Текст книги "Наследие (ЛП)"

Автор книги: Мэттью Фаррер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)

Периодически он пытался убедить себя, что раньше он чувствовал себя хуже из‑за того, что не понимал происходящее с ним до конца, а теперь, когда он знает, что именно терзает его тело, он мог справиться со всем, что еще могло случиться. Но иногда ему становилось настолько плохо, что это переставало помогать, и боль была настолько сильной, что он терял способность достаточно ясно мыслить, чтобы хоть в чем‑то себя убеждать. Они не помогали ему справиться с болью. Твой организм должен привыкнуть к изменениям, так они говорили. Если мы хоть немного тебя обезболим, то тело может утратить способность руководить изменениями, так они говорили. Мы не будем рисковать тобой, так они говорили.

Может быть, так и было, а может быть, и нет. Он считал, что этим не исчерпывается. Магосу, судя по всему, не было дела до боли, но вот когда Д'Лесте наблюдал, как спазмы выжигают нервы Петроны, словно солнечные вспышки, его глаза загорались, а язык подползал к краю рта.

Когда ничего не болело, он спал, сколько мог. В такое время он зачастую просто проваливался в бессознательное состояние, или, по крайней мере, в блаженную дремоту, в которой ему не хотелось думать ни о чем тревожном. А вот когда боли было как раз столько, что она проходила по его нервам, как точильный камень, и делала мысли холодными и острыми, тогда Петрона осторожно прикрывал глаза и работал над своими планами.

Когда обработка закончится, он унаследует хартию и станет новым вольным торговцем Фраксом. В этом он им верил. Гостей для того злосчастного ужина выбрали не потому, что это помогло бы сплотить флотилию – как сказал им ныне покойный идиот Генш – это был способ собрать всех перспективных кандидатов, которых на пару определили Д'Лесте и Бехайя, способ ввести им первую порцию сыворотки.

Никто во флотилии не знал, испытывались ли ранее генетические процедуры, придуманные Диобанном. Хоть где‑либо или когда‑либо. Магос основывался на манускриптах, которые нашел в обломках эксплораторского корабля, что изучал некий род ксеносов‑наемников, а также трактатах о трансформирующем геносемени Астартес, которые, предположительно, никогда не выходили за пределы биокузниц Марса. Но сами эти процедуры были неизвестной величиной, и для них нужно было каким‑то не вызывающим подозрений образом подвергнуть кандидатов воздействию сыворотки, запускающей изменения.

И Петрона был единственным, кто выжил, хотя Д’Лесте как‑то не слишком осмотрительно поведал ему, что им пришлось не раз вытаскивать его с самого края бездны. Он был тем, в ком они были больше всего уверены, тот, с кем они по‑настоящему надеялись работать, и тот факт, что он был довольно похож на молодого Хойона Фракса, был только в плюс.

– Это значит, что я правда сын Хойона? – нерешительно спросил Петрона, когда услышал об этом. В то время у него во рту был пучок трубок, перегоняющих сыворотку, поэтому ему приходилось осторожно выговаривать слова. Но Д’Лесте и Тразелли, которые присматривали за ним в тот момент, взорвались смехом.

– Нет, мелкий ты нахальный… ты не сын торговца, – ответил Тразелли. – Ты что, не знаешь, в последние годы шлюхам старика позволяли иногда гулять на сторону. Да и вообще, он всегда был не особо похотлив. Я слышал, кое‑где поговаривали, что Гайту даже приходилось чуть‑чуть стимулировать его, чтобы получился хоть какой‑то наследник, хотя, если б он тогда знал то, что мы теперь все знаем, он бы, наверное, и не заморачивался.

Они все ненадолго затихли, пока один из помощников‑сервиторов Диобанна вытаскивал трубки из глотки Петроны. Когда кашель затих, а вода, которой он полоскал рот и отплевывался, больше не была подкрашена кровью, Петрона промокнул глаза и осторожно спросил, что именно имел в виду Тразелли. Они достаточно дружелюбно объяснили ему – им уже, похоже, было все равно, сколько ему известно. Какую угрозу могло представлять это потеющее, то и дело сглатывающее существо, опутанное медицинскими приборами? И это было хорошо.

