Текст книги "Принц и пилигрим (сборник)"

Автор книги: Мэри Стюарт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 51 (всего у книги 78 страниц)

Глава 9

Для оркнейца Мордреда одинокий каменный идол на холмистой пустоши явился знакомым зрелищем. И все-таки не совсем. Длинный стоячий камень высился посреди глухого болота. Среди Оркнейских топей такие встречались ему не раз: и одиночные, и установленные широким кругом, – непомерно высокие, очень тонкие сколы плитняка, отломанные от утесов, с неровными, зазубренными краями. Этот камень представлял собою массивную конусообразную колонну, тщательно вытесанную из твердого серого базальта. У основания на манер алтаря лежала плоская плита с темной отметиной – возможно, от засохшей крови.

Мордред добрался туда к закату. Алое солнце опустилось к самому горизонту, роняя на черный вереск длинную тень. Всадник подогнал усталого коня к самому камню. Здесь дорога разветвлялась, и Мордред развернул скакуна на юго-восток. Небо над головой казалось неестественно-бледным, в воздухе ощущалось что-то знакомое; он знал, что море уже близко. Впереди, на краю вересковой пустоши, темнела широкая полоса леса.

Вскоре он оказался среди деревьев. Копыта неслышно ступали по плотному войлоку опавшей хвои и мертвых листьев. Мордред пустил коня шагом. Он и сам изрядно устал, а скакун его, стойко выдержавший дневной переход, едва не падал с ног. Зато доехали они быстро, и всадник от души надеялся, что успеет-таки вовремя.

За его спиной сгустились облака, притушив закатные краски. С приближением вечера поднялся ветер. Деревья шелестели и вздыхали. Лес нежданно поредел, между стволов проглянуло посветлевшее небо. Может, там, от прогалины, начиналась дорога?

Ответ пришел незамедлительно. Должно быть, неподалеку раздавались и другие звуки, цокот копыт и звон металла, но они тонули в шелесте деревьев или ветер относил их в сторону. Но сейчас, почитай что прямехонько впереди, прозвучал вопль. В крике этом звенело не предостережение, не страх и не гнев, но радость настолько исступленная, что едва ли не граничила с безумием. Конь навострил уши, затем снова прижал их к голове и завращал глазами так, что сверкнули белки. Мордред дал шпоры, и измученный скакун пошел шатким, тяжелым галопом.

В сумраке леса всадник не разглядел узкую тропку. Вскорости конь уже продирался через густой подлесок – сквозь заросли куманики и лещины, перевитые жимолостью, и кишащие мошками папоротники по брюхо. Галоп замедлился, сменился рысью, шагом, напористыми рывками, но вот Мордред резко натянул поводья, и конь встал.

Отсюда, прячась в густой тени деревьев, он видел ровную вересковую пустошь, что протянулась от леса до моря, рассеченная надвое белой полосой дороги. На дороге лежал Ламорак – мертвый. Неподалеку стоял его конь: бока вздымаются, голова опущена. Рядом с телом, обнявшись, смеялись и хлопали друг друга по плечам Агравейн и Гахерис. Лошади их, предоставленные сами себе, паслись неподалеку.

В этот миг ветер слегка стих и послышался стук копыт. Братья замерли на месте, выпустили друг друга, бросились к лошадям, поспешно вскочили в седла. Мордреду подумалось, что близнецы попытаются укрыться в лесу, откуда наблюдал он сам, но было уже поздно.

С севера галопом мчались четыре всадника. Отряд возглавлял могучий рыцарь во всеоружии, на великолепном коне. Напрягая взгляд в вечерних сумерках, Мордред рассмотрел герб предводителя: навстречу ожидаемому гостю выехал сам Друстан с двумя ратниками.

А рядом с ним скакал не кто иной, как Гарет, младший из Лотовых сыновей.

Друстан уже увидел тело. Со звонким кличем он выхватил меч и ринулся на злодеев.

