Текст книги "Забыть невозможно"

Автор книги: Мэри Симмонс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 9 страниц)

– Где моя одежда? – спросил он. – Что ты с ней сделала? Нигде ничего нет. В этом доме только твои вещи.

В глазах шагнувшего к ней человека читалось замешательство.

– Виктория… Что происходит?

VI

Ну почему Джек не посоветовал толком что делать и что говорить, с досадой подумала Виктория. И тут же покачала головой: нет, не Джек виноват в случившемся, а она сама. Это она предложила оставить Нормана на ночь, это она позволила ему жить в доме до тех пор, пока ему не станет лучше.

Физически Норман чувствовал себя хорошо, но умственно… Сейчас он ждал ответа на свой вопрос, но что сказать ему: всю правду о событиях прошлой ночи или попытаться наплести какую-нибудь чушь относительно отсутствия одежды?

Но к счастью, он не потребовал от нее объяснений.

– Не обращай внимания. Я не очень-то хочу это знать, – махнув рукой, произнес Норман, как ребенок, попавший в беду. Похоже, он поступал так довольно часто в жизни. Виктория, скрывая усмешку, прикусила губу.

Но что означает этот взгляд? И почему он заставил ее ощутить вину за эту смущенную улыбку? Норман выпрямился.

– Ты позже расскажешь мне об этом. У нас ведь есть о чем поговорить, не так ли?

Он направился к двери, бросив на ходу:

– Живее, дорогая. Я пишу, и мне не терпится прочитать тебе.

– Что? – выкрикнула Виктория в уже пустой дверной проем. – Что ты делаешь? – но в ответ раздался лишь тихий звук его удалявшихся по лестнице шагов.

Виктория все еще лежала, опершись на спинку кровати, ее тело и мысли оцепенели. Но как только слова Нормана достигли ее сознания, она отбросила простыни и почти бегом бросилась к шкафу. Натянув одежду дрожащими руками, она стремительно кинулась в ванную, быстро умылась, почистила зубы и провела щеткой по растрепанным после сна волосам.

Впервые Виктория обратила внимание на то, как смотрятся на ней шелковая золотистая блузка и фланелевые брюки, подчеркивающие тонкую талию. Подсознательно желая произвести впечатление, Виктория еще раз поправила пряжку ремня и стремглав вылетела из спальни, проклиная неприбранную кровать и сцену, которая только что произошла.

Мчась по лестнице, она призналась себе, что боится не вмешательства Нормана в свою работу. Страх вызывали поцелуи этого человека, само его присутствие в доме, проникновение в ее мысли и сердце слишком многих его фантазий. Тем не менее, она постаралась скрыть свое смятение, притворившись рассерженной.

Если только этот маньяк дотронулся до моей машинки… сказала она себе, пытаясь забыть, что всего лишь минуты назад с благосклонностью принимала его знаки внимания.

Виктория на ходу приласкала Макса, по-прежнему ругая себя за порыв оставить незнакомца в доме. То, что ночью казалось совершенно, разумным и даже неизбежным, днем стало пугающим и сомнительным.

– Лучше бы уж он… – проворчала Виктория, входя в кабинет и видя, что ее худшие опасения оправдались.

Норман сидел на ее кресле за столом и двумя пальцами печатал что-то на машинке.

– Что ты тут делаешь? – холодно спросила Виктория, не столько сердясь, сколько желая скрыть неуверенность.

Норман поднял глаза и вместо того, чтобы проявить хоть малейший признак смущения, слегка улыбнулся.

– Садись, злюка, – сказал он, указав рукой на диван напротив книжного шкафа. – Я хочу, чтобы ты это послушала.

Виктория проглотила едкое замечание и села на край дивана, крепко зажав руки между коленями, чтобы унять неожиданную дрожь и не оттолкнуть Нормана от стола, на котором были сложены страницы ее нового романа. Интересно, успел ли он проглядеть их? Здесь в каждой строке иногда робко, а чаще смелее жила и дышала, любила и кричала частичка ее души, которая и была истинной Викторией Генри, открытой и уязвимой.