– Варрон Фракс. Ты, наверно, слышал его имя, – сказал Д’Лесте. – Это он – наша цель, или, по крайней мере, его претензии на хартию. Его требование необходимо переломить ради самой хартии, ради имени Фраксов и флотилии. Может, это жесткое решение, но мы в первую очередь верны роду Фраксов, как мы его видим. Варрон неприемлем. Избалованный бездельник, который не трудился, чтобы заработать хартию, ему просто повезло, что в нем плещется чуток фраксовских генов. И если принцип наследования настолько скверно задуман, что базируется на этом, а не на истинном достоинстве, ну что ж, тогда мы можем бросить ему вызов.

Выражение лица апотекария было чуть более напряженным, чем следовало, и, слушая его, Петрона понял, что Д’Лесте заставляет себя поверить в то, что говорит. С того самого момента он не сомневался, что это все – просто захват власти, не более того. И это тоже было хорошо.

– В любом случае, – сказал Тразелли, – если бы не было других прямых наследников, то все было бы намного проще. Ключевой элемент – близость крови, понимаешь? Ты довольно умный мальчик. Ну и, хотя я в этом не особо понимаю – я знаю, как пускать кровь, но не как играть с ней, ха – но идея такова: если мы покажем эту близость крови, то дело в шляпе.

Близость крови. Хороший термин. Петрона запомнил его тогда и вспоминал теперь, когда лежал на кровати под балдахином и наблюдал за сервиторами Диобанна с их паучьими конечностями и инкрустациями из перламутра, слоновой кости и рубина. Они парили между биотическими чанами и сосудами для проб, центрифугами и рядами трубок и чаш. Время от времени один из них выпускал червя из конечности или лица, и тот проникал в какое‑нибудь отверстие в стоящих рядом кафедрах, где находились когитаторы. Петрона понимал, что они таким образом общаются с машинами, может быть, не только этими, но и с другими, в иных частях корабля, хотя не совсем понимал, как это происходит. Лекторий Диобанна находился позади его головы, хотя из‑за кровати и собственной слабости он не мог повернуться и увидеть его. Магос стоял там, когда руководил сервиторами, и какое‑то машинное ведьмовство позволяло ему видеть их глазами и контролировать без каких‑либо команд, которые Петрона мог бы слышать.

Со стороны ног, над дверью в палату, висела большая пикт‑пластина, на которой постоянно рябила и волновалась мозаика изображений: изящные узоры из линий и кругов, выписанных зеленым светом, странные сероватые овалы и эллипсы, которые как будто шевелились и плавали, причудливые полоски меняющихся цветов и вращающиеся руны, которые Петрона не мог прочесть. Во время предыдущего визита Диобанна он набрался храбрости спросить, что это за образы, и магос ответил: «Так я вижу твою кровь». В этой фразе было что‑то настолько пугающее, что он лег, закрыл глаза и не открывал до тех пор, пока не был уверен, что Диобанн ушел.

Если бы не было прямого наследника, Варрона, то флотилии, пожалуй, вовсе не пришлось бы заниматься этими манипуляциями, или они обошлись бы легким вмешательством. Но раз уж преемственность оспаривалась в суде Адептус, они должны были привезти не просто образец ткани, но самого кандидата, в крови которого был бы генетический след Хойона Фракса. Неудивительно, что Петрона чувствовал боль, когда в его метаболизме циркулировали искусственные вирусы и алхимические сыворотки, искажающие и переписывающие фундаментальную структуру его крови, чтобы ее отпечаток выдавал его за сына человека, который не был его отцом.

