Текст книги "Франкенштейн (илл.)"

Автор книги: Мэри Шелли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]

ГЛАВА 7. Первое убийство!

Долгожданное письмо.

Однажды теплым майским утром, когда мы с Генри как раз вернулись после долгой прогулки, мне подали письмо от моего отца. Я ждал письма, ибо намеревался повидать свое семейство в Женеве после двухлетней разлуки.

Я жадно разорвал конверт и прочитал:

Женева, мая 12 дня.

Мой дорогой сын!

С печалью и слезами призываю я тебя домой. Но до приезда твоего я Должен тебя приготовить к ужасной Новости. Твоего милого братишки Уильяма отныне нет среди нас. Доброго невинного ребенка убили!

Не стану пытаться тебя утешить, расскажу тебе только все по порядку.

В прошлый четверг, под вечер, Элизабет, я и оба твоих брата пошли гулять в тот лесок, где и ты так любил бегать, когда был еще мальчиком. Эрнест и Уильям убежали далеко вперед, играя в прятки.

Стало темнеть. Мы с Элизабет сели на скамью, поджидать мальчиков. Эрнест скоро вернулся, спрашивая, не видели ли мы Уильяма: он спрятался и не отвечает на его крики.

Мы тотчас вскочили на ноги и побежали его искать. Мы искали долго. Стемнело, а он так и не нашелся, и Элизабет пошла будить соседей, чтобы вместе, с факелами, искать Уильяма.

И вот, в пять часов утра я наконец нашел его. Страшная находка! Холодное безжизненное тело Уильяма лежало в траве, и на его горле были следы от пальцев убийцы…

Эрнест не может найти Уильяма.

Я бережно принес его домой, положил на постель. Склонившись над ним, увидев его шейку, Элизабет вдруг вскрикнула:

– Боже правый! Я убила своего брата!

И она без чувств упала мне на руки.

Когда ее привели в себя, она вся в слезах рассказала, что перед самой прогулкой Уильям стал ее упрашивать, чтобы она дала ему поносить цепочку с медальоном, в котором был портрет вашей дорогой матушки. Элизабет любила его и ни в чем не могла ему отказать.

Когда она увидела, что на шее Уильяма нет медальона, она поняла, что убили его для того, чтобы ограбить.

Убийцу до сих пор не нашли. Элизабет плачет день и ночь и себя винит в смерти Уильяма. Мы ждем тебя, Виктор, не для того, чтобы ты отмстил убийце, но чтобы ты разделил наше горе и помог исцелить наши безутешные сердца.

Твой любящий отец, Альфонс Франкенштейн.

Элизабет дарит Уильяму медальон.

Я бросил письмо на стол, закрыл лицо руками и залился горькими слезами. Генри обнял меня за плечи и спросил: – Друг мой, что стряслось? Отчего ты так безутешно плачешь?

Я не мог говорить. Я захлебывался от слез. Я мог только без слов показать ему письмо на столе.

Генри взял письмо и начал читать. Слезы хлынули из его глаз, когда он тоже узнал ужасную новость.

Друг мой, что случилось?

ГЛАВА 8. Опять чудовище!

Городские ворота заперты.

Я нанял лошадь с повозкой и немедля отправился в Женеву. Печален был мой путь. Я непрестанно думал о бедном братишке и том горе, которое мучило моих близких.

Настала ночь, я приближался к Женеве, и печаль моя постепенно сменялась тоской и страхом. Вскоре после десяти часов подъехал я к городским воротам. В расстройстве своем я и позабыл, что ворота в десять уже запирают. В город я въехать не мог, а потому нанял комнату на ночь в небольшой гостинице на берегу Женевского озера.

От волнения я не мог заснуть, а потому взял лодку у лодочника и решил переплыть озеро. На другом берегу был тот роковой лес, в котором убили братишку, и мне почему-то вздумалось самому поглядеть на место убийства.

