Текст книги "Только попробуй надуться (ЛП)"

Автор книги: Миа Соса

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

МиаСоса
Только попробуй надуться

Глава первая

Джулиана

– Любые другие пожелания, mi corazon? (мое сердце)

Эрик делает шаг ко мне после своего нарочито саркастичного вопроса, рукав его шерстяного пальто касается моего, пока мы стоим на крыльце дома, где я выросла. Этот едва заметный контакт напоминает: нам придется держаться друг за друга, иначе эти выходные пойдут насмарку. Наш реальный статус сейчас роли не играет.

Я поворачиваюсь и смотрю на своего бывшего жениха, отмечая его четкие черты, темную кожу, выражение «не верю, что иду на это». Он безумно привлекательный мужчина и по-настоящему добрый, заботливый человек – идеальное сочетание, которое делает нашу затею мучительно сложной, учитывая наши обстоятельства. Но я все равно постараюсь.

– Да, еще кое-что, мое сердце, – говорю я, повторяя его фальшивую нежность и прищуриваясь, чтобы он понял, что лучше слушать внимательно. – Умерь свой тон. Если мы хотим убедить всех, что мы по-прежнему счастливо помолвлены, тебе нужно стереть с лица кислую мину.

Я пожимаю плечами и взмахиваю пальцами, будто играю на сцене.

– Добавь обожания, восхищения. Больше «эта женщина держит меня в кулаке». Меньше «я бы ее придушил, будь возможность». Иначе моя семья нам не поверит.

Он закатывает глаза и натягивает фальшивую улыбку.

– Так лучше?

Ну что ж, отличное начало. И знаешь что? У меня просто не хватит сил пройти через весь этот спектакль одной. Особенно когда голова шепчет, что мы с Эриком друг другу не подходим, а сердце мечтает забыть обо всем и отдаться ему на серебряном блюде. Черт. Я и представить не могла, что будет так тяжело, и теперь сомневаюсь в своей недальновидной задумке.

С раздраженным вздохом я разворачиваюсь, почти бегу по ступенькам и едва не скольжу на ледяной корке у тротуара.

– Забудь. Это была ужасная идея, – бросаю я через плечо, отмахиваясь. – Скажу, что кто-то из нас заболел, и мы не сможем прийти.

– Джулиана, подожди.

Когда я достигаю машины, Эрик догоняет меня, хватает за руку и останавливает.

– Что? – я резко оборачиваюсь, откидывая конец шарфа, который уже пытался ударить меня по лицу. – Ты явно не хочешь здесь быть. И это нормально. Ты имеешь право на свои чувства. Я скажу им на следующей неделе. Мы и так разберемся, кому останется квартира.

У нас нет четких прав на нашу квартиру на Верхнем Вест-Сайде в Манхэттене, поэтому я предложила уступить ее в обмен на то, что Эрик притворится моим женихом на эти выходные. Я же не собираюсь вот так просто отдать ему эту квартиру. Во-первых, дом с регулируемой арендой. Во-вторых, формально он меня бросил. Хотя… возможно, я сама подтолкнула его к этому. Но я имела полное право злиться… или страдать… или быть разбитой. Вместо этого я задвинула все эмоции в дальний ящик и моментально включила режим спасения ситуации.

Как не испортить семье праздник? Как не ранить маму, которая только недавно оправилась после вспышки волчанки, лишившей ее сил на многие месяцы? Я хотела просто пережить праздники и рассказать им все после нового года. Но я не продумала последствия: эти выходные, притворяясь невестой Эрика, сведут меня с ума.

Я бы выдержала. Ради семьи. Но если Эрик не собирается выполнять свою часть сделки, нет смысла в этом маскараде. Моя семья сразу почувствует напряжение, начнет расспрашивать, вмешиваться. И мы все испортим. А я вовсе не это планировала.

– Нет, ты права, – говорит Эрик, качая головой. – Я согласился. И я сделаю это.

Он морщится, потом облизывает пухлые губы – мерзавец.

– Мне просто нужно войти в нужный настрой.

Я изучаю его, пальцем пригрозив:

– Только не вздумай разреветься.

У него поднимаются брови.

– Когда ты вообще видела, чтобы я плакал?

– Когда-нибудь все бывает в первый раз, – говорю я и сжимаю кулаки, пытаясь изобразить угрозу. Неудачно.

Эрик смеется.

– И дуться мне тоже нельзя, да?