Поэтому он позволил Диобанну и Д’Лесте работать над собой. Когда они будут довольны результатами – так ему сказали – его переместят на «Обещание Каллиака», где над ним поработает и Гайт. Он научится говорить о Хойоне как об отце, говорить о флотилии как о своей собственности и никогда не вызовет подозрения даже у того, кто действительно провел первые десять лет жизни со своим отцом Фраксом. Когда все закончится, он станет маленьким принцем‑негоциантом, роскошно разодетым и правильно подготовленным, он будет танцевать на ниточках у распорядителей флотилии и быть их смазливеньким лицом, когда понадобится.

И это тоже было хорошо. Правда. Все это было хорошо.

Бывший Нильс Петрона, будущий Петрона Фракс, не знал, получится ли у Диобанна этот фокус. Превозмогая боль и периодические обмороки, он узнал больше, чем позволял им видеть, и знал, что распорядители не были уверены, обманут ли подделанные образцы крови Арбитрес и смогут ли они на самом деле заполучить наследие Хойона. Они поставили на удачу. Но он уже решил, что вне зависимости от того, получится ли у них или нет, он им кое‑что должен за свою мать, и за Ренджилл, и Ниммонда, и Омью, и всех остальных.

Петрона спрятался под одеяло и сжал кулаки. Теперь он мог удерживать их, пока не досчитывал до пятиста, и ухмылялся, когда ногти глубоко врезались в ладони и оставляли маленькие полукруглые следы, красные от его странной меняющейся крови.

Нильс Петрона приедет вместе с распорядителями флотилии на Гидрафур. И в конце путешествия, еще раз поклялся он самому себе, Петрона Фракс убьет их всех.

Крепость Арбитрес Скала Трайлан, Гидрафур

Преподобный Симова стоял на скошенной вершине скалы на краю запретной зоны, под высокими серыми стенами и зоркими бойницами одного из укрепленных наблюдательных пунктов Арбитрес. Рядом с ним стоял герольд из Нунциатуры епарха, которому нечего было делать, кроме как держать перед собой свиток, поскольку Симова, видимо, решил вести большую часть переговоров сам. Позади герольда в один ряд выстроились облаченные в белые доспехи Адепта Сороритас, сестры ордена Священной Розы, которых Симова отобрал из гарнизона Собора в Августеуме. Глухие шлемы типа «Крозиат» прикрывали их лица от крепкого морского бриза.

Кальпурния наклонилась над пикт‑транслятором и наблюдала за этой сценой, записываемой оптиконами наблюдательного поста, и ее глаза сузились от гнева, глядя, как маленький голографический Симова тычет пальцем в миниатюрного арбитратора перед собой. На посту имелось и устройство звукозаписи, но ветер над скалой и естественный шум передачи делали голоса неразборчивыми.

– У нас есть какое‑то представление о том, чего ему надо? – спросила она, и арбитр Фесалка, техник по связи, помотал головой.

– Наш гость довольно‑таки сильно настаивает на соблюдении протокола, мэм, поэтому, как только он оказался лицом к лицу со старшим офицером на посту – вот он, проктор Аммаз – он начал зачитывать свои верительные грамоты и тому подобное. Полный церемониал. Теперь он требует, чтобы его пропустили на саму скалу. Я так думаю, у него есть какие‑то поручения от епарха. Аммаз сказал ему «нет», но священник, судя по всему, не собирался принимать такой ответ. Начал болтать, мол, его обязанности святы и не нуждаются в разрешении смертных. Потом Аммаз сказал ему, что если они проникнут в запретную зону без выраженного предоставления права на пролет с эскортом, то их собьют, прежде чем они преодолеют два километра…

– Хорошо.

– …так что теперь священник опять начал уговоры. Он говорит, что прибыл, чтобы пообщаться с вами по делу, и что вы отчихвостите Аммаза по полной, когда узнаете, что он его так долго задерживал.

– Проктор Аммаз молодец, тем хуже для священника. Вы ему передаете инструкции, пока он там?

– Да, мэм, – сказал Фесалка. – Его связь активна, но встроена в шлем, так что священник ничего не слышит.