Приближалась гроза из-за гор, перекатывался гром, и, когда я достиг берега, начался проливной дождь. Сверкнула ослепительная молния, все озеро озарилось и будто занялось пламенем.

Едва я вытащил на берег лодку, в полутьме мелькнула какая-то смутная фигура. Вот она выдвинулась из-за деревьев, и я замер от ужаса.

Новая вспышка молнии подтвердила мою догадку. Огромное отвратительное существо никем другим быть не могло. Передо мной было чудище!

Что он делал тут? И тотчас меня пронзила другая страшная догадка! Не причастен ли он к убийству моего брата?

Огромное страшное чудище.

Едва я задал себе этот вопрос, я уже знал ответ. Да! Только такое страшное чудище способно убить невинного ребенка!

У меня стучали зубы, подгибались колени. Я вынужден был прислониться к дереву, чтобы не упасть.

Когда я снова поднял глаза, я увидел, что он удаляется. Я пошел было за ним, но при следующей вспышке молнии я увидел, что он взбирается на отвесный утес. Еще минута – и он исчез за вершиной.

Сам не свой от ужаса, я стоял возле дерева и думал про ту ненастную ночь два года тому назад, когда я подарил жизнь этому существу. Раскаяние меня мучило, я спрашивал себя:

– Неужто я выпустил в мир это страшное существо, способное убивать? И какие еще страшные преступления успело оно совершить?

Всю ту ночь провел я на берегу, мокрый, окоченелый, терзаемый раскаянием и ужасом. А когда занялся день, я въехал в ворота и направился к дому отца.

Он взобрался по крутому склону и скрылся.

Я думал о том, что надо бы поднять на ноги полицию, направить по следу чудища. Что я им расскажу? Что я, студент университета, два года назад создал это существо у себя в лаборатории, и вот вчера увидел это самое существо на берегу озера среди гор? Но кто, кто поверит такой истории, к тому же рассказанной человеком, много месяцев пролежавшим в горячке, на грани безумия?

Я знал, что если бы мне рассказали такое, я бы это принял за бред сумасшедшего! А вдобавок – кто в силах поймать чудище, легко перешагивающее через горы! Ответа у меня не было, и потому я решил молчать.

Что мне делать!

ГЛАВА 9. Печальное возвращение

Мой бедный брат!

Было пять часов утра, когда я переступил порог отчего дома. Я сразу прошел в библиотеку, попросив слуг никого не будить. Я стоял у каминной полки и смотрел на портрет матушки и на портрет Уильяма рядом.

Прижимая портрет братишки к груди, я заплакал. И тут в библиотеку вбежал Эрнест и, весь в слезах, бросился ко мне на грудь.

Когда, наконец, мы перестали плакать, я спросил, как переносят горе отец и Элизабет.

– Отец кое-как пришел в себя, – отвечал он, – но Элизабет безутешна. Она винила самое себя в смерти Уильяма, пока не нашли того, кто на самом деле его убил…

– Нашли того, кто на самом деле убил! – вскричал я. – Как такое возможно? Я вчера еще видел его в горах, и он на свободе!

– Я не понимаю, что такое ты говоришь, Виктор, – отвечал Эрнест в совершенном смущении. – Когда убийцу нашли, нам только горше стало от этого. Ведь это наша верная служанка, Жюстина Мориц.

– Жюстина! – задохнулся я. – Но это не может быть!

– Да, сначала никто и не верил. Элизабет до сих пор не верит. И всё как-то запутанно. Кажется, кто-то из слуг нашел в кармане фартука у Жюстины матушкин медальон, который пропал, когда убили Уильяма. Нам этот слуга ничего не сказал. А сразу пошел в полицию. За Жюстиной пришли и ее арестовали. Суд начинается завтра.

– Я уверен, она невиновна, – сказал я, – потому что знаю, кто настоящий убийца.

Полиция приходит за Жюстиной.

