Текст книги "Франкенштейн (илл.)"

Автор книги: Мэри Шелли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]

Об авторе этой книги

Нет ничего странного в том, что Мери Шелли стала писателем. Ее родители были замечательными английскими писателями восемнадцатого века. Странно, и даже удивительно, другое: Мери было всего восемнадцать лет, когда она создала роман ужасов на все времена.

Еще совсем ребенком она любила читать и «придумывать», как сама она выражалась. Детство ее прошло в обществе замечательных писателей и поэтов, друзей отца. Среди них был и великий поэт Перси Биши Шелли. За него-то потом Мери и вышла замуж.

Шелли часто советовал жене писать, но она слишком счастлива была своей семейной жизнью, и мысль о сочинительстве не увлекала ее до того самого лета 1816года, когда они решили отдохнуть на вилле, на берегу Женевского озера в Швейцарии.

Погода вдруг испортилась, супруги проводили дни и вечера возле камина вместе со своим близким другом, поэтом лордом Байроном.

Скоро друзья изобрели прекрасный способ борьбы со скукой: по очереди читали вслух страшные рассказы. А потом решили сами их сочинять. Байрон и Шелли сочинили свои рассказы в два счета. Мери решила не отстать от мужчин, написать историю столь же страшную и увлекательную, долго билась над ней, и ничего достойного у нее не получалось.

И вот однажды ночью Мери лежала без сна и все думала про тот разговор, который несколько дней назад вели между собой Байрон и Шелли: о том, можно ли воскресить мертвеца, можно ли искусственно создать существо, подобное человеку. И когда она, наконец, заснула, ей приснилось такое именно существо. Наутро она рассказала свой сон Шелли и Байрону. Так родился замысел «Франкенштейна».

С тех пор прошло почти двести лет, а история восемнадцатилетней девочки, переведенная почти на все языки, много раз показанная на киноэкранах, продолжает пугать, волновать и очаровывать людей по всему миру!

Глава 1. Спасенный из льдов

Грозные арктические льды.

Плавучие полосы арктических льдин медленно смерзались воедино, грозя затереть маленький парусник.

Роберт Уолтон, молодой его капитан, стоял на палубе и думал о том, вправе ли он был жертвовать храброй своей командой ради собственной дерзкой цели – исследовать воды, в которые не заходило никогда ни одно судно, и земли, на которые еще не ступала человеческая нога.

Думал капитан и о том, как выиграло бы все человечество, если бы ему удалось осуществить свою мечту: открыть вблизи Северного полюса морской путь из Европы в Азию.

Уолтон родился в богатой семье и мог бы проводить свои дни в роскоши и беспечных забавах. А вместо этого он все последние годы, долгих шесть лет, провел в море, работал простым матросом, терпел холод, голод, жажду, ночи без сна и грубый труд – все для того, чтобы закалить свое тело и свою душу для долгого и опасного путешествия.

И вот – льды грозят затереть его судно, они погубят жизнь его матросов, и никто из них не увидит больше берегов родной Англии!

В два часа пополудни густой туман, с утра застилавший все вокруг, начал понемногу рассеиваться. И тогда среди льдов показалось странное что-то.

– Глядите, капитан! – крикнул один матрос, показывая на темное пятно в полумиле от них. – Это же сани, сэр! И собаки мчатся так, будто вместо ног у них крылья!

Уолтон поднес к глазам подзорную трубу.

– А на погонщика посмотрите! – крикнул он. – Я в жизни не видывал такого огромного человека! И что понадобилось ему здесь, среди льдов, за сотни миль от жилья?

Это же сани, сэр!

Не прошло и нескольких минут, как таинственный путешественник исчез во льдах, оставив Уолтона и его матросов в совершенном недоумении.

На другое утро, едва рассвело, Уолтон вышел на палубу и увидел, что вся команда навалилась на борт и разговаривает с кем-то внизу.

– Что случилось, ребята? – спросил он, сам подходя к борту.

– Да вот сани, сэр, – отвечали ему, – совсем такие же, как мы вчера видали.

Уолтон посмотрел. Там, вмерзнув в огромную льдину, плыли вместе с нею к их судну сани, собачья упряжка, погонщик.

Все собаки перемерли, кроме одной, которую вяло удерживал за ремень оледеневший погонщик, подгребавший куском дерева свою льдину. Казалось, он едва жив.

