Текст книги "Добывайки на реке"

Автор книги: Мэри Нортон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 8 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]

Мэри Нортон
Добывайки на реке

Глава первая

– Но о чем они разговаривают? – спросил мистер Зловрединг, поверенный в делах. В его голосе звучало раздражение, словно он наперед знал, что речь у них идет о пустяках.

– О добывайках, – сказала миссис Мей.

Они стояли под живой изгородью среди мокрых кочанов древовидной капусты, качавшейся на ветру. День был промозглый, начинало темнеть, и свет лампы в окне домика у подножия холма выглядел особенно приветливым.

– Здесь можно разбить фруктовый сад, – добавила негромко миссис Мей, словно желая переменить тему.

– В нашем с вами возрасте, – заметил мистер Зловрединг, все еще не отрывая глаз от освещенного окна внизу, – разумнее сажать цветы, чем плодовые деревья.

– Вы так думаете? – сказала миссис Мей и тут же натянула капюшон длинного, широкого пальто, спасаясь от порывов ветра. – Но видите ли, я завещаю этот дом ей.

– Кому – ей?

– Кейт, моей племяннице.

– Понятно, – сказал мистер Зловрединг и снова бросил взгляд на освещенное окно, возле которого, как он знал, сидела Кейт. Странный ребенок, подумал он; смотрит сквозь тебя широко раскрытыми глазами, будто не видит, и часами разговаривает со старым мошенником Томом Доброу, который некогда служил здесь лесником. Поневоле придешь в смущение. Что между ними общего, спросил он себя, между этим туповатым стариком и жадно слушающей его девочкой? Вот уже (он взглянул на часы) час с четвертью, как они сидят, пригнувшись друг к другу, у окна и говорят, говорят…

– О добывайках?.. – повторил он, точно это слово встревожило его – каких добывайках?

– Ну, это такая история, – небрежно сказала миссис Мей, осторожно пробираясь между набухшими от дождя кочками к вымощенной кирпичом дорожке, – которую мы рассказывали друг другу, брат и я, когда жили здесь в детстве.

– В Фирбэнк-Холле?

– Да, у двоюродной бабушки, тети Софи. Кейт очень нравится эта история.

– Но отчего, – спросил мистер Зловрединг, – ей вздумалось рассказывать ее Тому Доброу?

– Тому? Почему бы и нет? Хотя, по правде говоря, я думаю, дело обстоит как раз наоборот – я думаю, Том рассказывает Кейт.

Следуя за миссис Мей по выщербленным кирпичам дорожки, мистер Зловрединг погрузился в молчание. Он знал эту семью почти всю жизнь, и чем дальше, тем чудаковатей они ему казались.

– Но кто ее выдумал? Вы?

– Куда мне, нет. – Миссис Мей смущенно рассмеялась. Скорее всего, ее придумал мой брат. Если это вообще выдумка; – прибавила она внезапно еле слышным голосом.

Мистер Зловрединг ухватился за ее слова.

– Я не вполне вас понимаю. Эта история, о которой вы говорите, она что – основана на реальных фактах?

Миссис Мей рассмеялась.

– О нет, факты эти никак не могут быть реальными. Никоим образом. – Она снова пустилась в путь, добавив через плечо: – Просто этот старик, Том Доброу, по-видимому, знал наших человечков.

– Каких человечков? Попрошаек?

– Не попрошаек – добываек.

– Понятно, – сказал мистер Зловрединг, хотя ему ничего не было понятно.

– Мы назвали их так, – обернувшись к нему, миссис Мей поджидала, пока он поравняется с ней, – вернее, они сами так себя называли, потому что у них не было ничего своего. Ничего. Даже имена они брали у людей: семейство Курантов – там были отец, мать и дочка – звали Под, Хомили, Арриэтта.

Когда мистер Зловрединг подошел к ней, она улыбнулась:

– По-моему, прелестные имена.

– О да, – довольно сухо сказал он. А затем, вопреки своей воле, улыбнулся ей в ответ; он вспомнил, что она всегда любила, пусть мягко, подтрунивать над людьми; даже в юности, когда он находил ее весьма привлекательной, это приводило его в замешательство.

– Вы не изменились, – сказал он.

Миссис Мей сразу посерьезнела.