Но тут отец и Элизабет вошли в библиотеку, и Эрнест не стал меня дальше расспрашивать.

После нежных, хоть и печальных объятий, отец так разъяснил мне слова Эрнеста:

– Мы все от души хотели бы верить в невиновность Жюстины, не только потому, что она так долго служила нашей семье, но и потому еще, что она так была предана матушке и Уильяму. Я надеюсь и молю Бога о том, чтобы ее оправдали. Я доверяю справедливости судей и нашей судебной системы.

Элизабет молча ждала, когда отец говорил, но потом она вся в слезах попросила меня:

– Виктор, ты должен найти способ, как помочь Жюстине. Я люблю эту девушку и уверена, что она не могла убить никого. А тем более бедного милого мальчика, которого сама вынянчила.

Элизабет просит помощи у Виктора.

ГЛАВА 10. Жюстина Мориц – новая жертва!

Суд над Жюстиной.

На другой день я отправился в суд вместе с отцом и Элизабет. Как бы я хотел сам взять на себя это убийство, чтобы спасти от наказанья Жюстину. Но я был в Германии, когда это случилось, и всякий, выслушав мое признание, решил бы, что я лишился рассудка.

Против Жюстины свидетельствовали обстоятельства, но прямых доказательств ее вины не было. Сама она говорила, что, узнав о том, что Уильям пропал, побежала в лес искать его. Она так долго бродила по лесу, что подошла к воротам уже после девяти часов, и они были заперты. А потому она до рассвета ждала в сарае, в деревне неподалеку. Наверное, она ненадолго уснула, и ее разбудили шаги.

Жюстина не могла объяснить, каким образом медальон с шейки Уильяма очутился в ее кармане. Она понимала только, что кто-то его туда положил.

– Но кто же? – взмолилась она. – У меня нет ни единого врага во всем белом свете! И если кто-то убил Уильяма ради этого медальона, зачем было класть его ко мне в карман?

Элизабет вышла свидетельствовать в защиту Жюстины. Она говорила о ее добром нраве, просила у суда снисхождения. Но по злым взглядам судей я видел, что их ничто не переубедит. Они уже признали Жюстину виновной.

Я выбежал из суда сам не свой. Ведь это я, я был во всем виноват! Ведь это я создал его!

Жюстина заснула в сарае.

Немного погодя отец и Элизабет присоединились ко мне. Они едва держались на ногах, лица их были бледны.

– Ах, Виктор! – простонала Элизабет. – Всё даже хуже еще, чем мы думали.

– Жюстина сама призналась в убийстве, – печально сказал отец.

– Нет! – закричал я. – Не верю!

В эту минуту один из судейских выбежал во двор и обратился к Элизабет:

– О, мисс Лавенца, арестованная хочет с вами поговорить.

Элизабет повернулась ко мне.

– Я должна сделать это для Жюстины, несмотря на ее признание. Но одна я не выдержу нашей встречи. Прошу тебя, пойдем со мной.

Я был в ужасе при одной мысли о том, как посмотрю Жюстине в глаза, но я не мог отказаться.

Она сидела на соломе у себя в камере. Руки были связаны, голову она свесила на колени. Увидев нас, она бросилась к ногам Элизабет и горько заплакала.

Жюстина призналась!

– Ах, Жюстина, – проговорила Элизабет. – Зачем же ты нам лгала? Я так убеждена была в твоей невиновности, несмотря на все улики, и вот вдруг узнаю, что ты сама во всем призналась…

– Да, я призналась, – выговорила Жюстина среди рыданий, – да только ложь все признания эти. Они мне сказали, если, мол, я не признаюсь, мне вовеки Царствия Небесного не видать. Я перепугалась, ну и сделала все, как они велели. А теперь не могу. Не могу я помереть так, чтобы вы думали, будто я своими руками убила сокровище мое дорогое! Я и раньше вам всю правду сказала, и теперь говорю. Вот. Теперь вы все знаете. И Господь знает. Я умру спокойно. Я не виновата!

