Текст книги "Замри, умри, воскресни"
Автор книги: Мэриан Кайз
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 34 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]
Эти слова наполнили меня таким забытым оптимизмом, что я набрала их еще раз, После пятого раза распрямила спину, придвинулась ближе к столу и занесла руки над клавиатурой, как пианист-виртуоз, собравшийся исполнить «Полет шмеля» на главном концерте своей жизни.
Я хотела написать рассказ, в котором все жили бы счастливо, в каком-нибудь вымышленном мире, где случаются хорошие вещи и где все люди добрые. Этот свет надежды был не только для меня. Гораздо важнее он был для моего малыша. Я не могла произвести на свет этого маленького человечка, сгибаемая неизбывным отчаянием. Новая жизнь должна рождаться с надеждой.
И я начала. Я стучала по клавишам, поверяя бумаге то, что меня занимало, и неважно, что это получалось слащаво и сентиментально. Я не думала о том, что это станут читать другие люди; я писала для себя и своего ребенка. В образе главной героини, Мими, я дала себе волю. Она была мудрая, добросердечная, земная и волшебная одновременно – смесь сразу нескольких реальных людей: мудрость у нее была от моей мамы, щедрость – от папы, теплота – от папиной второй жены Вив, а волосы – от Хэзер Грэхем.
В тот вечер Антон вернулся после очередного тяжелого дня – до съемок опять не дошло – и настолько обрадовался, увидев блеск энтузиазма в моих глазах, что сел и стал слушать, что я написала. После этого я каждый вечер читала ему написанное за день. От первой строки до последней книга заняла у меня без малого восемь недель, и в последний вечер, прослушав главу о том, как Мими излечила все деревенские недуги и покинула эти края, Антон смахнул слезу, после чего запрыгал от радости.
– Здорово! – закричал он. – Мне нравится! Это будет бестселлер.
– Тебе все во мне нравится, ты просто пристрастен.
– Конечно. Но богом клянусь, книга потрясающая. Я пожала плечами. Мне сделалось грустно, что я закончила свой труд.
– Дай почитать Ирине, – посоветовал он. – Она в книгах толк знает.
– Она от нее камня на камне не оставит.
– Нет оснований.
И вот, поскольку я еще не была готова объявить эксперимент неудавшимся, я поднялась наверх, постучала в дверь и сказала:
– Я тут книжку написала. Может, прочтешь и скажешь, что ты об этом думаешь?
Она не стала скакать и вопить, как делают в таких случаях большинство людей: «Ого, ты написала книгу!
Вот это да!» Только кивнула, протянула руку за рукописью и с акцентом произнесла:
– Я прочту.
– Только прошу тебя, скажи честно. Не надо щадить мои чувства.
Она смерила меня недоуменным взглядом, и я отступила, мысленно удивляясь, что втравливаю себя в такое унижение. Интересно еще, сколько мне его ждать придется.
Но уже на другое утро, к моему вящему изумлению, Ирина явилась, как всегда, с сигаретой в руке. Она протянула мне рукопись.
– Я прочла.
– И? – Сердце мое екнуло. Во рту мгновенно пересохло.
– Мне нравится, – объявила она. – Сказка, в которой мир устроен по-доброму. В жизни так не бывает. – Она выпустила длинную струю дыма. – Но мне все равно нравится.
– Ну что ж, – обрадовался Антон, – раз Ирине нравится, стоит попробовать.
38
Антон сказал, мне нужен агент. Я не могу просто разослать рукопись по издательствам, поскольку они не работают с авторами, которых никто не представляет. Он позвонил одной знакомой («Тут самое главное – связи») – агенту, у которой он все силился купить сценарии по дешевке. Со свойственным ему энтузиазмом Антон учинил несчастной женщине допрос, как если бы он был прокурором, а она – главным свидетелем защиты. Ее совет заключался в том, что надо найти литагента.
– Только не ее, – пояснил Антон, – она занимается исключительно сценариями. А жаль. Было бы взаимовыгодное дельце. (В бизнесе все зиждется на взаимном интересе.)
Тогда я снова обратилась к трем агентам, которые читали мою первую книжку; и снова они сочли, что «момент для публикации не самый удачный», но просили прислать им новую книгу, если таковая появится. Как и в прошлый раз.
