Текст книги "Хранимые ангелами"

– Тогда, пошли, парень, – сказал он, хлопнув рукой по кепке и нечаянно сдвинув ее так, что она лихо съехала набок.

– Через четверть часа овсянка будет готова, – весело предупредила их миссис Паркс. – Не простудись, Джос.

Ребенок радостно рассмеялся. Эллиот закрыл дверь, и они бок о бок стали пробираться к сараю.

Часть 8

За все утро Джун ни разу не присела, без устали занималась непривычными для нее домашними делами: помешивала овсянку, подрумянивала на огне тосты, насадив их на длинную вилку, мыла после завтрака посуду, застилала постель, в которой они с Эллиотом спали, споласкивала миску для умывания и кувшин для воды, помогала лепить сладкие пирожки с начинкой, пироги с вареньем и маленькие душистые смородиновые кексы на Рождество, перемыла кучу тарелок, почистила и нарезала овощи для ужина.

Она не могла припомнить более счастливого дня.

Свою мать она совсем не знала. И когда день близился к концу, Джун воображала, что она была похожа на миссис Паркс. Ей было так хорошо, это были отношения между матерью и дочерью, о которых она всегда мечтала.

Эллиот и мальчонка все утро то входили, то выходили. Они наносили дров и воды, притащили охапки плюща, сосновых веток и падуба, усыпанного яркими ягодами. Ветки наполнили дом свежестью морозного воздуха и магией Рождества. Комната была завалена зеленью, она громоздилась на всех стульях, одна охапка пристроилась даже на углу стола. Эллиоту пришлось раздеться до рубашки, прежде чем они закончили украшение дома принесенными ветками. И он был веселым и беззаботным, таким Джун помнила его в детстве. За все три месяца их брака ей ни разу не случалось видеть его в подобном настроении.

Вот он перегнулся мимо нее через стол, потянувшись за только что вынутым из духовки смородиновым кексом. Недолго думая, она хлопнула его по руке, а он усмехнулся и сказал, что у нее нос в муке. Она торопливо скрылась в маленькой туалетной и стала рассматривать себя в настенном зеркале. Никакой муки на носу вовсе не было.

– Кухарка вашего дедушки обычно говорила нам, что есть горячую свежую выпечку вредно для здоровья, – сказала она, возвращаясь. – Она всегда предупреждала, что от этого бывают колики в животе.

Тут Эллиот картинно схватился за живот и, согнувшись, застонал.

Миссис Паркс и Джос весело рассмеялись. Настолько весело, что, как обычно, их смех заразил и остальных.

– Идиот, – Джун улыбнулась своему брошенному мужу. – Клоун.

– Поскольку ущерб уже нанесен, – хрипловато констатировал он. – То почему бы не попробовать и пирожок с изюмом.

– Джос? – и он, стянув себе один пирожок, бросил другой мальчику, который ловко поймал его и мигом проглотил.

– Действительно, чувствуйте себя как дома, – с укоризной сказала Джун.

Но он только, как и прежде, усмехнулся, опустил палец в кучку муки, которую еще не успели смести со стола, и мазнул ей по носу.

– Вот так-то лучше, – заметил он, а потом отступил назад и стал придирчиво ее рассматривать, наклонив голову набок.

Они вели себя как пара несмышленых детей, совсем не тревожась о том, что подумает о них миссис Паркс. Но она только улыбалась, нагнувшись к очагу и спокойно наливая в заварку кипяток из чайника. А еще был Джос. На его лицо упал свет очага, и оно удивительным образом засветилось.

Джун чувствовала, как ее переполняет необъяснимый восторг. Она была так рада, что всю ночь шел сильный снег, вынудивший их остаться здесь еще на день. И это было ужасно, потому что она знала, что вся семья в Хэммонде наверняка сходит с ума от беспокойства. Вдобавок, они напросились в гости к людям, которые отнюдь не богаты.

– Так, – сказала она, схватив кухонное полотенце и кинув его в Эллиота. – Мне нужно еще вымыть гору тарелок, а миссис Паркс заслужила право спокойно посидеть и попить чаю.