Я смотрел, как они рыдают друг у друга в объятиях, и жестоко страдал. Чем мог я утешить двух прекрасных женщин, которых знал и любил всю мою жизнь?

Жюстина клянется, что она невинна.

Как ни старались мы с Элизабет переубедить судей, всё было напрасно. На другой день, едва рассвело, Жюстину Мориц повезли на городскую площадь и там повесили, как убийцу.

В отчаянии, в тоске думал я о том, что уже двое из тех, кого я люблю, пали жертвой слепой моей самонадеянности!

– Как дальше жить? – спрашивал я себя. – Для меня самого самоубийство было бы избавлением, но как я могу навлечь новое горе на несчастного отца и бедную Элизабет?

К тому же я не знал, какие новые козни строит против моих близких проклятое чудище. Я должен был их защитить.

А потому я решил стряхнуть с себя тоску и действовать.

– Однажды, – сказал я сам себе, – я нападу на след мерзкого чудища, и оно мне заплатит за свои злодейства!

Жюстину везут на казнь.

ГЛАВА 11. Лицом к лицу с чудовищем

Альпийский воздух воскрешает Виктора.

После смерти Жюстины мне трудно было сладить с тоской у себя дома, и потому я, один, отправился в мирное селение Шамуни.

Месяц провел я в долгих прогулках по живописным альпийским долинам, дышал свежим воздухом подле Монблана, и ко мне вернулся крепкий сон по ночам и покой в продолжение дня.

Но вот однажды утром меня разбудил проливной дождь, и сплошная его пелена заслонила прекрасный горный вид из моего окна.

Однако же я решил не покоряться непогоде и взобраться на мое излюбленное место в горах. Там любил я сидеть и смотреть, как медленно сползают с вершин ледяные глыбы.

Мой мул старательно одолевал извилистую, крутую тропу, а ливень меж тем все обрушивался на долину под нами. К полудню добрался я до вершины и тут мне вздумалось переправиться через ледник. По всей ширине в три мили лед был в сплошных трещинах, и я целых два часа добирался до другой стороны.

Но вот наконец дождь перестал, выглянуло солнце, и все ледяные вершины вокруг засверкали. Это сияние прогнало мою тоску и я повеселел.

Вдруг, на той стороне глетчера, я заметил человека – огромного человека – и он приближался ко мне со сверхчеловеческой скоростью. Я пробирался по льду медленно, осторожно, он же мчался, он подпрыгивал на опасной поверхности.

Среди Альп.

Я вздрогнул, завидя его, потом весь затрясся от омерзенья и ужаса – то было страшное чудище, которое я, я сам, сотворил два года назад! Я понял, что не сдвинусь с места, буду стоять и ждать, пока он подойдет ко мне, а там уж выскажу ему, как я его ненавижу… и, если возможно, я уничтожу его!

– Дьявол! – крикнул я. – Как смеешь ты ко мне приближаться! О, как бы я хотел убить тебя и воскресить тех двоих, которых ты уничтожил!

– Меня не удивляют твои слова. Я ничего другого не ожидал, – сказал он спокойным голосом. – Все ненавидят таких уродов, как я. Но не твоя ли это вина, что я так страшен? Не ты ли таким меня создал?

Больше я не мог сдерживать своей ярости, я бросился на него, я стал царапать отвратительное желтое лицо…

Но он чересчур был силен, чересчур проворен. Схватив мою руку железной хваткой, он спокойно проговорил:

Безотчетная ярость.

– Успокойся ты, мой создатель. Молю тебя, выслушай мою историю прежде, чем вновь захочешь меня убить. Запомни: ты сам сотворил меня таким, я сильнее и больше, чем ты.

– Никаких твоих историй я не желаю слушать, мерзкое чудище!

