь, подсунул правый отзвук вместо левого. левый вместо правого.

Гуакамайо(его не видно). Ку-ку-ку-квак! Ку-ку-квак!

Кукулькан. Страшно было богам, кровью истекали их ноги в сандалиях не по ноге…

Чинчибирин. Твои сандалии – ходули…

Кукулькан. Мои ходули – деревья, они растут!

Ходули начинают расти. Кукулькан стал выше.

Гуакамайо(его не видно). Ку-ку-ку-квак! Ку-ку-ку-квак!

Чинчибирин. Пращу и камень!

Кукулькан(ходули его растут, он почти исчез в вышине). Нет! Гуакамайо бессмертен.

Кукулькан исчезает наверху. Ходули обрастают сучьями, превращаются и деревья. Чинчибирин. собравший с земли и бобы и полотнище, держит прашу наготове, чтобы метнуть камень и невидимого Гуакамайо.

Чинчибирин. Рынок – большой Гуакамайо. Все трещат, все лгут, все суют тебе разную пестрядь – и продавец камышовых трубок, и продавец метелок, и продавец известки, и продавец чашек, и продавец фруктов, и продавец рыбы, и продавец птицы, и продавец червей. Повсюду снуют прыгуны, и пьяницы, и торговцы, продающие сахарный тростник, который они украшают султаном листьев и кутают в циновки, мягкие, как бабушкин голос… Что там? Сюда идет с вестью сам Белый Барабанщик!

Белый Барабанщик останавливается под сенью ходуль-деревьев и медленно опускает на землю какой-то узел. Потом берет барабан. Чинчибирин подходит ближе.

Белый Барабанщик. Руки мои покрылись коростой в рощах смоковниц! Барабаны мои круглы, как ствол! Бабка Заплатница – вся в бородавках колючек, завернута в плащ облаков. Мудрость ее – серебро, и тот, кто ее спросит, знает, что голос его войдет не в уши, а в сердце! (Развязывает узел, вынимает крохотную старушку.) Добро пожаловать, Бабушка Заплатница, в край зеленых посевов на склонах, похожих на рубахи, изукрашенные птицами, зверьками, кроликами, в край расстеленных на земле рубах с синей дыркой для головы, которая вылезет из склона! (Бьет в барабан.)

Чинчибирин(подходит к ней). Хочу тебя спросить, бабушка…

Бабка Заплатница. Спроси, сынок, спроси, только возьми меня на руки, не могу я на земле сидеть.

Чинчибирин(поднимает ее, как младенца). Что за птица Гуакамайо?

Бабка Заплатница.Почему ты об этом спросил?

Чинчибирин. Так. любопытно… Тут столько птиц, что запутаешься!

Бабка Заплатница. Что за птица Гуакамайо? Они бывают разные. Ты про каких спросил?

Чинчибирин. Не знаю, бабушка.

Бабка Заплатница. Есть Гуакамайо с пестрой головкой, с желтым крючковатым клювом, в зеленой одежде. Есть – в желтых блестящих перьях; есть цвета огня и цвета старой крови, с синим хвостом, и красивые, лиловые…

Белый Барабанщик. Руки мои покрылись коростой в рощах смоковниц! Барабаны мои круглы, как ствол! Бабка Заплатница – вся в бородавках колючек, завернута в плащ облаков. Мудрость ее – серебро, и тот, кто ее спросит, знает, что голос его войдет не в уши, а в сердце! (Бьет в барабан.)

Чинчибирин(перебрасывает бабку на другую руку). Я кладу тебя на левую руку, ближе к сердцу, только скажи, бессмертны ли Гуа-камайо?

Бабка Заплатница. Да, бессмертны.

Чинчибирин. Почему?

Бабка Заплатница. Потому что они – чародеи. Но ты хотел спросить о другом, и вопрос твой убежал с кончика языка. Ты хотел узнать другое о золотоглазых птицах.

Чинчибирин. От тебя ничего не скроешь. Гуакамайо…

Гуакамайо(его не видно). Квак-квак-квак! Квак-аку-квак!

Белый Барабанщик(очень тихо бьет в барабан). Не поминай его зря, грозу накличешь!

Бабка Заплатница. А гром на барабане нагрохочешь.