Самозваный Норман начал читать. Настроившись услышать, один из своих рассказов и втайне опасаясь этого, Виктория почти испугалась, внимая новым словам. Его воображение было гораздо богаче, чем она могла себе представить. Он не только поверил, что был писателем, но даже с успехом подражал современным сочинителям. Это немного успокоило Викторию.

«Он с тревогой думал о том, что самое унылое на земле место – это пустынный пирс ночью. Он навевал мысли о не свершившихся путешествиях и несбывшихся мечтах. Облупленные катера, покачиваясь на черной воде, терлись друг о друга, напоминая почесывания нищего», – читал Норман.

Затаив дыхание, Виктория слушала его историю: уж, не о себе ли поведал ей автор, не о своем ли щемящем одиночестве?

Норман описывал сцену, где два агента притаились на темном пирсе, чтобы добыть доказательства причастности некоего субъекта к незаконной торговле оружием. И когда они увидели пожилого человека, появившегося вслед за мелким бандитом, оба узнали в нем своего начальника. Он тоже заметил их и выстрелил в безоружных агентов, убив одного и ранив второго. Последний, не в силах что-либо сделать и отомстить за смерть друга бросился в холодную воду и поплыл, доверяясь течению и темноте. Он знал: после того, что произошло, его жизнь не стоит и ломаного гроша.

За набором слов и фраз Виктория угадала того, кто сочинил рассказ. Этот человек познал большую любовь и потерял ее, а потому цена такой утраты была ему хорошо известна. Живя в нашем сумасшедшем мире, он все еще верил в справедливость и ненавидел предательство.

Норман взглянул на Викторию и замолчал, заметив ее залитые слезами глаза. Он понял: его слушали скорее сердцем, чем умом. Губы незнакомца искривились и плотно сжались. Он вздохнул, будто спокойная рука Виктории легла на его разгоряченную голову.

Кем бы ни был этот самозванец со своими мечтами, страстными желаниями и сердечными тайнами, Виктория все равно узнала бы его.

– Хорошо? – чуть изменившимся голосом спросил Норман.

Виктория вздрогнула и посмотрела на него.

– Это… хорошо, – едва слышно промолвила она. Что она могла ему сказать? Что знает теперь, все поняла, почему он подменил свою жизнь чужой. Это слышалось в ужасе, безграничном одиночестве, в болезненной красоте его слов. Своей историей он попытался объяснить себе и ей то, что случилось на пустынном пирсе. В рассказе было все, думала Виктория, и главное – выраженные в словах и рассыпанные перед ней сверкающие бриллианты его души.

Как могла Виктория растолковать это Норману, сидящему рядом? Он простодушно ожидал замечаний, совершенно не подозревая о том, что открылось ей.

Всю жизнь Виктория ждала человека, который понимал бы ее и даровал такое же понимание самого себя. И вот, наконец, он пришел. Но что, если к нему вернется память? Не забудет ли он ее тогда?

Виктория вздохнула, найдя в этом определенную справедливость. Что легко дается – не ценится. Это все равно, что приобрести дорогое бриллиантовое кольцо за десять центов. Но этот-то человек сам буквально свалился к ней под ноги.

– Это… хорошо, – повторила она, безотчетно протянув ему руку.

Слегка сдвинув темные брови, Норман серьезно посмотрел на нее, медленно взял и сжал пальцы. Ответным пожатием руки Виктория высказала ему то, что невозможно выразить словами. Они поняли друг друга.

Норман прокашлялся.

– Я испытал странное чувство, когда писал. Будто речь шла обо мне самом. – Он нахмурился.

Виктория с пониманием кивнула. Ее сердце учащенно билось. Она слышала, как во время чтения его голос задрожал. Норман легко справился с волнением, но у нее самой перехватило дыхание.

– Я знаю, что во всех персонажах есть какая-то частичка нас самих, но… мне показалось, будто вижу эту сцену слишком отчетливо, словно сам был там.

Виктория вздохнула. Нельзя, конечно, безоглядно доверяться словам, но она снова и снова возвращалась к ним, пытаясь как можно глубже постичь их смысл. Да, голос Нормана дрогнул, но лишь тогда, когда он читал о гибели напарника, о том, что пришел конец их шахматным блицтурнирам, кофе вдвоем, их четырнадцатилетней дружбе. Это тот безымянный товарищ, который помог пережить смерть жены, наступившую после длительной борьбы с неизлечимой болезнью. И на этом месте у Нормана снова перехватило дыхание. Теперь Виктория твердо знала, что вся эта история произошла именно с Норманом, который, теперь хмуро смотрел в окно на воды залива, мерцавшие в лучах утреннего солнца.