Братья развернулись лицом к нему, изготовясь к битве, но Друстан, похоже, узнал убийц: он придержал коня и опустил меч. Мордред по-прежнему выжидал в тени деревьев. Повлиять на события он не мог. Поручения он не выполнил, а если бы и выехал сейчас, ему ни за что не удалось бы убедить вновь прибывших, что к убийству Ламорака он никоим образом не причастен и заранее о нем не ведал. Артур узнает правду, но до Артура с его правосудием много миль…

Однако похоже было на то, что Артурово правосудие сохраняло силу и здесь.

Друстан, дав шпоры коню, выехал вперед в сопровождении ратников и теперь допрашивал братьев. Гарет спрыгнул с коня и опустился на колени в пыль рядом с телом Ламорака. Затем бегом возвратился к всадникам и схватил за поводья Гахерисова коня, яростно жестикулируя, пытаясь объясниться.

Братья перекрикивали друг друга. Ветер гудел в ветвях; в прерывистом гуле возможно было разобрать отдельные слова и фразы. Гахерис наконец-то оттолкнул Гарета; близнецы, судя по всему, вызывали Друстана на поединок. А Друстан отказывался. Голос его доносился урывками, ясный, твердый и звонкий:

– Я с вами сражаться не стану. Приказ короля вам известен. Я увезу тело в замок и предам его земле… Будьте уверены, что следующий же королевский гонец доставит вести в Камелот… Что до вас…

– Трус! Да ты просто боишься с нами биться! – донес ветер яростные вопли. – Нам-то верховный король не страшен! Он нам родич!

– Стыд и срам, что в жилах ваших течет такая кровь! – строго отозвался Друстан. – Хоть вы и юны, а уже стали убийцами, погубителями доблестных мужей. От вашей руки пал достойнейший из рыцарей; с ним вам не сравниться вовеки! Подоспей я вовремя…

– Тебя постигла бы та же участь! – затопил Гахерис, – И эскорт бы тебя не спас!

– Даже без эскорта я управлюсь с противником посерьезнее, чем двое юнцов, – презрительно бросил Друстан.

Он вложил меч в ножны, повернулся к братьям спиной и подал знак своим воинам. Те подняли тело Ламорака и с ношей своей двинулись назад по той же дороге, откуда приехали. Сам Друстан, натянув поводья, заговорил с Гаретом, а тот, уже верхом, явно колебался, переводя взгляд от Друстана к братьям. Даже на расстоянии было видно: юноша оцепенел от горя. Друстан кивнул ему и, не оглянувшись на Гахериса с Агравейном, развернулся и поскакал вслед за эскортом.

Мордред неслышно направил коня обратно в лес.

Все было кончено. Агравейн, судя по всему, поостыв, схватил брата за руку и теперь удерживал его, явно увешевая. Тени на дороге удлинились. Эскорт исчез из виду. Гарет, задержавшись с другой стороны от Гахериса, через его голову беседовал с Агравейном.

И вдруг Гахерис оттолкнул руку брата и, дав шпоры коню, галопом поскакал вдогонку за Друстаном. В руке его сверкнул не знающий удержу меч. Агравейн, секунду поколебавшись, помчался за ним, на ходу выхватывая клинок из ножен.

Гарет попытался ухватить коня Агравейна за уздечку – и промахнулся. И ясным, звонким голосом закричал, предостерегая:

– Милорд, берегитесь! Милорд Друстан, сзади!

Не успело эхо умолкнуть, как Друстан уже развернул коня. Двое нападающих налетели одновременно. Агравейн ударил первым. Старший годами рыцарь отбил удар и рубанул противника сверху. Лезвие глубоко рассекло металл и кожу и вошло в шею между плечом и горлом. Агравейн рухнул на землю, истекая кровью. Друстан нагнулся в седле, извлекая клинок; Гахерис с воплем погнал коня вперед и со всей силы обрушил меч на противника. Но конь Друстана прянул назад и встал на дыбы. Его бронированные копыта ударили скакуна Гахериса в грудь. Тот заржал, дернулся в сторону, и удар пришелся мимо цели. Друстан в свою очередь послал коня вперед, рубанул мечом точно по щиту Гахериса, так что всадник потерял равновесие, рухнул на землю и остался лежать без движения.