Белый Барабанщик. Руки мои покрылись коростой в рощах! Барабаны мои круглы, как ломти ствола! (С грохотом бьет в барабан.)

Гуакамайо. Квак-квак-квак! (Входит, порхая, падает, гремит гром.

Гуакамайосердится.) Кварак-квак! Кварак-квак!

Чинчибирин(когда умолкли барабан и Гуакамайо). Ты нам поможешь в нашем споре; Хуваравиш, повелитель песен, и Ралабаль, повелитель ветров, слышали нас. А нынче Бабка Заплатница нас рассудит.

Бабка Заплатница. У меня во рту пересохло. Что ж не припасли тростничка для бедной старушки? Нас, стариков, не жажда мучит-у нас морщины в горле, от кашля, вот мы и жуем все время, как бы сосем…

Белый Барабанщик. У меня вместо палочек – тростник, чтобы дождь был послаще. Бери, бабушка!

Чинчибирин.Ну, можно начинать?

Бабка Заплатница. Можно. От тростничка во рту – сладкий дождик. Вкусно, ух и вкусно! Не густо, не жидко…

Чинчибирин.Так по-твоему, аку-квак, в солнечном дворце – один обман, и жизнь нам только мерещится, просто Кукулькан, идет по небу от утра к полудню, от полудня – к ночи и к утру…

Гуакамайо. Аку-квак-квак-кварак!

Белый Барабанщик(заглушает его грохотом барабана). Слушай, а не трещи. Зеркальная Слюнка!

Бабка Заплатница. А ты не грохочи по коже, колибри перебудишь!

Гуакамайо.Достопочтенная бабушка, скажи, как унять зубную боль? Зубы у меня болят, когда лунное затменье и когда при мне сосут тростник!

Бабка Заплатница. Во рту у тебя затменье. Твоя слюна закрывает осколки луны, которая хрустнула на твоих зубах. Потому тебя и зовут Зеркальной Слюнкой. Если вы соизволите и это поверить воин не умрет, только надет под сенью сна, а из груди его выйдет желтое зеркало неба, круглая сковорода, где на медленном звездном огне пеклись лепешки богов, желтые и белые лепешки из желтого и белого маиса, а ночью – черные лепешки из черного зерна

Белый Барабанщик, слушая ее речи, бил в барабан.

(Бабка переводит дыхание.) Луна, по совету Слюны красного пера, желтого пера, зеленого, синего, лилового…

Чинчибирин. Радуга!

Гуакамайо. Я просил зубы вылечить, а вот ты как повернула бабка-недоросток!

Белый Барабанщик(заглушает его голос грохотом барабана). Что за привычка, слова сказать не дашь!

Гуакамайо. Аку-квак, ква-рак!

Чинчибирин. Колибри перебудишь!

Бабка Заплатница. Да, колибри проснутся от весенней бури!

Белый Барабанщик. Не могу! Как услышу его голос – ушам больно. Вот и грохочу бурю, чтобы залить его ливнем. Сухие уши |листьев знают этот голос – – пламя. Бабушка, оставлю-ка я лучше |барабан, возьму тебя на руки. (Берет ее у Чинчибирина.)

Чинчибирин. Говори! Ты недосказала.

Бабка Заплатница. Аку-квак научил луну, чтоб она попеняла богам на свой удел – и за себя, и за все глиняные сковороды «Разве это дело? Женщины хлопают ладонями, лепешки лепят, а мы – лопайся от жару!» Луна покраснела и треснула, а куски ее черными бобами ночи упали в сны воина, и она воскреснет выйдя из его груди.

Белый Барабанщик. Воин не умрет, из груди его родится луна кума-сковорода, кумушка-луна! В груди его – черные бобы отливающие блеском ночи.

Гуакамайо(насмешливо). Загадала бы. бабушка, что-нибудь похитрее… Ну. скажи: что такое синяя миска с жареным маисом?

Бабка Заплатница. Небо в звездах!

Гуакамайо(доволен – все идет, кик надо). А это что: летают яркие перья, а после них – вороны?

Бабка Заплатница. Угли после пожара.

Гуакамайо(не скрывая насмешки). Квак-кварак-кутрак! А что такое: сидит у дома старуха и на голове у нее сено?

