Текст книги "Запретные нарциссы"

Автор книги: Мэри Бэлоу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 4 страниц)

Он тоже молчал. Похоже, они все утро будут стоять, уставившись друг на друга, подумала она.

– Погуляем? – в конце концов, спросил он, жестом указывая вдоль берега в том направлении, в каком она шла раньше. Его колли, приведенная в готовность словом "гулять", вскочила и побежала перед ними.

Она зашагала рядом с ним. Не было никакого смысла спорить по этому поводу. Какое-то время они шли молча. Его ботфорты запорошены песком, отметила она с некоторым удовлетворением.

– Скажите мне, почему вы меня ненавидите, – наконец сказал он.

Она отвела взгляд на море.

– Из-за Гастингса? – спросил он. – Вы обвиняете меня в том, что я испортил вашу жизнь? Вы знаете, что четыре года назад он, наконец, женился на наследнице, промотал все, что у нее было, а затем бросил ее, сбежав в Италию с кем-то еще?

– Нет, – сказала она, не глядя на него, – не знала.

– Но вы все еще вините меня? – сказал он. – Вы думаете, что, если бы за него вышли вы, это могло бы закончиться иначе?

– Нет, – сказала она. – Уверена, что нет.

– Но, так или иначе, вы ненавидите меня, – сказал он, – за то, что я остановил ваш побег, что раскрыл его алчность и принудил его оставить вас?

– Я не думала о лейтенанте Гастингсе с тех пор, как приехала сюда, – сказала она. – И у меня нет ни малейшего интереса думать о нем и теперь.

– Тогда почему? – спросил он ее. – Почему вы так неумолимо ненавидите меня? Потому, что я той ночью настолько потерял контроль над собой? Я должен был просить у вас прощения немедленно или, самое позднее, следующим утром. Но сказать, что я сожалею, почему-то казалось прискорбно неадекватным. Так что я не сказал ничего.

– Но это так? – сказала она. – Я имею в виду, вы сожалели?

– Сожалел больше, чем могу высказать, – сказал он. – Хотя тогда я и не понимал, что вы будете иметь глупость отказать мне, когда мы вернемся в Лондон, все равно, то, что я сделал, непростительно. То, что произошло между нами, должно было случиться в первый раз в нашей брачной постели.

Она, резко отвернув голову, следила, как слабая набегающая волна постепенно белеет, превращаясь в пену при столкновении с отливом. Должно быть, как раз менялось направление потока.

– Несколько дней назад, – спокойно сказал он, – вы сказали, что вам было нужно, чтобы вас утешили.

– Я вышла из себя, – сказала она. – Было бы лучше, если бы я ничего не говорила.

– Почему вы не попросили меня? – сказал он. – Обнять и утешить вас. Вы должны были знать, что я бы сделал это. Вы должны были знать, что я последовал за вами, чтобы быть к вашим услугам.

Она внезапно оглянулась на него, чувствуя, как в ней снова зарождается неблагоразумный гнев.

– Именно это вы делали, когда лежали со мной? – сказала она. – Услуживали мне? Утешали меня за потерю лейтенанта Гастингса? И вы служили бы мне дальше, удерживая меня, если бы я попросила? Я очень рада, что не попросила.

Она увидела ответную вспышку гнева в его глазах.

– Ваши воспоминания о той ночи до странности неточны, если вы можете верить такому, – сказал он. – Вы оскорбляете меня своим сарказмом.

– Вам нет нужды выслушивать мои оскорбления, – закричала она. – Вы можете возвратиться к своей собственной жизни в любое время, когда пожелаете – с моим благословением и с чистой совестью. Я не хочу вас здесь. Я не хочу вас в своей жизни. Я ненавижу вас. Вы можете тысячу раз просить меня выйти за вас замуж, и я тысячу раз скажу "нет". Вы зря теряете здесь время.

– Да, я вижу, что зря, – сказал он.

Никогда прежде она не видела его сердитым, хотя и сейчас он сохранял над собой ледяной контроль. Они остановились и теперь стояли лицом к лицу, впившись взглядом друг в друга. Его собака, забежавшая вперед, вприпрыжку неслась назад.