Галопом подскакал Гарет. Друстан резко развернул коня, увидел, что меч юноши покоится в ножнах, и опустил клинок.

Воины эскорта, оставив ношу, подоспели на место событий. По приказу своего господина они кое-как перевязали рану Агравейна, помогли Гахерису подняться на ноги – голова у оркнейца кружилась, но в остальном он ничуть не пострадал, – и поймали коней близнецов. Друстан с холодной церемонностью предложил ему воспользоваться гостеприимством замка «до тех пор, пока брат твой не исцелится от раны», но Гахерис, выказывая столь же неучтивости, сколь недавно – вероломства, только выругался и повернул было прочь. Друстан дал знак своим спутникам, те выехали вперед и встали по обе стороны от оркнейца. Гахерис снова заорал что-то насчет «своего родича, верховного короля» и попытался сопротивляться, но силы были неравны. Приглашение обернулось арестом. Наконец ратники шагом двинулись в обратный путь. Гахерис ехал промеж них, поддерживая бесчувственное тело брата.

Гарет проводил их взглядом, но следом не поскакал. Он и пальцем не пошевельнул, чтобы помочь Гахерису.

– Гарет? – проговорил Друстан. Меч его, чистый от крови, покоился в ножнах. – Гарет, был ли у меня выбор?

– Не было, – подтвердил Гарет.

Он встряхнул поводьями и поравнялся с конем Друстана. Так, бок о бок, вместе поскакали они в Каэр-Морд.

Над опустевшей дорогой сгущались сумерки. Над морем вставал узкий серп луны. Мордред наконец-то выехал из укрытия и направился на юг.

В ту ночь он заночевал в лесу. Было холодно, но, завернувшись в плащ, Мордред почти не мерз, а на ужин осталось кое-что от хлеба и мяса, врученных Бриджит. Конь, привязанный на длинном поводе, мирно пасся на поляне. На следующий день спозаранку Мордред поехал дальше, теперь – на юго-запад. Артур, надо думать, уже на пути в Каэрлеон; там он с отцом и встретится. Причин к спешке не было. Друстан наверняка уже выслал гонца с известием о гибели Ламорака. Поскольку Мордред на сцене событий так и не появился, король, вне всякого сомнения, поймет, что произошло на самом деле: братья хитростью ускользнули из-под надзора. Его поручение состояло не в том, чтобы обеспечить безопасность Ламорака; это забота самого Ламорака, и рыцарь поплатился за собственную опрометчивость. Мордреду полагалось отыскать Гахериса и увезти его на юг. Теперь, когда близнецы оправятся от увечий, об этом позаботится Друстан. А Мордреду по-прежнему лучше держаться в стороне; и король наверняка его одобрит. Даже если разгневанный Артур прикажет казнить близнецов, прочие смутьяны из числа «молодых кельтов», предполагая, что честолюбец Мордред так и рвется к власти, чего доброго, обратятся к нему и пригласят присоединиться к заговору. По всему судя, король вскорости сам его об этом попросит. «А если я это сделаю, – нашептывал чужой, холодный как лед голос в его сознании, – и происки развернутся в полную силу, и в итоге сокрушат и уничтожат Бедуира, кому и занять его место, кому и унаследовать безраздельное доверие короля и любовь королевы, как не тебе, родному сыну короля?»