Чинчибирин. Сеновал! Замолчишь ты или нет?

Белый Барабанщик. Унеси ее, Чинчибирин! Если он будет смеяться над ее мудростью, я его стукну барабаном по голове!

Бабка Заплатница. Но ссорьтесь! Я устала, пора домой, Белый Барабанщик, и не бей ты в барабан, не вызывай бури, чтобы весна не запоздала. Когда проснутся колибри, луна будет в небе.

Гуакамайо(смеется). Квак, квак, квак, квак, квак!.. Квак, квак, квак, квак!

Белый Барабанщик хочет передать Заплатницу Чинчибирину, она хватается за его шею.

Бабка Заплатница. Нет, нет, мне пора, нам пора, не ссорьтесь!

Белый Барабанщик. Дай, заверну тебя… (Кладет ее на плащ, заворачивает.) Скажи ей спасибо, аку-квак, а то я тебе вылечил бы зубы…

Чинчибирин. Не надо, Барабанщик, я с ним справлюсь, только узнаю сперва, лжет он или нет. (Бабушке.) Хорошо ты все объяснила! И не поверишь, что столько мудрости помещается в облачном свертке!

Белый Барабанщик(завязывает узлы по углам свертка). Вот узел севера, белой руки, зажавшей белую лепешку. Вот узел юга, желтой руки, несущей желтую тыкву. Вот узел востока, красных пальцев, кидающих красные бобы. Вот узел запада, черных пальцев ночи. Четыре узла на небе, на облаке Заплатницы!

Чинчибирин.Тяжелая она?

Белый Барабанщик. Легче птички! Как перышко! На, проверь.

Чинчибирин(беря сверток). Идти бы с ней по дорогам, подбрасывать, подхватывать… (Бросает сверток вверх.)

Барабанщик кидается к нему, но сверток у всех на глазах повис в небе белой тучкой.

Белый Барабанщик. Что ты наделал?

Чинчибирин. Я не знал, что она – тучка!

Белый Барабанщик. Лучше б я не давал ее тебе!.. (Мечется.)

Тучка плывет в небе.

Гуакамайо(ликует). Чин-чин-чин-чибирин! Чин-чин-чи-чи-бирин! Чинчибирин-чин-чин!

Белый Барабанщик. Где барабан? Барабан!

Сильный ветер.

Чинчибирин. Она сказала, чтоб мы не дрались! (Пытается удержать

Барабанщика, который уже поднял палочки.) Не время драться… Надо спасти… Оставь… Не бей в барабан… такие уж они, попугаи: перья – что самоцветы, а сердце – черное.

Белый Барабанщик. Пусти… пусти мои руки… Я должен барабанить… Прогремит буря, хлынет дождь, мы спасем Бабку, и пускай тогда посмеется этот проклятый попугай.

Вторая красная сцена

Красный занавес цвета заката, волшебного цвета заката. Величественно, как жрец, Кукулькан снимает желтые одежды. Проходит отряд воинов. Лица их, руки, ноги окрашены красным соком; на голове у них алые перья, в ушах вместо серег – красные птички или багряные цветы. Одежда, обувь, щиты, луки, стрелы всех оттенков красного, от неяркого цвета обожженной глины до ярко-алого цвета свежей крови. Воины идут бесконечной вереницей. Облачившись в красное, Кукулькан встает перед багровой завесой цвета заката, и под громкие крики начинается битва. Вначале кажется, что воины не сражаются, а торгуют – они встают на одно колено, что-то предлагают, настаивают. Потом, поднявшись, идут на приступ под гром барабанов и труб.

Хор(медленно). Из каких темных недр вырываются искры разрушенья? Удушье и дым рвутся из раненого лона! Мало тебе, что я вдохнул твой запах и вонзил твою стрелу в свое сердце? Чем оно пахнет? Скажи, чем оно пахнет, ведь иволга молчит! Завтра будет поздно! Иссохнет мой слух. Скажи, как пахнет сердце, прежде чем земля станет мне небом и мое пронзенное сердце лопнет, как порванный мячик.

Вместе со всеми в занавес стреляют Кукулькан и Чинчибирин.