– Схватываешь быстро, – говорю я, уже не скрывая улыбки.

Правда в том, что Эрик замечательный. Но спустя два с половиной года пора признать: замечательный мужчина – еще не тот, кто тебе подходит. Мы оба упрямые, оба со своим характером. Эрик считает, что я тружусь до изнеможения и не ставлю наши отношения на первое место. Я считаю, что он мог бы больше меня поддерживать, пока я строю карьеру. И к тому же он постоянно стремится сразиться за меня с каждым новым драконом. На словах это трогательно. На деле – я сама справляюсь с собственными драконами. Мне не нужен рыцарь, который мчится спасать меня.

Нет, Эрик не мой человек – хотя грудь сжимается при мысли, что однажды он построит жизнь с кем-то другим.

Тот самый мужчина, которого я не могу выбросить из головы, кашляет и машет рукой перед моими глазами.

– Ну что, идем?

Я моргаю, выныривая из мыслей. Если он думает, что я на грани срыва, он недалек от истины. Но я умею держать лицо. Ради цели я могу играть убедительнее всех.

Я делаю глубокий вдох и киваю:

– Ладно. Пошли.

Два дня. Всего два дня притворства.

– Ой, подожди, – говорит Эрик, роясь в кармане. – Кольцо.

Он достает его и держит между пальцами; грани сияют как маяк.

У меня холодеет живот, по груди поднимается жар.

– Они заметят, если я буду без него.

Мой голос звучит ровно. Душа – нет.

Эрик сглатывает и опускает взгляд на кольцо, его лицо омрачается.

– Да.

Я забираю кольцо раньше, чем он успеет надеть его мне на палец. Сама надеваю. Лицо неподвижно, как маска. Это часть костюма, не больше.

– Ну вот. Теперь мы готовы.

Голос нарочито бодрый. Ни следа той волны воспоминаний, накрывшей меня, когда он достал кольцо. Ни намека на боль, что проснулась в груди. Ни тени всплывшей картинки: как его лучший друг попросил меня помочь выбрать кольцо для своей девушки, хотя весь поход был хитрым планом Эрика, чтобы я сама выбрала кольцо для себя.

Это еще одна моя суперсила: умение прятать эмоции по ящичкам. На эти выходные сердце останется в своем. Иначе я не выдержу.

Когда мы поднимаемся по ступенькам, я оглядываю рождественские украшения, которыми мама с женой заполнили весь дом. Столько огней. И гирлянд больше, чем нужно любой семье.

Я чуть не прыскаю, увидев на качелях новый надувной сюрприз: Санта, греющий руки у камина, а из-под куртки у него торчат леопардовые стринги, которые видны всем прохожим.

Хорошее отвлечение, пусть и чуть лучше прошлогоднего: тогда Санта сидел на трубе, читая газету, и было ясно, что труба ему служит… э-э… не по назначению.

Etsy, на твоей совести многое. Эти шуточки мама выставляет, чтобы досадить семье из тупика, которые пытались создать товарищество собственников после того, как мама водрузила радужный флаг на газон. Понимаю ход мысли, правда. Но смотреть на Санту со спущенными штанами – такое себе праздничное настроение.

Эрик смеется:

– Бесценно.

– Считай, тебе повезло, что ты больше не входишь в состав этой семьи, – поддеваю я.

Улыбка мгновенно сходит с его лица, он шумно выдыхает:

– Давай просто покончим с этим.

Я уже открываю рот, чтобы извиниться за свою неосторожную шутку, как входная дверь распахивается настежь.

– Eles chegaram! (Они прибыли!) – гремит дядя Эноке, размахивая бутылкой пива. У моего дяди только два уровня громкости: громко и еще громче. Я бы носила беруши, если бы это хоть как-то спасало. (Да, я пробовала.) Самое удивительное то, что он близнец. Вернее, их двое, и второй, дядя Марсело, еще шумнее своего младшего (на две минуты) брата.

– Да, мы приехали, дядя, – говорю я. – Как и обещали.

Он выходит на крыльцо и крепко обнимает меня, не думая выпускать из рук свое драгоценное пиво. Потом отпускает и пожимает руку Эрику.

– Tudo bem, filho? (Как дела, сынок?)

– Tudo bem (Все в порядке), – уверенно отвечает Эрик.