– Нет, это не те сани, которые мы вчера видели, – сказал Уолтон. – И человек совсем не похож на гиганта, который тогда пронесся стрелой мимо нас.

Удивительное открытие.

– Это наш капитан! – крикнул кто-то человеку внизу. – Может, он тебя уговорит, чтобы к нам поднялся.

– Благие небеса! – крикнул Уолтон. – Вы же совсем оледенели! Позвольте моим людям поднять вас на борт!

– Благодарю вас, сэр! – отвечал еле живой человек слабым голосом, – Но сперва я хотел бы узнать, куда держит путь ваше судно.

Уолтона удивило, что на краю гибели можно задавать подобный вопрос тому, кто хочет тебя спасти. Но раз спрашивают, надо ответить. И он сказал:

– Мы исследуем воды, близ Северного полюса.

Несчастный кивнул и прошептал:

– Север – это хорошо…

И он отдался в руки матросов, которые отнесли его на судно.

Когда он был уже на борту, позвали судового врача, тот осмотрел его и сказал:

Спасение погибающего.

– Ноги у него обморожены, сэр, и весь он так истощен, что кости видны сквозь одежду.

– Закутайте его в одеяла и осторожно отнесите поближе к печке, – приказал Уолтон. – Когда он согреется, дайте ему немного супа, а потом отнесите ко мне в каюту. Там ему будет удобно, и я сам о нем позабочусь.

За два дня незнакомец не проронил ни слова. У него было ужасное выражение лица, он скрежетал зубами, и Уолтон даже опасался, что страдания лишили его рассудка. Однако же в иные минуты, когда с ним были ласковы, внимательны, глаза несчастного вдруг светились благодарностью и умом.

Когда наконец незнакомец был в состоянии говорить, Уолтон спросил его:

– Что заставило вас пуститься в санях по ледяному морю?

Тотчас лицо больного омрачилось и он ответил:

– Да вот, ищу кой-кого на таких же санях, как у меня.

– Да мы же его видели, – вскричал Уолтон. – Всего за день до того, как вас подобрали.

Возвращение к жизни.

При этом известии незнакомец широко раскрыл глаза и приподнялся на подушках.

– Куда направлялся этот дьявол? – задохнулся он. – Сколько у него собак? Сколько еды? Мне все это нужно знать!

– Успокойтесь, мой друг, – уговаривал его Уолтон. – Вы очень больны. Вам нельзя волноваться.

– Ваша правда, – со вздохом проговорил незнакомец. – Вы спасли меня от почти неминуемой гибели, – продолжал он, – и вправе узнать, кто я такой. Моя печаль так глубока, что покуда я не могу говорить о ней. Но дайте срок. Меня гнетет страшная тайна, но даю вам слово, со временем я вам ее открою.

Шли дни, и силы возвращались к незнакомцу. То и дело он поднимался на палубу, выискивая те сани на горизонте, но большую часть времени он проводил в обществе капитана, слушая его рассказы о намеченной экспедиции.

– Да, мой друг, – говорил молодой англичанин, – я с радостью отдал бы все свое состояние, и даже собственную жизнь за те знания, какие может открыть моя экспедиция. Не такая уж это дорогая цена за то, что может принести счастье всему человечеству!

Здесь роковая тайна.

Незнакомец прикрыл глаза рукой, и слезы полились у него из-под пальцев.

– Не говорите так! Вы не знаете, что вас ожидает! – крикнул он. – Когда я расскажу вам свою печальную повесть, вы увидите, как я посвятил свою жизнь поискам знаний, которые облагодетельствуют все человечество. А на самом деле – я принес беду и погибель всем, кого я любил, и сам теперь на краю могилы. Не допускайте себя до такого!

– Расскажите о своих злоключениях, и вам станет легче, – сказал Уолтон ласково. – А там, кто знает, я вам, быть может, и сумею помочь.

– Благодарю вас за доброе участие, – вздохнул больной. – Но ничто уже не изменит моей участи. Одно только я еще должен сделать, пока я жив, и тогда я смогу умереть со спокойной душой.

И он начал рассказывать капитану свою историю.

Ничто не изменит моей судьбы.

ГЛАВА 2. Так начинается история Франкенштейна

Счастливая, любящая семья.

Зовут меня Виктор Франкенштейн, и веками имя наше уважали в Женеве, в Швейцарии. Преданные мои родители воспитали меня и двух моих младших братьев Эрнеста и Уильяма с терпением и любовью и кроме того взяли в семью Элизабет Лавенца, осиротевшую дочь итальянского знатного семейства.