К моменту получения третьего отказа я взбрыкнула и заявила, что больше не намерена заниматься поиском агента; все это действует на меня разрушающе. В ответ Антон купил мне упаковку из шести пончиков и номер «Нэшнл Инкуайер» и стал ждать, пока я успокоюсь. Потом вернул меня в нужную колею, подсунув «Ежегодник мира литературы и искусства».
– Здесь поименованы все до единого литературные агенты на Британских островах. – Он радостно помахал солидным томом. – Переберем по одному, пока не подыщем тебе подходящего.
– Нет.
– Да.
– Нет!
– Да. – Мое упорство его удивило.
– Я этого делать не стану. Если хочешь, занимайся сам.
– Ладно, займусь, – немного язвительно ответил он.
– А я не желаю об этом знать.
– Отлично!
Следующие три месяца он старался скрывать от меня отказы, но я все равно о них знала, ведь книгу присылали обратно, и почтальон с грохотом кидал ее на пол в холле первого этажа. Я была как принцесса на горошине, этот гулкий стук я слышала с самого верха. Думаю, я услышала бы его и с соседней улицы.
– Пришла моя книга, – говорила я.
– Где?
– В коридоре внизу.
– Я ничего не слышал.
Всякий раз я оказывалась права. За исключением одного случая, когда принесли новый каталог «Аргос». И еще одного, когда это оказались «Желтые страницы». И еще одного, когда это был каталог «Некст», который принесли Дурачку Пэдди. (Который, как он доверительно признался Антону, он выписывал только затем, чтобы глазеть на теток в нижнем белье.)
Но всякий раз, как глухой удар на первом этаже (на том месте, где должен лежать коврик для ног, если бы он у нас был) действительно означал возврат моей рукописи, я с обидой и вялой агрессией бросала Антону взгляд, означавший: «Что я тебе говорила!» – и сердце сильнее прежнего обливалось кровью. Антона, однако, это не смущало, и очередное письмо с вежливым отказом небрежно отправлялось в мусорное ведро. Конечно, едва за ним закрывалась дверь, я выуживала его обратно и принималась терзать себя жестокими словами очередного эксперта. Так продолжалось, пока этого не заметил Антон. Тогда он стал брать письма с собой и избавляться от них по дороге на работу.
В отличие от меня он не тратил времени на раздумья о недостатках моего творения. Всегда устремленный в будущее, он просто открывал свой справочник, находил адрес следующего агента, в очередной раз желал моей рукописи удачи и отправлялся на почту, где всех уже знал по именам.
На каком-то этапе я потеряла надежду и сумела отстраниться от происходящего настолько, что стала воспринимать все хлопоты Антона вокруг помойки и почты как его новое хобби.
Так продолжалось до того утра, когда он вошел на кухню с письмом в руке и сказал:
– Больше не говори, что я никогда для тебя ничего не делаю.
– А?
– От агента. Теперь у тебя есть агент.
Я стала читать письмо. Буквы плясали и выпрыгивали за край страницы, но в конце концов я дошла до строчки, которая звучала так: «Буду счастлива представлять ваши интересы».
– Послушай… – Голос мой дрогнул. – Послушай! Она говорит, что будет счастлива представлять мои интересы. Счастлива! – И я разрыдалась над письмом, так что чернильная подпись Жожо расплылась.
Мы с Антоном поехали в ее контору в Сохо. Это было меньше чем за две недели до рождения Эмы, так что этот визит в некотором смысле был затеей небезопасной – все равно что загрузить в клетку и перевозить с места на место больного слона. Но я была рада, что поехала.
Агентство «Липман Хейг» оказалось большой, оживленной конторой с волнующей атмосферой, а лучшей его представительницей являлась Жожо Харви. Она была просто потрясающая. Сгусток энергии, ослепительной красоты женщина, она бросилась нам навстречу так, словно мы были ее давние-давние друзья, с которыми она сто лет не виделась. Мы с Антоном оба мгновенно в нее влюбились.
Она сказала, что книжка ей очень понравилась, и другим в агентстве тоже, что она очень милая… Я сияла – до того момента, как она остановилась и произнесла:
– Договоримся так. Не хочу вводить вас в заблуждение.