Глядя на его суровый профиль, широкие плечи и узнавая его в прочитанном, Виктория пришла к выводу, что он не из тех, кто легко доверяется другим и сваливает на них свои проблемы.

И, тем не менее, он попросил помочь ему. Почему? Да разве это так уж важно. Главное, что он выбрал для этого именно ее. Только это и имело значение.

Закрыв глаза, наполненные слезами сострадания, она почувствовала, что с его губ готовы сорваться вопросы.

– Норман, – прошептала она, называя его по имени своего выдуманного мужа.

Всего одно слово, но, произнесенное вслух, оно в то же мгновение сделало их ближе. Случайные фразы приходили в голову: то из произведений классиков, современных авторов, то из фольклора, пока, наконец, ей не вспомнилось народное поверье, что назвать чьим-то именем человека значило завоевать его душу.

Завоевала ли она его душу? Скорее, наоборот. Это ее душа отныне принадлежала ему.

Виктория вновь повторила его имя, стараясь вложить в него то трепетное чувство, которое испытывала. «Что в имени твоем?» Кажется, все. Все и ничего.

Он повернулся к Виктории с горькой усмешкой на губах. Кто знает, чем она была вызвана?

– Ты назвала меня Норманом, – сказал он, и его лицо смягчилось. – Я уже начал было думать, что это не произойдет никогда.

– Я…

– Отлично, Виктория. Я понял. Моя голова стала плохо работать. Но когда я думаю о тебе, то верю, надеюсь – все будет хорошо.

– Все будет хорошо, – повторила она, хотя не знала, кого успокаивает, его или себя. Ком подкатил к горлу – столько боли за этого человека, нежности к нему и просто сердечных мук скопилось в ее душе.

Грохот на кухне заставил его быстро повернуться, и задумчивая улыбка мгновенно сделалась злой. Губы вытянулись в жесткую линию. Выражение его лица изменилось столь стремительно, что Виктория от испуга даже вскрикнула. Это был уже не тот человек, который взволнованно читал свой рассказ и страстно целовал ее. Это был Норман Генри с вечерней улицы, жесткий, грубо втолкнувший ее и Пита в машину, мчавшийся по улицам под пулями преследователя.

– Пит? – воскликнула Виктория, прежде чем Норман сделал шаг к двери.

– Это я, Виктория, – послышался, голос Пита. – Завтрак готов. Пора вставать, спящая красавица.

– Это Пит, – сказала Виктория. Плечи Нормана опустились, и настороженность исчезла с его лица.

– Верно, – задумчиво произнес он. – Я и забыл.

Слова пугали своей простотой. И снова Виктории захотелось узнать, не слишком ли жестоко по отношению к этому мужчине пытаться поддерживать его самообман?

Она решила позвонить Джеку. Он скажет, что делать, посоветует, как ей поступить. Теперь, после того, как этот человек вошел в ее жизнь, перевернул в ней все и дал нечто совершенно волшебное – самого себя, она уже не могла оставить его одного.

– Норман?.. – беспомощно позвала Виктория.

– Виктория?.. – Он так точно повторил ее интонацию, что она не смогла сдержать улыбку. Но улыбка получилась печальной.

– Почему бы тебе не пожелать Питу доброго утра. А я пока… – Виктории не терпелось позвонить Джеку и попытаться узнать, что ее ожидает. А потом надо будет подумать, как вернуть Нормана к прежней жизни, хотя, если честно, ей вовсе этого не хотелось.

– Ну что ж, – ответил Норман, – если ты еще раз просмотришь эту сцену, будем считать, что я с ней покончил.

– Конечно, – быстро согласилась Виктория. Он был лучшим притворщиком, чем Виктория, и ей пришлось уговаривать себя, что если она и лжет, то лишь во спасение.