Элизабет была моложе меня, и я всем сердцем любил ее, как родную сестру, хоть она и называлась нашей кузиной. Много счастливых часов провели мы в веселых забавах. Но когда подросли, обнаружились между нами различия: Элизабет любила наблюдать великолепные виды гор и озер Швейцарии… я же задавался мыслью о том, как устроено все в природе, какие тайны прячут от меня земля и небеса!

Потом я стал учиться в школе и там на всю жизнь подружился с Генри Клервалем. Генри был трудолюбивый и умный. Он обожал сочинять истории о героях-рыцарях, а потом мы с ним разыгрывали их в лицах.

Бывает ли детство счастливей! Добрые, великодушные родители, двое веселых младших братишек, любящая сестра и преданный, изобретательный друг! Да, так все было до самой моей погибели, до того, как горделивая мечта не побудила меня исторгать у природы тайны, скрытые от человека с тех самых пор, как жизнь началась на земле.

А ведь до тринадцати лет наука манила меня только возможностью открывать способы лечить болезни, спасать людей от смерти.

Как чисты были эти детские мечты!

«Храбрые рыцари».

Когда мне было пятнадцать лет, страшная гроза подстрекнула иные стороны моего научного любопытства. Внезапный, пугающий удар молнии поразил древний дуб возле нашего дома. В одно мгновение от могучего дерева остались одни только щепки.

В жизни своей я покуда не видывал ничего подобного. В ту же минуту я понял, какую невероятную разрушительную силу несет в себе электричество. И тогда же призадумался о том, какие еще силы оно от нас таит.

Эти мысли занимали меня и в семнадцать лет, когда я готовился к расставанию с любимой семьей, чтобы уехать в небольшой швейцарский городок Ингольстад, дабы учиться там в университете.

Перед отъездом меня постигло первое в моей жизни горе. Элизабет заболела тяжелой горячкой, жизнь ее была в опасности. Хотя за ней могли ходить наши слуги, матушка, не желая слушать никаких возражений, взялась сама за нею ухаживать. А через три дня она слегла, и на четвертый стало ясно, что она умирает.

Сила электричества.

Лежа на смертном одре, она призвала к себе всю семью и вложила руку Элизабет в мою руку.

– Заботьтесь о братьях, – сказала она. – Я умру спокойно, зная, что однажды вы станете мужем и женой.

Мы с Элизабет дали ей слово.

После смерти матушки я медлил с отъездом, но через несколько недель отец решил, что пора настала.

Генри пришел попрощаться. Мысль о разлуке нас мучила. Генри тоже хотел бы учиться в университете, но не получил благословения отца, который настаивал на том, чтобы Генри со временем наследовал его дело.

Помахав рукой провожающим и поднявшись в карету, я понял, что впервые оказался один на один с чужим, неведомым миром.

Обещание умирающей матери.

ГЛАВА 3. Удивительное открытие

Профессор Вальдман поощряет Виктора.

В университете я по-прежнему предавался своим детским мечтам. Я мечтал найти способы облегчить болезни и продлить человеку жизнь.

Профессор Вальдман, мой любимый учитель, советовал мне изучать труды и новых и древних ученых.

– Соединив познания тех и других, – говорил он мне, – ты обретешь безмерную силу. Ты сможешь открыть тайны неба и земли, и тайны человеческого организма, и как он действует.

– О нет, сэр, мне мало этого! – воскликнул я, и в ту же минуту я понял, что мне нужно не только узнать, как действуетчеловеческий организм, но и тайну его создания!

Заметив, как блестят у меня глаза, но не представляя себе, насколько простирается моя дерзость, профессор Вальдман мне обещал:

– Мальчик мой, меня радует твое рвение. Будь уверен, я помогу тебе всем, чем смогу.

Профессор скоро стал для меня не только моим любимым учителем, но и другом. Я читал все научные журналы, какие мог найти, ходил на самые интересные лекции и беседовал с самыми крупными учеными в нашем университете.

Я устроил лабораторию у себя на чердаке и часто работал там ночь напролет – до рассвета.

Однажды утром профессор Вальдман позвал меня к себе в лабораторию.

– Виктор, – сказал он, – за последние два года ты сделал выдающиеся успехи.