– Что ж, я прощаюсь с вами, – сказал он, чопорно кланяясь ей. – Вы можете быть спокойны. Я уеду в течение ближайшей пары часов.

Но, собираясь отвернуться, он заколебался и потянулся рукой в карман, чтобы что-то вынуть из него. Он протянул ей это в сомкнутой ладони, но прежде, чем она смогла взять или отказаться, он шагнул вперед и что-то поспешно надел ей через голову.

Затем он повернулся и зашагал прочь от нее. Колли помчалась впереди по берегу.

Она следила, как он шел. Она победила. Больше не будет таких столкновений. Она может восстановить свой душевный покой.

«Я уеду в течение ближайшей пары часов»

Уедет навсегда. Она смотрела на него в последний раз. В самый последний раз. Она никогда не увидит его снова. Она никогда не услышит снова его голос.

Ее взгляд скользнул вниз. На тонкой черной ленточке, которую он перебросил ей через голову, висела маленькая, неумело вырезанная деревянная ложка. Рука Кэтрин тесно сомкнулась вокруг ложки.

– Нет! – пронзительно закричала она в ярости. – Вы не можете сделать этого со мной.

Он резко остановился и обернулся к ней. А ей казалось, что он был вне пределов слышимости. Она безмолвно уставилась на него, и через несколько мгновений он сделал несколько шагов назад к ней.

– Не могу сделать что? – спросил он.

Его голос донесся до нее, хотя, по-видимому, он не повышал его.

– Вы не можете сделать этого со мной, – отозвалась она снова. Она не знала сама, что она подразумевала под этими словами. Она была охвачена ужасной паникой.

Он зашагал к ней и вновь остановился перед нею. Его глаза смотрели прямо в ее глаза.

– Сделать что? – снова спросил он.

Внезапно она набросилась на него, ее кулачки бессильно замолотили по пелеринам его пальто.

– Я ненавижу вас! – заплакала она. – Я ненавижу вас, я ненавижу вас.

– Кэтрин. – Его рука твердо придерживала ее затылок, ее лицо прижалось к пелеринам, по которым она все еще била кулаками. – Кэтрин.

– Я ненавижу вас, – глухо прозвучало из пелерин. Она безутешно плакала, все ее достоинство исчезло.

– Я знаю. – Его объятия были подобны железным обручам. Ее макушка упиралась в его щеку. – Я знаю.

– Я ненавижу вас, – без всякой убеждённости сказала она в последний раз.

Если бы он умел плакать, он бы заплакал вместе с ней. Но еще в далеком младенчестве, все – родители, няни, наставники, учителя, исподволь внушали ему, что это немужественно – плакать, выказывать сильные эмоции, и вообще проявлять любую слабость.

Но теперь бы он заплакал, если бы смог. Он уходил прочь из ее жизни, прочь от надежды и мечты, которая поддерживала его пять одиноких лет. Он уходил в пугающую пустоту. И тогда ее крик о ненависти остановил его. Но этот крик звучал не как крик ненависти, ее рыдания не были рыданиями ненависти. И он держал ее в своих объятиях в первый раз с той ночи, и он все еще был здесь, с нею. С воскресшей надеждой, подобной острой боли в сердце. Надеждой, вопреки ее словам.

– Почему? – прошептал он у ее уха, когда она, наконец, перестала плакать и уже не висла на нем. – Что я сделал вам, Кэтрин? – А затем, наконец, пришло озарение. – Что я не сделал?

Но плач и слабость прекратились. Не глядя на него, она отодвинулась, повозилась в кармане в поисках носового платка, вытерла глаза и щеки, отвернулась и высморкала нос, а затем отступила на несколько шагов.

– Вы должны выехать как можно раньше, засветло, – сказала она. – Вы должны отправляться. Я еще погуляю здесь некоторое время. До свидания.