Чинчибирин(останавливается). После победы, воины, мы разожжем костер, золотое гнездо, обитель ос, чьи крылья потеют солнцем, горечью меда! Осы украли глаза у цветов, и цветы слепнут! Слепнут цветы! Вот мы и воюем, мстим за слепые цветы! Золотые осы украли глаза, унесли в соты света. Сотни и тысячи кур лишатся перьев, чтоб мы отдохнули от битвы на мягких ложах.

Хор(медленно). Мы отдохнем, попируем на вражьих трупах! Шесть дней и двадцать дней назад мы были друзьями, мы узнали их запах, они знали наш. Ветер носил к нам их волосы, благоуханные травы, и наши стопы попирали пену плевков, и зубы наши желтели от их табака!

Красные стрелы осыпают красный занавес. Грохот закатной битвы громче рева труб, от треска барабанов, черепашьих щитов и тяжелых камней.

Хор(медленно). Мы отдохнем, попируем на вражьих трупах! Шесть дней и двадцать дней мы были друзьями, а сегодня мы возляжем на них или они на нас, как враги! Нет нам покоя, пока на щиты не лягут головы без тел или тела без голов! Воины, слушайте, воины! Мы жили в мире, ибо наши предки клали сто раз в сто лет вражьи головы и вражьи трупы на свои щиты!

Стрелы дождем падают на занавес. Воины стреляют почти одновременно. Стреляет и Кукулькан. Все пляшут под оглушительный рев труб, грохот камней и барабанов. У самого занавеса загорается ритуальный костер. Он пылает. Воины, вслед за Кукульканом, то отступают от пламени, то приближаются. Сыплются стрелы, летят из пращей камни. Крики радости, гнева, битвы, победы.

Чинчибирин(останавливается и кричит, задыхаясь). Воины, корень битвы – – в дыханье стрелка! Как прекрасно сразиться словом за то, что можно нащупать острым лезвием взгляда в глазах врага и в его каменной груди. Вражий взгляд ранил меня глубже, чем каменный нож. Кровь моя была птицей… (Падает, встает.) Как тяжко раненое тело… не оставь меня так, привяжи покрепче, чтобы я не улетел в пламя – оно меня зовет!

Все пляшут. Кругом убитые и раненые. Одни воины падают, другие скачут через трупы. Битва угасает с последним лучом солнца. Кукулькан пускает последнюю стрелу и уходит. Чинчибирин лежит среди раненых и мертвых.

Чинчибирин(глухо). Кровь моя была птицей… Она летела во мне, и я летел… как тяжко тело воина… который… который с ней расстается… Не оставь меня так, привяжи покрепче, чтобы я не улетел в пламя…

Гуакамайо(входит медленным, похоронным шагом. Перья, упавшие на глаза, придают ему задумчивость; кажется, что он, хмуря брови, хочет получше разглядеть поле битвы. Он идет среди воинов, всматриваясь в лица. Видит неподвижного Чинчибирина, склоняется к нему, слушает дыханье и радостно хлопает крыльями). Уак-уак! Уак-уак! (Кружится, хлопая крыльями, у тела Чинчибирина.)… бирин, квак, Чинчибирин, квак, Ринчинчибирин, квак, квак!.. Чин! Чин! Чин! Чинчибирин! Чин! Чин! Чин! Чинчибирин! Чин! Чин! Чин! Чинчибирин! Чин! Чин! Чин! Чинчибирин! (Он квакает и причитает, топчась у тела. Вдруг останавливается, идет к костру.) Чин! Чин! Чинчибирин! Чин! Чин! Чинчибирин! Чин! Чин! Чинчибирин! (Подойдя к костру, поворачивается к зрителям спиной и закрывает пламя крыльями.)

Чинчибирин(пытается встать, но не может поднять голову). Враги возлягут на наших спинах! Мы будем служить им, они возьмут наших женщин, наши камни, наши перья, нашу жатву! (Видит Гуакамайо и принимает его в сумерках за многоцветную радугу.) Вот и радуга покрыла крыльями костер битвы! От этого костра не остается пепла. Радуга встает в небе, и нет в ней стрелы, отнявшей у нас жизнь. Я вижу, в многоцветные врата входят павшие воины! Что думает радуга о наших врагах? Любит ли она тех, кто почил на наших щитах, на наших обезглавленных трупах? На их спине она встала!