– Но не станете же вы отрицать, что Фирбэнк-Холл был странный старый дом.

– Старый – да. Но не более странный, чем… – он взглянул вниз, – чем, скажем, этот домик.

Миссис Мей рассмеялась.

– Тут Кейт согласилась бы с вами. Она считает этот домик таким же странным, каким мы считали Фирбэнк-Холл, в точности таким же. Знаете, в Фирбэнке у нас с братом с самого начала было чувство, будто в доме, помимо людей, живут еще какие-то человеческие существа.

– Но, – раздраженно воскликнул мистер Зловрединг, – какая разница между человеческими существами и людьми? Это одно и то же.

– Ладно, просто другие существа. Гораздо меньше людей ростом, но внешне всем похожие на них, разве что головы побольше, да подлиннее кисти рук и ступни. Очень маленькие и незаметные. Мы воображали, что живут они, как мыши, – за стенными панелями, или за плинтусом, или под половицами… и полностью зависят от того, что им удается стащить в доме. Хотя воровством это тоже не назовешь – они брали только то, без чего люди вполне могли обойтись.

– Что именно? – спросил мистер Зловрединг и, внезапно почувствовав себя неловко, обогнал миссис Мей, чтобы убрать с ее пути побег куманики.

– О, самые разные вещи. Любые продукты, естественно, и любые другие мелкие предметы, которые можно было бы сдвинуть с места и которые могли бы пригодиться, – спичечные коробки, огрызки карандашей, иголки, лоскутки… все, из чего можно было бы смастерить одежду, орудия труда или мебель. Нам было их жалко, потому что они ценили красоту и стремились сделать свои темные норки такими же уютными и удобными, как жилища людей. Брат старался помочь им. – Миссис Мей внезапно замолчала, словно смутившись. – Во всяком случае, так он мне говорил, – запинаясь, закончила она и тихонько рассмеялась, точно сама не принимала всего этого всерьез.

– Понятно, – снова сказал мистер Зловрединг.

Они принялись обходить дом, стараясь не попасть под капли, падающие с крыши.

– А при чем тут Том Доброу? – снова заговорил он, когда миссис Мей задержалась у бочки для дождевой воды.

Она обернулась и посмотрела ему в лицо.

– Ну не удивительно ли это? В моем возрасте – чуть не в семьдесят лет – получить в наследство этот домик и застать здесь хозяином Тома.

– Он тут вовсе не хозяин… всего лишь временный жилец.

– Я хочу сказать, – продолжала миссис Мей, – вообще застать его здесь. В старые времена, когда они были мальчиками, Том и брат часто вместе ставили капканы на кроликов… Они были большими друзьями, по-своему. Но всему этому пришел конец… после скандала.

– О, – сказал мистер Зловрединг, – значит, был скандал?

Они стояли перед изъеденной непогодой входной дверью, и, заинтересовавшись помимо своего желания, мистер Зловрединг снял руку со щеколды.

– Еще какой! – воскликнула миссис Мей. – Я думала, вы слышали о нем. Даже полисмен был втянут в него… вы помните Эрни Ранэйкра? Вся деревня только об этом и говорила. Кухарка и садовник каким-то образом пронюхали о добывайках и решили выкурить их из дома. Они пригласили местного крысолова и послали сюда за Томом и его хорьком. Он был тогда еще мальчик, внук лесника, лишь ненамного старше нас с братом. Но, – миссис Мей внезапно повернулась к поверенному лицом, – вы не могли не слышать обо всем этом.

Мистер Зловрединг нахмурился. В памяти стали всплывать какие-то смутные слухи… какая-то глупая история, приключившаяся в Фирбэнке: кухарка по имени Дайвер или Драйвер, пропажа каких-то вещей из горки в гостиной…

– Что-то, связанное с золотыми часами и изумрудами, да? – сказал он наконец.

– Да, потому-то они и послали за полисменом.

– Но, – мистер Зловрединг еще сильнее нахмурился, – эта женщина, Дайвер или…

– Драйвер. Именно так ее звали.

– И этот садовник… вы хотите сказать, что они верили, будто эти человечки существуют на самом деле?

– По-видимому, так, – ответила миссис Мей, – иначе они не стали бы заваривать всю эту кашу.