Сердце камнем ухнуло вниз. Терпеть не могу, когда люди начинают говорить со мной о честности. Это всегда плохая новость.
– Продать ее будет нелегко, поскольку она написана как детская, а тема – вполне взрослая. Ее трудно отнести к конкретной категории, а издатели не любят неопределенности. Они народ боязливый, всего нового боятся.
Она посмотрела на наши скисшие физиономии и улыбнулась.
– Эй, выше нос! В ней определенно что-то есть. Я вам позвоню.
А потом наступило четвертое октября, и все изменилось окончательно и бесповоротно. Приоритеты оказались мгновенно пересмотрены; все в этом списке спустилось на нижние строчки, а первую безоговорочно заняла Эма.
Никогда в жизни я не любила никого так, как полюбила ее; и меня никто так не любил, как она, даже родная мать. От моего голоса она переставала плакать и начинала глазами искать мое лицо – даже тогда, когда еще толком не умела видеть.
Каждая мать считает своего малыша самым красивым созданием на свете, но Эма в самом деле была красавицей. Как Антон, она была смуглая и появилась на свет с шелковистыми черными волосиками. В ней не было и намека на мою белую кожу и голубые глаза. «Ты уверена, что это твой ребенок?» – на полном серьезе спрашивал Антон.
Больше всех она была похожа на мать Антона – Загу. Вот почему мы решили записать ее на югославский лад, хотя сначала хотели назвать Эммой.
Она все время улыбалась, иногда смеялась во сне и была самым аппетитным существом на свете. Перетяжки у нее на ножках были неотразимы. Она восхитительно пахла, была восхитительна на ощупь, восхитительно выглядела и издавала восхитительные звуки.
Это была позитивная сторона.
Но была и негативная. Став матерью, я никак не могла оправиться от шока. Я оказалась совершенно не готова к материнству. Это бы и ничего, но, против своего обыкновения, я как раз решила подготовиться и прошла курсы дородовой подготовки и материнства. Напрасный труд. Эффект от этих занятий был едва различим.
Напуганная до смерти ответственностью за этот крошечный комочек жизни, я трудилась, как никогда в жизни. Особенно сложным для меня стало полное отсутствие каких-либо перерывов. Вообще. У Антона хотя бы была работа, и он каждый день куда-то ехал, я же оставалась родительницей семь дней в неделю по двадцать четыре часа в сутки.
Насчет кормления грудью: внешне оно выглядит чем-то восхитительно безмятежным. Если, конечно, не считать тех случаев, когда женщина пытается кормить на людях, но так, чтобы ее грудь никто не видел. Меня никто не предупредил, что это больно – по сути дела, настоящая пытка. И это – еще до того, как у меня начался мастит, сначала в одной груди, затем в другой.
Временами Эма ставила нас в тупик: ее покормили, сменили памперсы, дали срыгнуть, побаюкали, но она все равно голосила. В других случаях мы ставили в тупик сами себя: мы всегда жаждали, чтобы она побыстрей уснула, но если она спала слишком долго, начинали беспокоиться, пугать себя, что у нее менингит, и будили.
Наша квартира, которая и в лучшие-то времена не отличалась чистотой, превратилась в настоящий бедлам. По всей спальне валялись огромные пакеты памперсов, на всех поверхностях сушились ползунки, целые стада мягких игрушек таились на ковре в ожидании, когда я попадусь в ловушку, у меня на ноге не проходил синяк, поскольку всякий раз, идя по коридору, я натыкалась на тормозной рычаг коляски.
Где-то посреди тумана двадцатичетырехчасового рабочего дня, бессонных ночей, растрескавшихся сосков (у меня) и колик в животике (у Эмы) до меня дошла новость: Жожо удалось продать мою книгу известному издательскому дому под названием «Докин Эмери». Контракт был на две книги, за каждую обещали аванс в четыре тысячи фунтов. От одного сознания, что у меня появился издатель, я пришла в безумный восторг. Точнее сказать, это произошло, когда я собралась с силами. Четыре тысячи фунтов были огромной суммой, но, конечно, не той, которая может изменить всю твою жизнь, как мы надеялись. Казалось, мы обречены всю жизнь прожить в бедности, тем более что игровая программа «Последний герой», снятая продюсерской фирмой Антона и Майки, прибыли не принесла и, уж конечно, не вызвала у потенциальных спонсоров желания наперебой снабжать их деньгами.
