Текст книги "Любовь, соблазны и грехи"
Автор книги: Мерил Сойер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]
11
– Все-таки странно, что Лорен не пришла – это совсем на нее не похоже, – сказала Виола Игорю. Они ждали в театральном фойе, пока Райан заранее заказывал напитки для антракта.
Игорь молча пожал плечами, и Виола тяжело вздохнула. Ей уже хотелось, чтобы этот вечер побыстрее закончился. Райан злился, что Лорен не пришла, и за всю дорогу до театра не проронил ни слова, а Игорь все время поглядывал на нее так, словно в случившемся была виновата она.
– Готово! – объявил Райан, вернувшись. – Два джина и одна водка.
Билетер провел их к креслам. Виола села посередине, Райан и Игорь – по бокам от нее. Заглянув в программку, Виола спросила Игоря:
– Ты знал Бориса Гребенщикова в России?
Игорь покачал головой:
– Россия большая… Гребенщиков жил в Ленинграде, а я – в Москве… и в тюрьме.
Виола замечала, что он быстро прогрессирует в английском. Особенно это касалось произношения – запас слов у него был еще явно маловат.
– Он гитарист?
– Да. Еще он пишет песни и сам поет.
– По-русски? – Виола боялась заскучать на длинном концерте.
– Я слышал одну его песню по-английски, он записал ее в Америке. Называется «Молчание радио».
Виола изучила программку подробнее. Оказывается, певца исключили из института за участие в рок-концерте, официально он был признан только недавно.
– Неужели все его записи делались подпольно?
– Некоторые песни ему запрещалось петь, некоторые приходилось петь не так, как хотелось. Ему повезло, что он не попал в зону.
В зале начал гаснуть свет, и на сцене появился человек с гитарой. Кольца на всех пальцах, узкие кожаные брюки, наполовину расстегнутая черная рубашка, цепочки с какими-то кристаллами и медальонами на груди. Темно-русые волосы были забраны на затылке в косичку, в ухе поблескивала золотая серьга. У певца был такой мужественный профиль, что Виола затаила дыхание.
Игорь бросил на нее быстрый взгляд и понимающе улыбнулся.
– Русские мужчины! – прокомментировал он.
Со сцены понеслись песни на английском языке, но Виола все равно многого не понимала. Она не привыкла к тому, чтобы в эстрадных песнях затрагивались такие глубокие философские темы. Последняя песня перед перерывом была посвящена любимым британским певцам исполнителя – группе «Кокто твинз».
– Кто это такие? – спросила Виола, когда зажегся свет.
– Авангардные музыканты, – ответил Райан, вставая. – Жаль, что Гребенщиков возвращается к себе домой.
– Это он в Советском Союзе так приоделся? – удивленно спросила Виола. Борис был одет совершенно по-западному, и она уже решила, что он посетил перед концертом Камден-Лок – лондонский район, ставший недавно Меккой молодежной моды.
– Да, сейчас там многие так одеваются.
– По крайней мере, теперь они могут сочинять и петь, что хотят, – заметила Виола, направляясь в буфет.
Впервые в жизни для нее наполнилось смыслом понятие «свобода самовыражения». Раньше, слыша эти слова, она представляла себе исключительно танцоров балета, остающихся на Западе и открывающих счета в швейцарских банках.
– Вы меня отпустите? – спросил Райан. – Мне сегодня еще нужно посмотреть кое-какие бумаги.
Виола и Игорь кивнули, но, когда Райан ушел, Виоле тут же стало не по себе. Казалось бы, ей предоставлялся удобный шанс, но как его использовать? Арчер всегда твердил, что женщины не умеют слушать – им больше нравится звук собственного голоса. Виола решила, что пусть Игорь говорит, а ей лучше помалкивать. Но какую тему ему предложить? Может быть, балет? Кажется, все русские обожают музыку своих великих композиторов, например Чайковского. А еще – длинные сложные романы своих великих писателей с непроизносимыми фамилиями…
– В мае в «Ковент-Гарден» выступает Большой. Мухамедов будет танцевать в «Баядерке».
Услышав эту тираду, Игорь посмотрел на Виолу, как на ненормальную. Неужели его не интересует величайший в мире танцор? Все билеты на гастроли были распроданы заранее, а если и продавались до сих пор, то в десять раз дороже номинальной цены.