– И что же произошло? – спросил мистер Зловрединг. – Их поймали? Нет, нет, я не это имел в виду! Я имел в виду – чем они оказались? Верно, мышами?

– Меня в то время не было в Фирбэнке, но, по словам брата, добывайки выбрались из дома в самый последний момент через решетку в подвальном окошечке… знаете, такие отверстия в кирпичной кладке, которые делают для вентиляции. Они пробежали через фруктовый сад, – она оглянулась по сторонам: сумерки сгущались все больше, – поднялись по склону холма и ушли в поля.

– Кто-нибудь их видел? – спросил мистер Зловрединг.

– Нет.

Мистер Зловрединг кинул быстрый взгляд на окутанные туманом склоны: тонувшие в полумраке леса позади бледных полей казались совсем черными.

– Белки, – сказал он, – вот что это такое было, скорее всего.

– Возможно, – не стала спорить с ним миссис Мей. Она отошла от него в сторону пристроенной к дому прачечной, туда, где утром рабочие отрыли водосточную трубу. – По-моему, эта труба достаточно широкая, чтобы использовать ее в качестве канализационной, – сказала она.

– Широкая, – да, – согласился мистер Зловрединг, глядя на глиняные секции трубы, – но санитарный инспектор ни за что этого не разрешит, все сточные трубы в этих краях идут прямиком в реку. Нет, боюсь, вам придется поставить очистной бак.

– Так для чего тогда была эта труба? Мистер Зловрединг кивнул на прачечную.

– Для воды от стирки и, возможно, из судомойни. – Он взглянул на часы. – Подвезти вас? Уже довольно поздно.

– Вы очень любезны, – сказала миссис Мей в то время, как они шли обратно к двери.

– Это просто неслыханно, – возвращаясь к их разговору, сказал мистер Зловрединг, кладя руку на щеколду.

– Согласна с вами.

– Я имею в виду, – дойти до того, чтобы вызывать полисмена. Невероятно.

– Еще бы, – сказала миссис Мей и принялась вытирать ноги о кусок мешковины, лежавший возле ступенек.

Мистер Зловрединг взглянул на свои ботинки и последовал ее примеру.

– Ваш брат, должно быть, умел убеждать слушателей.

– О да.

– И был большой выдумщик.

– Еще какой! По его словам, существовала целая колония этих человечков. Он рассказывал мне и о другой семье – родственниках тех, кто жил в Фирбэнке, – которая, как думали, поселилась в барсучьей норе… здесь, неподалеку, на опушке леса. Дядя Хендрири и тетя Люпи… – Она искоса взглянула на мистера Зловрединга. – У них было четверо детей…

– …По словам вашего брата, – скептически заметил мистер Зловрединг и снова протянул руку к щеколде.

– И по словам старого Тома, – засмеялась миссис Мей и понизила голос. – Старый Том клянется, что все это – истинная правда. Но он утверждает, что жили они вовсе не в барсучьей норе, а уж если и жили там, то совсем недолго. Он клянется, что много лет подряд они жили за стенкой возле очага, между кладкой и штукатуркой.

– Какого очага? – тревожно спросил мистер Зловрединг.

– Этого, – сказала миссис Мей шепотом, в то время как она распахивала дверь. – Здесь, в этом самом доме.

– Здесь, в этом самом доме… – повторил мистер Зловрединг изумленно; отступив в сторону, чтобы пропустить миссис Мей, он вытянул вперед шею и заглянул в комнату, не переступая порога.

Тихая комната казалась пустой: желтый свет лампы лился на каменный пол, в очаге тлели угли. У окна лежала груда ореховых прутьев, очищенных от коры и расщепленных, – заготовки для крыш; возле них стояло деревянное кресло. Вот все, что они заметили. Неожиданно из темного угла у очага возникла Кейт.

– А, это вы, – сказала она.

Похоже было, что она собиралась сказать что-то еще, но тут ее взгляд, скользнув мимо миссис Мей, упал на мистера Зловрединга, все еще топтавшегося у порога. – Я смотрела в дымоход, – объяснила она.

– Это я вижу, – у тебя на лице сажа.

Да? – равнодушно отозвалась Кейт. Глаза ее блестели, и, судя по всему, она не могла дождаться, когда мистер Зловрединг закроет дверь и, если он не собирается входить, совсем уйдет.