– Благодарю вас, сэр, – отвечал ему я. – Сейчас я больше всего времени посвящаю анатомии и физиологии, чтобы когда-нибудь понять, как зарождается жизнь. Но я сам понимаю, что для этого сначала нужно понять, как жизнь кончается – как умирает и разлагается тело.

Я работал ночами.

– Это очень дерзкая цель, милый Виктор. Ученые бьются над тайной зарождения жизни веками. С тех пор, как существует наука. Ты блестящий ученый. Слава – твой удел. Если кому и доступна отгадка сей великой тайны, – то только тебе. Но ты не должен забывать о других, о тех, кто тебя любит… Кстати, помнишь ли ты, что уже два года прошло с тех пор, как ты последний раз был дома, в Женеве?

– Я слишком занят работой, – отвечал я ему. – У меня нет времени их навещать.

И профессор не стал ни на чем настаивать.

В следующие затем полгода я дни и ночи ходил по больничным моргам, по часовням, где покойники лежали до того, как их похоронят. Я узнал, что случается с человеческим телом сразу после смерти, но мне нужно было знать больше: что случается с телом позже, через недели, месяцы и даже годы. И я ходил на кладбища темными ночами, выкапывал тела, изучал их.

Я изучал трупы в моргах.

Так в напряженных трудах, раздумьях и опытах прошло немало дней, и вот одной памятной ночью словно свет сверкнул у меня в мозгу. В эту удивительную минуту я вдруг понял не только то, как жизнь переходит в смерть, но и как смерть может превратиться в жизнь!

Это открытие так меня потрясло, что я мог лишь спрашивать самого себя: «Почему же великие ученые, жившие до меня, не сумели открыть эту тайну? Почему мне , именно мне выпала честь открыть тайну происхождения жизни?»

За этим последовали недели изнурительных, бессонных трудов. Я не только открыл тайну происхождения жизни. Мне открылось, как можно создать жизнь из безжизненной материи!

От радости я забыл все мучительные труды последних месяцев и недель. Я сознавал одно: – Я сделал открытие, о котором мечтали ученые мужи от начала времен!

Я отрывал мертвецов на кладбищах.

* * *

На этом месте капитан Уолтон перебил Виктора Франкенштейна.

– Поразительно! – воскликнул он. – И вы поделитесь своим секретом со мною, мой друг?

Виктор печально покачал головой.

– Я не могу, Роберт. Я знаю, вам я обязан жизнью, а потому прошу об одном – выслушайте мою историю до конца. Тогда вы сами поймете, почему я не могу поделиться своим секретом с вами… да и ни с одной живой душой. Потому что, если бы вы узнали эту страшную тайну, вы погибли бы так же, как я!

Чудесное открытие!

ГЛАВА 4. Создание чудища

Во что вдохнуть жизнь?

Почему я говорю, что я погиб? Потому что эта тайна давала мне такие знания, такую силу, какая ни одному смертному не по плечу.

Сначала я долго, очень долго раздумывал о том, как использовать свое знание. Да, я знал, как создать жизнь, но я не знал, во что мне ее вложить. Нужна же какая-то форма, которой я сообщу мускулы, кости, органы, артерии, вены и все остальное.

Создать ли мне какое-то простенькое животное или человека, подобного мне самому?

Воображение мое разыгралось, я вообразил, что и впрямь могу что угодно сотворить с помощью своей тайны. Да, решено, я дам жизнь существу такому сложному, удивительному, как человек!

А поскольку органы человеческие так сложны, я решил создать существо не мелкое, даже не просто в человеческий рост. Это будет кто-то огромный, настоящий гигант, так мне легче осуществить мой план.

Последовавшие затем несколько месяцев я собирал нужные мне материалы: я носил кости из моргов, собирал кишки на бойнях, я ловил или покупал живых животных, подбирал инструменты в анатомическом театре университета и – да, я выкапывал трупы из могил!

В те месяцы – а как раз наступило лето – я забыл о том, что такое отдых. Ночь за ночью, всю осень, зиму, новую весну и лето, и новую осень я работал у себя в лаборатории. Я забывал поесть. Я почти не спал. Я забыл и думать о своих родных, хотя в каждом своем письме отец писал мне, как он обо мне тревожится.

Я собираю части для человеческого тела.

Временами я сам ненавидел свою работу. А потом опять загорался и мечтал поскорее кончить ее.

