Текст книги "И девять ждут тебя карет"
Автор книги: Мэри Стюарт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
Я сказала по-французски:
– Вот как я обманывала вас, мсье, с тех пор как вошла в этот дом, и думаю, что настало время покончить с этим.
Наступило короткое молчание.
– Понятно, – сказал он. – Не просто хорошо говорите по-французски, но так, как говорят французы, мисс Мартин. Ну хорошо, послушаем. Рассказывайте, как было дело.
О преднамеренном покушении на убийство не могло быть и речи. Я призналась в своем бессмысленном обмане, и единственным следствием этого было то, что Леон де Вальми долго смеялся – не только над нелепыми трудностями, которые мне пришлось пережить, но и над предположением, что от незнания французского языка зависело, получу я работу или нет. Чувствуя себя пристыженной, я смеялась вместе с ним, испытывая огромное облегчение, готовая признать собственную глупость. И все же... Где-то глубоко в душе таилось смутное беспокойство и недоверие к нему. Все же...
Все же сейчас Князь Тьмы, пребывающий, по-видимому, в наилучшем настроении, добродушно смеялся, а я, благодарная за временное затишье, смеялась вместе с ним.
Когда немного позже в библиотеку вошел Рауль де Вальми, он стал свидетелем этой умилительной сцены. Я не слышала его шагов и оглянулась, только когда, стоя у двери, он сказал:
– Простите, я не знал, что вы не одни.
– О, ничего, – ответил отец. – Входи же.
Раздался щелчок, и зажегся свет. Рауль, обойдя книжные шкафы, прошел в угол, где мы сидели.
– Я только что вошел... – начал он, но, увидев в моей руке бокал, скомкал фразу.
– Добрый вечер, мадемуазель. – Он посмотрел на меня, потом перевел глаза на отца. – Вы, кажется, хотели меня видеть, сэр?
Я разжала руку, в которой держала бокал, и быстро встала.
– Я уже собиралась уходить.
Это было произнесено мной по-французски: Рауль удивленно поднял брови, но смолчал. Я на минуту остановилась, неуверенно глядя на своего хозяина.
– Может быть, мсье Рауль что-нибудь выяснил? Он выходил, чтобы узнать, кто стрелял?
– Нет, – покачал головой мсье де Вальми, отпуская меня милостивым жестом. – Хорошо, мисс Мартин, благодарю вас за то, что пришли. Спокойной ночи.
– Стрелял? – резко спросил Рауль.
Он обращался ко мне. Не зная, что сказать, я снова неуверенно посмотрела на мсье де Вальми.
– Вы что-то сказали насчет выстрелов? Что я должен выяснить? – снова спросил Рауль.
– О, я подумала, может быть... – неловко сказала я: ведь меня уже фактически отослали. – Значит, вы не знаете, что сегодня случилось?
Пройдя между креслом отца и камином, Рауль потянулся за графинчиком с шерри.
– Нет. А что случилось?
– Какой-то идиот чуть не застрелил в лесу твоего кузена, – холодно произнес Леон де Вальми.
Рауль резко поднял голову, расплескав шерри:
– Что? Филиппа? Кто-то стрелял в Филиппа?
– Именно это я и сказал.
– Он ранен?
– В него не попали.
Рауль выпрямился и прислонился к камину, держа в руке полный бокал. Он внимательно оглядел меня, потом своего отца:
– О чем этот кретин думал?
– Вот это нам очень хотелось бы узнать, – сказал Леон де Вальми. Немного откинув голову, он посмотрел на сына: – Ты выходил из дома, как сам только что сказал. Видел кого-нибудь?
– Нет.
– Какой дорогой ты шел?
– На восток. Я осматривал новые посадки. Поднялся через огороды. На всем пути никого не встретил. Где это произошло?
– На дороге через березовую рощу, севернее моста, в полумиле от него.
– Я знаю это место. – Он посмотрел на меня.– Это... ужасно. С ним действительно ничего не случилось?
– Абсолютно ничего. Он упал, и пуля пролетела мимо.
– А вы? Я понял так, что вы тогда были с ним?
– Я была с ним. Меня никто не тронул.
Рауль стоял, глядя на пустой бокал, зажатый в руке, потом осторожно поставил его на каминную доску.