Он достаточно долго вращался в нашей семье, чтобы знать, как бразильцы обычно приветствуют друг друга. А юноша всегда «сын», даже если перед тобой вовсе не родитель. За время наших отношений Эрик неплохо освоил португальский. Считает, что это благодаря матери, которая выросла в испаноговорящей семье.

Дядя Эноке обнимает нас обоих за плечи, пиво плещется в бутылке, и наклоняется к Эрику:

– У нас для тебя сюрприз.

У Эрика брови тянутся к переносице, глаза расширяются.

– Для меня?

– Да, да, – дядя заговорщически поднимает брови. – Для тебя.

Я понятия не имею, что это может быть. Хотя, если сюрприз приготовила моя семья, то, возможно, лучше и не знать. Они… своеобразные. Да, это верное слово.

Дядя Эноке проводит нас внутрь и тычет пальцем в омелу, подвешенную к люстре над прихожей. Вот это новенькое. Для мамы это слишком прямолинейно. Но почему дядя так на нас таращится? Ах да. Омела. Черт, будет неловко.

Взгляд Эрика опускается к моим губам. Он тянется к моему пальто:

– Давай, я помогу.

Я выскальзываю из рукавов, он набрасывает пальто на руку, делает шаг ко мне, стирая между нами остаток расстояния.

– Можно? – шепчет он мне в ухо.

Я быстро киваю, поднимаю подбородок и закрываю глаза.

Эрик обнимает меня за шею свободной рукой и наклоняется ко мне. Поцелуй короткий – скорее легкое касание. Но то, что он делает потом, заставляет мое сердце пуститься вскачь.

Он опускает голову, прижимает лоб к моему и медленно массирует мою шею. Мы будто спрятаны в его тепле: мятный запах его дыхания щекочет мне нос, а его аромат , смесь сандала и бурбона , заставляет голову кружиться.

Я украдкой приоткрываю глаза. У него плотно сомкнуты веки, грудь вздымается и опускается, будто он пытается взять себя в руки. Я бы отдала многое, чтобы снова поцеловать его кадык. Я бы хотела, чтобы он по-прежнему желал прикасаться ко мне повсюду. Судя по тому, как он только что вздрогнул, возможно, так и есть.

– Ты в порядке? – шепчу я.

– Все нормально, – коротко отвечает он, резко отстраняясь. Он трясет головой и начинает возиться со своим пальто.

Мне ясно, что ему тоже нелегко. Всего неделю назад мы были любовниками. И хоть у нас целая куча нерешимых разногласий, особенно о моем «трудоголизме», химия между нами никогда не подводила.

Я оглядываюсь по сторонам. Мы оба, кажется, одновременно понимаем, что дядя Эноке давно исчез. Слава небесам за маленькие милости.

Эрик закрывает дверцу шкафа и поворачивается ко мне. На лице ни одной читаемой эмоции.

– Готова? – спрашивает он.

Я вдыхаю и медленно выдыхаю.

– Готова настолько, насколько это возможно.

Он берет меня за руку и ведет на кухню, где мы неизменно собираемся, хотя в доме еще добрых три тысячи квадратных футов, куда все могли бы разойтись.

Сначала я вижу маму. Ее темные глаза светлеют, едва она нас замечает. Сердце у меня сжимается всякий раз, когда я ее вижу. Даже если бы мир рушился, одного ее присутствия хватило бы, чтобы я держалась. Она стойкая женщина и такой нужно быть, чтобы пережить отцовскую токсичность. И невероятно добрая. Что бы он ни говорил, она оставалась верна своим принципам, своей морали. Все хорошее во мне – исключительно ее заслуга.

– Вы здесь, – говорит она, переходя кухню и крепко прижимая меня к себе. – Как же хорошо тебя обнять.

Я отвечаю таким же плотным объятием, и меня сразу накрывает чувство устойчивости, будто я наконец вернулась на родную землю. С ней все в порядке, и мы вместе встречаем праздники. В моей личной жизни полный хаос, зато есть многое, за что я благодарна.

– Так рада быть дома. Мне так хорошо рядом с тобой.

– И мне, filha (дочка), – мягко отвечает она.

Она обнимает и Эрика не менее тепло. А я оставляю их и иду приветствовать остальных. Все в сборе: младшая сестра Беатрис с мужем Карлосом сидят на высоких табуретах, их двухлетняя дочь, моя идеальная племянница Изабелла, извивается у него на коленях, пытаясь перебраться на кухонный остров. Мои близнецы-дяди, дядя Эноке и дядя Марсело, и жена Марсело, Клаудия, сидят за обеденным столом, заваленным кастрюлями и кухонными приспособлениями. Жена мамы, Николь, наполняет посудомоечную машину.