Как только Норман вышел, Виктория села за стол и позвонила Джеку. Едва успев поздороваться, она быстро описала ему утренние события, за исключением поцелуя и своей реакции на него, а затем прочитала рассказ Нормана. Дойдя до последней строки, где говорилось, что жизнь героя не стоила и ломаного гроша, она почувствовала тишину.

– Изумительно, – помедлив, сказал Джек.

– И это все, что я могу услышать от тебя? – требовательно спросила Виктория.

– Ну, Вики, ты же знаешь, что я больше ни на что не способен, – пожаловался Джек со свойственным ему юмором. И прежде чем она успела ответить, поинтересовался, озаглавил ли Норман свой рассказ.

– Он назвал его «Темные воды», – ответила Виктория.

Джек присвистнул:

– Любопытно.

– В каком смысле?

– Подходит.

– Все подходит, Джек. Думаю, он описал то, что действительно с ним произошло.

– О, я полностью с тобой согласен, Вики. Но он выбрал такое название не случайно. Значит, он и впрямь падал в воду, потерял бумажник и испортил костюм.

– Из этого следует, – добавила Виктория, – что каким-то образом я должна объяснить пропажу его одежды?

– Если, как ты говоришь, на большинство вопросов больной ответил себе сам, то подозреваю, что он сделает то же самое и в этом случае.

Виктория глубоко вздохнула. Ее мучило сомнение: не нанесут ли они Норману вред, если будут и дальше скрывать истинное положение дел. И важнейший из всех вопросов: как долго она сможет играть роль любящей жены, не поддаваясь обаянию этого мужчины? Она снова глубоко вздохнула и выложила Джеку все разом.

Он долго молчал, а затем сказал:

– Вики, я все же придерживаюсь мнения, которое высказал прошлой ночью. Самый верный путь вернуть его к действительности в том, чтобы память восстановилась естественным образом.

– Но не оставаться же ему здесь, будучи частью этой… этой…

– Измененной памяти, – вставил Джек.

– Фантазии, – подчеркнула Виктория, не замечая подсказки. – Когда он сообщил, что забыл о Пите, я поняла, что он на самом деле имел в виду. Он ничего не знал о существовании Пита.

– Вики, ты хочешь, чтобы я забрал его? – мягко спросил Джек.

– Нет, – быстро ответила Виктория. Пожалуй, даже слишком быстро. – Нет, – повторила она на этот раз мягче и менее торопливо. Виктория не могла признаться Джеку, что сейчас не в состоянии вернуть Нормана в прошлое. – Он не хотел в больницу, и, возможно, у него была на то веская причина.

– Ив полицию?

– Ив полицию тоже, – сказала она.

– И не следует обращаться в Департамент Казначейства, чтобы узнать, кто он такой.

– Да, – согласилась Виктория. – Скажи мне, Джек. Скажи, что мне делать?

– Вики, ты писатель. Это кое-что значит. Если ты не хочешь, чтобы я взял его в больницу или вызвал полицию, то действуй, как подсказывает тебе интуиция.

Похоже, у Джека тоже был строптивый характер. Виктория начала что-то говорить, но Джек вновь прервал ее:

– Смотри, милая. Я не хочу быть назойливым. Совсем наоборот. Но я бы поощрял те поступки, которые успокаивают его память. Такой медленный подход был бы лучшей помощью Норману.

А мне? – подумала Виктория, кладя телефонную трубку. Кто поможет Виктории Генри?

– Виктория! Ты свободна, дорогая? Можешь подойти? – мнимый муж звал из кухни, как и тысячи раз в ее мечтах.

Вздохнув, Виктория пошла к нему. Как она желала, чтобы все тайны и секреты открылись, чтобы к Норману вернулась память, но при этом он продолжал любить ее.

– Несбыточная сказка, – пробормотала она, входя на кухню.

– В чем дело? – спросил Норман, преграждая ей путь.

– О чем ты? – тихо переспросила она.

Он поднял руку к ее щеке. Его прикосновение обожгло Викторию, но она не отстранилась. Она просто не в силах была так поступить.

– Ты сказала «несбыточная сказка».

– Я?

– Ты.

Виктория не расслышала бы столь тихий ответ, если бы не стояла так близко к Норману, что чувствовала на лбу его теплое дыхание. Она понимала: лучше отказаться от своих намерений и позвать Джека, чтобы тот избавил ее раз и навсегда от этого запутавшегося в собственных иллюзиях незнакомца. Но воспоминание, о его проникновенных словах, нежность взгляда и сильные руки удержали Викторию от желания осуществить свое решение.