Последовал визит в «Докин Эмери» и знакомство с моим редактором Таней Тил. Тридцати с небольшим лет, резковатая, но симпатичная. Она сказала, книга выйдет в январе будущего года.
– Только в январе? – До этого срока был еще целый год, но я пребывала не в том состоянии, чтобы качать права, потому что мало того, что ничего не смыслила в издательском деле, так еще и грудь у меня потекла, и я боялась, что Таня это заметит. Перед тем как к ней ехать, у меня даже не нашлось минутки принять душ, и я ограничилась тем, что протерлась влажными салфетками. Сейчас, немытая, я ощущала всю свою неполноценность.
– Январь – хорошее время для дебюта, – сказала Таня. – Книг выходит мало, и у вашей симпатичной повести будет больше шансов оказаться замеченной.
– Ясно. Спасибо.
Потом очень долгое время ничего не происходило. Примерно с полгода. Потом, как гром среди ясного неба, раздался звонок. Звонил некто Ли, он хотел знать, когда можно подъехать сделать снимок для обложки. Я запаниковала.
– Я вам перезвоню. – Я положила трубку в полном замешательстве. Какая я? Какой я хочу быть, чтобы люди меня воспринимали?
– Что? – спросил Антон.
– Какой-то тип приедет меня фотографировать на обложку. Мне надо что-то сделать с волосами. Я не шучу, Антон, мне правда нужно сделать пересадку – как у Берта Рейнольдса. Надо было давно это сделать! И одежда! Мне требуется что-то новое. И ногти, Антон, ты только посмотри на мои ногти!
Я отправилась в город и потратила полдня и неоправданно много денег на стрижку и окраску волос (трансплантацию делать не стала – Антон меня отговорил), покупку трех новых топов, пары джинсов, новых сапог и кое-какой краски для лица, которая на деле придала моей физиономии дурацкий блеск и маслянистость. А когда я ее стерла, то задела край рта и размазала помаду через всю щеку, отчего сделалась похожей на жертву автомобильной аварии.
– Катастрофа какая-то! – простонала я, обращаясь к Антону. – А сапоги я зачем купила? Они же в кадр не попадут!
– Неважно, ты будешь знать, что на тебе новые сапоги, и они придадут тебе уверенности. Побудь здесь, дорогая, я схожу за Ириной.
Он ушел и через несколько минут вернулся с соседкой.
– Ты в косметике спец, – сказал он ей. – Сможешь накрасить Лили для фото? Сделаешь ее красивой, а?
– Чудеса не по моей части. Сделаю, что смогу.
– Спасибо, Ирина, – пролепетала я.
Утром того дня, когда должна была состояться съемка, она зашла к нам перед работой, каким-то новомодным скрабом содрала с моего лица кожу с такой силой, словно драила пол на кухне, выщипала мне брови до голой кожи, затем намазала меня устрашающим слоем косметики, такой яркой, что Эма уставилась на меня в испуге.
– Все в порядке, солнышко, это я, мама, – выдавила я.
От этого по детскому личику градом покатились слезы – кто этот клоун с голосом, как у мамы?
Ирина и Антон с Эмой ушли. Антон взял девочку с собой на работу, поскольку съемка могла растянуться на много часов, а сидеть с ней было некому.
Потом появился фотограф. Молодой и спит с кем попало – это было видно по его физиономии. Он был увешан тоннами железа, которые ему помог поднять на наш этаж Дурачок Пэдди. Я бы предпочла, чтобы он этого не делал – станет еще клянчить у Ли деньги, но мне удалось без лишних церемоний выставить его за дверь.
Ли шумно опустил на пол несколько черных ящиков и огляделся.
– Только вы да я? А гримеров не будет?
– Хм-ммм, нет, подруга уже сделала мне макияж, я не знала, что понадобятся…
– Нет? Обычно приглашают профессиональных парикмахеров и гримеров. Фотография автора имеет колоссальное значение. Реализация книги от нее очень зависит.