Стоял золотой октябрь, морозные ночи сменялись ясными, бодрящими днями. По утрам мир переливался и мерцал, припорошенный искристым инеем, а вечерами в небесах гомонили грачи, возвращаясь к гнездовьям. Мордред ехал не спеша, щадя коня, останавливался по возможности в захолустных, малолюдных местечках и избегал городов. Одиночество и обволакивающая меланхолия осени были созвучны его настроению. Он проезжал пологие холмы и травянистые долины, одетые в золото леса и крутые каменистые перевалы – там, на вершинах, деревья уже облетели. При нем был верный гнедой – в ином обществе Мордред и не нуждался. Хотя ночи стояли холодные и с каждым разом делались все холоднее, странник всегда находил какое-никакое укрытие – загон для овец, пешеру либо поросший лесом берег реки – ведь дождей не шло. Он привязывал гнедого попастись, ужинал остатками снеди, на ночь заворачивался в плащ, просыпался сумеречным, искрящимся утром, умывался в ледяной воде и скакал дальше.

Постепенно простота, тишина да и сами тяготы пути принесли желанное успокоение: он снова стал Медраутом, рыбацким сыном, живущим жизнью немудреной и безгрешной.

Так он добрался наконец до уэльских холмов и до Вирокониума, где сходились четыре дороги. И там, на перепутье, словно новый привет из дома, высился стоячий камень с алтарем у подножия.

В ту ночь Мордред заночевал в зарослях лещины и остролиста у перекрестка, укрывшись за поваленным деревом. Ночь выдалась теплая, в небе сияли звезды. Странник уснул и во сне увидел, будто ловит сетью макрель с лодки вместе с Брудом; эту рыбу Сула потрошила и сушила на зиму. И вот сети поднялись из глубин, нагруженные живым серебром, и над гулом волн послышалось пение Сулы.

Проснулся он в густом белом мареве. В воздухе потеплело; резкая смена температур в течение ночи вызвала туман. Мордред стряхнул с плаща густо осевшие капли, позавтракал, затем, поддавшись внезапному порыву, собрал остатки снеди и сложил их на алтарь у основания камня. Затем, повинуясь иному побуждению, определить которое он даже не попытался, Мордред извлек из котомки серебряную монету и положил рядом с едой. И только тогда понял: кто-то и впрямь поет, точно в его сне.

Женский голос звучал высоко и нежно; песню эту некогда певала Сула. По спине у него побежали мурашки. Мордред подумал о магии и снах наяву. Затем из тумана, не более чем в двенадцати шагах от него, появился человек, ведя в поводу мула. На муле, усевшись боком, ехала девушка. Мордред решил было, что перед ним – поселянин с женой, собравшиеся на дневную работу, а затем заметил, что мужчина облачен в рясу священника, а девушка одета так же просто – в холщовое платье, под покрывалом прелестные ножки босы. Судя по всему, это были христиане: на поясе мужчины висело деревянное распятие, на груди у девушки покоился крест поменьше. На хомуте у мула позвякивал серебряный колокольчик.

При виде вооруженного воина на боевом коне священник замедлил шаг, но, услышав приветствие, улыбнулся и шагнул вперед.

– Маридунум? – повторил он в ответ на расспросы Мордреда. И указал на дорогу, уходящую точнехонько на запад, – Этот путь самый удобный. Ухабист, правда, но везде проходим и короче, чем главный тракт, что ведет на юг мимо Каэрлеона. Вы издалека, господин?

Мордред учтиво ответил и в свою очередь поделился какими-никакими новостями. В речи священника не ощущалось деревенского выговора. Этот человек явно получил хорошее воспитание; возможно, даже состоял при дворе.

А девушка, как теперь заметил Мордред, была прелестна. Даже босые ножки отличались чистотой и белизной – изящной формы, с голубыми прожилками вен. Незнакомка молча наблюдала за ним и прислушивалась к разговору, ничуть не смущенная его вниманием.

Мордред перехватил взгляд священника на алтарный камень, где среди остатков еды поблескивала серебряная монета.