Он стал возле нее и покорно начал вытирать тарелки.

А затем миссис Паркс заметила, что во всей зелени, которой украсили дом, нет ни одной веточки омелы.

– Ну, милочка, – сказала она Джун. – Вы заслужили право подышать свежим воздухом и прогуляться. Идите-ка со своим мужем и принесите немного омелы. Джос останется со мной и будет помогать.

Джос рассмеялся.

– Да, бабушка.

Миссис Паркс засмеялась вместе с ним. Это обращение почему-то всегда очень забавляло их обоих.

Часть 9

Потребовалось немало времени, чтобы найти омелу. Отчасти потому, что снег был настолько глубок, что им пришлось пробираться, проваливаясь в него по колено, и больше смотреть себе под ноги, чем на деревья вокруг. И потому, что без сдерживающего присутствия госпожи Паркс и Джоса они стали более остро реагировать друг на друга. А также потому, что он затеял игру в снежки, чтобы преодолеть неловкость, которую они могли бы испытывать.

Он метнул снежком ей в затылок, и тот попал весьма удачно – в шею между шляпой и плащом. Она взвизгнула, обернулась, и грянул бой. Он бы с легкостью победил, если бы столь неосторожно не подошел к ней слишком близко. Чересчур поздно он понял, что стройная маленькая ножка зацепила его за лодыжку и сбила с ног.

Он мог бы потянуть ее за собой, но джентльмен должен оставаться джентльменом. Он лежал навзничь в снегу, позволив ей праздновать победу. Она стояла над ним и покатывалась со смеху, совсем как та малышка, которую он знал давным-давно.

Он поднялся и встал к ней спиной, отряхивая пальто от снега. Джун затихла.

– Я никогда не хотел обидеть тебя, – спокойно сказал он. – Право, я никогда не хотел этого делать, Джун. Я был… болен. Не физически. По-другому. Я был… очень болен.

– Это из-за войны? – Ее голос слегка дрожал. – Ты не хотел говорить со мной. Ты становился угрюмыми или открыто враждебным всякий раз, когда я пыталась поговорить с тобой. Все, чего ты хотел…

Он понял, почему она не смогла закончить начатое. Да, все, чего он хотел… И все же это было не совсем тем, чем, возможно, казалось. В действительности, это не было всем, чего он хотел.

– Я нуждался в тебе, – он повернул голову, чтобы взглянуть на нее. Она стояла и неотрывно смотрела на него. Ее плащ был испещрен следами от снежков, которыми он только что забрасывал ее. – И не только в твоем теле, Джун, хотя, возможно, это выглядело именно так. Ты была так молода, так невинна, так чиста и так мила. Мне было нужно… я думал, что с твоей помощью смогу вернуть все это. Я так отчаянно хотел снова стать чистым. Вместо этого я лишь усугубил свою вину. Я причинил тебе боль.

– Это действительно было так ужасно? Война? Ты каждый миг страшился умереть?

– Да. Но будучи мужчиной, я хотел признавать это не более, чем другие. Отсюда и надменность, и бравада, и вся эта бесшабашная веселость, все эти убийства и попытка оправдаться тем, что те, кого мы убили, заслужили смерть просто потому, что родились французами. И я убивал, и убивал, и убивал. Мужчин, которые так же не хотели умирать, как и я. Мужчин, которые так же не заслуживали смерти, как и я. Мужчин, у которых были и матери, и бабушки, и жены, и возлюбленные. Мне жаль, Джун. Мне очень жаль, что рассказал тебе об этом в такой день. Сейчас, на Рождество.

Он резко отвернулся, посмотрел вверх и увидел омелу.

– Я думала, что ты был героем, – сказала она. – Я думала, ты сражался с плохими людьми. Но я считала, что война просто сделала тебя таким высокомерным и черствым. Я была так наивна.

– Нет. – Он снова обернулся к ней. – Никогда не обвиняй себя, Джун.

– Мачеха сказала мне, что, когда распадается брак, всегда виноваты двое.

– Она неправа.

– Ты не был бесчувственным. Ты принимал все слишком близко к сердцу. Тебя искалечила война. Ты нуждался в исцелении.