– Что вы… Я хочу сказать, разве это не от самой книги зависит?
Он хмыкнул:
– . Вы еще молодая, многого не понимаете. Сами подумайте: ведь на телевидение только симпатичных писателей приглашают. Если автор – крокодил какой-нибудь, ее никто и не позовет. С такими издатели иногда даже идут на уловки – ну, например, говорят журналистам, что она затворница и не любит камеры.
Не может быть! Или может?
– Говорю вам, – продолжал он. – Вы, Лили, вполне симпатичная, но рука профессионала вам бы не помешала. Поэтому я и спросил про гримера. Я, конечно, подретуширую, что смогу. Для вас я уж постараюсь.
– Хм-мм… Спасибо.
Он оглядел мою гостиную, которую я вылизала до блеска, присвистнул и горько засмеялся.
– Мечтой фотографа не назовешь, да? Тут особо и не развернешься.
– Кх-хх…
– Да уж, – вздохнул он, – но студию для вас, конечно, никто оплачивать бы не стал. Вот что я вам скажу, сделаем парочку снимков здесь – на всякий случай, – а потом выйдем на улицу и попробуем там что-нибудь изобразить. Это же рядом с Хэмпстед-хитом, да?
– Да. – Это была большая ошибка. Выражаясь словами Джулии Роберте, роковая ошибка.
Почти час он устанавливал оборудование – зонтики, фонари, треноги, – а я сидела на краешке дивана и пыталась мыслительным усилием остановить испарение косметики с моего лица. Наконец можно было начинать.
– Сделайте сексуальное лицо, – приказал он.
– Э-э…
– Думайте о сексе.
Секс? Я о нем слышала, в этом я почти не сомневалась.
– Ну давайте же, сексу, сексу!
Я игриво улыбнулась, но оказалось, что его молодость, явная гетеросексуальная ориентация, а более всего – его бесстрастная оценка моей внешности повергли меня в робость.
– Подбородочек повыше. – Он приник к объективу и хмыкнул себе под нос. Пробурчал что-то смешное, потом сказал: – Расслабьтесь! У вас такой вид, будто вы стоите перед расстрельным взводом.
Он несколько раз сменил линзы и переставил свет, так что «парочка снимков на всякий случай» затянулись еще на час, после чего мне пришлось пятнадцать минут тащиться за ним до парка, сгибаясь под его треногой и одновременно силясь поддержать разговор. Накануне я почти не спала, и беседа давалась мне с трудом.
– Вы многих писателей фотографировали?
О да, сотни. Кристофера Блойнда, например. Или Миранду Ингланд. Классная, да? Мечта фотографа. Ее при всем желании плохо не снимешь. Чтобы ее снять, меня в Монте-Карло отправили. До Ниццы первым классом, дальше – вертолетом. – Как нарочно, эти слова он произнес ровно в тот момент, когда мы тащились по разукрашенному граффити железнодорожному мосту, и от такого контраста Ли расхохотался. – Из одной крайности в другую, да, Лили?
В парке Хэмпстед он с прищуром огляделся, потом оживился.
– Давайте-ка полезайте на дерево.
Я подождала, когда он рассмеется. Ведь это была шутка – или нет?
Судя по всему, нет.
Он сомкнул руку «в стульчик», подставил мне, и я взгромоздилась на сук почти в двух метрах от земли. Мне надо было стоять, обхватив руками ствол. И при этом улыбаться.
– Теперь смотрим на меня, вот так, волосы всклокочены ветром, да, и облизните губы…
Если б у меня был двойной подбородок и я бы сидела дома на диване, а меня снимали снизу – на кого бы я была похожа? На индюшку. На жабу. Очаровательную толстую жабочку.
– Думайте о сексе, сделайте сексуальный взгляд. Взгляд сексуальный!
– Еще погромче, – проворчала я. – В Казахстане еще не слышали.
– Взгляд сексуальный! – продолжал вопить он. – Еще сексуальнее, Лили!
Возле нас остановилась стайка мальчишек, они откровенно потешались.
– Теперь немного по-другому, Лили. Спускайтесь и будете висеть, держась за сук.