– Я люблю тебя, – прошептал Норман. Или то прошептало ему сердце Виктории? Его губы медленно приблизились к ее губам. От него исходил запах кофе и клюквы, а язык был горячим и напряженным, словно требовал ответа.

Это был не менее страстный поцелуй, чем тот, которым они обменялись в спальне, с той лишь разницей, что теперь Виктория окончательно проснулась и смогла отчетливо ощутить, насколько потрясла ее эта ласка. Своим податливым телом Виктория изогнулась навстречу мужчине, а руками обняла его шею, прижимая к себе все сильнее.

Это, думал Норман, было именно то, чего он ждал: ее нежные руки, обвитые вокруг его шеи, грудь, прильнувшая к его груди, влажные шелковистые губы под его губами. Здесь, сейчас она принадлежала только ему, и постоянное беспокойство незаметно отступило.

– Ты всегда будешь моей, – прошептал Норман в мягкие волосы. Он так жаждал этого – постоянно ощущать ее рядом, ее, слишком давно ставшую лучшей частью его самого.

– Виктория. – Ему хотелось вновь и вновь повторять имя любимой – только касаться ее было уже недостаточно.

Но как обычными словами выразить, что она давно уже стала для него единственным, самым главным существом? Как объяснить, что лишь в ее объятиях он впервые за долгие годы, а возможно, за целую вечность ощутил всю полноту жизни? Никогда, молчаливо клялся он, не отнимут у него Викторию! Никогда!

Она что-то шептала ему, но он не мог расслышать слова сквозь удары своего сердца. Чувства, которые в нем вызывала Виктория, будили утренние воспоминания об ее обнаженном теле, умытом солнечными лучами и теплом от сна. Рука Нормана невольно опустилась, чтобы прижать ее колени к своим.

И тут раздалось деликатное покашливание Пита. Виктория замерла, а Норман, испуганно заглянул в ее глаза, вновь увидел в них сквозь затуманенный свет тревогу.

Виктория вспыхнула под его пристальным взглядом: она знала, что он заметил ее смятение, но не догадывалась, что именно это заставило Нормана закрыть глаза. Горе обострило его черты, а рот исказился, будто от удара.

– Норман?.. – мягко позвала Виктория, проведя рукой по его небритому подбородку. Суровое лицо дрогнуло от прикосновения нежных пальцев. Не обращая внимания на Пита, Виктория спросила:

– Что случилось?

Он открыл глаза, и только теперь Виктория поняла, сколь велика боль, которую она ему причинила, хотя и не ведала чем. Рука Нормана соскользнула с ее плеча и повисла. Немного помедлив, он заговорил, но на этот раз голосом грубым и безжизненным.

– Виктория, что я сделал? Ради Бога, что я такого сделал? Иногда ты смотришь на меня так, будто никогда прежде не знала.

VII

Слова Нормана больно ранили Викторию, разрушая мечты, вызванные к жизни им же самим, – конечно, необходимо помочь ему восстановить память, а вовсе не увлекаться напрасными фантазиями.

– Ты ничего не сделал, – произнесла Виктория. На какой-то блаженный миг, поддавшись искушению, она разделила его мечты о счастье. Он никогда не узнает, как трудно ей было сопротивляться чудесным грезам.

– Завтрак готов, – Пит, промолвил это тихо, но с таким сочувствием, что Норман невольно обернулся. Взгляды мужчин встретились, и между ними сразу установилось взаимопонимание.

Лицо Нормана разгладилось, но Виктория догадалась, сомнения не покинули его, скорее наоборот – он хочет, чтобы они не исчезали.

Виктория посмотрела на Пита вопросительно и одновременно с подозрением. Он с явным беспокойством поймал ее взгляд и медленно пожал плечами.

– Почему вы не едите? – спросил Пит. С таким же успехом он мог бы сказать: «Это, конечно, не мое дело, Вики, но дай ты человеку отдохнуть!»