Гуакамайо шевелит крыльями.

Я вижу их цвета и различаю знаки, понимаю язык разноцветной воды, изогнувшейся, как лиана, там, где было облако…

Гуакамайо(оборачивается, отряхивает крылья). Квак! Квак! Квак!

Чинчибирин(бьется, пытается встать, как больной в агонии, и говорит с трудом). Что тебе нужно? Скажи, что тебе нужно? Радуга, радуга лжи, тяжко пораженье! (Голова его падает на землю.)

Гуакамайо(подходит к нему). Мне нужна стрела! (Опускается рядом с ним и гладит его лапой.) Последняя стрела! Та самая стрела, аку-квак!

Чинчибирин дернулся. Гуакамайо отпрянул в страхе.

Чинчибирин. Мой лук… стрела… стрела… моя стрела…

Гуакамайо. Твоя последняя стрела Яи!

Чинчибирин(с трудом, словно вспышка исчерпала его силы). Яи, желтый цветок… как мо-и гла-за… со мной… как мо-и у-ши… со мной… как мо-и но-ги… со мной… как мо-и ру-ки… Яи, желтый цветок! ( Кричит.)Яи! (Пытается встать.) Моя слепая мать видела ее, и я ее видел слепыми глазами матери… Яи! Цветок! Стрела! Я убью тобой Гуакамайо, теперь, в пучине сумерек!

Оба молчат. Гуакамайо тяжело дышит и бьет клювом воздух, словно борется с кем-то – так бывает со старыми птицами, выживающими из ума. Появляется Яи, молодая и прекрасная, в светло-желтом платье. Осторожно ступая среди трупов, подходит к костру и говорит.

Яи. Те, кто слышал землю, ставшую землей в их слухе. Те, кто видел землю, ставшую землей в их взгляде. Те, кто нюхал землю, ставшую землей в их ноздрях. Те, кто вкушал ее, ставшую землей на губах и во рту…

Из груды тел слышится тихий, глухой голос.

Чинчибирин. Яи, Желтый Цветок…

Яи(удивилась, что кто-то зовет ее). После битвы по полю бродят последние слова убитых. После битвы, после жизни, после пламени летят из золы белые бабочки пепла…

Чинчибирин. Я и, Желтый Цветок!

Яи(испугалась, теряет напускную бодрость). Кто-то умер, шепча мое имя… Быть может, Кукулькан? Ведь, кажется, с ним я обручена с детства? (Всматривается в лица воинов.) Кукулькан! Кукулькан, повелитель Земли и Неба, властелин Трехцветного дворца, подобного чертогу солнца…Утром он в желтом, под вечер – в алом, а ночью он – как голый, потому что окутан тьмой… !

Чинчибирин. Яи, Желтый Цветок!

Яи(берет за крыло Гуакамайо, который как будто дремлет). А, это ты меня звал! На что я тебе? Что тебе надо?

Гуакамайо(отбивается). Квак! Квак! Квак!

Яи. Хочешь внушить мне, обманщик, что меня зовут мертвые?

Гуакамайо(возмущен). Я и клюва не раскрыл!

Яи. Великая Зеркальная Слюнка умеет говорить, когда хочет, не раскрывая клюва…

Гуакамайо. Квак! Квак! Квак!

Яи. Да, не раскрывая клюва. Сейчас, когда ты меня звал, твой голос исходил из перьев. Я знаю, ты хотел, чтоб я ушла от пламени войны, не оставляющего пепла. Ты его клевал, а потушить не мог, и скоро оно станет желтым плодом заката.

Чинчибирин. Яи, Желтый Цветок!

Яи. Говори как следует! На что тебе клюв дан? Меня прямо в дрожь бросает, когда я слышу, как голос исходит из перьев…

Гуакамайо. Аку-квак, ты знаешь его, он звал тебя на тропах снов!

Яи. И теперь зовет!.. (Она закрыла лицо руками и не видит Чинчибирина.)

Чинчибирин. Яи!

Яи. Меня позвал мертвый! Ты слышал? Мертвый сказал: «Яи». Слышишь, Отблеск Цветных Осколков, меня мертвый позвал?