– Привет, Биззи, – говорю я сестре. Она подставляет лоб, и я целую ее, а сама уже тянусь к ребенку. – А вот и моя Иззи, – пою я, выхватывая девочку у Карлоса.

– То есть я кто? Пустое место? – спрашивает Карлос.

– Определенно, – подмигиваю я. – В лучшем случае донор.

Иззи немедленно хватает меня за волосы, перебирает мои кудри, рассматривает пряди с благоговением. Я утыкаюсь носом ей в шею и вдыхаю этот волшебный запах – чистой кожи и кукурузного крахмала, который у детей почему-то становится чарующим.

Рядом появляется Николь с тряпкой в руках, целует меня в щеку:

– Мне нравятся укороченные кудри. Ты чудесно выглядишь.

– Ты тоже, – отвечаю я, разглядывая ее удивительно молодое лицо. – Ты вообще стареешь?

– Ты пытаешься выпросить лучший подарок на Рождество? – игриво щурится она.

– Попытка не пытка, – пожимаю я плечами.

Эрик уже подошел к нам и тоже здоровается со всеми, его взгляд время от времени задерживается на Иззи в моих руках. Он улыбается широко, искренне, и отвечает родственникам с настоящей теплотой. Он любит их так же сильно, как они его. В нашей ситуации фальшиво только одно – наш с ним статус.

И, конечно, мой коварный мозг тут же подсовывает другую версию вечера: будто он здесь по собственному желанию, потому что иначе и быть не может; будто мы создаем общие воспоминания, традиции, наше будущее.

Мозг, прекрати. Между нами этого уже не будет.

Мама трогает Эрика за плечо и показывает на обеденный стол:

– Что-нибудь узнаешь?

Эрик оглядывается:

– Ингредиенты? Мы что-то готовим?

– Да, пастелес, – улыбается мама и поднимает лист пергамента, открывая стопку банановых листьев. – Раз ты проведешь с нами Сею де Натал, я подумала, тебе будет приятно попробовать то, что готовила твоя мама. Она мне и дала рецепт.

Так вот в чем сюрприз. И какой трогательный. Слава Богу, ничего взрывоопасного. Эрик обожает пастелес. Это трудоемкое рождественское блюдо Пуэрто-Рико: тушеная свинина, маса из зеленых бананов, тыквы, яутии и картофеля, аннатовое масло и многое другое. Жест мамы – чистое доказательство ее любви к Эрику. И напоминание: наш разрыв отзовется болью и у нее тоже. Она и мама Эрика часто общаются. Надеюсь, их дружба выдержит все.

Тиа Клаудия хлопает ладонью по стулу рядом:

– Иди, filho, садись. Я хочу узнать все новости.

– Не хочет она узнать, – шепотом огрызается Беатрис. – Хочет посплетничать.

Клаудия показывает ей язык и спрашивает Эрика:

– Ну так когда у вас будут дети? Посмотри на нее, она же готова.

«Она» – это я. Почему то, что я держу племянницу, вдруг значит, что я готова к чему-то большему, – загадка вселенной.

Я не собираюсь слушать, что ответит Эрик. Это не имеет значения. Мы больше не пара, а значит, правильный ответ – никогда.

– Пойду принесу подарки из машины, – заявляю я громко и передаю Иззи отцу.

– Ее как раз пора укладывать, – говорит Карлос.

Все целуют малышка в воздух, Иззи машет вялой ручкой и кладет голову ему на плечо. Карлос и Беатрис несут ее наверх.

Эрик поднимается, но я останавливаю его жестом:

– Веселитесь со своими пастелес. С пакетами я сама справлюсь.

– Точно? – спрашивает он, глядя на меня слишком пристально.

– Абсолютно, – отвожу я глаза.

– Я пойду с ней, – говорит дядя Эноке. – Мне нужно забрать елку из машины.

Я наклоняю голову:

– Елка у тебя поместилась на заднем сиденье?

– У меня большое заднее сиденье, – гордо сообщает дядя, выпячивая грудь.

Я даже не хочу представлять, как он туда елку затолкал.

Перед тем как выйти, я слышу, как Эрик говорит:

– Помни: никакой работы, Снуки Вуки.

Дядя Марсело морщит лоб:

– Снуки кто?