Миссис Мей взглянула на пустое кресло, а затем мимо Кейт на дверь в прачечную.

Где Том?

– Пошел покормить свинью, – сказала Кейт. Она замолкла было, затем, не удержавшись, выпалила: – Разве нам обязательно уже ехать? Тут через поле всего два шага, а мне ужасно нужно что-то вам показать….

Мистер Зловрединг взглянул на часы.

– Что ж, в таком случае… – начал он.

– Да, пожалуйста, не ждите нас, – вырвалось у миссис Мей. – Как говорит. Кейт, до Лейтон-Баззарда всего два шага…

– Я только хотел сказать, – бесстрастно продолжал мистер Зловрединг с порога, – что, поскольку дорога сюда такая узкая, а канавы полны воды, я поеду вперед и подожду вас у перекрестка. – Он принялся застегивать пальто. – Надеюсь, вы услышите гудок?

– Да, да, разумеется. Спасибо… конечно. Мы будем прислушиваться.

Когда дверь за мистером. Зловредингом закрылась, Кейт схватила миссис Мей за руку и нетерпеливо потащила ее к очагу.

– Мне столько надо рассказать вам. Столько, столько…

Мы не были грубы с мистером Зловредингом? – спросила миссис Мей. – Мы не прогнали его?

– Что вы, конечно нет! Вы так красиво поблагодарили его. Но посмотрите сюда, – продолжала Кейт, – пожалуйста.

Опустив руку миссис Мей, она кинулась вперед и, пыхтя от напряжения, оттащила от стены дровяной ларь, стоявший рядом с очагом; глазам открылось отверстие с остроугольным верхом в плинтусе под панелью.

– Вот где они жили!.. – вскричала Кейт.

Миссис Мей, помимо воли, почувствовала странное волнение; глядя вниз, на крысиную дыру, она сказала неуверенно:

– Не следует быть легковерными, Кейт. Я хочу сказать: нельзя верить абсолютно всему, что мы слышим. Ты же знаешь, что говорят о старом Томе.

– Где, в деревне? Да, знаю я, что они говорят: «Самый отъявленный лгун в пяти графствах». Но ведь говорить так стали из-за добываек; понимаете, вначале он всем рассказывал о них. Это было ошибкой. Он думал: людям будет интересно. Но. им вовсе не было интересно…. ни капельки, они просто не верили ему.

Кейт стала на колени и, тяжело дыша, заглянула в дыру.

– По-моему, был только один человек, кроме Тома, который верил в добываек.

– Ты имеешь в виду миссис Драйвер, кухарку из Фирбэнка?

Кейт нахмурилась и, выпрямившись, села на пятки..

– Нет, вряд ли миссис Драйвер по-настоящему верила в них. Я знаю, что она их видела, но думаю, что она не поверила своим глазам. Нет, я говорю о другом человеке, о цыгане по прозвищу Кривой Глаз. Он вытряхнул их из ботинка на пол своего фургона. Он увидел их прямо у себя под носом. Какие уж туг сомнения? Он попробовал схватить их, говорит Том, но они ускользнули. Он хотел посадить наших добываек в клетку и показывать на ярмарке за деньги. Но Том их спас. Конечно, с помощью Спиллера.

– А кто этот Спиллер? – спросила миссис Мей. Она все еще, словно завороженная, смотрела на крысиную дыру.

Кейт удивленно взглянула на нее.

– Вы не слышали о Спиллере?

– Нет, – сказала миссис Мей.

– О! – вскричала Кейт, откидывая голову и полузакрыв глаза. – Спиллер – настоящее чудо!

– Не сомневаюсь, – сказала миссис Мей; она подтащила к себе стул с плетеным сидением и с трудом опустилась на него, – но не забывай – вы с Томом разговариваете целыми днями… я не совсем в курсе событий… Кем он считался, этот Спиллер? Добывайкой?

– Он и был добывайкой, – поправила ее Кейт, – но, – как бы вам сказать? – диким: жил под живыми изгородями, одевался в старые кротовые шкуры и, если честно, никогда не мылся…

– Он не кажется мне таким уж потрясающим.