– Ну как мне уговорить тебя, Виктор Франкенштейн? Как убедить тебя, что и я тоже страдаю? Я несчастен и одинок, меня ненавидят и презирают все – взрослые и дети – и всё по твоей милостив

– А я ненавижу и презираю себя самого за то, что создал тебя!

– Но твой долг выслушать то, что я скажу. И тогда, если ты попрежнему захочешь, и если ты сможешьубить меня – что же, убей. Только помни, что это ты меня создал.

– Я проклинаю тот день и час! Я проклинаю вот эти самые руки! Убирайся! Я ни минуты более не могу тебя видеть!

Монстр заслонил руками мои глаза и сказал:

– Ну вот, теперь ты можешь на меня не смотреть.

«Не ты ли создал меня!»

Я сбросил со своего лица его руки и повернулся к нему спиной.

Он протянул ко мне руки, будто в мольбе.

– Ну просто не смотри на меня. Только выслушай мою историю, внемли моей просьбе. Если обещаешь ее исполнить, я тебя оставлю в покое. Если же нет… ну, об этом мы после поговорим.

Сам не знаю, страх, любопытство или даже жалость к нему заставили меня его слушать. Но как бы там ни было, я согласился. Я повернулся к нему и кивнул.

Он показал на льды вокруг и сказал:

– Повесть моя слишком долгая, и нельзя рассказать ее здесь, сидя на холоде. Пожалуйста, пойдем со мной. Я знаю одну хижину на этой горе.

Он повернулся и зашагал через льды. Я пошел за ним, изо всех сил стараясь не отставать.

Когда я наконец добрался до той хижины, он был уже внутри и разводил в очаге огонь.

Я сел у огня и стал слушать его рассказ.

Я преследую чудище!

ГЛАВА 12. История чудовища начинается

Я был беспомощен и несчастен.

Когда впервые ты призвал меня к жизни, я был беспомощен, как новорожденное дитя, я способен был только видеть, слышать, осязать, обонять и различать вещи на вкус.

Всё было мне внове, и я испугался, я пошел к тебе в комнату, как ребенок пошел бы к отцу. Но ты убежал, ты меня покинул, и я не знал, что мне делать.

Мне было холодно, и я покрылся твоим плащом и вышел в ночь, беспомощный и несчастный. Помню, я плакал, когда шел по улицам, и когда я добрался до леса за Ингольстадом, я так устал, что лег на сырую землю подле ручья.

Несколько часов я спал и проснулся, мучимый голодом и жаждой. Я выпил воды из ручья и съел немного валявшихся на земле ягод.

Месяц провел я в лесу. Я смотрел, как садится солнце, как на смену ему восходит на небо луна. Я научился различать приятные голоса птиц, пролетавших над моей головой. Я и сам пытался подражать этим голосам, но ничего у меня не получилось. Я хотел производить другие звуки, но из груди у меня исторгался только страшный рев, пугавший меня самого.

Месяц прошел, и я вышел из лесу, и скоро набрел на костер, который развели, верно, нищие бродяги. Я наслаждался теплом и светом, а потом сунул руку в горящие уголья. Я тотчас отдернул руку, крича от боли и недоумевая, как нечто, столь прекрасное на вид, может причинять боль.

Я присмотрелся к костру и скоро понял, что горят щепки, а раздувает их ветер. И еще я открыл, что орешки и корни делаются вкусней, когда их пропечешь на костре перед тем, как съесть. А вот ягоды – нет.

Знакомство с огнем.

Скоро все запасы еды у меня истощились, и пришлось мне покинуть мой лес и мой костер. Передо мной расстилалось голое поле, и какое-то белое, толстое покрывало лежало на нем и холодило мне ноги.

Три дня бродил я без еды и крова над головой и, наконец, ранним утром, набрел на одинокую хижину. Голодный, замерзший, усталый, подошел я к двери этой хижины и вошел внутрь. Там, у огня, сидел старик и стряпал себе завтрак. Увидев меня, он сначала остолбенел, а потом выбежал из своего жилища, вопя что было силы.