– Хорошо, – сказала Кальпурния, выпрямившись. – Скажите ему, что он не должен сдавать ему ни пяди земли. Буквально. Даже ни миллиметра. Если они попытаются пробиться вперед, то он должен отреагировать именно так, как он и сказал. Ни один арбитр никогда не угрожает попусту.

Ее левая рука неуверенно приподнялась и потянулась к шрамам над глазом, потом выражение лица стало твердым, и рука снова опустилась и легла на рукоять силовой дубинки.

– Куланн? Снаряди, пожалуйста, к отлету транспорт, в котором мы прилетели, и уведоми нашего уважаемого гостя, магоса Санджу, что ему тоже следует подготовиться к отбытию. Также надо подготовить одну из патрульных машин, чтобы она слетала на тот наблюдательный пост. Кстати говоря, это ты в ней полетишь, так что выбери себе сам что‑нибудь в ангаре. Почтенный Симова, видимо, не уяснил то, что я пыталась до него донести на нашей последней встрече. Думаю, надо повторить, и чуть более внятно.

Глава восьмая

«Коронет Триатик МРА‑47», сторожевые врата Имперского Флота, внешняя часть Гидрафурской системы

Первым человеком, который увидел, как флотилия выходит из варпа на окраинах Гидрафура, был рядовой матрос оптикона по имени Иарто, который узрел крошечную и далекую искорку света, когда корабли хлынули из разрыва в реальности и по инерции помчались дальше, направив носы в сторону яркого гидрафурского солнца.

Иарто добросовестно подогнал куда нужно бронзовые измерительные стержни, зафиксировал координаты увиденного, передал их по переговорной трубе в рубку оптикон‑интенданта высоко наверху и выбил их на серой карте, которую тут же всосала в себя пасть‑прорезь горгульи на центральной колонне его обзорной палубы и плавно понесла в архивы врат. Больше матрос об этом не думал, как не думал ни о каких крошечных варп‑вспышках, которые записывал. Все знали, что Гидрафур слишком хорошо защищен и находится слишком глубоко внутри Империума, чтобы здесь могли появиться враждебные корабли. Приоритетной задачей для Иарто было достаточно выслужиться перед начальством, чтобы его перевели с этого набитого людьми и забытого Императором островка монотонности на одну из больших планетарных баз, где укрепления уходили глубоко под кору, где были теплые комнаты, и женщины, и маленькие нехоженые уголки, где можно установить самогонный аппарат.

Но даже если первый человек, увидевший прибытие флотилии, не придал ей того значения, какое хотелось бы чувствовать ее распорядителям, это бы долго не продлилось. Астропат на верхнем шпиле тонкого металлического веретена, которое представляли собой врата, послал флотилии приветствие, на которое пришел вежливый ответ, а затем выслал как астропатическое, так и вокс‑сообщение эскадре капитана Ириана Трейза, ближайшему узлу в сложной сети боевых кораблей, которые патрулировали весь Гидрафур.

Доброжелательность Флота к флотилии Фракса быстро сошла на нет. Несмотря на приглашение, затем просьбу, затем требование, чтобы она остановилась в ста пятидесяти километрах от «Коронет Триатик МРА‑47» и дождалась эскорта, флотилия нехотя притормозила до скорости чуть ниже крейсерской, после чего легла на курс, который провел бы ее между двумя эклиптиками Гидрафура, вокруг звезды и к самой планете. Оскорбленный грубостью флотилии и не впечатленный повторяющимися в ее коммюнике не слишком тонкими ссылками на привилегии, даруемые хартией, Трейз воспользовался возможностью провести своей эскадре небольшую отработку близких маневров.

Так что наблюдатели на палубах флотилии были изумлены, когда перед ними возникли высокие зубчатые носы полудюжины боевых кораблей Линейного флота Пацификус, которые мчались навстречу настолько быстро, что некоторые слишком нервные командиры торговых кораблей отдали приказ подготовиться к столкновению. Строй кораблей Флота копьем вонзился в бок флотилии Фракса, а затем, демонстрируя прекрасное управление и дисциплину, мощные боевые суда развернулись и встали на курс флотилии, без усилий сохраняя ту же скорость. Экипажи, привычные видеть в иллюминаторах умиротворяющее зрелище сияющих светом кораблей флотилии, теперь глядели на шершавые серые корпуса линейного флота, выгнутые арками амбразуры и громадные смертоносные силуэты лэнс‑пушек.