Гуакамайо. Он назвал ту, что говорила с пламенем.

Яи. Я говорила с пламенем!

Гуакамайо. Ты говорила пламени последнее слово, аку-квак: этой ночью Желтый Цветок разделит ложе с Кукульканом!

Яи(кивает, подтверждая его слова). Клянусь судьбой и жизнью, это так.

Гуакамайо. Квак и аку-квак!

Яи. В Краю Изобилья отец и мать обещали меня, цветок, Великому Кукулькану, и потому и в доме их, и в поле все шло хорошо. Пять раз разверзалось лоно матери, а когда выбрали меня, лоно закрылось навеки.

Гуакамайо(покровительственно). Квак, аку-квак! Когдаты рождалась, Яи, раковина о двух створках выпустила на волю слово.

Яи. Не понимаю, о чем ты! Как все страшно… Когда я говорила с огнем, меня позвал мертвый, и это не был Кукулькан.

Гуакамайо. Да уж, не Кукулькан, квак аку-квак! Повелитель Земли и Неба ждет тебя сегодня ночью!..

Яи. Он будет мне мужем?

Гуакамайо. На одну ночь, о Желтый Цветок, жена Кукулькана До зари!

Яи. Клянусь судьбой и жизнью, не надо так говорить!

Гуакамайо. Желтый цветок, жена Кукулькана до зари!

Яи. Почему до зари?

Гуакамайо. Потому что любовь не длиннее одной ночи!

Яи. А завтра?

Гуакамайо. Вот, квак-аку-квак! Для той, кто делит ночь с Солнцем, Солнце не всходит! Тебя оторвут от ложа еще до зари.

Яи. Клянусь судьбой и жизнью, я стану утренней звездочкой, ты это хочешь сказать?

Гуакамайо. Вот, квак-аку-квак, как ты вцепилась в свою выдумку! Руки рек оторвут тебя от ложа и бросят в сундук гигантов.

Яи. Я помчусь по реке пирогой, груженной маисом желанья. Так говорил Повелитель. Я пронесусь по рекам, переплыву озера и отдам мою сладость морю. Видишь, как я держусь за выдумку!

Гуакамайо. Да, крепко держишься. Послушай-ка лучше моих желтых перьев! Они тебе мигом скажут, что делать, чтобы на ложе Кукулькана тебя не сменила другая…

Яи. Другая?

Гуакамайо. Другая.

Яи. Другая?

Гуакамайо.Что ты удивилась? Любовь Кукулькана – призрачна, как все в его дворце.

Яи и Гуакамайо отходят в сторону, тихо беседуя. Она – глубоко задумалась, он – мягок и вкрадчив. Чинчибирин старается проснуться, отгоняя свой сон – Яи и Гуакамайо, и говорит про себя.

Чинчибирин. Радуга Лжи поймала Стрелу, а я– стрелок из лука… Клянусь судьбой и жизнью, Желтая Стрела будет последней, если Яи поверит обману. Желтый Цветок, не слушай, не следуй его советам, я знал тебя в Краю Изобилья, когда ты была водою, а я тебя пил, и тенью леса, где я спал, и глиной раскаленной сковороды, на которой пеклись лепешки! Эти лепешки были звезды, они светили нам с тобой и в доме, и на дорогах… (Умолкает и снова стоит, не шевелясь.)

Гуакамайо.Квак, квак, квак. аку-квак, квак!

Яи(весело и шаловливо бежит за сердитым Гуакамайо). А почему мне не послушать эту птицу? Слюнка, пожалей, а то я затоскую, как вспаханная черная земля! Злой ты все-таки. Я многое бы вынесла, только не «другую»!

Гуакамайо. Да, хорошо бы ты одна, а то вот – другая…

Яи понемногу становится серьезней – ее беспокоит то. о чем он говорит.

Чинчибирин. Яи, Желтый Цветок, не слушай его наветов! Он хочет разрушить Трехцветный чертог и говорит, что все нам только кажется и ничего нет, кроме Кукулькана, который идет от утра к полудню, от полудня к ночи, от ночи к утру…

Яи не слышит его. а попугай слышит.

Гуакамайо(идет к Чинчибирину). Квак! Квак! Квак!