– Ой, что вы! Он сбегал за Томом, и Том кинулся туда и спас их; схватил их с пола прямо из-под носа у цыган и спрятал у себя в кармане, а потом принес всех добываек сюда – всех четверых: Спиллера, Пода, Хомили и Арриэтту. И опустил их очень осторожно, одного за другим, – Кейт притопнула ногой по теплым каменным плитам пола, – на это самое место. И они, бедняжки, убежали за стену через эту крысиную дыру, – Кейт снова наклонила голову, пытаясь заглянуть вовнутрь, – и забрались по крошечной лестнице наверх, туда, где жили их родичи…

Неожиданно Кейт поднялась на ноги и, вытянув вверх руку во всю длину, постучала по штукатурке возле очага.

– Их дом, этих родичей, был где-то здесь. Довольно высоко. Они жили, на двух этажах между стенкой прачечной и этой стенкой. Том говорит, они пользовались водой из трубы, что идет от бака на крыше в прачечную; сделали в ней дырки с затычками. Арриэтте не нравилось там, наверху, и она каждый вечер спускалась потихоньку сюда и болтала с Томом. Но наша семья – Куранты – недолго тут оставалась. Понимаете, произошла ужасная вещь…

– Рассказывай же, – заторопилась миссис Мей.

– Нам не успеть. Мистер Зловрединг вот-вот начнет гудеть… Да и рассказывать про это должен старый Том; похоже, он все про них знает – даже то, что они говорили и делали, когда их никто не видел.

– Да, он прирожденный рассказчик, – сказала, смеясь миссис Мей. – И разбирается в людях. Когда приходится бороться за жизнь, люди ведут себя одинаково – конечно, согласно своему характеру и темпераменту, – независимо от роста и общественного положения. – Миссис Мей наклонилась вперед, словно желая получше рассмотреть плинтус. – Даже я, – добавила она, – могу представить себе, что чувствовала Хомили, лишенная домашнего крова и всего своего добра, стоя перед этой темной дырой… А наверху чужие ей родственники, которые вовсе ее не ждут и которых она не видела уже тысячу лет.

Глава вторая

Но миссис Мей ошиблась: она не представляла, какую радость испытывают добывайки, оказавшись в надежном убежище, где им ничто не грозит. Спору нет, проходя друг за другом через дыру в плинтусе, они немного волновались, им было не по себе, но потому лишь, что похожее на пещеру, пустое и темное пространство, в котором они очутились, на первый взгляд казалось необитаемым: здесь пахло пылью и мышами, все звуки отдавались гулким эхом…

– О боже! – Словно не веря сама себе, разочарованно пробормотала Хомили, – неужто они тут живут?

Постепенно ее глаза привыкли к полумраку, и неожиданно она наклонилась и что-то подняла.

– Батюшки! – взволнованно шепнула она, оборачиваясь к Поду. – Ты знаешь, что это?

– Да, – ответил Под, – это кусок пера для чистки трубок. Брось его Хомили, и пойдем. Спиллер нас ждет.

– Это носик от нашего чайника из желудя, не отступалась Хомили, – вот что это такое. Я бы узнала его где угодно, и не спорь со мной… Значит, они на самом деле здесь, – удивленно бормотала она, идя следом за Подом в темноту, – и сумели как-то заполучить наши собственные вещи.

– Нам надо подняться, – сказал Спиллер, и Хомили увидела, что он стоит, держась рукой за приставную лестницу, которая уходила в высоту и терялась во тьме. Сделана она была из двух половин расщепленной вдоль тростинки с перекладинами из спичек, аккуратно приклеенными по бокам, и напоминала те подставки, что продаются в цветочных магазинах для вьющихся растений. Посмотрев наверх, Хомили содрогнулась.

– Я полезу первым, – сказал Под. – Лучше будем подниматься по одному.

Хомили со страхом смотрела вверх, пока не услышала его голос.

– Все в порядке, – шепнул он откуда-то сверху, видеть его она не могла. – Поднимайся.

Хомили стала карабкаться следом, хотя колени ее тряслись, и наконец очутилась рядом с Подом на тускло освещенной площадке, похожей на воздушный причал. Когда Хомили на нее ступила, она тихонько заскрипела и даже, казалось, качнулась. Внизу была пустота и мрак, перед ними – открытая дверь.

– Ах, батюшки, – бормотала Хомили, – надеюсь, здесь не опасно… Не гляди вниз, – остерегла она дочь, поднимающуюся третьей.