– Подождите, не уходите, пожалуйста. Присядьте. Вы не можете подробнее рассказать, что случилось?
Я повторила свой рассказ. Он слушал, прислонившись к камину, а его отец откинулся в кресле, глядя на нас, продолжая вертеть в руке пустой бокал. Когда я закончила, Рауль сказал, не поворачивая головы:
– Полагаю, что у вас есть ко мне какое-то дело?
На минуту я подумала, что он обращается ко мне, и удивленно подняла голову, но Леон де Вальми ответил: «Есть» – и принялся давать сыну указания; я не раз слышала подобные распоряжения, когда он говорил по телефону со своими служащими. Рауль слушал его, наклонив голову и глядя на огонь, а я сидела в кресле и наблюдала за ними, стараясь вникнуть в странные взаимоотношения между отцом и сыном. Сегодня они беседовали очень мирно – словно и не было вчерашней злобной пикировки. Одинаковые голоса, такие похожие и в то же время такие разные лица... Я подняла глаза на беззаботное юное лицо, смотрящее на нас со своего места над камином, – веселая улыбка, рука, небрежно держащая повод арабской лошадки. Нет, это не Рауль, ничего похожего. В лице Рауля проскальзывало что-то мрачное, упрямое и загадочное, чего не могло быть у этого смеющегося беззаботного мальчика на портрете. Наблюдая за сыном, беседующим с отцом, я подумала, что мне было бы легче с тем, нарисованным...
Я внезапно очнулась, услышав, как Леон де Вальми говорит:
– Кажется, мы слишком сурово обращаемся с теми, кто у нас служит. Мне бы хотелось уговорить мисс Мартин взять свободный вечер, но она считает своим долгом сидеть в замке и развлекать Филиппа.
– Да, – возразила я, – ведь я обещала ему.
– Что ж, вы можете выйти попозже. – Снова чарующая улыбка. – Не на прогулку, потому что, кажется, в Вальми вас преследуют всевозможные беды, но, быть может, вы решитесь отряхнуть наш роковой прах с ваших ножек, мисс Мартин, и спуститься в Тонон? Сейчас еще не поздно. Кафе, кино...
– Когда мисс Мартин уложит Филиппа, автобусов на Тонон уже не будет, – заметил Рауль.
– Не важно, – быстро вмешалась я, удивленная захлестнувшим меня острым желанием убраться отсюда в этот вечер. Вечер за пределами Вальми: ужин в переполненном кафе, свет, голоса, музыка, оживленная толпа на улице... мне вдруг страстно захотелось туда... по горло сыта мрачной атмосферой, царящей здесь последние дни. Я решительно встала. – Это очень любезно с вашей стороны, но я обещала Филиппу... Он был очень испуган и расстроен. Нельзя еще больше расстраивать его. Отдохну после ужина.
– Снова одинокое чаепитие, а потом пораньше в постель? – Рауль расправил плечи. – Вы уверены, что не хотите в Тонон?
Я нерешительно улыбнулась.
– Но... это ведь невозможно, правда?
– В Вальми есть две машины и люди, которые могут водить. – Он посмотрел сверху вниз на Леона. – Я считаю, мы должны отметить спасение мисс Мартин; как вы думаете?
– Совершенно верно. Но боюсь, Жанно пока не вернулся с большой машиной из Женевы, куда ездил по моему поручению, а Лесток на второй машине все еще на лесопилке.
– Ну что ж, – сказал Рауль, – есть еще мой автомобиль. Вы умеете водить?
– Нет. Послушайте, не стоит... Я и не думала...
– Знаете, – произнес Рауль, глядя куда-то в потолок. – Она только и мечтает о том, чтобы вырваться отсюда в этот вечер. Разве не так?
– Была бы на седьмом небе, – наконец сдалась я.
– Тогда возьмите мою машину. – Он посмотрел на отца. – Бернар может отвезти ее?
– Конечно.
– А где он?
– Вышел. Я послал его выследить этого идиота с ружьем, но сейчас уже стемнело, он, наверное, вернулся. Думаю, скоро явится сюда и обо всем нам доложит... Значит, договорились. Прекрасно. Мне остается только пожелать вам, мисс Мартин... чего? Приятного вечера, чтобы вы надолго запомнили этот день.