– Я был эгоистом. Я хотел и хотел. Я брал и брал. Я ничего не давал. Я хотел взять у тебя все. Я хотел взять все, что было тобой и сделать это частью себя. Я думал, что у меня нет ничего, что можно отдать. Возможно, я был прав. Но я не хотел причинять тебе боль, Джун. Я любил тебя. Наверное, это не то слово. Любовь дает. Она не берет. Я же только брал.

Он и увидел, и услышал, как она сглотнула.

– Омела, – сказал он, кивнув в сторону соседнего дуба. – Я должен нарвать несколько веток для миссис Паркс.

– Они довольно высоко, – нахмурилась она. – Это не опасно?

– Если я начну падать, – усмехнулся он, испытывая некоторое облегчение от смены темы. – Ты сможешь меня поймать.

Но ей не пришлось этого делать. Он обнаружил, что мужчины не теряют приобретенного в детстве умения лазать по деревьям, только теперь их еще беспокоит и благополучие своих панталон, гессенских сапог и кожаных перчаток.

Когда он спустился с дерева, она стояла неподалеку. Он повернулся и улыбнулся ей.

– Иди сюда, – мягко позвал он, понимая, что не должен этого делать. Возможно, за пять с небольшим лет она наладила свою жизнь и он не должен сознательно ее усложнять. Возможно, у нее был любовник, хотя, если это так, она, должно быть, очень осторожна. Ни одно слово об этом не достигало его ушей.

Она подошла и встала, не просто перед ним, а вплотную к нему. Она положила руки ему на грудь, ниже пелерин пальто и запрокинула голову еще до того, как он поднял вверх зажатый в руке пучок веток омелы.

Прежде он никогда не целовался с определенной целью. Он всегда целовался, чтобы получить максимальное удовольствие. Ему нравилось целоваться, погружая язык в рот женщины. Поцелуи нравились ему как прелюдия к полной близости.

Теперь же он целовал Джун мягко и нежно, чуть приоткрытыми губами. Он целовал ее не для того, чтобы получить удовольствие, а страстно желая показать этим поцелуем всю глубину своего раскаяния в том, что он сделал ей в прошлом. Свободной рукой он легонько приобнял ее за талию. Она могла освободиться, как только пожелает.

Когда поцелуй подошел к концу, она отклонила голову назад, но не попыталась отодвинуться. Они глядели в глаза друг другу.

– Эллиот, – почти прошептала она наконец. – Почему мы здесь?

Возможно, это был странный вопрос. Но он вполне понимал, что она имеет в виду. К сожалению, у него, как и у нее, не было ответа.

– Я не знаю, – медленно сказал он. – Но думаю, это хорошо, что мы здесь.

– Да, – чуть слышно согласилась она.

– Мы должны возвращаться, – сказал виконт. – Миссис Паркс ждет омелу, а Джос хочет, чтобы я вырезал рождественский вертеп.

Его слова, казалось, означали: они нуждаются в нас . Но он знал, что в действительности истина была в противоположном. Странная истина. Он и Джун нуждались в самой обычной немолодой деревенской женщине и ее рыжем конопатом внуке. И в их домике.

– Да, давай вернемся.

Но она не торопилась отстраняться от него.

– Эллиот, – спросила она. – Почему там так спокойно? Почему там так радостно?

– Потому что в этом доме царит любовь.

Он почувствовал это вчера, едва только зашел в дом. Любовь встретила и окутала его и Джун. Если бы он встретил Джун в другом месте, они бы упрямо молчали, испытывая только неловкость и неприязнь. Но в этом доме они оба купались в любви.

Он не мог объяснить это точнее. Но даже эти мысли не облекались в слова, которыми он мог бы выразить свои ощущения. Но Джун поняла. Она все прочитала в его глазах.

– Да, – сказала она. – Это ведь так просто, правда?

Он наклонился и снова поцеловал ее, быстро и нежно. И они пошли назад в дом. Чтобы узнать, почему они там оказались.