Я съел завтрак старика, а потом растянулся на соломе и крепко уснул.

Я спал до полудня, когда солнце высоко поднялось на небо, а потом захватил с собой остатки завтрака и продолжал путь.

Я шел несколько часов и пришел в деревню. Меня удивили чистые маленькие домики и большие дома, овощи в огородах, молоко и сыр на подоконниках. В один такой дом я вошел, но сразу всех распугал. Дети кричали, плакали и бросались в рассыпную, женщины падали в обморок.

Старик испугался меня.

Эти крики встревожили жителей деревни. Люди выбегали из домов, бежали за мной, бросали в меня камнями и выкрикивали страшные угрозы. Я бежал от них, выбежал в чистое поле, я бежал до тех пор, покуда преследователи не потеряли меня из виду.

Много часов спустя я увидел большой деревянный сарай рядом с чистеньким домиком. В домик после всего, что со мной случилось, я войти побоялся и заполз в сарай. Сарай был такой низкий, что я не мог в нем выпрямиться, я мог там только сидеть. Но это меня не смущало. Я и тому был рад, что нашел место, где можно спать, где можно не бояться дождя и снега… где можно не бояться людей.

Меня побивают камнями.

Днем я выглянул наружу и увидел, что рядом – свиной хлев и небольшой пруд. Та сторона сарая, куда я заполз, была единственная открытая сторона. Я загородил ее бревнами и камнями, которые мог отодвигать и придвигать, чтобы войти и выйти. А вдобавок я набрал немного соломы, чтобы мягче было спать.

Потом я осмотрел доски, отделявшие сарай от дома. В широкую щель я увидел пустую комнату.

Я выбрался из сарая и пробрался в дом в надежде раздобыть какой-нибудь пищи. И нашел каравай хлеба и пустую кружку, которой можно было зачерпнуть воды из пруда.

Я решил обосноваться в сарае, покуда кто-то или что-то меня не выгонит. Тут был истинный рай по сравнению с жизнью в лесу или в чистом поле.

Шли дни, я узнал, что трое людей по фамилии Де Лacu жили в том домике: молодая девушка Агата, брат ее Феликс и их старый слепой отец.

Я делаю отверстие в стене.

Жили они очень бедно, и двое молодых работали в поте лица, чтобы накормить и обогреть любимого старого отца, и часто сами недоедали, лишь бы старик ни в чем не знал нужды. В огороде у них было немного овощей, корова давала немного молока – вот и весь их достаток.

Доброта и любовь милых людей друг к другу глубоко трогали меня и, чем красть у них еду, я бродил по лесам в поисках орехов и ягод. А еще я тайком брал топор Феликса и рубил для них дрова. Дрова я оставлял у дверей – сюрпризом – и каждое утро наслаждался радостью моих добрых хозяев, когда они находили этакий клад у своего порога.

Я удивился, заметив, что они уносят огонь к себе в дом, чтобы стряпать еду и освещать комнату. Вечером, чтобы читать старику-отцу, они от этого огня зажигали свечи. Слова, которые они читали, были точно такие же, как те, что они говорили, а читали они по таким толстым штукам, которые сами называли книгами.

Приятный сюрприз для Де Ласи.

Шли дни, недели и месяцы, и вот я и сам научился произносить все эти слова. Я надеялся, что однажды смогу представиться моим хозяевам. Вот когда я заговорю с ними теми словами, какие выговаривают они… И, может быть, они забудут о моем безобразии. Кто знает? О, да, я уже понял теперь, как я безобразен. Я видел свое отражение в пруду.

Однажды утром к домику верхом прискакала красавица. Феликс ласково встретил ее, он ее называл Сафия. Это была его невеста, они скоро должны были обвенчаться. Явилась Сафия из далекой страны, называемой Турцией, и говорила она на другом языке, не на том, на каком говорила семья.