Словно во сне, Виктория опустилась на стул и принялась за дыню, начиненную клюквой и лимоном. Однако она не ощутила ее вкуса. Осталась она равнодушной и к аппетитной яичнице с ветчиной, как если бы съела вместо них картон, намазанный клеем. Виктория сидела спокойно, не слушая, болтовню Пита. В такт биению своего сердца она разламывала толстый ломоть французского батона на множество мелких кусочков. Норман… этот незнакомец, попавший в ее дом… был в беде. Ему нельзя оставаться в мире своих фантазий – только возвращение к реальному прошлому способно разомкнуть этот заколдованный круг. И помочь ему в этом должна она, Виктория.

– Вики, – сказал, Пит, дотрагиваясь до ее руки, чтобы привлечь внимание, – я думал о торговцах наркотиками.

– Торговцах наркотиками? – машинально повторила Виктория. Норман медленно повернул к ним голову. Даже не глядя на незнакомца, она знала, что его лоб прорезала глубокая складка.

– Мне кажется, дорогая, что в твой рассказ неплохо бы включить подлинные факты и цифры, полученные из Департамента Казначейства.

– О, – успела вымолвить Виктория, но в этот момент Норман со всей силы хлопнул ладонью по столу, отчего подпрыгнула посуда, а Пит, вскочил на ноги.

– Нет! – отрезал Норман. Удар должен был причинить ему немалую боль, но он не подал и вида. – Не надо им звонить. – В его голосе не слышалось и намека на просьбу. Это был приказ.

– Почему? – спросила Виктория как можно более безразличным тоном, хотя это сильно ее задело.

Опершись о стол, Норман поднялся. Его лицо выражало непоколебимую решимость.

– Ты знаешь так же хорошо, как и я, что звонок в Казначейство – это верная смерть.

– Боже мой! – не выдержал Пит. – Почему? Разве так опасно всего лишь спросить… – Взволнованная речь оборвалась, стоило ему взглянуть на Нормана.

Тогда Виктория дрожащей рукой дотронулась до плеча незнакомца.

– Хорошо, Норман, – сказала она. Ее сердце бешено колотилось.

Виктория вспомнила предупреждение Джека избегать прямого воздействия на его память, а потому добавила:

– Мы не будем звонить. – Норман посмотрел на Викторию затравленным взглядом. – Я обещаю, – проговорила она.

Мужчина явно почувствовал облегчение, по его телу пробежала дрожь, но взгляд по-прежнему оставался смущенным и обеспокоенным.

– Виктория и Пит, я сожалею, – повернувшись, он подошел к застекленной двери, которая вела во внутренний дворик, и обеими руками уперся в косяк, словно это была единственная опора, способная удержать его на ногах. Он смотрел на широкую полосу лужайки, освещенной солнцем, но вряд ли замечал эту прелестную утреннюю картину.

– Я не знаю, что со мной произошло, – опустошенно произнес он, и Виктория поняла, как ему тяжело – не оттого, что пришлось извиняться, он действительно не знал, что с ним.

Господи, молила Виктория, помоги мне, помоги найти нужные слова, те целительные слова, которые услышит его мятущаяся память.

– Норман, у тебя сейчас сложный период. Но все будет хорошо. Ты был потрясен… В тебя стреляли. Естественно, что сейчас все выглядит для тебя странным.

Пит, сделал какой-то жест, но Виктория не стала вникать, был он одобрительный или нет. Она продолжала, чувствуя правоту своих слов.

По плечам Нормана пробежала дрожь.

– Этот… эти события… Это из-за них Виктория ты смотришь на меня, как на незнакомого человека?

Одинокая слеза скользнула по ее щеке. Она не боялась ни слез, которые могли пролиться, ни слов, которые могли вырваться вместе с ними. Она боялась, что откроет ему правду.

Норман повернулся, вмиг пересек кухню и опустился на колени около ее стула, смахнув слезинку тыльной стороной ладони.

– Ты должна была мне сказать, дорогая. Я не знал, прости, прости. Верь мне, я скорее отрублю себе руку, чем причиню тебе боль.

В его глазах было столько мольбы, что Виктория не выдержала. Она медленно протянула к Норману руку и привлекла его голову к себе на грудь. Он крепко обхватил ее за талию, а Виктория нежно обняла его за плечи, вместе со своей теплотой и нежностью, даровав прощение, в котором он так нуждался.