Часть 10

Если бы кто-то сказал ей, что она будет обречена провести вечер Сочельника, запертая в крошечном убогом домишке в компании с простой деревенской женщиной, маленьким ребенком… Эллиотом, то она бы в ужасе отшатнулась. Где бы она ни проводила рождественские праздники, в Хэммонде или где-то еще, это всегда было самое оживленное и самое радостное время.

В Хэммонде вечера были настолько заполнены праздничными делами, что голова шла кругом. А в Сочельник обязательно устраивался концерт, в котором должен был участвовать каждый член семьи, начиная с самого маленького ребенка, при этом гостей настойчиво убеждали следовать примеру хозяев. Концерт всегда заканчивался сценой Рождества, изображаемой детьми. А потом деревенские певцы хоралов, ведомые викарием, готовились брести полмили до деревни, все еще пребывая в восторге от приема, который бывал лишь раз в году… И уже напоследок – праздничный ужин, разговоры, смех и попытки родителей уложить и заставить уснуть перевозбужденных и утомленных детей.

Именно на Рождество она особенно сожалела о том, что у нее нет и никогда не будет своих собственных детей.

Здесь, в доме миссис Паркс, стояла тишина. И все же это была такая благословенная тишина, что когда она вспомнила о Хэммонде, то чувствовала, что даже если бы могла, то не хотела бы ничего менять. Их окружала душистая зелень, и Рождество пахло хвоей и сладкими пирожками.

Эллиот извел все деревяшки, которые они с Джосом принесли из сарая, после того как снова задали корм лошадям. Он не утратил присущий ему в детстве талант вырезать из дерева все что угодно, хотя объяснил, что на детали нет времени. Но примитивные, шероховатые фигурки, которые он создал, показались Джун прекраснее всего, что она когда-либо видела. Это были и ясли, и стоящаяся на коленях Мария, и склонившийся Иосиф, и смиренный пастух, и надменный царь. Чудесным образом фигурки, как бы сами собой, возникали под его руками.

Джос уселся на пол перед Эллиотом, чтобы сметать стружку. Мальчик увлеченно и восторженно наблюдал за его работой. Миссис Паркс, покончив с домашними хлопотами, отдыхала в старом кресле-качалке, устало опустив руки на колени. Она медленно покачивалась, по-прежнему добродушно улыбаясь.

По ее просьбе Джун начала снова рассказывать Рождественскую историю. На это потребовалось много времени: когда она дошла до того места, где ангел принес пастухам благую весть и к нему присоединилось многочисленное воинство небесное, славящее Бога и возносящее хвалу, Джос захотел, чтобы спели и они. И вот все четверо уже пели, не только радостно и громко, но и благоговейно. Джун поразило, что ребенок знал все Рождественские гимны, которые она или Эллиот запевали. Он знал каждое слово каждого стиха, и его прекрасное сопрано радостно звенело.

– Если бы мы были в Хэммонде, то сейчас собирались бы в церковь, – задумчиво сказала Джун, когда история подошла к концу. – Если бы мы не попали в метель.

– О, но церковь везде, где есть люди, милочка, – сказала миссис Паркс. – Везде, где собираются вместе двое, трое или четверо и обращают свои мысли к богу и к ближнему своему (1).

И она, безусловно, была права. Джун взглянула в глаза Эллиоту, когда он на миг оторвался от работы, и они обменялись улыбками. Да, это и вправду было церковью. Они вместе возносили молитвы, хотя не было ни алтаря, ни священника, ни великолепия готического собора.

В руках Элиота появлялся пухленький спящий младенец. Виконт улыбался, полностью поглощенный своей работой.

– У меня идея, – Джун побежала в спальню, где оставила свою сумочку. Достав из нее обшитый кружевом носовой платок, она свернула его так, чтобы спрятать явно лишнее кружево. А потом заметила сумочку с драгоценностями, которую захватила с собой перед тем, как уйти от кареты. Она положила ее на кровать, раскрыла, внимательно рассмотрела украшения и выбрала самое драгоценное, то, которое никогда не носила. Ведь это был свадебный подарок Эллиота – брошь в виде шестиконечной звезды, усыпанной камнями.