Яи. Ты беседуешь с мертвым?

Гуакамайо. Да, с тобой, например!

Яи. Ой, мне страшно!

Гуакамайо и Яи беседуют, но слов не слышно, только по движеньям можно понять, что он ее уговаривает.

Чинчибирин. Яи, Желтый Цветок, не ложись стрелой на радугу лжи! Он сам сказал мне: Яи – стрела, ты – лучник, я – радуга. Не обольщайся его опереньем и цветистой речью! Обман остается обманом и в драгоценном уборе. Я чувствую, тают мои зеркала под кровом сосновых веток!

Яи(к Гуакамайо). Хорошо, говори, только я не обещаю тебя слушаться.

Гуакамайо. Дело твое.

Яи. Да, мое, клянусь судьбой и жизнью…

Гуакамайо. Клянусь алмазами твоих пальцев, ты нравишься мне больше их всех! На моих зеркальных перьях сверкают серебряные гниды. Я утомил тебя болтовней, но молчать не могу; болтлив, как женщина,– слово в оболочке слов.

Яи. Ты меня измучил! Ты проел мне голову изнутри, как воспоминанье. Я не могу забытьтвоихслов, они впились изнутри, как память! Гниду или вошь можно снять, бросить, убить, раздавить… а память – в ней кишат, как вши, черные слова: «другая, другая, другая!» (Хочет наступить ему на лапу, он ее отдергивает.)

Гуакамайо. Квак-квак-кварак-квак! Квак-квак-ква-рак-квак!

Яи. Я тебе покажу кварак! Зачем говорил про другую? Да, не про других, про другую – мне что много, что одна! Зачем говорил, что мой жених – отраженье в зеркале ночи, будет только тенью в миг любви? (Плачет.)

Гуакамайо(фальшиво вздыхает). Нет. подумать только!Ты вдыхаешь его запах, ты пришила его к душе иглой глаз, грубой нитью дыханья, а он – просто образ в черном зеркале!

Яи. Молчи, пожиратель тарантулов!

Гуакамайо. Ты отдаешь ему жизнь, а он – обман твоих чувств, и с тобой он будет одну ночь, только одну, аку-квак, а как займется заря, псе мнимое исчезнет!

Яи. Из чьей это шкуры скроен твой вредный язык?

Гуакамайо. Из шкуры ящериц, дубленной в слезах и в буре. Из шкуры ящерицы с алмазной спинкой. Ты его обнимаешь, Яи. а любовь его – призрак…

Яи. Любовь длится вечно!

Гуакамайо. Вечно-то вечно, только не в Трехцветном чертоге. Там, во дворце наважденья, все исчезает, уходит…

Яи. Ты отверз мне уши каменным клювом и вложил туда не алмазы, а слова обмана! Ведь ты говоришь, что любовь – наважденье…

Гуакамайо. Ах ты, аку-квак! Говорю тебе: ночью ты будешь любить призрак, игру зеркал, игру слов, игру чувств, пролившихся в истинный мир, который хуже твоей выдумки.

Яи. Ты меня проглотил, я – в твоем пестром зобу! Я – в дырявом кувшине, круглом, как сердце… Свет сочится сквозь звезды, а биенья не слышно – только что-то мелькают вдалеке… Я должна •соединить это мельканье – образ моего супруга – с его телом…

Гуакамайо. Ты должна избежать смерти, которая ждет тебя на его ложе.

Яи. Скажи мне…

Гуакамайо. В твоих руках…

Яи(смотрит на свои руки). В моих руках?

Гуакамайо. В твоих руках.

Яи. Я должна его задушить? (Сжимает руки, словно душит кого-то.) Побороть черного змея?

Гуакамайо. Побороть отраженье…

Яи. Как можно одолеть отраженье руками?

Гуакамайо. Разожми ладони!

Яи разжимает.