Но Арриэтта и не собиралась глядеть вниз: ее глаза были устремлены к освещенному дверному проему и движущимся теням за ним. До нее донеслись еле слышные голоса и внезапный срыв пронзительного смеха.

– Пошли, – сказал Спиллер, проскальзывая мимо них к двери.

Арриэтта на всю жизнь запомнила эту комнату: тепло, непривычную ей теперь чистоту, мерцающий свет свечи и запах горячей домашней пиши.

И так много голосов… так много добываек…

Постепенно, словно из тумана, перед ней стали всплывать отдельные лица: верно, это – тетя Люпи… та, что обнимает ее мать. Тетя Люпи, какая кругленькая и румяная; ее мать, такая тощая и чумазая. Странно, с чего это они обнимаются и плачут, подумала Арриэтта. Они никогда не любили друг друга, кто этого не знает? Хомили считала, Люпи заносчивой, потому что раньше, в большом доме, Люпи жила в гостиной и переодевалась к обеду (Арриэтта слышала, как об этом судачили). А Люпи презирала Хомили за то, что та жила под кухней и неправильно произносила слово «паркет».

А там, конечно, сам дядя Хендрири – этот мужчина с реденькой бородкой, который спрашивает у отца: «Неужто это Арриэтта? Быть того не может!» И отец гордо отвечает: «Она самая, собственной персоной». И эти три мальчика, должно быть, и есть ее двоюродные братцы – имен их она не расслышала. Они выросли, но по-прежнему были все на одно лицо. А эта высокая, худенькая, не то девочка, не то девушка, похожая на фею, что застенчиво стоит со смущенной улыбкой на губах, – она кто? Неужели Эглтина? Да, верно, это она.

Сама комната, обставленная мебелью из кукольного домика самой разной формы, размера и цвета, казалась какой-то ненастоящей. Там были кресла, обитые бархатом и репсом: одни – слишком маленькие, чтобы в них уместиться, другие – слишком большие. Там были высоченные шифоньеры и низкие-пренизкие журнальные столики. Там был игрушечный камин с раскрашенными гипсовыми углями и каминными щипцами, вырезанными вместе с решеткой. Там были два нарисованных окна с резными ламбрекенами и красными атласными занавесями. Из них открывался прекрасный, но также нарисованный вид: из одного – на швейцарские горы, из другого – на лесистое ущелье в Шотландии («Это Эглтина, ее работа, – похвасталась тетя Люпи светским тоном. – Когда достанем еще занавеси, нарисуем третье – с видом на озеро Комо»). Там были торшеры и настольные лампы, отделанные оборками, фестонами и кистями, но Арриэтта заметила, что освещали комнату скромные самодельные свечи, которыми они пользовались у себя дома.

Все выглядело таким чистым и аккуратным, что Арриэтта еще больше сконфузилась. Она кинула быстрый взгляд на мать и отца и чуть было не сгорела со стыда. Они не стирали одежду уже несколько недель и уже несколько дней как не мыли руки и не умывались. У Пода была дыра на колене, волосы Хомили торчали в разные стороны. А пухленькая тетя Люпи любезно просит Хомили снять свои вещи («будь добра, раздевайся») так, словно речь идет о боа из перьев, мантилье и свежевычищенных лайковых перчатках.

И тут Арриэтта услышала утомленный голос матери:

Бедняжка Люпи, – говорила она, – как здесь заставлено… Кто тебе помогает убирать?

И, покачнувшись, Хомили упала в кресло.

Все кинулись ей на помощь – чего она и ожидала. Принесли воды и побрызгали в лицо. У Хендрири на глазах были слезы.

– Молодчина, она так геройски держалась, – пробормотал он, качая головой. – Страшно подумать, что ей пришлось пережить…

Затем Куранты помылись и почистились на скорую руку, остальные быстренько осушили слезы и все уселись за ужин. Ужинали они на кухне, которая была куда скромнее гостиной, зато тут горел настоящий огонь в прекрасной плите, сделанной из большого дверного замка. Угли можно было мешать через замочную скважину, – как красиво она светилась! – а дым (сказали им) через целую систему труб выходил в дымоход.

