Текст книги "Город в песках"

Автор книги: Мэри Чабб

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 8 страниц)

В начале 1929 года между Багдадом и Чикаго завязалась оживленная переписка. Профессор Брэстед сразу оценил значение обнаруженных находок и принялся хлопотать о концессии на проведение раскопок в этом районе: ему захотелось добавить еще одно важное звено в цепи исследований, проводимых по всему Ближнему и Среднему Востоку. Но он отлично сознавал, что ему потребуется кроме значительной суммы денег еще и первоклассный начальник экспедиции. Здесь нужен был не только отличный руководитель, но и человек, способный дать правильное истолкование полученным результатам, пролив свет на гуманную, далекую от нас историю Шумера; человек, в котором скрупулезная точность лабораторного работника сочеталась бы с широким кругозором выдающегося историка. К тому же в этих трудных условиях совершенно необходимо, чтобы он обладал административным талантом, и, наконец, что отнюдь не менее важно, он должен создать такие условия, при которых члены экспедиции могли бы работать как можно лучше, – трудная задача, если учесть, что у людей, которые вынуждены месяцами вести ненормальную жизнь в пустыне, порой основательно пошаливают нервы. Брэстед отлично понимал, что таким требованиям отвечали лишь очень немногие. И вдруг ему вспомнились раскопки в Египте, где он побывал в предыдущем году: там молодой начальник экспедиции держал в руках сотрудников, которые, по-видимому, были между собой в наилучших отношениях и добивались под его руководством отличных результатов. Своим печатным трудом на тему о древней керамике Ближнего Востока он уже снискал известность в мире археологов и получил ученое звание доктора философии; он умел мыслить в широких масштабах, анализируя данные отельных раскопок. Энергичный, отзывчивый человек, Брэстед написал Франкфорту письмо.

Приняв на себя руководство Иракской экспедицией, Франкфорт пригласил в качестве архитектора Сетона Ллойда, а тот начал с постройки дома в Тель-Асмаре.

Теперь предстояло решить еще одну важную проблему – где взять питьевую воду. Пробу воды из ближайшего канала направили в Багдад на анализ врачу; приговор врача оказался недвусмысленно жестоким, но его следовало ожидать, если вспомнить, какое количество селений теснилось у берегов канала. Врач заявил: после тщательной фильтрации водой можно будет пользоваться для стирки, но даже если ее кипятить, пока у бака не отвалится дно, она все равно не станет пригодной для питья. Единственный выход, по его мнению, заключался в доставке хлорированной воды из Багдада. «Кроме того, к вашим услугам имеется еще и пиво», – любезно добавил он.

Дом выстроили на участке, прилегавшем к крайней южной оконечности Тель-Асмара; три двора сообщались между собой в форме буквы «Г»; дом был одноэтажный, только над воротами для въезда машин имелась башня, куда вела деревянная лестница; на самом верху стоял бак, где вода подвергалась предварительной фильтрации. Над углом башни еще футов на пятнадцать высился тонкий столб, к которому был прикреплен электрический фонарь. Во дворе, под башней, разместились электрогенератор, прачечная, помещения для обслуживающего персонала и гараж. В соседнем дворе были чертежная, лаборатория, темная комната и еще одна очень длинная комната: в ней стояли скамейки, на которых обрабатывались поступавшие с раскопок находки; здесь же находились полки для их хранения.

Комнаты членов экспедиции и небольшая библиотека справочной литературы выходили в самый большой двор, в западном крыле дома имелась длинная общая комната с камином и удобными креслами, из которой можно было попасть в столовую.

Прошло более трех тысяч лет, и в этом безмолвном крае вновь появились стены; открываются и закрываются двери, раздаются ленивые и торопливые шаги, а в сухом чистом воздухе вновь звучат человеческие голоса.

* * *

Оказывается, полное имя филолога, которого все звали Джейком, – Торкилд Якобсен. Он – датчанин; его жена Ригмор производила всю фотосъемку на раскопках. У Ганса было твердое правило: жене разрешалось сопровождать мужа в экспедицию только при условии, если она там занималась настоящим делом. Поэтому, пройдя основательную подготовку в Дании, Ригмор стала первоклассным фотографом.