– Думаю, мне следует поскорее забыть этот день, – сказала я, вспомнив грязное и залитое слезами лицо Филиппа.
Леон де Вальми засмеялся.
Рауль распахнул передо мной дверь:
– Значит, в восемь?
– Да. Благодарю вас.
– Я позабочусь, чтобы Бернар был на месте. Я... я думаю, будем говорить по-французски?
– Только что все ему рассказала, – прошептала я Раулю.
И могла бы добавить, что это признание было напрасным. Князь Тьмы и так обо всем догадался.
Ровно в восемь лучи фар огромного автомобиля Рауля осветили дорожку перед домом и перила балкона. Филипп уже крепко спал, а Берта со своей штопкой расположилась у камина в моей гостиной. Легкими шагами и с легким сердцем я устремилась вниз по лестнице, навстречу неожиданной свободе.
«Кадиллак» стоял возле замка, мотор мягко урчал. Водитель, чья высокая фигура была освещена сзади, ждал меня у входа. Я села на переднее сиденье, он захлопнул дверцу, обошел машину спереди и занял место водителя рядом со мной.
– Это вы? – спросила я. – Но ведь мы так не договаривались!
Автомобиль плавно покатился вперед, повернул и нырнул вниз – первый поворот зигзага. Рауль де Вальми засмеялся.
– Будем говорить по-французски? – спросил он. – Растолкуйте-ка, почему я лучше всего объясняюсь с девушками именно на этом языке?
– Я просто хотела сказать, что не понимаю, к чему вам играть роль шофера. Не смогли найти Бернара?
– Я нашел его, но не стал просить. Что-нибудь имеете против?
– Конечно нет. Это очень любезно с вашей стороны.
– Я только следую собственным наклонностям. Предупреждаю вас, – нарочито легкомысленным тоном добавил он, – что всегда следую только собственным наклонностям. Это мой модус вивенди.
– К чему предупреждения? У вас такие опасные наклонности?
– Иногда.
Я ждала, что он улыбнется, но Рауль произнес это совершенно серьезно. Казалось, его хорошее настроение испарилось: некоторое время он вел машину молча, с бесстрастным, даже хмурым выражением лица. Я робко замерла рядом с ним, положив руки на колени и наблюдая, как фары выхватывают из темноты все новые повороты дороги.
Машина преодолела последний отрезок зигзагообразного спуска, проехала мост, осторожно свернула с него и помчалась по шоссе вдоль долины, набирая скорость.
– Мне очень жаль, что вы так плохо провели последние два дня, – наконец сказал он холодным, почти официальным тоном.
– Два?
– Я имел в виду вчерашний эпизод на мосту.
– А, вот что! – засмеялась я. – Знаете, я почти забыла...
– Рад слышать. Но это, вероятно, потому, что сегодняшнее происшествие заставило вас забыть обо всем, что было раньше. Вы больше не выглядите испуганной. – Он искоса посмотрел на меня и внезапно спросил: – Очень испугались?
– Сегодня? Д-да. Да, испугалась. Не потому, что меня могли убить или что-нибудь в этом роде: все случилось так быстро, что я не сразу поняла, в чем дело. Просто... просто испугалась, – Я крепче сжала пальцы, сплетенные на коленях, вспоминая тот миг, когда мне показалось, что сердце перестало биться; как лучше объяснить Раулю мои чувства тогда? – Наверное, страшнее всего было, когда я услышала выстрел и увидела, что Филипп неподвижно лежит на дорожке... когда еще не осознала, что с ним ничего не случилось. Казалось, прошла целая вечность. После выстрела тишина, все вокруг выглядит как-то неестественно, только верхушки сосен качаются и шуршат, как шины по асфальту, когда выключаешь мотор.
Мы проезжали поворот, ведущий в Бель-Сюрприз. Мимо мчались деревья, на мгновение окутываясь летящим золотым светом фар, а затем превращаясь в серые туманные силуэты, которые таяли позади.