– Вы знаете, чей это алтарь? Чей камень стоит на перекрестке?

Священник улыбнулся:

– Не мой, господин. Вот все, что я знаю. Это ваше приношение?

– Да.

– Тогда Господу ведомо, кто его получит, – мягко проговорил пилигрим. – Но ежели вы нуждаетесь в благословении, господин, тогда мой Бог может благословить вас через меня. Разве что руки ваши в крови, – добавил он, с запозданием встревожившись.

– Нет, – заверил Мордред. – Но проклятие гласит, что я и впрямь обагрю руки кровью. Как мне от него избавиться?

– Проклятие? Кто наложил его?

– Ведьма, – коротко пояснил Мордред, – но она мертва.

– Тогда вполне может статься, что проклятие умерло с нею.

– Но еще до нее судьбу предсказал Мерлин.

– Какую судьбу?

– Этого я сказать не могу.

– Тогда спросите у него.

– А, – отозвался Мордред. – Значит, правда, что он до сих пор жив!

– Так говорят. Он там, в своей пешере на холме, для тех, кому нужда либо удача поспособствуют отыскать его. Ну что ж, господин, я вам помочь бессилен, иначе как даровав христианское благословение и направив на путь.

Священник воздел руку, Мордред поклонился, поблагодарил его, помедлил, гадая, не подобрать ли монету, передумал и поскакал дальше – по западной дороге на Маридунум.

Вскоре колокольчик мула затих в отдалении, и принц снова остался один.

В сумерках Мордред добрался до холма под названием Брин-Мирддин и снова заночевал в лесу. Когда он проснулся, вокруг опять клубился туман, а из-за белой пелены вставало солнце. Дымка отливала розовым, слабый отблеск играл на серых стволах буковых деревьев.

Он терпеливо подождал, подкрепившись предназначенным на завтрак запасом – сухарями с изюмом. В мире царило безмолвие: ни ветерка, ни шороха, лишь туман медленно завивался меж стволов да конь размеренно похрустывал травой. Торопиться было некуда. Мордред давно уже не испытывал ни искры любопытства по поводу этого старика, королевского чародея и героя тысячи легенд, и врага своего (а поскольку так утверждала Моргауза, принц счел это безоговорочной ложью) с самого дня зачатия. Да и для страха места не осталось. Если проклятие возможно снять, так Мерлин, вне всякого сомнения, с этим справится. А если и нет, так хотя бы объяснит, в чем его суть.

И вдруг туман развеялся. Легкий ветерок, теплый для этого времени года, прошелестел по лесу, подхватил клочья тумана и разметал их по склону холма, точно дым от костра. Солнце, поднимаясь над вершиной холма на противоположной стороне долины, полыхнуло ему в глаза алым и золотым. Мир потонул в слепящем зареве.

Мордред сел в седло и повернул в сторону солнца. Он уже понял, где находится. Указания странствующего священника были точны и достаточно четки, чтобы любой сумел отыскать верный путь даже в этой холмистой, безликой местности.

«Как доберетесь до леса, так считайте, что уже миновали верхние склоны Брин-Мирддин. Спускайтесь к ручью, перейдите на другой берег – и увидите стежку. Снова поднимайтесь в гору и скачите до боярышниковой рощицы. Там есть невысокая скала, и неподалеку вверх уходит тропа. На вершине утеса – священный источник, а рядом – пешера чародея».

Мордред добрался до зарослей боярышника. Там, у скалы, он спешился и привязал коня. Затем быстро поднялся вверх по тропе, вышел на ровную площадку и снова оказался в тумане: густое, недвижное марево, подсвеченное алыми и золотыми лучами, застыло, точно озерные воды над дерном. Ничего вокруг не видя, он ощупью пробирался дальше.