На этот раз не было ни приглашения, ни просьбы, не требования, только приказ. Флотские пилоты должны были прибыть на борт с инфодисками и вокс‑устройствами, чтобы провести флотилию сквозь лабиринт минных полей, застав, гравитационных приливов и патрульных эскадрилий, которые – как было очень подробно разъяснено – уничтожили бы все корабли Фракса до единого, если бы те попытались самостоятельно влететь внутрь Гидрафурской системы. Капитан флагмана Трейз лично высадился на борт «Бассаана», и первое, что он сделал – прошел на мостик к капитану и дал ему в зубы. Тот растянулся на палубе рядом с собственной командной кафедрой, с кровоточащими, рассеченными рукоятью пистолета губами.

Флот, как правило, не очень любил вольных торговцев.

Флагман «Бассаан», флотилия Хойона Фракса, Гидрафур

И это чувство было взаимным.

– Настырный гроксолюбивый… – прорычала Занти. Она стояла рядом с Кьоргом на мостках перед большим круглым иллюминатором и смотрела на огромный бок флагмана Трейза, «Искупления Диармида». Курьер принес им известия о полученных приказах и о том, как унизительно этот флотский обошелся с несчастным капитаном. – Не понимаю, почему мы им такое позволяем. Хартия – это не какие‑то пустые слова. Мы должны были проплыть прямо сквозь них и слать всех к чертям. Бесхребетные вы люди.

Распорядители флотилии провели краткое, но разгоряченное совещание, пока к ним приближалась эскадра. Занти, которая внимательно прислушивалась к отчетам Диобанна о состоянии здоровья Петроны, настаивала на том, чтобы помчаться прямиком на Гидрафур и потребовать хартию как можно скорее. Ей не слишком понравилось, что она проиграла в общем голосовании, и еще меньше – что Кьорг прочитал ей нотацию на тему дипломатических реалий. Занти была женщиной, живущей по букве закона, а сложности, которые возвели вокруг закона люди, ей никогда не давались.

– Совсем наоборот, – сказал Кьорг. – У меня есть хребет. И кишки, которые вовсе не тонки, как ты также говорила. О, и мозги, о них ты тоже делала замечания. У меня есть мозги.

– Надо же.

– А еще у меня есть кости, глаза, легкие, мышцы и даже ногти на ногах, и они все мне нравятся, и именно поэтому я предпочел сотрудничать с флотом и не пытаться оправдать любое оскорбительное поведение, напирая на хартию – они и так терпеть не могут тот факт, что вынуждены соблюдать ее требования. Я бы предпочел, чтобы все эти части моего тела остались частями моего тела, а не превратились в облачко пара, летающее вокруг Гидрафура.

– Я тебе говорила, – резко возразила Занти, – пассивная защита хартии действует на всю флотилию, даже когда нет торговца, который бы ею владел. Дополнительные распоряжения, относящиеся к…

– Да, но согласен ли Флот с такой интерпретацией? Ты сама признала, что это конкретное правило никогда не проверялось на деле.

– Неважно, – отрезала Занти. – Наша интерпретация – правильная. Весь смысл самого владения хартией – в том, чтобы зудни не могли помыкать нами как хотят.

– Я даже не понимаю, куда ты торопишься, – сказал Кьорг. – Объясни мне, откуда такая спешка. Мы же уже на месте, мы в Гидрафуре. Не успеешь оглянуться, мы уже будем пожимать руки арбитру.

– Я это прекрасно понимаю, спасибо.

На миг Занти задалась вопросом, почему она вообще позволила втянуть себя в разговор с этим человеком, которого она так презирала.