– Вы когда-нибудь думаете, – сказала я, – если с вами случается что-нибудь ужасное: «Только что все было хорошо, и вдруг мир изменился; сейчас все ужасно. Пусть исчезнет «сейчас», пусть возвратится то, что было раньше: все, что угодно, только не «сейчас!»» И изо всех сил стараетесь восстановить это «раньше», хотя понимаете, что это невозможно. Поэтому вам хочется задержать время, чтобы больше уж ничего не случилось. Со мной было именно так.
– Понимаю. Но ведь в конце концов ничего и не случилось.
– Да. – Я тяжело вздохнула. – «Сейчас» так и не наступило. Никогда не забуду минуту, когда Филипп шевельнулся.
– А потом?
Еще один быстрый взгляд.
– А потом я разозлилась. Так сильно, что могла бы в ту минуту кого-нибудь убить.
– Да, так бывает, – согласился он.
– Бывает, что страх приводит к убийству? Знаю. Но это еще не все. Если бы вы видели Филиппа... – Лицо мальчика встало перед глазами. Слишком разыгралась фантазия? Такое чувство, словно я обязана объяснить ему... – Филипп... он такой спокойный ребенок. Такой молчаливый. Это никуда не годится. Мальчики не должны быть такими. Сегодня он был немножко другим – валял дурака, как обычный ребенок, пел всякие глупые песенки и прыгал по тропинке; я была так довольна, что он развеселился, что даже не сделала ему замечание. И вдруг... совершенно неожиданно... это зверство. Лицо у него было вымазано в грязи, он даже не захотел остановиться посмотреть на форель, а потом он... он заплакал.
Я замолчала. Закусив губы, отвернулась от Рауля и стала смотреть на дорогу.
– Не говорите больше об этом, если не хочется.
– Это... задело меня за живое. Но сейчас, когда я вам все рассказала, чувствую себя лучше. – Мне удалось улыбнуться. – Давайте забудем о том, что случилось, хорошо?
– Для этого мы с вами и едем в город. – Он как-то неожиданно улыбнулся и вдруг произнес совершенно другим, веселым тоном: – Вы почувствуете себя еще лучше после кафе. У вас есть паспорт?
– Что?
– Паспорт. Я хочу сказать, он у вас с собой?
– Да. Вот... вот он. Звучит очень серьезно и официально. Решили меня депортировать?
– Что-то вроде того. – Мы уже приближались к окрестностям Тонона. Дорогу окаймляли деревья, а над ними висели круглые пузыри фонарей, похожих на дыни, заставлявшие полуголые стволы отбрасывать фантастические тени. – Ну-ка, что вы скажете на это? – спросил Рауль, немного замедляя ход и глядя на меня. – Давайте гулять всю ночь. Поедем в Женеву, что-нибудь поедим. Потом пойдем на танцы или в кино, например?
– Все, что угодно, – сказала я. Его хорошее настроение заразило меня. – Куда угодно. Вы решаете.
– Вы говорите серьезно?
– Да.
– Прекрасно, – ответил Рауль, и длинная машина рванулась к ярким огням шумного ночного Тонона.
Не буду описывать этот вечер в подробностях, хотя, как оказалось, он сыграл в моей жизни очень важную роль. Самый чудесный вечер в жизни... В Тононе мы остановились у цветочного киоска, где подснежники и вьюнки сияли в свете газовых рожков. Рауль купил мне фрезии, благоухающие, как целый тропический архипелаг, красные анемоны, которые раньше называли полевыми лилиями. Потом мы поехали дальше под ясным ночным небом, покрытым целым роем звезд. Желтая, словно восковая, луна слабо светила из-за тополей. К тому времени, как мы приехали в Женеву – сказочный город, яркие огни которого отражались в водах озера, – я уже была на седьмом небе от счастья: пережитый шок, одиночество, холодное дыхание опасности – все было забыто.
Почему я считала его непонятным и загадочным? Мы разговаривали так, будто знали друг друга всю жизнь. Он спросил меня, сколько лет я провела в Париже; впервые можно было говорить об этом спокойно и свободно, словно в моем прошлом не было никаких несчастий и разочарований. Я рассказала об отце и матери, об улице Прантан. Даже годы, проведенные в приюте, вспоминались как что-то забавное и радостное.