– Я пытаюсь подобрать Джулиане новое ласковое прозвище. Знаете, что-то вроде…

– Теплого словечка? – поднимает бровь Николь, изображая скепсис.

Эрик кивает:

– Именно. «Зайка» или «милая» звучит не то.

Он играет грязно. И врет про прозвище, разумеется. Но главное, он только что тонко пригрозил моей работе, и это меня бесит. Да, я пообещала не работать в эти выходные. Если сорвусь – он расскажет всем правду. Его логика: если я прошу его не рушить Рождество новостями, то я не должна рушить его отсутствием.

Ну конечно. Я кладу телефон на буфет:

– Поверь, я не забыла.

Наши взгляды сталкиваются, но мы быстро одергиваем себя и лепим дежурные улыбки.

И тут мама смотрит на нас так, будто что-то почувствовала неладное.

Вот так чудесно. Мы с Эриком не продержались и часа.

Глава вторая

Эрик

Мне, наверное, не стоило связываться с ней.

Если есть хоть одна вещь, которую Джулиана терпеть не может, так это даже намек на критику ее привычки ставить работу выше всего остального. Но уговор есть уговор, и если нужен дружеский толчок в нужную сторону, значит, так тому и быть.

Я только хочу, чтобы она поняла: ничего страшного не случится, если однажды она оставит работу на работе.

Меня нисколько не раздражает ее амбициозность; тревожит то, как она к ней идет. Ее работа инженера очевидно тяжелая, но фирма требует от нее слишком многого, не уважает ее границ, кормит пустыми обещаниями о повышении и заставляет работать невыносимые часы. А она тем временем не живет – ни для себя, ни рядом со мной. Мы даже не «корабли, расходящиеся в ночи»; наши корабли стоят в разных гаванях. Она разозлилась, когда я на это указал. Обвинила меня в стремлении контролировать ее. Сказала, что я должен поддерживать ее, а не тянуть назад. В тот момент я понял: если она правда так думает, значит, она не знает меня совсем.

Тяжело смотреть, как человек, которого ты любишь, позволяет себя использовать. Но это ее жизнь, ее выбор. Так же как моя жизнь – мой выбор. Похоже, мы оба выбрали разойтись. Хотя я ее обожаю, она права: расставание – лучшее решение.

И все равно трудно поверить, что мы пришли к этому. Я помню нашу встречу в соседнем кафе так ясно, будто она произошла вчера, а не два с половиной года назад. Я не любитель кофе, но после тяжелой ночной смены мне нужен был заряд бодрости. Я смотрел на аккуратно выписанное на доске меню и не понимал ни слова. Голова была слишком уставшая, чтобы отличить макиато от кортадо или ристретто. И тут я услышал самый мягкий и ласковый голос на свете: «Дыши». Человек за моей спиной спокойно объяснил мне разницу между напитками. Когда я обернулся, чтобы поблагодарить, я застыл – меня оглушило ее невероятное, почти неземное лицо.

Она лукаво блеснула глазами и сказала:

– Не надо благодарить, но если хочешь поднять мне настроение, пошли за тот столик в углу. Расскажешь, почему ты так устал.

Я никак не ожидал такого предложения. Да и ее не ожидал. И хотя мы больше не вместе, я ни минуты не жалею о времени, которое мы провели вдвоем. Жалею лишь о том, что у нас не получилось сохранить это «мы».

К счастью, мать Джулианы спасает меня от ответа на вопрос Тиа Клаудии о детях. Соня кривит губу, глядя на свояченицу.

– Ja chega, Claudia! Nao e da sua conta. Cuide da sua vida. (Хватит, Клаудия! Это не ваше дело. Позаботьтесь о своей жизни.)

Клаудия беспечно машет рукой:

– Успокойся. Я же просто шучу.

– Прости, Эрик, – говорит Соня, качая головой. – Я ей сказала, что это не ее дело, пусть займется собой. Она уверяет, что только поддразнивала.

Самый безопасный и разумный ответ – никакого ответа. Я киваю и перевожу разговор.

– Ладно, так как мы делаем пастелес? Я уже хочу их попробовать.

Соня распределяет обязанности, превращая нас в отлаженную цепочку. Мне достается сворачивать начинку из свинины, и да, я беру лишнюю ложку, чтобы попробовать. Вкусно. Прямо как у моей мамы.