– Не люблю балет. – Взяв со стойки бокалы, Игорь протянул один Виоле. – Все эти бабочки в тапочках…
Дождавшись звонка, они заняли свои места. Виола почти не слушала музыку: она вспоминала все, что произошло у них с Игорем той невероятной ночью. Вдруг в этом не было никакого волшебства? Вдруг ее попросту покорил разнузданный секс и не было ни малейших оснований воображать, будто между ними возник душевный контакт? Во всяком случае, сейчас ей никак не удавалось пробудить в нем интерес.
Когда опустился занавес, Игорь вскочил и закричал:
– Браво!
– Может, пойдем за кулисы, поговорим с ним? – предложила Виола.
– Нет! – Игорь схватил ее за руку – это было первое прикосновение после той ночи – и потащил по проходу, прочь от сцены. – Гребенщикову надо возвращаться, я много времени провел в тюрьме. У меня дурная слава. Кто знает, сколько времени продержится эта гласность?
– Ты прав, – согласилась Виола, торопясь за ним. – Падение Берлинской стены – еще не все. Перестройка – это слишком ненадежно. Неизвестно, что принесет завтрашний день…
В такси Виола продолжала напряженно размышлять, как ей быть. Обычно, когда кавалер провожал ее после концерта домой, она приглашала его пропустить рюмочку. С Игорем все было сложнее: не решит ли он, что она на него покушается, если услышит такое предложение? Меньше всего ей хотелось усугубить ситуацию.
И у своего дома Виола решилась и нырнула головой в омут.
– Хочешь взглянуть на моего Сороллу? – Она слышала, как Игорь признавался Лорен, что преклоняется перед Сороллой – своим любимым импрессионистом.
– У тебя дома есть Хоакин Соролла?
– Да.
– Хочу!
Виола улыбнулась, заранее предвкушая, как поразится Игорь, обнаружив, что она владеет двадцатью тремя работами испанского живописца.
Ограда с пиками, увенчанными золотыми листьями, окружала ухоженный сад, посреди которого красовался английский дуб, посаженный еще при Кромвеле, фасад дома, протянувшийся на пятьдесят футов, был необычен даже для роскошного района Белгрейвия; треугольный портик с дорическими колоннами свидетельствовал о богатстве, полученном традиционным способом – в наследство от далеких предков.
Игорь заплатил таксисту, Виола решительно взяла его за руку и повела по ступенькам мимо каменных кадок с тюльпанами. Дворецкий обычно не тушил в доме электричество даже в отсутствие хозяйки. Из окон лился свет хрустальных люстр, и Игорь мог заранее подготовиться к обстановке, в которой ему предстояло оказаться, – к затянутой шелками гостиной с бесценной мебелью, по большей частью французской.
Когда Виола ударила бронзовым молоточком дверь, Игорь удивленно спросил:
– Ты без ключа?
Виола пожала плечами. У нее не было привычки носить с собой ключи: дома всегда находился кто-нибудь из прислуги.
Через несколько секунд Чисвик распахнул перед ними дверь. Его не мог не удивить спутник хозяйки, особенно его поношенный костюм, однако по облику дворецкого нельзя было угадать его эмоций.
– Мадам?
– Чисвик, возьмите у мистера Макарова… – Она чуть было не сказала «пальто», хотя сомневалась, есть ли вообще среди пожитков Игоря такой предмет. – Зонтик. Пусть Милли принесет нам кофе в… – Новая заминка: Виола размышляла, в какой из комнат его принять. – В кабинет. Кофе и торт.
Чисвик невозмутимо забрал у Игоря видавший виды зонт и бросил его в стояк у двери. С плащом Виолы он обошелся так трепетно, словно это была шиншилловая шуба. Потом дворецкий удалился в кухню, а Игорь между тем разглядывал овальный вестибюль с черно-белым мраморным полом. Взгляд его упал на красующийся над пузатым шкафчиком подлинник Рубенса, который находился некогда во владении Людовика XIV, Короля-солнце.
– Риск!
Виола даже не сразу поняла его возглас, потом покраснела. Общение с Райаном Уэсткоттом не доведет до добра! Она схватила Игоря за руку и потащила за собой по полированной лестнице из красного дерева на третий этаж, где были развешаны полотна Сороллы.
Игорь надолго замолчал.
– Как в музее, – изрек он наконец, задержавшись перед картиной, изображающей детей на пляже – любимый сюжет испанского художника.
Виоле вдруг стало стыдно: ведь она проходила мимо этих жемчужин каждый день, не удостаивая их даже взгляда…
– Соролла – мой любимый импрессионист.
– Мой тоже, – вполне искренне ответила она. Арчер отдавал предпочтение другим художникам, поэтому Соролла висел наверху, в отличие от остальных импрессионистов, приобретенных еще его отцом.