А Рауль рассказал мне о Париже, который знал он, так отличающемся от моего, о своем Лондоне, где не было мест, подобных приюту Констанс Батчер для девочек, о жарком солнце Прованса, где лежит Бельвинь – бесценная маленькая жемчужина, постепенно разрушающаяся среди пыльных виноградников...
Обо всем, кроме Вальми. Ни единого слова о Вальми.
Мы использовали каждую минуту этого вечера. Чудесно поужинали в каком-то не очень роскошном ресторане, но еда была прекрасная, и никто не обращал внимания на то, как я одета. Мы не стали танцевать, потому что Рауль объявил, что главное – хорошо поесть и не отвлекаться на разные физические упражнения, но позже в другом месте мы долго танцевали, а потом возвращались в Тонон по ровной дороге, где в этот час не было ни одной машины; мчались так быстро, что звенело в ушах, но в этой чудесной машине, в эту чудесную ночь скорость не ощущалась и казалось, что мы плавно скользим по воздуху. На границе мгновенно проверили наши документы, огромная машина вырвалась на простор и понеслась вверх по склону холма, по шоссе, ведущему в Тонон. Вдоль широкого бульвара, окаймляющего спуск к озеру, через пустую сейчас рыночную площадь; проехали поворот в Субиру...
– Эй, – сказала я, – вы пропустили поворот.
– Следую одной из своих опасных наклонностей.
Я подозрительно посмотрела на него:
– Например?
– В Эвиане есть казино, – сказал он.
Я вспомнила миссис Седдон и улыбнулась:
– Какой ваш счастливый номер?
Рауль засмеялся.
– Еще не знаю. Уверен только, что сегодня ночью мне выпадет именно этот номер.
Мы отправились в казино, он играл, а я наблюдала, но Рауль заставил и меня играть – я выиграла, снова выиграла; потом мы обменяли фишки на деньги и ушли... пили кофе с ликером, много смеялись и наконец поехали домой.
Было три часа ночи, когда огромная машина Рауля стала взбираться по зигзагам подъема к замку Вальми, и мне казалось – то ли от волнения, то ли от накатившей сонливости, а может быть, и от ликера, – что все это сон. Рауль остановил машину у боковой двери, ведущей во двор, и я, все еще сонная, пробормотала:
– Спасибо, спокойной ночи.
Очевидно, я была в трансе, когда проходила темными коридорами и лестницами. Совершенно не помню, как очутилась в спальне, как добралась до постели.
Вряд ли на меня так подействовал ликер – кофе должно было смягчить его эффект. Виновато нечто гораздо более сильное, опасное и опьяняющее, словно роковой призрак, словно скала, готовая рухнуть и раздавить меня, нависшее над головой среди музыки, смеха, всех развлечений вечера. Это было глупо, это внушало мне ужас, но это случилось.
На горе или на радость себе, я по уши влюбилась в Рауля де Вальми.
КАРЕТА ШЕСТАЯ
ГЛАВА 9
Этого следовало ожидать. Было бы очень странно, если бы с Золушкой, вырвавшейся из такого ужасного заточения, как мой приют, и познакомившейся с великолепным Раулем де Вальми, не случилось чего-нибудь в этом роде. Мужчина, чья внешность и умение очаровывать практически гарантировали ему успех у любой женщины, даже если бы он не приложил к этому никаких усилий, подарил очень одинокой девушке приятный вечер, – вечер, о котором она долго будет помнить.
Все это я хорошо понимала. Хотя я читала множество романтических историй и видела (что совершенно естественно) не меньше романтических снов, у меня сохранилась добрая доля французского здравого смысла. Это обстоятельство вместе с истинно английским качеством, которое определяют не очень-то красивым словом «флегматичность», должно было помочь держать под контролем глупые эмоции. Я получила свою конфетку – этот вечер. Завтра все будет совсем по-другому.
Так оно и случилось. Вскоре после завтрака огромный «кадиллак» скрылся за поворотом дороги: наверное, Рауль возвращался в Бельвинь. Я решительно освободилась от своих грез: провансальской идиллии, где мы с Раулем мчались на автомобиле вдоль освещенных луной виноградников, среди которых мелькали то Тадж-Махал, то Голубой грот на Капри, – и все свои помыслы сосредоточила исключительно на Филиппе.