– И тебе кто‑нибудь говорил, что настоящий наследник все еще продирается сквозь варп‑бури рядом с Санто Певрельи? Штормит так сильно, что волны оттуда заставляют нервничать даже наших собственных астропатов.

Занти сердито посмотрела на него. Астропаты флотилии входили в ее ответственность.

– Они там еще долго проторчат, Занти. Подумай, сколько у нас будет времени, чтобы обработать Арбитрес. Я уверен, что мы придумаем, как можно заложить фундамент под нашу выгоду.

– Ты у нас дипломатический распорядитель, Кьорг, ты уже должен иметь на руках планы по закладыванию фундамента. А также запасные варианты и планы на непредвиденные ситуации. Что именно ты делал все это время, как подготовился?

– Времени еще полно, – высокомерно бросил Кьорг и не спеша удалился.

Значит, он ничего не сделал, как обычно. Занти задумалась, знает ли он, насколько шатко его положение во флотилии, и о том, как он словно нарочно его ухудшает.

Она потрясла головой, чтобы избавиться от этой мысли, раздраженно махнула рукой на гигантский боевой корабль за окном и зашагала в противоположном направлении. Если он так старается вырыть себе яму, пусть роет – когда он уйдет со сцены, роль дипломатического распорядителя угодит прямо в ее ведение. Она просто не понимала, почему некоторые люди все время ведут себя так глупо, и только.

«Гига‑VII», флотилия Хойона Фракса, Гидрафур

Д’Лесте с тревогой наблюдал за силуэтом, скрытым занавесью. Глаза Петроны, похоже, стали более чувствительными, и он требовал, чтобы его постель окружали занавески, пропускающие лишь тусклый свет. Д’Лесте был им за это благодарен. Ретрогенетические процедуры Диобанна взимали с парня свою дань, и в нем с трудом можно было узнать того высокомерного молодого энсина, которого они видели на голографическом дисплее во время того разговора.

– Он стабилен, – прожурчал в ухе Д’Лесте голос Диобанна. Они привыкли использовать микробусины, когда находились рядом с койкой, особенно если обсуждали состояние пациента. – Если вы будете следовать моим наставлениям, не мешать сервиторам делать их работу и сохранять бдительность, тогда он останется стабилен.

– Как долго? – спросил Д’Лесте. Его все это не радовало. Он никому бы не признался, но его пугала мысль о том, что он теперь за главного. Он уже привык к уверенным действиям и сверхъестественному спокойствию магоса. Его тревожила мысль, что нет никого, к кому можно было бы обратиться, если что‑то случится.

– Достаточно долго. Пока я не вернусь, – холодно проинформировал Диобанн. – Вам не понадобится начинать никаких новых стадий обработки. Если даже я задержусь, мы, по крайней мере, успели довести нашего субъекта до такого состояния, когда его ткани могут подтвердить, что он – родич Фраксов. Мы не узнаем, что именно потребует эта арбитр Кальпурния, пока не достигнем момента принятия решения.

– Мы постараемся выяснить, что это будет, – сказал Д’Лесте, хотя не питал больших надежд. Пока что все усилия Кьорга в этом плане сводились к тому, что он назначил клерка – женщину, которая, как был уверен Д’Лесте, была его любовницей – чтобы отправить вперед сообщение. Он даже не знал, отправлено оно уже или нет.

– Если она потребует образец живой ткани, тогда я предоставляю вам возможность импровизировать решение, – сказал магос. – Однако я постараюсь сделать все, что смогу, чтобы подготовить для этого фундамент. Вот почему лучше всего поехать мне. Я доверяю себе больше, чем Кьоргу.

– Как и мы все.

– Это не мое дело, – добавил Диобанн. – Я не посол, но для этого поручения я гожусь лучше всех. Генетор‑магос Санджа – именно тот, кто производит ритуалы анализа, и он будет польщен тем фактом, что я счел нужным заблаговременно представить ему образец. Тот факт, что мне нужно изменить лишь малую частицу, а не целое живое существо, позволяет мне произвести более тщательные изменения препарата, который я ему преподнесу… – он приподнял в блестящей руке металлическую флягу, – …однако, если моего дополнительного труда будет недостаточно, чтобы убедить его, я также лучше всех смогу изложить доводы за то, чтобы флотилия продолжала владеть хартией. Отношения между флотилией и Механикус были весьма плодотворны для обеих сторон, и магос Санджа поймет, что новый наследник не таков, чтобы можно было гарантировать их продолжение.