Я сползла вниз и обнаружила, что поцарапала новые сапоги о кору. Мне захотелось заплакать, но времени на слезы не было – Ли снова изобразил руками «стульчик», чтобы я дотянулась до сука и повисла на нем, как мартышка.
– Смотрим на меня и весело смеемся. – Ли как безумный кудахтал, желая меня воодушевить. – Ну же, смеемся! Ах-ха-ха-ха-ха! Вот так. Качаемся на дереве, веселимся до упаду, головку назад – и сме-ем-ся. Ах-ха-ха-ха-ха!
Плечи у меня болели, ладони взмокли и скользили, лицо не слушалось, новые сапоги испорчены, но я покорно смеялась, и смеялась, и смеялась.
– Ах-ха-ха-ха-ха! – не успокаивался он.
– Ах-ха-ха-ха-ха! – изобразила я.
– Ах-ха-ха-ха-ха! – изобразили мальчишки.
В тот момент, как у меня мелькнула мысль, что хуже уже не будет, начал накрапывать дождь. Я подумала, вот хорошо, теперь мы пойдем домой. Но – ничего подобного.
– Дождь пошел? – Ли задрал голову. – Что ж, это неплохо. Необычно. Романтика! Давайте-ка посмотрим, что нам еще придумать?
Я заметила, как один из мальчишек отсылает сообщение по телефону. Интуиция подсказывала, что он вызывает подкрепление.
– Давайте пройдем выше по склону, – предложил Ли. – Может, там что интересное есть.
Мокрая, злая и увешанная его железками, я поплелась за ним вверх по дорожке, затем обернулась в надежде, что мальчишки отстали, но как бы не так. Они двигались на почтительном расстоянии, но не расходились. Или это у меня разыгралось воображение, или их полку действительно прибыло.
Возле скамейки Ли остановился.
– Будем работать здесь.
Я, потная и запыхавшаяся, опустилась на скамейку. Слава богу, хоть посидеть дадут.
– Лили, мне нужно, чтобы вы стояли.
– На скамейке?
– Не совсем.
– Не совсем?
Он помолчал. Я приготовилась к чему-то ужасному.
– На спинке скамьи, Лили. Как канатоходец. Это будет уникальный снимок.
Онемев от ужаса, я уставилась на него.
– В издательстве сказали, что снимки должны быть необычными.
Я сдалась. Пришлось. Не станешь же создавать себе репутацию «трудного» автора.
– Не уверена, что удержусь.
– А вы попробуйте.
Я взобралась наверх под пристальными взорами школьников. До меня долетали их слова – они спорили, кто меня переплюнет.
Одну ногу я поставила на спинку скамьи, но это было самое легкое. Затем, к моему удивлению, я поставила туда и вторую – и вот уже я стою на узком бруске.
– Лили, прекрасно! – заорал Ли и судорожно защелкал. – Глаза на меня, думать о сексе…
Среди мальчишек началось оживление. Я подозревала, что они открыли тотализатор – как долго я удержусь.
– Лили, одну ногу поднимите! – прокричал Ли. – Стойте на второй, руки в стороны, как будто вы летите!
На какую-то долю секунды мне это удалось. Я застыла в воздухе в позе летящей птицы и тут увидела, что на горке собралось столько мальчишек, что со стороны можно было принять это за рок-концерт на открытом воздухе. Тут я качнулась и грохнулась оземь, подвернув при этом запястье и, что еще хуже, перепачкав новые джинсы.
Дождь уже лил вовсю, я а лежала почти что носом в грязи и думала: «Я писатель. Почему же я стою на карачках в грязи?»
Ли подошел и помог мне встать.
– Еще несколько снимков, – бодро объявил он. – Мы уже почти добились желаемого.
– Нет! – тонким, дрожащим голоском возмутилась я. – По-моему, уже хватит.
Всю обратную дорогу я с трудом сдерживала слезы унижения, разочарования и усталости, а вернувшись домой, сразу легла спать.
39
Потом снова наступила тишь и гладь. В какой-то момент мне прислали макет обложки, потом корректуру, чтобы исправить ошибки, обилие которых настораживало. К этому времени мне уже полагалось работать над второй книгой. Я, конечно, делала несколько заходов, но я испытывала постоянную усталость. Антон старался меня приободрить, но, будучи измотан не меньше моего, тоже быстро выдохся.