Никто не стал выяснять обстоятельств вчерашнего происшествия, так что было очень мало надежды выследить злоумышленника. Казалось, Филипп забыл о своем испуге; можно выбросить из головы инцидент. Жизнь вошла в свою обычную колею, если не считать нетерпеливого ожидания пасхального бала, который стал постоянной темой возбужденных разговоров прислуги. Это празднество много лет устраивалось в Вальми на первый день Пасхи. Миссис Седдон и Берта, часто посещавшие мои владения, простирающиеся до детской, захлебываясь от удовольствия рассказывали о прошлых днях, когда весь замок Вальми сиял праздничным убранством.
– Цветы, – восклицала Берта, принявшая как нечто естественное мой беглый французский язык, – и кругом лампы. Целые гирлянды ламп, даже по обе стороны дороги и до самого моста. И еще – подсветка в бассейне, пускают большой фонтан, а на реке плавучие огоньки, прямо как водяные лилии. – Она оставляла на минуту пылесос, с легкой грустью глядя на меня. – Ну конечно, сейчас все не так грандиозно, как было когда-то. Моя мама рассказывала о том времени, когда старый граф был еще жив; говорили, он просто катался в деньгах, как сыр в масле, но, разумеется, сейчас все по-другому, верно? Но все равно это будет замечательно. Некоторые говорят, что не стоило бы так уж веселиться и плясать на эту Пасху, раз господин граф и госпожа графиня погибли в прошлом году, но я всегда говорю: кто умер, тот умер, упокой Господи их души, – тут она быстро перекрестилась, – а кто жив, должен жить дальше. Мне не хотелось бы показаться бессердечной, мисс, но вы понимаете, что я имею в виду.
– Конечно.
– Во всяком случае, мадам говорит, что это будет небольшой семейный вечер, – от таких слов глаза могут вылезти на лоб, как говорится... извините за выражение, мисс. Но... – Лицо Берты просветлело и, взяв медный поднос, который она начала с силой тереть, она добавила: – Но мы-то потанцуем всласть, как всегда.
– У вас тоже будет праздник?
– О, конечно! Вся прислуга и арендаторы. На следующий день после бала в замке, во вторник, там внизу, в Субиру. Все пойдут.
Естественно, слова Берты заставили меня гадать, куда меня пригласят, но мадам де Вальми скоро дала понять, что на этот раз я буду находиться среди сливок общества... и я разделила со всеми чувство радостного ожидания, несколько омрачавшееся тем, что у меня не было вечернего платья.
Однако мне не пришлось долго беспокоиться по этому поводу. В том, что касается туалетов, я настоящая француженка и сэкономила большую часть жалованья за последние недели – мне попросту нечего было с ним делать. Я нисколько не сомневалась, что смогу сама соорудить себе что-нибудь симпатичное, хотя мое платье могло и не выдержать сравнения с изделиями Бальмена и Флоримона, которые, по всей вероятности, будут в изобилии представлены на балу. Очень приятно будет даже просто посидеть и посмотреть на танцующих, успокаивала я себя, отгоняя несбыточное видение – себя в пышном бальном туалете, танцующую с Раулем де Вальми в пустом зале размером с Букингемский дворец. Во всяком случае, это не будет «скромненько, но со вкусом» (мне на ум постоянно приходила мысль о жалком гардеробе Джен Эйр и вспоминался насмешливый взгляд Леона де Вальми). Я пока что не дошла до того, чтобы носить бомбазиновые платья (интересно все-таки, что такое бомбазин).
Через три дня после того, как неизвестный злоумышленник стрелял в Филиппа, у меня были свободные полдня, и я поехала в Тонон с дневным автобусом, чтобы подобрать материал и фасон для вечернего платья. Я сомневалась, что найду что-нибудь подходящее в таком маленьком городке, как Тонон, а покупать платья в Женеве и Эвиане было мне не по карману. Я ходила по магазинам, искала что-нибудь красивое и не очень дорогое, и наконец мои старания были вознаграждены: нашелся отрез красивого белого итальянского материала, затканного тонкими серебристыми нитями. Цену его продавщица назвала «бросовой», хотя она представляла значительную часть моих сбережений. Поборов свою французскую бережливость, я решительно выложила на прилавок деньги, потом, прижимая к себе пакет, вышла из дверей магазинчика на улицу, овеваемую влажным весенним ветром.