Длинный белый стол ломился от угощения. Сам он представлял собой накладку от старинного замка, снятого с двери гостиной, – покрытая белой эмалью и разрисованную незабудками медная пластинку, укрепленную на четырех огрызках карандашей, всунутых в отверстия от винтов. Острия грифелей чуть высовывались над поверхностью стола. Один из карандашей был чернильный, и Курантов предупредили, чтобы они не дотрагивались до него, а то вымажут руки.

Какой только еды не было на столе: свежая и консервированная, настоящая и искусственная; пироги, пудинги, варенья и соленья, приготовленные руками Люпи, а также баранья нога и пирожные из гипса, заимствованные в кукольном домике. Там стояли три настоящих стакана, чашки из желудя и два графина зеленого стекла.

Вопросы – ответы, расспросы – рассказы…

У Арриэтты закружилась голова.

– А где Спиллер? – вдруг спросила она.

– Ушел, – неопределенно ответил Хендрири; он нахмурился, и чтобы скрыть неловкость, принялся постукивать по столу оловянной ложкой. («Одной из моей полудюжины, – сердито подумала Хомили. – Интересно, много ли их осталось?»)

– Куда ушел? – спросила Арриэтта.

– Домой, наверно, – ответил Хендрири.

– Но мы же не поблагодарили его! – вскричала Арриэтта. – Спиллер спас нам жизнь.

Хендрири снова повеселел.

– Выпей капельку ежевичного ликера, – предложил он Поду. – Люпи сама его делала. Это нас подбодрит…

– Я – нет, – твердо сказала Хомили, прежде чем Под успел ответить. – К добру это не приведет, мы убедились на собственном опыте.

– Но что Спиллер о нас подумает? – не отступалась Арриэтта, чуть не плача. – Мы даже не поблагодарили его.

Хендрири удивленно взглянул на нее.

– Спиллеру не нужны благодарности. Не волнуйся, все в порядке… – и он похлопал Арриэтту по руке.

– А почему он не остался к ужину?

– Никогда не остается, – сказал Хендрири. – Не любит большую компанию. Приготовит что-нибудь себе сам.

– Где?

– В той плите.

– Но это же так далеко отсюда!

– Для Спиллера такое расстояние – пустяк!.. Он привык. Часть пути проплывает.

– И ведь уже, наверное, темнеет, – горестно продолжала Арриэтта.

– Полно, о Спиллере тревожиться нечего, – сказал ей дядя. – Кончай свой пирог…

Арриэтта опустила глаза на тарелку (из розовой пластмассы, она помнила этот сервиз); у нее почему-то пропал аппетит. Она взглянула на Хендрири.

– А когда он вернется? – спросила она тревожно.

– Он не часто сюда приходит. Раз-два в год – за новой одеждой. Или по специальному поручению Тома.

Арриэтта? задумалась.

– Ему, должно быть, тоскливо одному, – наконец заметила она робко.

– Спиллеру? Нет, я бы этого не сказал. Некоторые добывайки такие с рождения. Одиночки. Иногда они попадаются среди нас. – Он взглянул через комнату – туда, где, выйдя из-за стола, сидела у огня Эглтина. – Эглтина тоже из них… Жаль, но что поделаешь? Им никого не надо – подавай лишь человеков. Прямо с ума по ним сходят, как поглядишь…

Как темно было в этом чужом доме – почти так же темно, как под полом кухни в Фирбэнке, ведь освещали его лишь самодельные восковые свечи, наколотые на острия кнопок (сколько человечьих жилищ вдруг подумала Арриэтта, сгорело из-за беспечности добываек, снующих взад и вперед с горящими свечами в руках). Как ни старалась Люпи навести чистоту, пахло сажей и тянуло из углов прогорклым сыром.

Братцы спали в кухне – ради тепла, объяснила Люпи; нарядной гостиной пользовались лишь по особым случаям. Снаружи от нее была неосвещенная площадка, с которой спускалась вниз шаткая лестница.

Над площадкой, скрытые в полумраке, были две комнаты, которые им отвела Люпи. Лестницу к этим комнатам смастерить еще не успели, и добраться до жесткого настила, сделанного Хендрири из крышки обувной коробки, можно было только цепляясь пальцами за дранку и вслепую нащупывая место для ноги.

– Ну, ты приведешь здесь все в жилой вид, – сказала Люпи (она знала, что у Пода золотые руки), – мы для начала одолжим вам кое-что из мебели.