Д’Лесте был горд это слышать. Никто точно не знал, что Варрон может решить касательно положения Диобанна во флотилии, но врач рассказал магосу, что Варрон известен антипатией к Механикус, и, видимо, был в этом весьма убедителен. Он снова указал на койку.

– Я так понимаю, что Гайту не придется долго ждать?

– Не придется, – подтвердил Д’Лесте. – По протоколам Флота мы задержимся еще как минимум на несколько дней, пока не долетим до Гидрафура, и Гайт говорит, что ему понадобится все это время, чтобы гарантировать, что Петрона сможет вести себя, как подобает будущему вольному торговцу. Он и так немного злится, что ему пришлось так долго ждать. Вот поэтому мне и нужно точно знать, что Петрона будет в достаточно здравом состоянии, – он покосился на кровать. – Он сможет взаимодействовать с людьми? Сможет учиться чему‑то? Гайт ничего не добьется, если он все время будет в помутненном сознании.

– Субъект, – ответил Диобанн, начиная двигаться к двери, – в ясном уме и контролирует себя. Я заставил его произвести определенные вербальные, физические и логические упражнения и использовал дозы болеутоляющего в качестве небольших наград. Можно передать Гайту, что он не должен делать скидки на любое теоретическое снижение его умственных способностей.

Д’Лесте крякнул. Он не знал об упражнениях.

Двойные двери широко распахнулись перед Диобанном, и магос покинул Д’Лесте, сопровождаемый двумя сервиторами. Апотекарий не знал, какую власть использовал Диобанн, чтобы вызвать внутрисистемный корабль‑дромон, на котором он мог опередить флотилию, но был рад его уходу, хотя и нервничал, что на его попечении осталась эта человеческая развалина. Это значило, что наконец‑то хоть что‑то начало происходить.

Он повернулся обратно к белой занавеси и приблизился к ней лицом, но все, что он мог разглядеть – слабый намек на медленные движения в постели. Наверное, ему следует пойти и сообщить Гайту, что его ученик готов. Вскоре Петроне нужно будет предстать перед Арбитрес, и Гайт обещал, что научит его, как играть свою роль.

Петрона Фракс наблюдал из‑за занавеси, как здоровяк‑доктор уходит прочь. Он лежал, прикрытый одеялами лишь наполовину: нижняя часть его тела начала периодически содрогаться в безболезненных судорогах, от которых покрывала все время сползали. Даже шторы не спасали от света, который причинял дискомфорт его глазам – они стали почти черными, с легким оттенком желтизны. Однако он заставлял себя пристально смотреть вслед Д’Лесте, пока двери не закрылись за его спиной.

Что‑то произошло с его слухом – часто чужие слова как будто приобретали странное, металлическое, двоящееся эхо – но он достаточно хорошо разобрал их беседу. По крайней мере, то, что говорил Д’Лесте, который так и не научился беззвучно говорить в микробусину связи.

Скоро он выйдет отсюда и окажется среди других офицеров. Скоро он снова будет среди своих братьев и сестер по униформе. При этой мысли из глаз Петроны начали сочиться странные цветные слезы, пачкающие его подушку. Он не сомневался, что сможет ясно донести до них свои планы и то, что ему нужно. Он не сомневался, что они встанут на его сторону, не Гайта.

Он не сомневался, что они помогут ему отомстить.

Санкционированный лайнер «Ганн‑Люктис», доковая орбита, Санто Певрельи

Домаса Дорел, обычно хладнокровная и сдержанная в жестах, хотела запрокинуть голову и завыть.