Было уже почти пять часов; стояла хмурая погода, как часто бывает в апреле, вот-вот мог начаться дождь, дул порывистый теплый ветер. Утром лило как из ведpa, а сейчас запоздавшие косые лучи заходящего солнца скользили по блестящим мокрым крышам домов и бледным золотом чертили силуэты распустившихся каштанов на фоне жемчужно-серого неба. Окна многих магазинов были уже освещены, сверкающие витрины бакалейных и мясных лавок бросали багровые и оранжевые отсветы на влажные тротуары. Над цветочным киоском, где Рауль купил мне фрезии, горел неровным пламенем свистящий, раздуваемый ветром газовый рожок. Он казался то длинной змеей сверкающего голубого огня, то свернутым крылом темно-синего и сернисто-желтого цвета. Шины проезжающих машин мягко шуршали по непросохшему асфальту. Кое-где среди веток каштанов уже горели ранние уличные фонари.
Я умирала от желания выпить чашку чаю. Но тут моя проклятая бережливость, без сомнения уязвленная недавней покупкой, взбунтовалась, напомнив мне о нескольких франках разницы в цене чая и кофе. В «Чайном салоне», наверное, все очень дорого, а кофе или аперитив будут здесь гораздо лучшего качества и вдвое дешевле.
Оставив мечту о чае, я перешла через площадь и направилась к ресторану, где стеклянная перегородка предохраняла стоящие на тротуаре столики от порывов ветра.
Когда я ступила на тротуар и выбирала столик, кто-то сказал неуверенно у меня за спиной: – Мисс Мартин?
Я удивленно обернулась, так как голос определенно принадлежал англичанину. Это был светловолосый молодой человек, которого я встретила в Субиру. На нем было шерстяное пальто и толстый шарф. Густые волосы растрепались от ветра. Я забыла, что он такой крупный. Он производил впечатление застенчивого медведя «вот такой вышины», как сказал бы Филипп.
– Вы меня помните? Мы встречались в Субиру, – спросил молодой человек в пальто.
– Конечно, я вас помню, мистер Блейк. – Я хотела добавить, что вряд ли могла бы забыть его – единственного английского ягненка среди французских тигров. Но это, наверное, было бы нетактично. – Надеюсь, вам не пришлось пользоваться бинтами и прочими вещами, которые вы тогда купили?
Он улыбнулся:
– Пока нет. Но возможно, придется на днях. Вы... вы хотели зайти сюда, чтобы выпить что-нибудь? Я подумал... можно мне... я был бы страшно рад, если бы вы...
Я пришла ему на помощь:
– Большое спасибо. Мне очень приятно. Может, сядем здесь: отсюда все хорошо видно.
Мы уселись за столик у самой перегородки, и он на ужасном французском языке заказал кофе. Когда нам его принесли, он посмотрел на меня с видом победителя. Я засмеялась:
– Вы делаете успехи, мистер Блейк.
– Правда? Но, откровенно говоря, когда заказываешь только кофе, трудно ошибиться.
– А как сегодня ваши покупки?
– Все в порядке. В Тононе всегда можно найти человека, который говорит по-английски. И кроме того, – бесхитростно сказал он, – здесь дешевле. Я обычно покупаю все на рынке. Мне немного нужно.
– Вы живете сейчас наверху, в вашей хижине?
– Пока да. Иногда я ночую в Субиру, там и обедаю, но мне нравится в горах. Удобно работать, и могу приходить, уходить и есть в любое время, когда захочу.
Я не смогла противиться искушению и представила себе его свернувшимся на соломенной подстилке с орехами в кармане, похожего на медведя, залегшего зимой в спячку. Медведь... Я вдруг вспомнила о Филиппе и спросила:
– Кто-нибудь может спуститься с вашей стороны в Вальми с ружьем?
– Только по приглашению. Кажется, осенью здесь устраивают охоту.
– Нет, я говорю не об этом. Может лесник или кто-нибудь другой пойти в лес с ружьем, охотиться на лисиц или оленей?