Феликс вместе с Агатой после приезда Сафии учили ее говорить и читать на их языке.

Я слушал эти уроки сквозь щели в перегородке и многому научился.

Сафия приезжает к Феликсу.

Однажды, бродя по лесу, я набрел на старую сумку, в которой оказалась кой-какая одежда и несколько книг. По этим-то книгам я учился читать вместе с Сафией.

Так прошла зима, прошла весна, я радовался своей простой жизни и все больше привязывался к милому семейству, того не зная, приютившему меня. Я гордился тем, что могу говорить и читать все те слова, которые говорили Феликс, его сестра, отец и невеста.

Но что толку в словах, если некому их сказать? Настанет ли когда-нибудь час, когда, увидев меня, кто-то не побежит прочь, напуганный моим безобразием? Посмотрит ли кто-то на меня с тем выражением нежности, с каким, я заметил, смотрят друг на друга Феликс и Сафия? Будет ли у меня когда-нибудь дом? Будут ли друзья? Ведь даже тот человек, которого считал я своим отцом, ты, Виктор Франкенштейн, бросился бежать от меня в ужасе!

Я учусь читать.

Еще одно обстоятельство усилило мою обиду против тебя. Когда-то давно, сразу, как пришел в мой сарай, я нашел в кармане твоего плаща блокнот, который ненароком прихватил с собой из твоей спальни. Сперва он не имел для меня никакого смысла, но потом, когда я научился читать, я узнал о твоих планах, замыслах, я узнал, как ты ужаснулся, когда меня увидел!

Зачем же надо было делать меня таким безобразным, что самому тебе стало страшно? О, как я проклинаю тот день, когда ты создал меня! Как я проклинаю тебя!

Но горечь моя смягчалась, когда я думал о добрых Де Ласи, которые, я не сомневался, полюбят меня, когда я поведаю им свою печальную повесть, и они забудут о моем безобразии, они ближе узнают меня и поймут.

Однако, как ни мечтал я о их дружбе и сочувствии, как ни хотелось мне поскорей им представиться, я откладывал наше знакомство из страха, что и они тоже в ужасе от меня отвернутся.

Я с горечью узнаю мысли Виктора.

Год целый прошел в таких моих мыслях, и наконец я составил план. Я решил войти в дом поутру, когда старик будет дома один, он слепой и не увидит меня. А потом, когда придут его дети, так я рассудил, они застанут нас за дружеской беседой и отнесутся ко мне без предубеждения.

И вот, однажды утром, когда молодые люди отправились в деревню, на ярмарку, я решил, что пора настала. Я выбрался из сарая и, весь дрожа, на подгибающихся ногах, подошел к передней двери и постучался.

Старик сказал: «Войдите», я глубоко вздохнул и открыл дверь. Я представился как путник, желающий отдохнуть. Старик ласково приветствовал меня и даже разделил со мной свою трапезу.

Несколько часов мы говорили о всякой всячине и согласились на том, как важно человеку иметь друзей. Я почувствовал, что старик дружески ко мне расположен, я встал перед ним на колени, схватил его за руку – и тут отворилась дверь.

Неужели, наконец, друг?

Не могу описать тот ужас, какой испытали при виде меня молодые люди. Сафия выбежала за дверь, Агата упала без памяти. Феликс бросился на меня с нечеловеческой силой и оттащил от отца, за колени которого я цеплялся.

Я упал, Феликс стал колотить меня палкой. Я мог бы голыми руками разорвать его на части, но ничего я такого не сделал. Я только выбежал из домика и бежал, бежал, куда глаза глядят, пока на закате не добежал до густого леса.

Снова я был один на всем белом свете, без дома, без друзей. Ярость моя не знала границ. Душа жаждала отмщения… отмщения миру… людям… и тебе, мой создатель!

Феликс защищает своего отца.