Работа идет ладно: Соня смазывает листья и выкладывает массу, я добавляю свинину, Клаудия заворачивает пастелес, а дядя Марсело связывает узлы. Меня трогает, что семья Джулианы уважает и мои традиции. Если бы еще уговорить их испечь Грейт Кейк в честь моего барбадосского наследия, я был бы на седьмом небе. Подумать бы – хотя нет, будущего года не будет. Я стараюсь не хмуриться: Джулиана уже предупреждала меня не киснуть. Но тяжело.

– Ты в порядке, filho? – спрашивает Соня.

– Все нормально, – отвечаю я, сосредоточенно занимаясь своей частью, лишь бы не встречаться с ней взглядом.

Когда возвращается Джулиана, она откашливается, в глазах пляшут смешинки.

– Mae, посмотри, пожалуйста, на… растение…

– На дерево! – кричит дядя Эноке из гостиной.

– Ладно, на дерево, – говорит Джулиана, удерживая смех.

Соня закатывает глаза:

– Что он теперь натворил?

Все бросают пастелес и бегут в гостиную. Я громко смеюсь, едва увидев дерево: точная копия елки Чарли Брауна – только с двумя игрушками, а не с одной.

– Madre de Deus (Матерь Божья), что это? – восклицает Соня. – Как мы положим под такое подарки? О чем ты думал?

Дядя Эноке разводит руками:

– Там брали только наличные, а это все, что я смог купить на двадцать долларов.

– Ты отдал двадцать долларов за это? – спрашивает его брат. – Тебя же обдурили.

Соня тянет младшего брата за ухо:

– Поставить бы тебя в угол вместо елки на все выходные. Как тебе такая мысль?

– Porra! Para com isso! (Черт! Прекрати!) – взвизгивает дядя Энок. – Прекрати! Ты мне всю прическу портишь!

Мы с Джулианой обмениваемся взглядами, изо всех сил стараясь не рассмеяться.

– Отпусти его, Соня, – говорит Николь. Она мягко отводит Соню в сторону, и они начинают шептаться. Через минуту Николь выпрямляется и хлопает в ладони: – Вот что мы делаем. Джулиана и Эрик, завтра вы отвечаете за елку. Ваша единственная задача – выбрать нормальную. Возьмите пикап, чтобы уместилась в кузов. Самый надежный вариант – рождественский рынок на площади Ветеранов.

– Есть, капитан, – говорит Джулиана, отдав шутливый салют.

– Энок, ты сегодня моешь посуду, – говорит Николь.

– Ладно, – бурчит он.

– И завтра, – добавляет она. – И послезавтра. А теперь, когда все решено, давайте закончим пастелес и начнем семейный вечер игр.

– Это было весело, – говорю я, когда мы с Джулианой поднимаемся на второй этаж.

– Да? – спрашивает она. – Только честно. Потому что мне, например, казалось, что ты вот-вот сорвешься, когда зад дяди Эноке оказался у тебя перед носом в последнем раунде твистера.

– Нет, нет, все нормально, – говорю я, качая головой. – Я просто обомлел от его гибкости. И от того, как он тряс задом. Ему стоит подумать об участии в «Америка ищет таланты».

Джулиана фыркает. От игры она слегка вспотела, и ее кожа кажется мягкой и сияющей. Я не могу отвести взгляд. Именно в такую – открытую, живую, раскрепощенную – я когда-то влюбился.

Но в ее кармане гудит телефон, и момент рушится.

Вздохнув, я ставлю сумку на пол и облокачиваюсь на перила.

– Я уже думал, когда они попытаются до тебя достучаться. И должен сказать, это их новый антирекорд.

Она бросает на меня ледяной взгляд:

– Ты даже не знаешь, кто звонит.

– Ну так давай узнаем.

– Ты мне не начальник, – бурчит она, морщась. Меня раздражает, что я все равно замечаю, как она красива даже в злости.

– Нет. Начальник – твоя работа, – отвечаю я.

– И так и должно быть.

– Но не в одиннадцать вечера накануне Сочельника.

Она вытаскивает телефон.

– Я хотя бы проверю, что это не что-то срочное.

Я скрещиваю руки на груди:

– Джулиана, мы договаривались. Мне стоило понять, что ты сдашься в первые двенадцать часов. Но почему меня так задевает? Это ведь твоя жизнь, не моя. – Я опускаю руки и смотрю на нее так, чтобы она прочла разочарование. – Забудь. Делай, что считаешь нужным.