Почему в этом году она захватила ее с собой? Она никогда даже не вспоминала о ней и, тем более, не брала в поездки. Но в этом году ни с того, ни с сего взяла. Она положила брошь на платочек, а остальные украшения спрятала в сумочку.

–  Мы должны сделать рождественский вертеп, – вернувшись, заявила она.

– Знакомые слова, – улыбнулся Эллиот. – Так было всегда. Я вырезал фигурки, а Джун устраивала вертеп.

Критическим взглядом она окинула место под окном и само окно, задернутое выцветшими голубыми занавесками.

– Так, нам нужна солома.

– Я принесу, – Джос вскочил, бросился к двери и схватил пальто и кепку. Не прошло и пяти минут, как он вернулся из сарая с охапками соломы, щедро усыпав ею пол от двери до окна.

Миссис Паркс поцокала языком.

– Джос, ты ведешь себя как неуклюжий малыш.

Джос сделал вид, что удивлен упреком. Но начал устранять беспорядок, который сам же натворил, пока Джун старательно раскладывала под окном солому, чтобы сделать основание вертепа более устойчивым.

Она заботливо выбирала места для фигурок, снова и снова переставляя их и перенося ангелов до тех пор, пока все ее не устроило. Потом взяла младенца Иисуса, плотно обернула его носовым платком, полностью скрыв кружево, и положила на солому, которой выстелила ясли. Она пеленала его так нежно, словно это был настоящий ребенок. Ее собственное дитя. И заметила, что Эллиот тихо стоит подле нее.

Но Джун еще не закончила. Она взяла брошь и приколола ее к занавеске, прямо над яслями. И сразу звезда вобрала в себя свет от очага и свечей и ярко засияла, осветив Вифлеемский хлев.

Она отдыхала, присев на корточки, а Эллиот уселся на пол рядом с ней. Джун повернула голову, чтобы взглянуть на него, и не поняла, что плачет, пока не обнаружила, что его лицо расплывается у нее перед глазами. Не сознавая, что делает, она протянула ему руку и его пальцы, не пожимая, коснулись ее.

– Это, – сказала миссис Паркс, – вновь Рождество. Каждый год оно творит свою магию. Несомненно, это была Его лучшая идея.

Его? Джун ошеломленно посмотрела на Эллиота. Но увидела, что он понял, как и она, что миссис Паркс говорила о Боге. И она снова была права.

– А вот еще для вертепа, – сказал Эллиот, протягивая что-то, зажатое в кулаке. Он раскрыл ладонь и, ухмыляясь, повертел в пальцах еще одну деревянную фигурку.

– Думаю, что и миссис Паркс, и Джос его одобрят. Это – ангел без крыльев. Мне кажется, что он похож на некого парнишку лет восьми-девяти с растрепанными, может быть рыжими, волосами, лопоухого и конопатого.

Он слегка раздвинул занавески и поставил озорного ангела на край подоконника. Казалось, что деревянный мальчик разглядывает сцену внизу и радуется тому, что видит.

Джос закатился звонким смехом. Миссис Паркс раскачивалась в своем кресле, ее плечи дрожали от хохота, а оборки чепца трепетали.

Было уже поздно и Джос начал зевать. Миссис Паркс накрыла стол, и все сели, чтобы разговеться рождественскими блюдами, хотя Эллиот успел полакомиться ими, горячими, прямо из духовки еще утром.

– Отправляйся наверх, – сказал Эллиот, когда голова Джоса стала клониться к столу. – Идите с ним, миссис Паркс. Я помогу Джун управиться с посудой, затушу огонь в очаге, установлю перед ним решетку и проверю, надежно ли заперта дверь. У вас был хлопотливый день.

Не пытаясь возразить, бабушка с внуком ушли, и вдруг показалось, что теперь в доме остались только двое, с удовольствием изображающие семью. Они молча делали все, что перечислил Эллиот, но тишина была удивительно дружеской.

Наконец, она повернулась, чтобы пойти в спальню, оставив ему свечу. Но он, стоя у окна и выглядывая сквозь щель в занавесках, подозвал ее.