Дважды изучив коллекцию – он долго стоял перед каждым полотном, а потом отступал назад, чтобы оценить его под другим ракурсом, – Игорь позволил отвести его в кабинет. Эта комната всегда была убежищем Арчера. После его смерти Виоле стало так одиноко в доме, что она постаралась заново обжить многочисленные комнаты, в первую очередь эту. Кабинет слишком напоминал ей о муже: все здесь дышало его привычками, устоявшимися за десятилетия. Виола наняла специалиста по интерьерам, заменила всю мебель, и в конце концов ей удалось прогнать из кабинета призрак Арчера. Однако она не решилась убрать многочисленные фотографии его предков в серебряных рамках, которые по-прежнему загромождали письменный стол. Арчер боготворил свой древний род не меньше, чем живопись, и Виола не раз жалела, что они с Арчером не могли иметь детей: тогда их жизнь была бы гораздо счастливее…
Войдя в кабинет, Игорь сразу подошел к столу с фотографиями.
– Это твоя родня?
– Не моя, а покойного мужа.
– Как это «покойный»? Он отдыхает? Скоро придет?
– «Покойный» – деликатная замена слова «умерший».
– Как «работник пищевой промышленности»?
Виола поняла по его тону, что он ее дразнит, и облегченно улыбнулась.
Вошла Милли с серебряным подносом. На нем высился сверкающий кофейник и шоколадный торт, покрытый шестью дюймами белого крема. Игорь с веселым удивлением приподнял брови.
– Шоколадный торт как орудие убийства! – провозгласила Виола, жестом выпроваживая горничную: ей хотелось угостить Игоря самой.
Поддерживая легкий разговор о галерее и его выставке, Виола налила ему кофе и положила целых два куска торта.
– А где твои родственники? – поинтересовался Игорь, с наслаждением поглощая торт.
– Я была единственным ребенком в семье. Мои родители умерли.
– И у тебя нет их фотографий?
– Совсем мало.
Арчер ни за что не допустил бы, чтобы ее родичи соседствовали с его высокочтимыми предками. При жизни мужа Виола даже не заикалась на эту тему. Теперь она с недоумением спрашивала себя, почему ей не пришло в голову заменить фотографии на письменном столе лицами собственных родителей. Неужели Арчер продолжает руководить ее жизнью даже из фамильного склепа Лейтонов?
Игорь с любопытством наблюдал за ней.
– Ты не любила своих родителей?
– Я их едва помню. Они погибли в авиакатастрофе на Мальте. Меня даже некому было приютить, кроме дяди, старого холостяка, впавшего в маразм. Он не помнил ничего, кроме того, что касается садоводства – всех этих схем полива и внесения удобрений вместе с названиями культур…
Виола глубоко вздохнула. Перед ее мысленным взором предстал дядя Найджел, молитвенно склонившийся перед драгоценным проростком. Ему не было никакого дела до малышки, следовавшей за ним по пятам в напрасном ожидании, что он скажет ей хоть одно словечко.
– Тебе, наверное, приходилось нелегко, – осторожно заметил Игорь.
Виола кивнула, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы.
– Когда мне было восемь лет, соседка подарила мне рыжего котенка. Танги стал моим единственным другом: мы жили в огромном загородном имении, и мне не с кем было играть. Я завязывала котенку бантик, укрывала его одеяльцем и возила по Блифорт-Холлу в тележке. Однажды я заехала в цветник, тележка застряла, я упала и раздавила штук двадцать дядиных тюльпанов. И тогда дядя Найджел швырнул моего котенка в колодец…
У нее тут же встал в горле ком, но она преодолела себя, хотя и по прошествии стольких лет все еще слышала предсмертный крик Танги, за которым последовала тишина…
– Он велел своим слугам запереть меня в комнате. Мне пришлось просидеть взаперти до тех пор, пока он не нашел закрытый колледж в Италии, где согласились меня принять. Собственно, это была монастырская школа для девочек. Я жила там круглый год. А дядя скоро умер от сердечного приступа – прямо в своем обожаемом саду. Он наливал пиво в блюдца и расставлял их на клумбах.
– Зачем?! Столько пива разлить зря!
– Дядя всегда так делал. Он слышал по Би-би-си, что пиво привлекает улиток. Они заползают в блюдца и гибнут – пьяные и счастливые.
– Хорошо, что я не слушаю Би-би-си. – Игорь поморщился. – Радиостанция для таких, как твой покойный дядюшка.
– Теперь ты расскажи мне о своем детстве, – попросила Виола: она знала только, что родители Игоря, два брата и сестра по-прежнему живут в Москве.