– «Для начала…», – бормотала Хомили в то первое утро, поднимаясь нога за ногу, вслед за Подом по дранкам (в отличие от большинства добываек Она боялась высоты и не увлекалась лазаньем). – А потом что?

Ей было страшно взглянуть вниз. Она знала, что там была неустойчивая площадка, а от нее уходила еще дальше спичечная лестница, поблескивающая, как рыбья кость.

– Ладно, – утешала она себя, неуклюже нащупывая место, куда поставить ногу, – пусть подъем и крутой, зато вход отдельный…

– Как тебе тут, Под? – спросила Хомили, просовывая, наконец, голову в открытый люк, прорезанный в полу; ну и странно же это выглядело – словно ее голову отделили от плеч.

– Здесь сухо, – ответил Под уклончиво и топнул несколько раз по полу, точно желая проверить его крепость.

– Ой, не топай так сильно, Под, – взмолилась Хомили, еле удерживаясь на ногах. – Это только картон.

– Знаю, – сказал Под. – Но дареному коню в зубы не смотрят, – добавил он, когда Хомили добралась до него.

– Дома, под кухней, – сказала Хомили, осматриваясь, – мы, по крайней мере, были на твердой земле.

– С тех пор тебе пришлось жить в ботинке, – напомнил ей Под, – и в пещере и на берегу, И ты чуть не умерла с голоду. И чуть не замерзла насмерть. И чуть не попала в руки к цыганам. Дареному коню в зубы не смотрят, – снова сказал он.

Хомили еще раз огляделась по сторонам. Две комнаты? Назвать их так можно было лишь с трудом. Кусок картона между двумя решетками дранки, разделенный книжным переплетом, где на темно-красном холсте тускло поблескивало вытесненное золотом название «Разведение свиней. Ежегодник». В этой стене Хендрири вырезал дверь. Потолков вообще не было, и откуда-то сверху падал тусклый свет. Верно, через щель между половицами и стеной в спальне лесника, подумала Хомили.

– Кто там спит? – спросила она Пода. – Отец этого мальчика?

– Дед, – ответил Под.

– Не удивлюсь, если он захочет нас поймать, – сказала Хомили, – наставит мышеловок и тому подобное.

– Спору нет, – сказал Под, – когда имеешь дело с лесниками, надо сидеть тишком. Правда, он на целый день уходит из дому, и мальчик с ним… Да, здесь сухо, – добавил он, осматриваясь вокруг, – и тепло.

– Не очень-то, – возразила Хомили. Проходя вслед за Подом в проем между комнатами, она увидела, что дверь держится на холстине переплета, которую Хендрири оставил неразрезанной.

– Скоро обтреплется, вот увидишь, – заметила она, несколько раз закрывая и открывая дверь, – и что тогда?

– Я могу прошить холст, – сказал Под, – сапожными нитками. Пара пустяков. – Он прижал ладони к каменной кладке дальней стены. – Дымоход, – объяснил он, – теплый, да?

– Да, – хмыкнула Хомили, – когда прижмешься к нему.

– Что, если нам спать тут, рядом с трубой?

– На чем? – спросила Хомили.

– Они хотели одолжить нам кровати.

– Нет, лучше нам использовать дымоход для стряпни, – Хомили ощупала рукой кладку и принялась выколупывать штукатурку из вертикальной трещины между камнями. – Тут можно добраться до жара.

– Но ведь мы будем питаться внизу, вместе с ними, – сказал Под. – Мы же так договорились… и готовить будем вместе.

– Вместе готовить – вместе добывать, – сказала Хомили. – Но тебе, Под, добывать здесь будет нечего.

– Чепуха, – сказал Под. – С чего это ты взяла?

– А с того, что в таком небольшом доме, как этот, где живут всего двое человеков – старик и мальчик, не столько поживы, сколько в Фирбэнке. Попомни мои слова. Я разговаривала с Люпи: Хендрири и два старших парнишки вполне управляются здесь. А ты станешь у них хлеб отбивать. Вряд ли это им придется по вкусу.

– Так что же мне делать? – сказал Под.

Добывайка, лишенный возможности добывать, в особенности такой мастер своего дела, как Под! Глаза у него округлились, стали пустыми.