– Погоди, – сказал он. – Иди сюда и взгляни на это. Нет, давай лучше выйдем и посмотрим.

Эллиот накинул на себя пальто, а ее закутал в плащ. Потом открыл дверь, и они вышли наружу. Он крепко обнимал Джун за плечи.

– Ты видишь?

Было светло, как днем. Ясное небо искрилось мириадами звезд. Снег мерцал, отражая их свет. Но самая яркая звезда сияла почти над их головами. Казалось, она светила только для них. Казалось, она омывала их не только светом, но и теплом. Какая странная мысль.

– О, – воскликнула она. – Это – Вифлеемская звезда.

– Да, – ответил он. – Да, это она.

Она посмотрела на него и увидела, что он слегка запрокинул голову и закрыл глаза.

– Эллиот, – тихо, почти шепотом, спросила она. – Что происходит?

Он открыл глаза и посмотрел на нее.

– Я стараюсь не задумываться об этом. Я пытаюсь просто быть благодарным за то, что это происходит . Рождество и его святое волшебство. И даже нечто большее. Рождество принадлежит всем. А это, кажется, предназначено только для тебя и меня.

– Для нас, – она закрыла глаза, как только что сделал он. – Я не думала, что когда-нибудь снова будем мы . Это возможно?

Она отчаянно хотела, чтобы он ответил «да». Она до боли желала этого, того, что казалось немыслимым всего полтора дня назад. И она поняла, что хотела этого всегда. Все те годы, когда его не было в Англии и он подвергался опасности, а она была еще совсем юной. Все те кошмарные месяцы после их свадьбы, когда она была в полной растерянности. И все те месяцы после того, как она оставила его и ждала, что он приедет, чтобы вернуть ее. И потом, все эти унылые годы.

– Я начинаю, – медленно сказал он, – верить в чудеса. И во вторую попытку, Джун.

Он прижался щекой к ее макушке.

– Джун, ты вернешься ко мне? Ты дашь мне второй шанс? Позволишь любить тебя?

На мгновение, несмотря на все то, о чем она только что думала, Джун похолодела от ужаса. В доме их ждала общая постель. Если бы сейчас она сказала «да», то они бы не просто разделили ее, как сделали это прошлой ночью. Если бы сегодня вечером она сказала да, то они соединились бы в акте, который всегда внушал ей страх.

Но тогда она была наивной девочкой. Тогда она мечтала о нежной привязанности, о возвышенной любви. Она была не готова к плотской страсти. Она оказалась неспособной справиться с потребностями человека, который пытался изгнать демонов войны, укрывшись в теле своей жены.

Теперь она стала женщиной. Джун поняла, что она – это и тело, и ум, и душа, и что у всего этого, что вместе и есть она, имеются свои потребности, и их надо удовлетворять, если она хочет быть довольной и счастливой. Брак – это союз двух людей. Супружеская любовь – это не нечто бесплотное, не только чувства. Супружеская любовь намного богаче. Она объединяет не только души, но и тела.

Она хотела слить свое тело с его телом. Она хотела быть с ним.

Она хотела быть его женой.

– Я буду нежен, любимая, – начал он неуверенно, с трудом выговаривая слова. Она по-прежнему молчала. – Если ты хочешь, то мы просто будем лежать рядом, как прошлой ночью. Это было чудесно. Мы стали друзьями. Этого будет вполне достаточно. Если ты хочешь именно этого.

– Нет, – она уткнулась ему в плечо. – Этого недостаточно, Эллиот. Между нами должно быть или все, или ничего. Я бы предпочла все, пожалуйста.

Какое-то время он не шевелился и ничего говорил. Но она чувствовала, как прерывисто он дышит.

– Да, – наконец ответил он. – Джун, давай не спрашивать, что происходит и почему. И еще. Давай позволим этому случиться.

Он повернулся и повел ее в тепло и покой маленького дома.

Ссылка:

(1) Ев. от Матфея 18,20: «Ибо, где двое или трое собраны во Имя Мое, ТАМ Я ПОСРЕДИ НИХ» (Прим перев).