Снимки, сделанные Ригмор на раскопках, отличались необыкновенной четкостью. Подчас ей приходилось решать чрезвычайно трудные проблемы: например, два кирпича, лежащие рядом на дне темной ямы, следовало во что бы то ни стало сфотографировать на месте, так как они интересны только своим расположением и, если их сдвинуть, улетучатся с трудом добытые данные. Кажется, Ригмор всегда в конце концов добивалась хороших результатов, сколько бы ей для этого ни приходилось повозиться с треножником и накидкой в пыльном мрачном месте или в холодной темной комнате, где она обрабатывала материалы.

Основная работа Джейка заключалась, конечно, в дешифровке всех обнаруженных в процессе раскопок надписей. Каждый вечер в крохотной комнатке он трудился над глиняными табличками; терпеливо разбирал протоколы судебных заседаний, которые четыре тысячи лет назад означали победу или поражение тяжущихся сторон, и коммерческую документацию.

На следующий день после нашего приезда прибыли еще трое членов экспедиции – американцы, все новички вроде меня. Это были доктор Мак-Эван с женой и Гаролд Хилл. Через несколько часов все стали их называть просто Мэком, Бетти и Хэлом. Мэк и Бетти приехали только на один сезон: Мэку необходимо было набраться опыта работы в полевых условиях, так как ему предстояло принять руководство новыми раскопками в Сирии. Он должен был работать вблизи реки Диялы, на раскопках городища Хафадж. Бетти взяла на себя все хозяйственные заботы.

Хэл был архитектором и приехал в качестве постоянного сотрудника, чтобы помочь Сетону в его огромном труде – проведении топографической съемки и составлении чертежей и схем по каждому слою раскопок в Тель-Асмаре. Все трое очень устали с дороги: они проделали путь из Дамаска в Багдад на маршрутном автобусе во время сильнейшей песчаной бури. Хэл выглядел больным, от пыли у него начался сухой кашель.

Два дня мы распаковывали и раскладывали вещи, но так и не кончили; поэтому я очень обрадовалась, когда Рэчел предложила мне после чая прогуляться на место раскопок. Мы пошли мимо домов, знакомых мне по аэроснимкам и чертежам, которые еще в лондонской конторе показывал Сетон, и оказались возле двух главных зданий – дворца и примыкавшего к нему дома.

Мы взобрались на вершину пологого холма; нас окружала полнейшая тишина. Мне показалось, что на востоке, почти у самой линии горизонта, я вижу клубы белого дыма. Рэчел тоже посмотрела туда и улыбнулась своей застенчивой, доброй улыбкой.

– Нет, – сказала она, – это снежные вершины окраинных гор Иранского нагорья, примерно в ста милях отсюда; поэтому-то они и кажутся такими невысокими.

Вдруг я услышала голоса – говорили мужчины. Но нигде не было видно ни души. Становилось жутковато: неужели в этих пыльных руинах прячутся люди?

– Вероятно, это те двое, – сказала Рэчел, показывая рукой на север, откуда к нам приближались две черные точки величиной с булавочную головку; их, должно быть, отделяло от нас более мили. Так мы узнали еще об одном редком явлении в этой странной стране – голоса людей слышались так отчетливо, будто путники находились от нас всего в нескольких ярдах.

– Наверно, это первые рабочие, – сказала Рзчел. – Они каким-то образом узнают о начале сезона и стекаются сюда из своих деревень, что расположены где-то там, за линией горизонта. К завтрашнему дню здесь соберется целая толпа.

– Но где они живут, Рэчел?

Она показала на запад, на плоскую равнину, лежавшую за холмом, где виднелись какие-то ямы и траншеи.

– Они роют ямы, затем прикрывают их циновками или шкурами. Мы снабжаем их водой, а еду они приносят с собой. Раз в две недели, после заработной платы, рабочие возвращаются домой в селения, а на следующий вечер приходят обратно с новыми припасами.

Вскоре мы вернулись домой и отправились в свои комнаты, чтобы переодеться к ужину.

Переодевшись, я пошла через двор в столовую и застала там двух американцев – недостававших членов экспедиции; они только что прибыли. Гордон Лауд рассказывал Гансу и Етти о полете на ветхом самолете из Неаполя и о двух вынужденных посадках. Его попутчик сидел на столе, болтая ногами, и весело смеялся. Когда я вошла, он соскочил со стола и подошел ко мне.