Подставь их под мое дыханье, под мою Слюну и слова…

Яи(подставляет и тут же отдергивает). Ты сжег мне руки дыханьем, огненная птица! Сжег, как крапива! (Сжимает руки, дрожит.) Ой, что ты сделал… как жжет… (Чуть не плачет, дует на руки.) О-ой! (Кричит.) Они – как зеркало! (Боль прошла, но Яи хочет снять зеркала, как перчатки.) Два зеркала! Я в них смотрюсь! (Смотрится.) В это и в это! И в это, и в это… И вот в это… и вот в это… И тут – я, и тут… и тут тоже… (Мечется, хохочет, трясется, как одержимая, глядясь то в одну руку, то в другую, и все хохочет, хохочет…)

Вторая черная сцена

Черный занавес цвета ночи, волшебного цвета дачи. Под ним – пустое ложе Кукулькана, шкуры ягуаров и пум, которые кажутся спящими живыми зверями.

Бородатая черепаха. Сок, текущий по сплетенью корней, на котором бдит любовь! Медленный полет прекрасной птицы! Не давай мне мудрость, дай чары! Не давай крыльев, дай то, что осталось от их движенья!

Черепахи. Не давай любви, дай мне чары! Не давай сока, дай то, что осталось от его движенья!

Бахромчатая черепаха. За реками бдит любовь, боги бдят за звездной решеткой! Не давай мудрости, дай чары! Не давай крови, дай то. что осталось от ее движенья!

Черепахи. Не давай любви, дай мне чары! Не давай крови, дай то, что осталось от ее движенья!

Бахромчатая черепаха. За решеткой ресниц бдит любовь! Дымный след звезды, гордый рак – стрелец, освещающий небо! Не давай мудрости, дай чары! Не давай сна, дай то, что осталось от его движения?

Черепахи. Не давай любви, дай мне чары! Не давай сна, дай то, что осталось от его движенья!

Слышен торжествующий, долгий смех Яи и раздраженный голос Гуакамайо. Черепахи исчезают, уползают раньше, чем те вошли. Яи одета в туман, перед ней – мокрый Гуакамайо.

Яи. Ха-ха-ха-ха!.. Ха-ха-ха-ха!

Гуакамайо(прихрамывает, стряхивает воду с крыльев). Кварак-квак, кварак-квак-квак!

Яи. Ха-ха-ха-ха!.. Ха-ха-ха-ха!.. Ха-ха-ха-ха!

Гуакамайо. Ох, зачем ты меня облила!

Яи. Я увидела костер красных перьев… ха-ха-ха-ха. За мною гнался огненный шар… ха-ха-ха-ха!

Гуакамайо. Иногда кажется, что я обжигаю, а я ни-ни-ни-ни-когда никого не обжег! Ох, я заикаюсь!

Яи. Я не нарочно. Мне показалось, если я погашу пламя, погаснут эти зеркала, и… (Показывает, как плеснула водой.) Ха-ха-ха-ха!..

Гуакамайо. А мне показалось, что твои ладони брызнули светом мне в лицо…

Яи. Ха-ха-ха-ха!

Гуакамайо. Я услышал свист, как будто летят осколки, и понял, что это – – не отсветы…

Гуакамайо. Теперь под твоим дыханьйамя дыханием и слюна моя, и мое слово…

Яи. Теперь – иди…

Гуакамайо. Нет, Желтый Цветок, сперва я скажу тебе, что ты должна сделать, чтобы спасти мир от лживой цепочки дней и ночей, не ведущих никуда.

Яи. Ты думаешь, никуда?

Гуакамайо. Дни и ночи никуда не ведут, не ведут, не ведут! Их выдумали боги, опившиеся смрадной птичьей кровью, немые боги, которые швыряют чародеям острые серпы своих ногтей, чтобы : царапать людей, украшать их татуировкой, оплетать сучьями струпьев, старых шрамов…

Яи. Помню! Я слышала во сне: «… я знал тебя в Краю Изобилья, когда ты была водою, а я тебя пил, и тенью леса, где я спал, и глиной раскаленной сковороды, на которой трепетали лепешки…»

Гуакамайо(чихает). Туманом сморкаюсь!..

Яи.Я помню, он говорил во сне: «Моя слепая мать видела ее, и я видел ее слепыми глазами матери».

Гуакамайо. Ты помнишь Желтого Воина…

Яи. Да, Кукулькана, я буду его женой до самой зари.

. Нет. (Чихает.) В игру вошел другой… Он любит тебя за цепью дней и ночей, никуда не ведущих. Любит, не зная, потому что помнит цветком в Краю Изобилья.