Настал день, когда прислали окончательный макет, я была растрогана до слез. Если учесть, что в свое время меня взволновало появление моей фамилии в телефонном справочнике, то, увидев и держа в руках книгу с моим именем на обложке, я испытала подлинное потрясение. Все эти слова – слова, написанные мною – не кем-то – и напечатанные теперь другими людьми, наполняли меня гордостью и удивлением. Конечно, это переживание было не сравнить с рождением ребенка, но на второе место я бы его смело поставила.
В качестве фотографии автора шел снимок, сделанный самым первым – я сижу у себя на диване и смотрю прямо в камеру. У меня фиолетовые круги под глазами и двойной подбородок, которого у меня на самом деле нет, в этом я была абсолютно уверена. Вид несколько нервозный. Не самый удачный снимок, но уж куда лучше, чем тот, где я вишу на дереве и делаю «Ах-ха-ха-ха-ха!».
В тот вечер, ложась спать, я обнаружила на подушке книгу, она лежала под одеялом так, что было видно только название; ее положил туда Антон, и я уснула, обнимая свое творение.
В магазинах книга появилась пятого января, и когда утром того дня я проснулась (в четвертый раз), то у меня было ощущение, какое испытывает ребенок в день своего рождения. Наверное, мои ожидания были чуточку чрезмерны; это было балансирование на тонком канате, когда радостное ожидание может в одно мгновение превратиться в горькое разочарование. Антон принес мне чашку кофе со словами:
– Доброе утро, госпожа писательница.
Я оделась, а он продолжал:
– Прошу меня извинить, Лили Райт, но кто вы по профессии?
– Писатель!
– Простите, мэм, я провожу кое-какое исследование. Вы не могли бы сказать, кем вы работаете?
– Я писательница. Мои книги издаются.
– Так вы – та самая Лили Райт?
– Писательница Лили Райт? Да, это я.
И мы с дружным смехом повалились на постель.
Эме передалось наше веселье, она разразилась длинной нечленораздельной тирадой, потом шлепнула себя по пухлым коленкам и весело засмеялась.
– Сообщи ей вести с фронтов, – сказал Антон. – Давай-ка собирай ребенка, пойдем посмотрим на второе твое детище.
Я разложила коляску, и мы торжественно прошествовали до ближайшего книжного магазина, который, как нарочно, оказался в Хэмпстеде.
– Мы идем в гости к маминой книжке, – сказал Антон дочке.
Та была в восторге оттого, что папа оказался дома посреди недели. Она безудержно лопотала и радовалась.
– Вот именно.
Мы пребывали в радостном возбуждении. Утро выдалось холодное и солнечное, и мы шагали, преисполненные сознанием важности. Мне предстояло увидеть на прилавке свое первое произведение – вот это событие!
Я вошла в магазин и так вытянула шею, что стала похожа на гусыню, а на лице у меня сияла счастливая улыбка. Где же она?
На виду книга выставлена не была, и я подавила разочарование. Таня мягко объясняла мне, что поскольку моя книжка «небольшая», то ее не будут выставлять на главные витрины. Но я все же надеялась…
Однако и на полке «Новых поступлений» «Мими» не оказалось. Как и на столах «Недавних публикаций». Слегка ускорив шаг, я оставила Антона с коляской, а сама устремилась на поиски. Я обшарила весь магазин, двигаясь все быстрее и быстрее, голова моя вращалась, как перископ, а волнение все нарастало. Книги нигде не было. Хотя в магазине было выставлено не меньше нескольких тысяч книг, свою я бы узнала мгновенно. Если бы она среди них была…
Дойдя до отдела книг по психологии, я резко остановилась и поспешила назад к Антону. Я отыскала его у стойки справочной.
– Нашла? – быстро спросил он.
Я покачала головой.
– Я тоже. Не волнуйся, сейчас спросим. – Он кивнул в сторону мрачного вида юноши, вперившегося в экран компьютера и совершенно игнорирующего наше присутствие. Немного подождав, Антон прокашлялся и сказал: – Прошу извинить, что отвлекаю, но я ищу одну книгу.