– Я знаю, кто вы, – сказал он с приветливой улыбкой, – а вот вы меня не знаете. Мое имя – Гамилтон Дэбри, но вы можете звать меня Хэмом. Давайте-ка выпьем чего-нибудь, и вы мне расскажете, что вы думаете об этих раскопках.

Потягивая мартини и прислушиваясь к общему смеху, я вспоминала все то необыкновенное, что мне довелось услышать и увидеть на раскопках. Неужели и эта страна сумеет приворожить меня?

Глава четвертая

На следующее утро с севера и запада из пустыни шли люди; их всех, как магнитом, притягивало к дому. Это были бедуины: они обитают в глиняных лачугах на берегах каналов и еле сводят концы с концами, ведя полуоседлый образ жизни. Поэтому-то их так привлекает твердый заработок в течение четырех-пяти месяцев в году. Бедуины очень истощены; одеты они в разнообразные лохмотья. На некоторых поверх грязной белой одежды накинуты настоящие арабские плащи коричневого цвета, стянутые поясами; несколько человек поверх длинных рубах надели старые армейские кителя, застегнутые на все пуговицы.

Когда отбор рабочих закончился, те, кого не взяли, тронулись в долгий обратный путь к своим селениям. Кто знает, быть может, они утешались мыслью, что их более удачливых товарищей ожидает изнурительная работа и жизнь в очень тяжелых условиях, хотя они и станут к концу года «богачами».

Днем Мак-Эван и Хэм уехали на раскопки городища Хафадже, расположенного в двадцати милях от Тель-Асмара.

Мы с Гордоном уединились в конторе: он намеревался обучить меня своей системе бухгалтерского учета; она уже заслужила одобрение финансового отдела в Чикаго, но здесь ее никто не мог уразуметь. Гордон уезжал на следующий день, так как заехал только по пути, чтобы обсудить с Гансом свои планы на сезон. Он руководил раскопками в Хорсабаде, в двухстах милях к северу от Тель-Асмара, близ Мосула; участок этот также находился в ведении Иракской экспедиции. Раскопки относились к более позднему периоду; Гордон продолжал раскапывать к востоку от Ниневии дворец и храмы города, построенного великим Саргоном II, отцом Синахериба. Он правил с 722 по 705 год до н. э., то есть более чем на тысячу лет позже падения Эшнунны. Рэчел сказала, что некоторым из нас придется, вероятно, съездить туда весной. Она отзывалась о Хорсабаде восторженно, в ее предоставлении он был чуть ли не раем на земле.

Раскопки начались на следующий день в семь часов утра. Я пошла туда днем и взяла с собой сына Ганса и Етти – Джона. Вскоре мы приблизились к тому месту раскопок, где некогда стоял дворец. Снизу поднималась пыль.

Вдали возвышался холм, похожий на муравейник. По его склонам взад и вперед сновали мальчишки с корзинами.

Я знала, что где-то там находится Джейк: он вводил Хэла в курс нового для него дела. Они намеревались вдвоем расчистить всю территорию к северу от дворца, где некогда стояли дома жителей города.

Я подошла к краю траншеи и заглянула вниз, где на глубине двадцати футов велись раскопки. Перед глазами возник целый лабиринт из толстых стен, узких ущелий, непонятных туннелей и извилистых проходов; в одном месте на платформе из кирпича-сырца одиноко возвышались пять ступенек, которые никуда не вели. Потом я отыскала глазами основной участок работ: там внизу я увидела Сетона, наблюдавшего за тем, как двое рабочих-шергати что-то расчищали у основания стены; другие рабочие сразу же наполняли землей и щебнем свои корзины. Сетон оглянулся и, увидев меня, стал выбираться из лабиринта.

– Что это за здание, Сетон?

– Я стою среди руин главного двора – дворца правителей Эшнунны. Мы продолжаем раскапывать здание к востоку отсюда, по всей вероятности бывший храм. С того места, где вы стоите, видны развалины семи дворцов. Взгляните на самый верхний тонкий слой кирпичей, лежащий на уровне земли. Хаммурат сверг Ибик-Адада II, – продолжал Сетон, – приблизительно а 1880 году до н. э, Следующий слой кирпичей, расположенный под этим, относится к периоду царствования его отца Ибалбела.

Из-за угла появился Ганс.

Концом палки он дотронулся до какого-то выступа в стене у себя над головой; это был заостренный край большого плоского камня белого цвета, торчавшего из стены примерно на дюйм. Чуть повыше в стене было сделано небольшое углубление.