– Вся квартира, где я вырос, была вот такого размера. – Он обвел рукой маленький кабинет. – Мы все спали в одной комнате, а обедали в кухне, но все сразу не могли сесть за стол. Зато мы считались богатыми: у нас в ванной стояла стиральная машина. Больше ни у кого в доме такой машины не было.
– А откуда она взялась у вас?
– Отец был партийный, получал хорошую зарплату.
– Тебе известно, как они живут сейчас? Теперь ведь, наверное, можно переписываться?
Игорь покосился на ряды фотографий в серебряных рамках и тяжело вздохнул:
– Я писал много раз, но ответа не получил. Родители все еще злятся. Со мной всегда было много хлопот. Милиция требовала, чтобы я устроился на работу: ведь для них художник – все равно что тунеядец. Потом я попал в тюрьму, а когда вышел, отец не разрешил мне вернуться домой. Сказал, что я ему больше не сын…
Виоле вдруг захотелось обнять Игоря, прижать к груди, утешить. Какой же тяжелой была его жизнь! Тюремное прошлое, предательство родных. Она хорошо понимала его чувства, поскольку сама много лет страдала без семейного тепла. И вышла замуж за Арчера Лейтона только потому, что отчаянно хотела иметь семью…
Игорь поднялся, собираясь уходить, и Виола не смогла найти слов, которые бы заставили его остаться. Пришлось спуститься вместе с ним вниз и попросить Чисвика вызвать по телефону такси. Прощаясь, Игорь неожиданно прикоснулся губами к ее щеке.
– Спокойной ночи. Мне очень жаль, что тебе пришлось так много пережить, – сказал он и добавил какое-то непонятное слово по-русски.
Вернувшись в пустой дом, Виола набрала номер Карлтона Эймстоя, старого друга Арчера. Он много лет торговал с Россией и в совершенстве знал язык.
– Это Виола Лейтон…
На том конце выдержали укоряющую паузу: приличные люди не беспокоят друг друга телефонными звонками после полуночи.
– Чем могу быть полезен? – наконец спросил Карлтон.
– Ради бога, извините за поздний звонок, но для меня это очень важно. Что значит по-английски… – и Виола назвала слово, произнесенное Игорем.
Карлтон помолчал:
– Дословно перевести трудно: русский язык гораздо выразительнее английского.
– Хотя бы приблизительно!
– Приблизительно это значит «дорогая».
– Ты уверена, что не хочешь десерт?
– Я съела целого вальдшнепа. В меня больше ничего не влезет, – с улыбкой ответила Лорен Гранту Фрейзеру.
Грант знал, что доставит ей удовольствие приглашением в «Рулз» – старейший лондонский ресторан. Здесь бывали некогда Герберт Уэллс, Теккерей, Голсуорси и многие другие знаменитости; стены ресторана были испещрены старыми надписями и карикатурами. Романтическая атмосфера начала века не оставила Лорен равнодушной, она тут же представила себе за столиком у окна короля Эдварда VII и Лилли Лантри. Запретная любовь, разбитое сердце Лилли…
Запретная любовь! Лорен вспомнила дерзкую улыбку Райана Уэсткотта и снова устыдилась собственной бурной реакции на его поцелуи. Хорошее настроение мигом улетучилось. Он, конечно, взбесится, когда заедет за ней и не застанет дома. Но она честно предупреждала его, что у нее на сегодняшний вечер назначена встреча!
– Лорен… – Грант дотронулся до ее руки. – У меня есть кое-что для тебя.
Он подал ей темно-бордовую бархатную коробочку. Удивленно взглянув на него, Лорен подняла крышку с золотыми инициалами знаменитого ювелира Гарри Уинстона – и увидела кольцо с великолепным девятикаратовым бриллиантом.
– Я хочу, чтобы ты стала моей женой.
Лорен смотрела на него в упор, не веря своим ушам. Было время, когда ей самой этого хотелось, но теперь у нее уже не было уверенности, что Грант даст ей счастье.
– Знаю, надо было давно сделать тебе предложение, – поспешно добавил он. – Но… я боялся связать себя браком. А сразу после Рождества мне сделали серьезную операцию на сердце. Лежа в больнице, я обдумывал свою жизнь и понял: ты – лучшее, что у меня было и есть. Я люблю тебя и хочу провести остаток жизни с тобой. Раньше я не знал, что так нуждаюсь в тебе.