Они, наверное, еще долго могли бы оставаться в этом положении, но тут вмешался Пит.

– Лично я, – проговорил он глухим голосом, – спасу его, и к черту все последствия.

Норман усмехнулся. Его дыхание проникло сквозь шелк блузки Виктории и защекотало кожу, заставив женщину улыбнуться в ответ. Эта улыбка сотворила чудо. Норман, заметно успокоенный, высвободился из ее объятий и встал.

– Со мной будет все в порядке, – проговорил он так тихо, что даже Пит, находившийся рядом, не смог бы разобрать слов. Но Виктория слышала. Слышала и пришла в смятение. С ним что-то не так. Она была уверена в этом. Но когда он все вспомнит, то уйдет, оставив ее в своем прошлом. Это было вторым решением уравнения. Да, с ним все будет хорошо. Но тогда вряд ли будет хорошо ей.

– Я знаю, – молвила она не в силах скрыть печаль, когда Норман повернулся, чтобы выйти из комнаты. По-видимому, он не слышал или предпочел не слышать сказанное ею.

– Я собираюсь еще поработать, дорогая. Это улучшает настроение.

Норман весело помахал Виктории, но при этом явно избегал смотреть ей в глаза.

– Хорошо, – сказал Пит.

– Я так не думаю, – ответила Виктория.

Пит ни секунды не сомневался в том, какие мысли вызовет у сестры эта сцена, и решил поделиться собственными соображениями.

– Здесь, конечно, много неясного, – садясь, сухо заметил он. – И потом мы знаем его всего двадцать четыре часа. Я имею в виду, что все могло бы быть гораздо хуже.

– Мы говорим о своем покое или о Нормане?

– Мы говорим о тебе, дорогая Вики.

Виктория помолчала, а затем пересказала отрывок из того, что Норман написал утром.

– Ты думаешь, это случилось с ним? Виктория кивнула.

– Его начальник, гм?.. Неудивительно, почему он так не хотел, чтобы я звонил в Казначейство. – Пит некоторое время расхаживал по кухне, а затем спросил – Так что же нам делать?

Виктория покачала головой.

– Ты звонила Джеку?

Она передала слова доктора, и Пит кивнул, словно у него возникла масса идей по поводу того, что им следует предпринять.

– Его память в ужасном состоянии, – сказал он.

– Я знаю, – холодно ответила Виктория.

– Вики?

– Да?

– Он, должно быть, питает к тебе сильное чувство, если так цепляется за свои иллюзии.

– Джек сказал то же самое.

– Но ты в это не веришь.

– Это не так, – ответила Виктория, отворачиваясь от расхаживающего по кухне Пита.

Несколько минут брат молчал, занявшись мытьем посуды, и за это время Виктория поняла: он не заметил, что произошло сегодня утром между ней и Норманом на пороге кухни.

– Почему ты впустила его в комнату?

– Я этого не делала, – утомленно сказала Виктория. – Он сообщил, что не существует замков, которые смогли бы его удержать.

– Чему ты, по-видимому, была очень рада. Пит.

– Что? Не я целовался с ним вчера вечером.

Да, на это трудно было что-либо возразить.

– На твоем месте, Вики, я бы старался сдерживать его.

Она слабо улыбнулась.

– Он даже не знает, кто он.

– Да? А кто знает?

– Я, – сказала Виктория. – Я знаю.

– Правда? И кто же он?

– Я… – начала она, но невнятное объяснение замерло на губах.

– Я скажу тебе, кто ты, Вики. Ты – его связь с прошлым. Ты – хранитель мечты. Ты увлекаешь нас в мир своих историй, но, Вики, кто рассказывает их тебе?

– Любой другой писатель, – быстро ответила Виктория, но Пит покачал головой.

– Нет. Ты читаешь чужие сочинения так же, как адвокат смотрит на своих оппонентов – с любопытством и часто с уважением. Но они редко дают тебе что-нибудь полезное. И вот появляется некто, изложивший тебе захватывающую историю, целую повесть. И ты попалась.

– Я думала, ты хочешь, чтобы он ушел, – раздраженно сказала Виктория.