– Это остатки дверных проемов с углублением в верхней части, – сказал он. – Мы почти уверены, что этот дом принадлежал Дадуше. А здесь, – конец палки, опустившись фута на три, скользил вдоль ясно различимой линии плоских камней…

– Не продолжайте! – воскликнула я. – Мне хочется самой угадать. Это основание здания, да?

– Она смеется над нами, – с огорчением заметил Ганс.

Но у меня постепенно открывались глаза. Дело это, конечно, очень сложное, но увлекательное. Сетон копал все глубже, извлекая на поверхность кучи щебня и обломков слежавшихся кирпичных стен. Однако все важное и характерное для каждого строительного периода осторожно высвобождалось без помощи кирки или лопаты. Для меня это было откровением – ведь ранее мне довелось видеть только сравнительно несложные раскопки города Тель-Амарна, относившиеся целиком к одному строительному периоду.

– Эта крыша, вероятно, все, что осталось от здания Ур-Нинмара, – продолжал Ганс. – А теперь взгляните на это!

Под четко различимой линией кладки я заметила кое-где на штукатурке стены темные, ясно видимые пятна.

– Как вы думаете, от чего эти пятна?

– Не знаю, – ответила я. Затем, подумав, прибавила наугад: – Может быть, это следы пожара?

– Не «может быть», а наверняка, – ответил он. – Это говорит о том, что ниже находится слой Билаламы, а под ним слой Кирикири. – Он показал при этом на другой, четко обозначенный дверной проем у основания стены.

Я попыталась вдуматься в смысл его слов, но так ничего и не поняла. Мне пришла в голову спасительная мысль, что самое время вести Джона домой пить чай, и я высказала ее. Ганс и Сетон рассмеялись и пошли обратно, пробираясь сквозь кучи щебня к другому зданию.

В первый вечер с раскопок поступило немного находок, Я пошла в комнату, где их регистрировала Рэчел, и села возле нее, чтобы посмотреть, как это делается – ведь Ганс сказал, что в разгар раскопок этим делом придется заниматься двум человекам. У Рэчел имелась объемистая регистрационная книга с двойными листами, проложенными копиркой, как это бывает в книжках для накладных, причем каждый верхний листок имел перфорированный край на случай, если его надо будет вырвать. Это очень удобно: летом, когда публикуются результаты, вместо громоздкой книги, достаточно прихватить в Лондон лишь верхние страницы.

Когда я вошла, Рэчел регистрировала глиняную статуэтку человечка в остроконечной шапке со сплющенными глиняными шариками вместо глаз. В руках он держал неизвестного зверька.

– Наверное, какое-то божество или жрец, – сказала она. Затем она измерила фигурку небольшим кронциркулем и занесла результаты в книгу – 6,3 на 6,1 сантиметра. Потом Рэчел прочла надпись Сетона на крышке коробки, в которой фигурка была доставлена с раскопок.

– 17O-30 – это двор здания Сетона, – пояснила Рэчел, вписывая данные о находке в различные графы. Потом она взяла следующий предмет – маленького глиняного зверька.

– O30 – это, конечно, квадрат: вся территория раскопок разбита на квадраты, на одной стороне которых поставлены буквы, на другой – цифры; этот двор – семнадцатое помещение, очищенное в данном квадрате. Прикрепите, пожалуйста, этикетку к статуэтке. Она пойдет под номером Ac. 32/1, что означает: первый предмет, найденный в Асмаре за сезон 1932 года.

Я заготовила этикетку и повесила ее на шею статуэтке.

У Рэчел была приятная манера выслушивать элементарные вопросы и отвечать на них, не давая вам при этом почувствовать ваше невежество. Я сочла момент подходящим для выяснения некоторых вещей.

– Рэчел, – начала я, измеряя для нее маленького зверька (кстати, его размеры были 3,2 на 3 сантиметра), – со слов Ганса я сегодня поняла, что там видны следы пожара. Следовательно, ниже находится слой Билаламы, а под ним слой Кирикири. Откуда ему известны имена людей, ведь там нет никаких надписей? И при чем тут пожар?