Лорен чувствовала, что Грант говорит искренне, но это была не та любовь, к которой она стремилась. Она уже посвятила десять лет жизни уходу за пожилым мужчиной и делала это охотно, потому что Оззи был нужен ей так же сильно, как она ему. Лорен видела в нем воплощение своего умершего отца, мужчину, который дал ей ощущение безопасности, помог забыть ужасы прошлого. Но с тех пор ее жизнь потекла по иному руслу. Теперь ей был нужен совсем другой мужчина… Она отдала Гранту бархатную коробочку.
– Я очень хорошо к тебе отношусь, но это не любовь. Я не могу выйти за тебя замуж.
На его лице появилось растерянное выражение.
– У тебя появился кто-то другой? Этот Уэсткотт?
Лорен почувствовала, что предательски краснеет. Но что навело Гранта на такую мысль? Они с Райаном и двух слов при нем друг другу не сказали…
– Я не влюблена в Райана, – ответила она вполне правдиво. Не признаваться же в похоти! А их жадные поцелуи могли проистекать только из этого малопочтенного чувства. – Просто я сейчас обдумываю свое будущее. Боюсь, в ближайшее время мне придется целиком сосредоточиться на галерее.
– Обещай, что еще поразмыслишь над моим предложением, – сказал Грант, убирая коробочку в карман. – Я не буду считать твой ответ окончательным. Я сейчас работаю в Лондоне. Давай встречаться почаще!
По пути домой Лорен старалась не обнадеживать Гранта. Она вообще решила держаться от мужчин подальше, пока ее жизнь не обретет осмысленность. Сначала надо перебраться в Санта-Фе, а уж потом думать о замужестве…
Неподалеку от дома Лорен показалось, что у тротуара стоит «Астон-Мартин» Райана. Неужели он ее караулит? Пожалуй, этот мужлан вполне способен отчитать женщину за то, что она его не послушалась… Однако у подъезда Райана не оказалось, и Лорен решила, что ошиблась.
– Спокойной ночи, – сказала она Гранту перед лифтом.
– А рюмочка на сон грядущий? – Его улыбка намекала на то, что он надеется на нечто большее.
– В другой раз. Сегодня я устала. Спасибо за чудесный вечер.
Она вошла в кабину лифта и задвинула старомодную решетку.
– Завтра я тебе позвоню! – успел крикнуть Грант. У себя на этаже Лорен задержалась у двери, чтобы взглянуть на часы. Полночь… Вряд ли Райан стал бы терять зря столько времени. Она тряхнула за плечо швейцара Дживса, громко храпевшего в кресле рядом с лифтом. Вообще, он, судя по всему, бодрствовал только во время приема пищи.
– Давно здесь мистер Уэсткотт? – на всякий случай спросила она.
– Кто? – Старик поднял на нее непонимающие голубые глазки.
– Никто.
Решив, что от этого бездельника никогда ничего не добьешься, Лорен осторожно приоткрыла дверь квартиры. Свет проникал только через окно в потолке, отражавшееся в зеркале. Гостиная и кабинет тонули во мраке. Видимо, она ошиблась, приняв чужую машину за автомобиль Райана.
Повесив соболей в шкаф, она зашагала по длинному темному коридору в спальню. Вопреки ее наставлениям, Саманта не удосужилась зажечь лампу над кроватью.
Лорен включила свет, расстегнула длинную узкую юбку и скинула туфли на высоких каблуках. Она уже собиралась расстаться с трусиками, как вдруг заметила какое-то движение в темной ванной. Не сомневаясь, что это всего лишь игра воображения, Лорен зажгла свет и там.
Ее взору предстал Райан Уэсткотт с рюмкой в руке.
– Чего же ты остановилась? Взялась раздеваться, так раздевайся.
– Что ты тут делаешь?
– Любуюсь бесплатным стриптизом и пью твой джин.
Она сорвала с крючка на двери махровый халат.
– Сейчас же убирайся!
Райан как ни в чем не бывало спокойно допил джин. Лорен с удовольствием вызвала бы Службу спасения, но боялась, как бы ее проблемы не превратились в сюжет для скандальных заметок Найджела Демпстера.
– Зачем ты явился?
– У тебя тут столько тонкого французского белья, что я решил поглядеть, как оно сидит на хозяйке.
Как прикажете отвечать на такое наглое заявление? Не дожидаясь, когда к Лорен вновь вернется дар речи, Райан тихо произнес:
– Твоя картина у Гриффита. Он хочет тебя видеть.
– Правда?! – Возмущение Лорен немедленно испарилось. Сам Ти Джи Гриффит, прославленный коллекционер, заинтересовался ее творчеством! – Но каким образом…
– Больше ни слова! Одевайся и ступай за мной.