– Спасибо за понимание… ну, почти, – говорит она и подносит телефон к уху. – Привет, Нейтан. Все в порядке? – Она слушает, ее лицо темнеет. – Подожди. Клиент перенес срок или ты? – Она глубоко вздыхает, ноздри раздуваются. – Нет, я в Мэриленде на праздниках. Я перезвоню, когда устроюсь. – Она запихивает телефон в задний карман и смотрит так, что слова не нужны. – Не смей говорить «я же предупреждал».

Я прижимаю ладонь к груди, изображая обиду:

– Никогда бы.

Она хмурится:

– Спокойной ночи, Эрик. – Она подбирает сумку и направляется к своей старой комнате. Или пытается. – Что за…? Дверь не двигается.

– Подожди, дай посмотрю.

Джулиана отступает. Я, крякнув, наваливаюсь плечом и поворачиваю ручку, но дверь не открывается. Черт, больно.

Ее мать появляется у лестницы.

– У вас там все хорошо?

Джулиана перегибается через перила:

– Я не могу зайти в свою комнату.

Соня поднимается на несколько ступеней:

– Прости, я не знала, что вы собираетесь спать. Джулиана, твоя старая комната пока закрыта. Мы на следующей неделе перекрашиваем, там все вверх дном.

– И где я тогда сплю? – спрашивает Джулиана, хмурясь.

Брови Сони сдвигаются:

– Ну, мы думали, ты спокойно переночуешь с Эриком. Вы через пять месяцев женитесь и живете вместе, в конце концов.

Джулиана бледнеет, прикусывает губу, вглядываясь в мать:

– Ты не против?

– Вовсе, – говорит Соня. – Никакой проблемы… разве что… Есть причина, по которой ты не хочешь?

– Нет, нет никаких, – поспешно говорит Джулиана. – Нас это устраивает. Правда, Эрик?

Хочу ли я запереться в крошечной комнате со своей бывшей невестой на узкой кровати? Нет. Буду ли я это терпеть? Да – я дал слово. Жаль, того же о ней не скажешь.

Я подмигиваю Джулиане – ради ее матери:

– Конечно.

Губы Джулианы сжимаются в нитку, но она вспоминает, что на нее смотрят, и выдает самую фальшивую улыбку на свете. Ну что за актриса.

– Прошу, – говорю я, приглашающе разводя рукой.

Она поднимает сумку на плечо и заходит первой.

Как только дверь закрывается, она говорит:

– Мы взрослые. Мы можем отнестись к этому по-взрослому, верно?

– Разумеется, – говорю я, проводя костяшками по подбородку. – Но на полу я не сплю.

– Я бы и не попросила.

– Прекрасно.

– Можешь идти в ванную первым. Я перезвоню Нейтану и разберусь.

Мне хочется сказать ей, как решить проблему, но, возможно, я все делал неправильно. Она не создала эту «аварию» – это его рук дело.

Я сажусь на маленький диванчик, опускаю локти на колени и переплетаю пальцы.

– И что нужно «разрулить»?

– Он хочет закончить проект раньше срока.

– Зачем?

Она опускает плечи и голову:

– Потому что ему так хочется.

Я поднимаюсь, встаю перед ней и поднимаю ей подбородок.

– Сочувствую. Что ты собираешься делать?

Мы смотрим друг на друга, пока она не моргает и не отводит взгляд.

– Попробую убедить его, что это лишнее.

– Удачи, – только и говорю я.

Через несколько минут, когда я выхожу из ванной, Джулиана яростно печатает сообщение.

– Думаю, я уговорила его отложить все до нового года. Но он непредсказуемый и любит «забывать» то, что ему невыгодно помнить.

– Ну, будем надеяться, что это последнее, что ты от него услышишь.

Она кладет телефон на тумбочку и глубоко вздыхает.

– Спасибо, что выслушал.

– Всегда.

– Нет, не всегда. Но сейчас – спасибо. – Она берет несколько вещей и скрывается в ванной, закрывая дверь мягким щелчком.

Я откидываюсь назад, ее слова попадают точно в цель. Она права. Я не всегда слушал. Джулиана оказалась в трудном положении, а я думал о том, как это отражается на мне. Мне стыдно.

Я сижу с этим стыдом, пока она там.