Было начало зимы, когда труд мой близился к завершению. Но какую цену платил я за свой успех? Я был в какой-то постоянной горячке. Нервы мои были так напряжены, что меня пугал шорох листа, падающего с дерева. Я избегал всех, я боялся напугать людей своим видом, так я был истощен, я сам пугался своего отражения в зеркале!

Но я говорил себе: ничего, скоро, скоро все наладится, вот кончу работу и снова стану самим собой.

Как же я ошибался!

Нервы мои были напряжены

ГЛАВА 5. Искра жизни

Я даю жизнь новому существу.

Стоял ноябрь и была ненастная ночь, когда наконец я завершил свою работу. Дождь барабанил в стекла и заглушал стук моих инструментов, когда я их собирал и почти все откладывал прочь.

Я опустил глаза на распростертое передо мною безжизненное существо и понял, что вот сейчас я дам ему жизнь. Свеча, горевшая в моей лаборатории, почти совсем догорела, но было довольно света, чтобы я мог прикоснуться своим инструментом к распростертому телу. Это прикосновение вызвало искру, искра пронизала тело – оживила его!

Очень медленно открылись тусклые желтые глаза. Хриплый, тяжкий вздох всколыхнул грудь и сразу судорожно задергались гигантские руки и ноги.

Я неотрывно смотрел на плоды своей двухлетней работы. Я так ждал осуществления своей давней мечты! Но то, что увидел я, меня наполнило отвращением и ужасом.

Желтая кожа была натянута на костях и мускулах, едва их прикрывая. Длинные черные патлы падали на морщинистое лицо и толстую шею, жемчужно-белые зубы так не вязались с черными, узкими губами!

Что я наделал! Я более ни секунды не мог смотреть на страшное существо и, не помня себя, бросился прочь из лаборатории вниз, к себе в спальню.

Не раздеваясь, я бросился на постель, в надежде, что сон изгладит из моей памяти отвратительную картину.

Наконец, мне удалось заснуть, но мне приснилась смерть, моя матушка, Элизабет… Я проснулся в холодном поту, зубы мои стучали, у меня дрожали руки и ноги.

Меня наполнили ужас и отвращение.

Слабый свет луны светил в окно моей спальни. Открыв глаза, я увидел в лунном луче, как ожившее чудище откидывает полог моей постели. Он смотрел на меня сверху вниз, ужасная улыбка растягивала его мерзкие, черные губы и все лицо покрывала морщинами.

Челюсти его шевелились, он произносил какие-то звуки, не имевшие смысла. Потом он протянул ко мне руки, и тут я вскочил с постели и выбежал из комнаты вон.

Я сбежал вниз по ступенькам, во двор. И там я, слабый, несчастный, горько разочарованный, прятался всю долгую ненастную ночь до утра.

Я в ужасе проснулся.

ГЛАВА 6. Безумие!

Я бесцельно бродил по улицам.

Наутро, в шесть часов, я, весь промокший, выскользнул со двора. Так шел я по улицам Ингольстада, сам не зная, куда я иду, что я делаю.

Я боялся вернуться к себе домой, мне всякий раз страшно было заворачивать за угол, мне казалось, что чудовище подстерегает меня повсюду!

Так бродил я несколько часов и наконец очутился перед небольшой гостиницей, где останавливались приезжающие и выезжающие из города. Сам не знаю, почему я вдруг остановился и огляделся, но именно в эту минуту я увидел карету, приближающуюся со стороны Женевы.

Вот карета остановилась, и каково же было мое удивление, когда вышедший из нее путешественник оказался – Генри Клервалем!

– Виктор! – крикнул он. – Какое счастье, что ты тут меня поджидаешь!

Я несказанно обрадовался, увидев своего лучшего друга. Мы обнялись, и я забыл на минуту весь ужас пережитой ночи.

Пока мы рука об руку шли ко мне, Генри объяснил, что привело его в Ингольстад.

– Мне удалось убедить отца, – рассказывал он, – что мне нужно знать еще кое-что о мире, кроме того, как поверять счета в его конторе. И он согласился меня отправить в университет.

– Это прекрасно, Генри! – сказал я ему. – Как я рад, что ты здесь, со мною! Но скажи – какие у тебя известия о моих родных?

– Все они здоровы и благополучны, тревожатся только, что так долго нет от тебя вестей. – Тут он остановился и пристально посмотрел на меня. – Знаешь, Виктор, при виде тебя, я тоже начинаю тревожиться. Ты такой изможденный и бледный. Уж не болен ли ты?