– Господи, конечно нет. А в чем дело?
Я довольно подробно рассказала ему, что случилось во вторник. Он очень внимательно слушал и в конце моего рассказа, утратив застенчивость, стал похож на рассвирепевшего медведя.
– Ужасно! Бедный ребенок. Это было для него страшным шоком, да и для вас тоже. В лучшем случае это преступная неосторожность! И вы говорите, они не нашли мерзавца?
– Пока что никто не признался, хотя известно, что Филипп даже не ранен. Но это легко понять: можно потерять работу, а в здешних местах найти ее не так-то легко.
– Верно.
– Более того, – добавила я, – когда мсье де Вальми отправил нескольких человек на место происшествия, оказалось, что пулю уже извлекли из дерева.
Он свистнул.
– Очень предусмотрительно, а?
– Очень. Понимаете, что это означает? Людей послали на поиски сразу же после того, как мы с Филиппом вернулись домой. Значит, во-первых, тот человек знал, что случилось, а во-вторых, он вовсе не сбежал. Должно быть, притаился где-нибудь поблизости и дожидался, пока мы с Филиппом уйдем, а потом быстро спустился, чтобы убрать улику. – Я посмотрела на Блейка. – Страшно подумать, что он сидел за деревом и наблюдал за нами.
– Да, не очень-то приятно. Более того, он просто дурак. Всякое возможно, и если бы он поступил как порядочный человек, прибежал к вам, извинился и проводил домой, у него были бы шансы отделаться выговором. Наверное, он потерял голову и у него не хватило смелости. Во всяком случае, я надеюсь, его поймают. Что предпринимает де Вальми по этому поводу?
– О, он пытается выяснить, но не думаю, что ему удастся узнать что-нибудь новое. Пока что все только доказывают свое алиби, но я могу поверить только в невиновность самого де Вальми и его лакея-англичанина.
– Ведь его сын тоже был в Вальми? – спросил Блейк.
Он сказал это как бы между прочим, но я почувствовала, как кровь прилила у меня к лицу. Ненавидя себя за то, что не умею скрывать своих чувств, я отвернулась от Блейка и уставилась через стеклянную перегородку на площадь, где уже царил вечерний полумрак. Если я буду краснеть каждый раз при упоминании имени Рауля де Вальми, то ненадолго буду избавлена от насмешливого взгляда Князя Тьмы. Вряд ли можно ожидать, чтобы он сочувственно отнесся к подобной глупости. Глядя на пурпурно-багровый огонь газового рожка над цветочным киоском, я сказала безразличным тоном:
– Да, он был в Вальми. Уехал на следующее утро. Но трудно себе представить... – Помимо воли, мой голос прозвучал запальчиво: – Это, конечно, не он!
– Вот как? Железное алиби?
– Не в этом дело! Просто он не мог! – Логика с трудом пробилась сквозь поток эмоций. – Черт возьми, у него не было никаких причин шнырять вокруг да около и выковыривать пули из деревьев!
– Конечно нет.
– А как ловушки для долгоносиков? – спросила я слишком быстро.
Я попала в точку. Блейк был неспособен понять, что его просто отвлекают, внезапно задавая вопрос, которым он интересовался больше всего. Через минуту мы оживленно беседовали на эту тему. Я слушала его и что-то говорила – надеюсь, не очень невпопад, – но думала о бале, который должен был состояться в Вальми. Приедет ли Рауль? Приедет или нет?
Меня вывел из состояния задумчивости прозаический вопрос Блейка: на каком автобусе я собираюсь возвращаться в Вальми.
– Потому что, – объяснил он, – автобус отправляется через двенадцать минут, а следующий – только через два часа.
– О господи! Да, конечно, – сказала я. – Сейчас иду. А вы поедете тем же автобусом?
– Нет. Мой отправляется раньше вашего. Я смываюсь на субботу повидаться с друзьями в Аннеси. – Улыбнувшись мне, он подозвал официанта. – Забудьте, что видели меня здесь, ладно? Конечно, это что-то вроде прогула, но я не мог устоять. Несколько приятелей приехали на неделю в Аннеси и зовут меня подняться вместе с ними в горы.