Позже она выходит, и в голове у меня словно начинают скакать сотни маленьких мячиков. На ней мои любимые шорты для сна и белая майка, которая совершенно не скрывает ее полную грудь. Это испытание, которое невозможно пройти. Она прекрасна. Совершенная. Ее кремовая кожа блестит от крема, а длинные ноги кажутся бесконечными. Еще недавно я каждое утро просыпался рядом с этим видом, стягивал с нее шорты и устраивался между ее бедер. Я не представляю, что когда-нибудь смогу хотеть это с кем-то еще. Джулиана отпечаталась на моей коже, на моем уме, на моем сердце. Я хотел бы знать, как нас починить, но не знаю. И это раздражает меня до злости.

Я зажмуриваюсь и делаю несколько глубоких вдохов.

– Ты в порядке? – спрашивает она, забираясь в постель.

– Да, – хрипло отвечаю я. – Просто пытаюсь убаюкать себя. Сладких снов. – Я отворачиваюсь и готовлюсь к ужасной ночи.

С опухшими от недосыпа глазами и вымотанный после бесконечных попыток уснуть, я спускаюсь вниз, надеясь, что кто-то уже сварил кофе. По пути прохожу гостиную, где под огромным одеялом на диване свернулся в клубок какой-то холм – скорее всего дядя Эноке. Электрический камин потрескивает, огонь щелкает, огоньки на самом унылом рождественском деревце на свете вспыхивают как попало, а воздух пропитан легким ароматом корицы и ванили. Я бы привык к таким праздникам без труда, но, конечно, мне такой шанс не выпадет.

Я добираюсь до кухни и сразу понимаю, что проснулся не я один.

– Доброе утро, Эрик.

– Утро, Соня.

Я почти бегу к кофеварке, лишь бы поскорее налить себе кружку. Если хочу убедительно сыграть, будто мы с Джулианой все еще пара, мне нужно быть в самой лучшей форме, когда говорю с ее матерью.

Соня дует на напиток и наблюдает за мной поверх кружки, устроившись за кухонным столом.

– Ты хорошо спал прошлой ночью?

– Да, спасибо, – отвечаю я, уходя от ее внимательного взгляда.

На самом деле я спал из рук вон плохо. А вот Джулиана спала как младенец. Или как осьминог – ее руки и ноги то и дело оказывались на моей стороне кровати, не давая мне держать мысли в рамках приличия.

– Присядь на минутку, – говорит она, ставя кружку.

Я сажусь за стол и жду. Пустыми разговорами она не занимается. У Сони что-то на уме, и мне остается только слушать.

Когда наши взгляды встречаются, она берет меня за руку.

– Прости, что скажу прямо. Иначе я не умею. Сынок, вы с Джулианой не выглядите счастливыми. У вас что-то происходит?

В эти выходные мне тяжелее всего вот что: врать Соне. Она всегда была со мной ласкова и добра. Я не смог бы придумать себе лучшую будущую тещу. Я успокаиваю себя тем, что ей и так пришлось много пережить, и ей совсем не нужно, чтобы наши печальные новости испортили ее драгоценное семейное время.

– Ты недалека от истины, – наконец говорю я. – Но я надеюсь, что это просто сложный период. Такое бывает у любой пары, верно?

Она откидывается на спинку стула и вздыхает.

– Сказать что нет – значит сильно смягчить. Таких периодов будет несколько. Главное – как вы с ними справляетесь.

– Я люблю ее по-настоящему, – говорю я искренне. – Но она не умеет уступать. Особенно когда речь идет о работе. Мне бы хотелось понимать ее лучше.

– Она рассказывала тебе о своем отце и обо мне?

Я прикусываю губу, вспоминая ее обрывочные признания. Отец в ее жизни не участвует. Он манипулятор. Он сделал ее мать несчастной. Но стоило спросить о подробностях – она сразу замыкалась.

– Только в общих чертах.

– Тогда копни глубже. Джулиана хочет держать все под контролем. Ее работа так важна для нее потому, что дает свободу.

Я хмурюсь, пытаясь сложить недостающие части в единую картину.

– Почему?

– Если зарабатываешь сам, никто не сможет управлять тобой с помощью своих денег. Разве не поэтому ты открыл свое фотоателье?

На вид простое замечание обрушивается на меня такой силой, что я откидываюсь на спинку стула. Соня права: я открыл студию, потому что не хотел ни от кого зависеть. Хотел работать по-своему, делать продукт, который считаю правильным. И все это время я был сосредоточен на стремлениях Джулианы, но ни разу не подумал, что стоит за ее амбициями.