Она стиснула в деформированном кулаке коммюнике с Гидрафура, написанное на хрупкой рисовой бумаге теми же кодированными слогами, в которых его получил астропат. Шифр был особый, разработанный специально для этого конкретного информатора. Домаса изучила его по бумагам, присланным ее союзниками из Навис Нобилите, и это помогло ей отвлечься от беспокойства во время того бурного варп‑перехода, который привел их сюда.

Новость была настолько скверной, что Домасе от злости хотелось порвать листок в клочья, но она не была уверена, что не придется показывать его Варрону. Если он еще не совсем убежден в необходимости срочно достичь цели, это отлично подойдет.

Так где же он, черт бы его побрал? Домаса уже полчаса рыскала по верхним пассажирским палубам, чувствуя, как все ее нутро протестует против этого: может быть, в мире навигаторов она и была мелкой рыбешкой, но она не привыкла исполнять роль девочки на побегушках. Она выгнала из постелей Черрика и его сослуживцев, послала их проверять нижние жилые палубы и хозяйственные уровни и немного улучшила свое настроение, гоняя их приказами по приватной вокс‑связи. Но слишком многое начинало выходить из‑под контроля, и ей очень не нравилось ощущение, что ее задание идет под откос, а она ничего не может сделать, чтобы удержать его на рельсах.

Она пыталась избавиться от бессмысленной тревоги, но, пока она скользила, словно облаченная в мантию тень, по арочному коридору, ведущему к залу для торжественных обедов, ее мысли все время возвращались к проблемам, как язык к шатающимся зубам или как ногти к коросте.

Варп‑бури были крупнейшей и наименьшей из ее проблем. Она серьезно относилась к тому факту, что турбулентность между Санто Певрельи и Гидрафуром перерастала в шторм, подобного которому она никогда не видела. Она доверяла старому Аухудо Йимора, он был хорошим навигатором. Но неважно, насколько он был хорош, мрачно размышляла Домаса, стоя в темном тамбуре обеденного зала – всегда был порог, за которым даже самое зоркое варп‑око ни на что не годилось, кроме как чтобы заставить своего хозяина испачкать штаны от вида того, во что угодил его корабль. Неважно, насколько умелым был навигатор, его навыки не могли провести судно сквозь по‑настоящему гибельную бурю, точно так же, как атлет не может пробежать сквозь кирпичную стену, каким бы ловким он не был.

Ей почудилось движение за спиной, там, где длинный коридор тянулся вдаль и исчезал во мраке, но, когда она повернулась, там было пусто. Домаса скрипнула зубами и мысленно дала себе пинка – сейчас не время, чтобы позволять нервам брать верх над рассудком.

Все усугублялось еще и тем, что она лучше большинства других пассажиров знала, в каком состоянии был корабль после последнего отрезка путешествия. Домаса чувствовала мощные приливы и зыбкие волны антиреальности, которые судно пыталось то оседлать, то преодолеть, и как оно качалось туда‑сюда, то срываясь с курса, то снова возвращаясь, как внезапные водовороты пытались разорвать корабль, словно обертку подарка, как резкие всплески энергии вдавливали поле Геллера почти в самый корпус, и варп‑двигатели запинались и протестующе взвизгивали. Йимора демонстрировал головокружительное мастерство, которому лишь чуть уступали умения подчиняющихся ему пилотов: они поворачивали корабль, чтобы проехать по гребню самой мощной волны, возвращали назад, чтобы проскользнуть в самую малую щель спокойствия в стене бури, выкручивались из каждого завихрения энергетических потоков, которые, казалось, готовы были разорвать корабль пополам. Но Домаса сидела в своей каюте, нервно стиснув в обеих руках ткань своей мантии, и пыталась вспомнить молитвы и заговоры, которыми не пользовалась с самого детства. Подобное испытывал почти каждый навигатор, но очень немногие не‑навигаторы удостаивались того, чтобы об этом услышать – ощущение, что ты выглянул наружу, в сердце самой смертоносной бури в имматериуме, и что‑то оттуда посмотрело на тебя.