– Немало исторических фактов известно нам из текстов, – ответила она, – поэтому в процессе раскопок некоторых зданий он сопоставляет то, что видит, с тем, что он ужа знает. Нередко надпись на кирпиче или еще где-нибудь является доказательством того, что он на верном пути. Но некоторые развалины настолько хаотичны, что названия, которые мы даем отдельным слоям, весьма спорны. Мы рассуждаем примерно так: это, должно быть, до Дадуши, поскольку из надписей на кирпичах нам известно, что над ним находится до Ибалбела, а из текстов мы знаем, что Дадуша был отцом Ибалбела.

– Понятно, – сказала я и поднесла красно-бурую бусину изящной продолговатой формы к висячей лампе над скамьей. Бусина заискрилась и обрела цвет старого бургундского.

– Это карнеол, – сказала Рэчел. – Как он красив, не правда ли?

– Да, очень красив, – ответила я, возвращая бусину, – но как же насчет пожара?

Она засмеялась.

– Хорошо, вернемся немного назад. Вам известно, что Эшнунна находилась в зависимости от царей Третьей династии Ура. Но примерно в 2000 году до н. э. цари Ура были свергнуты эламитами. Последним царем Ура был Ибисин, а до него правил Гимилсин (Шусин); их современники – правители Эшнунны Улушуилия и его отец Итурия – признавали обоих царей своими владыками. Но самое интересное, что вскоре после падения Ура здесь появился правитель со странным именем Кирикири. Это говорит о том, что сам он, возможно, выходец из горных районов Элама. По-видимому, Эшнунна в надежде обрести независимость восстала против Ура и помогла эламитам разрушить его, но попала под иго нового иноземного властелина. Или же, может быть, Эшнунна была вполне лояльной по отношению к Уру, боролась на его стороне, а Кирикири был одним из победоносных эламитских военачальников, и Эшнунна досталась ему при разделе добычи. Нам известно, что его сын Билалама тоже правил здесь; мы также знаем, что после него вновь вспыхнула борьба – теперь за освобождение Шумера от господства эламитов, в ходе которой была разрушена большая часть Эшнунны.

– Она сгорела?

– Да, – ответила Рэчел, – следы огня видны повсюду на развалинах дворца. Вероятно, это был колоссальный пожар, если его целью было уничтожение всего города. Следы пожара находятся именно гам, где они должны быть, судя по тексту, так как строительный ярус над ними по всем признакам относится к эпохе Ур-Нинмара, а он, как нам известно, вступил на престол сразу же после освобождения Эшнунны от эламитского господства.

Мне вспомнилась стена со следами пожара, на которую я смотрела так бездумно, ровный ряд опорных камней над ней…

– А те правители, что царствовали после пожара, были независимыми? – спросила я.

– Да, – ответила Рэчел, – Ур был побежден, а эламиты были изгнаны; лет двести Эшнунна оставалась независимым городом-государством, а затем, насколько нам известно, Хаммурапи положил конец ее существованию.

Рэчел закрыла журнал; мы расставили по полкам все находки, затем направились к двери и погасили свет.

– Рэчел, а кому принадлежало здание рядом с дворцом, которое они считают храмом? Имеются ли на этот счет какие-либо сведения?

– К нему приложили руку несколько правителей, но здание начали строить, вероятно, еще до появления самого раннего дворца. Однако по какой-то неизвестной нам причине оно осталось незаконченным; у нас нет на этот счет никаких точных данных, вроде кирпичей с надписями. Возможно, мы так никогда и не узнаем, кто строил его.

Вернувшись в свою комнату я попыталась разобраться во всем этом. Я была заинтригована и взволнована. Рэчел сказала: «Возможно, мы никогда не узнаем, кто его строил», и отвращения, порожденного неприглядным видом раскопок, как не бывало. Достаточно оказалось Рэчел, Гансу и Сетону хоть в общих чертах объяснить мне смысл всего происходящего и познакомить с двумя подходами к решению проблем археологии – на основе изучения письменных источников и путем интерпретации археологических находок. Таким образом, работа Джейка служила отправной точкой для деятельности Сетона, а Сетон заполнял своими находками пробелы в сухой схеме, содержавшейся в текстах. Позднее мне предстояло узнать, что пыльные развалины Тель-Асмара поведают нам много нового не только о своей истории или истории всего Шумера, но и значительно расширят наши представления обо всем древнем мире. Если бы наши раскопки не преследовали иных целей, кроме подтверждения и некоторого пополнения уже известных скудных фактов из истории Эшнунны, огромные затраты сил и средств вряд ли можно было бы, считать оправданными.