– Вы пришли по адресу, – бесстрастно ответил юнец и повел рукой в сторону моря книг, выставленных в зале.
– Да, но я ищу книгу под названием «Колдунья Мими».
Небрежно постучав по клавиатуре, юнец ответил:
– Нет.
– Что – нет?
– Мы ее не заказывали.
– Почему?
– Политика руководства.
– Но это прекрасная книга, – сказал Антон. – А вот ее автор! – Он показал на меня.
Я радостно закивала – вот она я, я ее написала!
Но вместо того чтобы восхититься, юнец лишь повторил: «Мы ее не заказывали», – и уставился на стоящего за Антоном покупателя. Смысл был ясен: «Отвалите!»
Мы продолжали стоять перед ним, как золотые рыбки, безмолвно открывая и закрывая рот, от изумления не в силах двинуться с места. Все должно было быть совершенно иначе! Я, конечно, не рассчитывала, что меня пронесут на руках через полгорода, но и не считала неосуществимой надежду обнаружить свою книгу в продаже. В конце концов, если не здесь, где еще мне ее искать? В магазине компьютерной техники? В химчистке?
– Прошу прощения, – сказал Антон, когда следующий покупатель получил ответ на свой вопрос.
Юнец с изумлением обнаружил, что мы еще тут.
– Мы не могли бы поговорить с управляющим?
– Вы с ним и говорите.
– А-а. Как мы могли бы повлиять на ваше решение не закупать эту книгу?
– Никак.
– Но это прекрасная книга! – не унимался Антон.
– Поговорите с издательством.
– А-а. Ладно.
Меня приятно удивило, что я расплакалась только на улице. Я даже была горда собой.
– Говнюк, – сказал Антон, весь красный от унижения. Мы быстро шагали в сторону дома. – Заносчивый маленький говнюк. – Он стукнул ногой по урне и сильно ударился. Я снова разрыдалась.
– Говнюк, – прохныкала я.
– Говнюк, – донеслось из коляски.
Мы с Антоном одновременно повернулись друг к другу. Наши лица враз оживились. Ее первое настоящее слово!
– Вот правильно, – пропела я, наклонившись к ребенку. – Он говнюк.
– Разговенный говнюк, – снова разозлился Антон. – Как придем, сразу звоним в издательство.
– Говнюк, – снова проговорила Эма.
– Ты уже это сказала, малышка.
Через двадцать минут мы были дома. Я позвонила прямиком Тане. Меня все еще била дрожь.
– Можно поговорить с Таней?
– Кто спрашивает?
– Лили Райт.
– А по какому вопросу?
– Ой. – Чудеса! – По вопросу о моей книге.
– Напомните, как она называется?
– «Колдунья Мими».
– Пожалуйста, еще раз ваше имя? Лейла Райан?
– Лили Райт.
– Либби Уайт. Минуточку.
Через две секунды Таня уже была на проводе.
– Извините мою ассистентку. Она здесь временно, не совсем в курсе. Как поживаете, дорогая?
Запинаясь и стараясь не выдать своего негодования, я поведала о случившемся в магазине. Таня заворковала, стараясь меня утешить.
– Мне очень жаль, Лили, правда. Мне очень нравится ваша книга. Но в стране ежегодно издаются сто тысяч новых книг. Они не могут все быть бестселлерами.
– Я и не рассчитывала, что моя книжка станет бестселлером. – По правде сказать, я, конечно, надеялась…
– Давайте посмотрим, как обстоит дело. Тираж вашей книги пять тысяч экземпляров. Такие авторы, как Джон Гришэм, издаются тиражом в полмиллиона. Поверьте мне, Лили, ваша книжка поступила в продажу, но, возможно, не во все магазины.
Я передала наш разговор Антону.
– Плохо работают. Где реклама? Где интервью и презентации?
– Их не будет, – безразличным тоном ответила я. – Забудь об этом, Антон, ничего этого не будет. Будем жить, как жили.
Но я недооценила его энергии.
С неделю спустя он пришел с работы сияющий.
– Договорился: тебе устроят встречу с читателями, будешь автографы раздавать.