Неожиданный приезд.

– Нет, я не болен, – сказал я. – Просто я слишком много трудился над работой, которая наконец окончена. Теперь я смогу отдохнуть.

Мы подошли к моему дому, и радость моя сменилась страхом. Что если чудище все еще у меня в спальне?! Я боялся увидеть его, но еще больше боялся, как бы его не увидел Генри!

Не дав Генри опомниться, я взбежал по лестнице. Обливаясь холодным потом, повернул я дверную ручку. И у меня вырвался глубокий вздох облегчения: спальня была пуста! Я весело пригласил Генри войти.

От радости я расхохотался, я хохотал так громко, что Генри смотрел на меня с изумлением. Но потом, когда я стал прыгать через стулья и хлопать в ладоши, он поистине испугался.

Я боялся того, что может ждать меня наверху.

Взяв меня за плечи, он принялся меня трясти.

– Ради бога, Виктор! Ты и вправду болен! Что с тобой?

Тут мне почудилось, что к двери крадется чудище, я выкатил глаза и крикнул, тыча пальцем в пустоту:

– Генри, это все из-за него! Спаси меня, Генри!

Генри тряс меня, стараясь привести в себя, а мне казалось, что это само чудовище схватило меня в охапку. Я отбивался от него кулаками, пока не упал в изнеможении на пол, весь дергаясь и трясясь.

Как же испугался, наверное, мой верный Генри! Но мне не дано было это понять, потому что я был не в своем рассудке потом еще несколько месяцев. Генри ничего не сообщил о моей болезни родным, нет, и вдобавок он все это время ухаживал за мной день и ночь с преданностью и любовью.

Пока я был болен, мне непрестанно мерещилось мое страшное чудище. Генри не обращал внимания на мой дикий бред, считая его порождением больного рассудка.

Это все он, он!

Лишь весной, почти полгода спустя, начал я понемногу выздоравливать. Мрачность оставила меня, и скоро я снова превратился в того веселого друга, какого знал и любил Генри.

Я понимал, сколь многим я ему обязан и старался выказать ему свою признательность.

– Милый Генри, – сказал я ему однажды, – ты всю зиму возился со мной вместо того, чтобы ходить в университет, о котором так долго мечтал. Как же мне тебя отблагодарить?

– Ты выздоравливай окончательно, а больше мне ничего не нужно, – ответил мой добрый друг.

Но настал наконец такой день, когда я повел Генри в университет и познакомил с моими учителями и другими студентами.

Профессор Вальдман нас принял ласково и сказал Генри:

Виктор ведет Генри в университет.

– Мы все гордимся необычайными успехами Виктора. Да! Он лучший студент во всем университете!

Он хотел меня порадовать, добрый старый Вальдман, но на самом деле слова его отозвались мукой в моей душе. Ведь эти «необычайные успехи» были виной тому, что я вызвал к жизни страшное чудище!

Генри всегда замечал перемены моего настроения, и он заметил выражение тоски у меня в глазах, когда профессор говорил обо мне. Не докучая мне лишними расспросами, он попросту переменил тему разговора, и мне сразу стало легче. Я любил Генри, как родного брата, и не хотел бы его огорчить. А он непременно огорчился бы, поведай я ему свою тайну.

Когда Генри все-таки посетил мою лабораторию, он заметил, как я нервничал, раскладывая инструменты. Он не знал, какую роль играли они при создании моего чудища. Но и тут он не стал меня ни о чем расспрашивать, бережно сложил инструменты, и мы ушли.

Складываем инструменты.

Вот тогда-то я и решил бросить свои занятия наукой, ибо они внесли в мою жизнь отчаяние и ужас. Но мне не по душе была праздность, а потому я остался в университете и начал вместе с Генри изучать восточные языки.

Год прошел в спокойных, приятных занятиях, мы вместе учили новые языки, читали дивные книги мудрых персидских авторов, а иногда ради отдыха – бывало на целую неделю – пускались в пешие прогулки, осматривая живописные окрестности Ингольстада.

Скоро я стал тем же счастливым человеком, который за несколько лет до того впервые явился в университет, без горя и без забот.

Страшное чудище, дни моего безумия, последовавшие за его созданием, совершенно стерлись из моей памяти.

Чудные прогулки.