– Я хотел, пока не увидел, как ты на него смотришь. – Он остановился и протянул ей ладонь. Виктор не шевельнулась, и тогда он почти со злостью крепко схватил ее за руку.

– Разве ты не понимаешь, Вики? Ты, как Спящая красавица, которую, наконец-то, разбудил Прекрасный принц.

– Это…

– Это что, Вики? Смешно? Возмутительно? Может быть, предпочитаешь слово – «замечательно» или даже «чудесно»? Дело не в том, как это звучит, а в том, что произошло. В том, как ты выглядишь, дорогая. А выглядишь ты превосходно. Ты ожила. Когда в последний раз ты целовалась? Когда твоя кровь играла, словно шампанское?

Никогда, заметила про себя Виктория. Так, как сейчас, не было никогда.

– С каких пор ты стал поэтом? – поинтересовалась она.

– С того дня, как переехал сюда, – искренне ответил, Пит, но он не собирался менять тему разговора. – Вики, когда в последний раз ты трепетала от мужских прикосновений?

Никогда, подумала она, никогда. Пит вздохнул.

– Вот что я скажу тебе, дорогая кузина, – его голос сорвался, – вы очень подходите друг другу. И прервать то, что наметилось между вами, будет преступлением, Вики. Послушай меня. Я говорю, исходя из собственного опыта. Любовь, которая поражает, как гром среди ясного неба, случается не часто. И за нее стоит держаться, держаться крепко. Другого такого шанса может не быть. Я знаю это. Знаю.

Слова Пита, вызвали у Виктории мрачные мысли. Он был прав. Норман разбудил ее чувства – впервые за долгие годы. Казалось, все в ней пело, тихий, почти неуловимый мотив, подобный первому дыханию весны, когда едва заметные признаки пробуждения природы еще не превратились в мощную симфонию возрождения.

Но в одном ее кузен ошибался. Нельзя удержать смену времен года. Стоит поверить этой фантазии, и наступит зима. С каждым ударом сердца она будет чувствовать, как ее покидает тепло и все ближе и ближе подкрадываются холод и уныние. То, что предлагал Пит – жить одним днем, счастливым днем, стараясь забыть о грядущей безысходности.

– Я муравей, Пит, а не стрекоза.

Он прищурился, а затем похлопал ее по руке.

– Вики, девочка моя, не только ты. Все мы муравьи, которые мечтают стать стрекозами. Но у тебя есть шанс прямо здесь и сейчас довольно много узнать про и жизнь. – Пит, медленно поднялся.

Стоя, он уже не казался философом, а был, как прежде, ее кузеном, другом и опорой. На его лице играл самоуверенная усмешка, а в глазах застыла печаль.

Он знает, о чем говорит, подумала Виктория.

– Вряд ли Эзоп на самом деле встречал человека, который рвал сковывавшую его цепь, как ты считаешь? – спросил он, поворачиваясь к двери, ведущей во двор. – Разве что перед тем, как написать басню о льве мыши.

– У Нормана когти больше, чем у меня, – сказ Виктория.

– Так же, как когти льва больше когтей мыши.

– Ты сравниваешь меня с мышью? – Пит повернулся.

Его улыбка сейчас напоминала улыбку Нормана.

– Я не хочу отвечать на этот вопрос. – Он открыл дверь, впустив в уютную кухню холодный осенний воздух.

Виктория вздрогнула.

– Да, чуть не забыл. Сейчас твои когти лучше спрятать. А о размерах его когтей я вполне мог догадаться сам. – Он вышел и закрыл за собой дверь.

Виктория осталась одна. Единственный близкий человек ушел, а незнакомец сидел сейчас в кабинете, безусловно, Пит дал ей пищу для размышлений, и если, верить ему, то Норман оказался панацеей от всех ее бед. Весна или зима? Что выбрать? И есть ли у нее этот выбор?

Словно отвечая на эти вопросы, Норман окликнул из кабинета.

– Вики, не могла бы ты на минутку подойти? Когда она поднималась из-за стола и шла по коридору, ее ноги дрожали, но на губах появилась слабая улыбка как отражение принятого решения. Завтра могло кончиться, так пусть же она будет счастлива хотя бы один день – день, которым, возможно, наполнится ее жизнь.