Идти было легко: ни ухабов, ни рытвин. Внимательно приглядевшись, Мордред рассмотрел под ногами несколько крохотных поздних маргариток, тронутых морозом; лепестки плотно сомкнулись, защищая середку от влаги. Где-то слева журчала вода. Священный источник? Мордред вслепую двинулся вперед, но родника так и не отыскал. Споткнулся о камушек, тот покатился прочь, а гость едва не рухнул на колени. Тишина, нарушаемая лишь перезвоном ручья, казалась нездешней. Вопреки себе он почувствовал, как по спине, пощипывая кожу, струится холодный пот.

Мордред остановился, выпрямился и громко закричал:

– Эй! Есть здесь кто-нибудь?

Эхо, отразившись от стены тумана, заметалось в незримых глубинах долины и наконец умолкло.

– Есть здесь кто-нибудь? Мордред, принц Британский, явился поговорить с Мерлином, своим родичем. Я пришел с миром. Я ищу мира.

И снова эхо. И снова тишина. Мордред осторожно двинулся на шум ручья и нашарил пальцами каменный окоем колодца. Принц склонился над водой. Легкие завихрения тумана клубились над зеркальной гладью. Он нагнулся еще ближе. Прозрачные глубины, загадочно мерцая, утягивали взгляд все ниже, прочь от подернутого маревом зеркала. На дне колодца поблескивало серебро: пожертвования местному богу.

Из ниоткуда возникло воспоминание: заводь под древней гробницей, где Моргауза некогда велела ему высматривать видения. Там Мордред не увидел ровным счетом ничего необычного. Здесь, на священном холме, – та же история.

Молодой человек выпрямился. Реалист Мордред не понял, что с плеч его упало тяжкое бремя. Он сказал бы только, что магия Мерлина, видимо, столь же безвредна, как и чары Моргаузы. То, что он воспринимал как отмеченную проклятием судьбу, со скорбью предсказанную Мерлином и искаженную во зло Морга-узой, в этом мире прозрачной воды и светозарного тумана умалилось до своего подобающего обличия. Это даже не проклятие. Это всего лишь факт, событие, которому предстоит свершиться в будущем и явленное взгляду, обреченному провидеть, какой бы мукой ни оборачивалось ясновидение. Да, предсказанное свершится, но ровно так же, как, рано или поздно, смерть приходит ко всем. Он, Мордред, орудие не слепой и жестокой судьбы, но того – кем бы он ни был и чем бы он ни был, – кто создал мировой узор. «Жить тем, что приносит жизнь. Умереть так, как назначит смерть». И в утешении этом он даже не ощутил холода.

Собственно говоря, Мордред так и не понял, что ему даровали утешение. Он потянулся к чаше, что стояла у кромки колодца, зачерпнул из источника, выпил, почувствовал прилив сил. Плеснул воды богу, поставил чашу на место, сказал «спасибо» на языке детства и повернулся уходить.

Тем временем туман сгустился еще плотнее; ничто не нарушало напряженной тишины. Солнце стояло высоко, но свет, вместо того чтобы развеять дымку, сиял точно пожар в глубине огромного облака. Вихрь огня и дыма окутал склон, марево холодило кожу, не затрудняло дыхания, но слепило взор и приводило разум в смятение и благоговейный восторг. Воздух мерцал и переливался точно хрусталь, точно радуга, точно текучий бриллиант. «Он там, где был всегда, – сказала некогда Нимуэ, – В ореоле света, в круговерти блуждающих огней». И еще: «Ты найдешь его, если он сам того захочет».

Мордред нашел его – и получил ответ. И ощупью двинулся назад, к вершине утеса. Позади него перезвон незримых капель воды звучал в тумане мелодичным, неясным отголоском арфы. Над его головой, там, где стояло солнце, кружился световой вихрь. Ведомый тем и другим, принц-бастард вслепую пробирался вперед, пока нога его не нащупала начало спуска.

Спустившись к подножию холма, он повернул на восток и во весь опор поскакал прямиком в Каэрлеон, к отцу.