– Для меня разговор – разговор по душам, от сердца – всегда был самой трудной задачей, – сказал он. – Меня учили, что я должен держать под контролем все свои эмоции, что все личное должно быть запретно для глаз любого другого человека, учили, что нельзя держать душу нараспашку. Я был хорошим учеником. Возможно, еще и потому, что мой отец умер, когда мне было пятнадцать, и я стал главой большого семейства, ответственным за огромные поместья и множество зависящих от меня людей. Меня научили быть сильным. Но в последнее время я понял, что в моем образовании было существенное упущение.

Он сделал паузу, но она ничего не ответила. Она стояла, отвернув от него лицо и склонив голову.

– Я уйду, – сказал он, – если вы все еще будете желать этого, после того, как мы закончим разговор, начатый здесь этим утром. Но я знаю, что я всегда буду винить себя, если не поговорю с вами, если я не сделаю то, что меня учили не делать никогда, и что я нахожу почти невозможным сделать.

– Я забыла, как разговаривать, – спокойно сказала она. – Когда-то я умела это. Я говорила слишком много. Я слишком сильно себя открывала. Но все важное для меня было задвинуто глубоко внутрь – я сама не осознавала этого – настолько давно, что не уверена, что я смогу когда-либо говорить снова.

– Я захотел вас с того момента, когда впервые увидел, – сказал он. – Вы были подобны солнечному свету. Вы были всем, чем не был я. Я придерживался всех правил. Я ухаживал за вами, как мужчине предписывалось ухаживать за женщиной. Я ожидал, что по истечении определенного времени я сделаю вам предложение, оно будет принято, а затем мы с вами будем жить-поживать да добра наживать. Пока неожиданно не появился Гастингс, с его обаянием и соблазняющими уловками, и я увидел, как весь солнечный свет и все улыбки, и все знаки внимания, которые я ожидал для себя, отдаются ему. Полагаю, я был тщеславным. Или, возможно, прискорбно невежественным. Прежде я никогда ни за кем не ухаживал.

Ее голова опустилась ниже.

– А потом вы убежали с ним, – сказал он, – несмотря на то, что я самонадеянно предостерегал вас и не смотря на то, что ваш отец и братья были осведомлены о его планах. Вы сбежали с ним.

– Нет. – Ее руки поднялись, чтобы закрыть лицо. Она говорила очень низким голосом. – Нет, я этого не делала.

Он ждал продолжения.

– Я была очень глупой, – сказала она. – Я поощряла его вопреки папе и Эрнесту с Элджи... и вопреки вашему предостережению. Я поощряла его потому, что вы были холодны и молчаливы, и я хотела заставить вас ревновать, хотела сделать или сказать что-то, что бы подстегнуло вас, хотя я не думала, что это возможно. Вы казались мне бесчувственным человеком. Но я играла с огнем. Он очень рассердился, когда я отказалась тайно сбежать с ним и стала избегать его компании. Полагаю, я стала даже немного бояться его. А затем был тот вечер в Воксхолле. – Она на мгновение сделала паузу. – Леди, женщина, подошла и прошептала мне, когда все остальные в кабинке отвлеклись на что-то другое. Она сказала мне, что вы ожидаете за танцевальной площадкой и желаете пригласить меня на танец. Я была так по-дурацки наивна. Это было что-то, чего бы вы никогда не сделали. Но я так хотела, чтобы это были вы, что я не колебалась. Я пошла.

Его глаза расширились. Он прирос к месту. Не поворачивая головы он, совершенно не к месту, заметил, что справа от него Пятнашка гоняется за собственным хвостом.

– Конечно, это был лейтенант Гастингс, – сказала она. – Целых два дня он пробовал притворяться, что это не похищение, но это было именно похищение. Я сказала ему, что я не выйду за него, даже если мы доберемся до Шотландии. Я сказала ему, что я завизжу так, что рухнет крыша, если он дотронется до меня в любую из тех двух ночей, которые я провела в его компании. Но он бы не повез меня назад. А потом прибыли вы.

Он обнаружил, что перестал дышать.

– Но почему вы не сказали мне? – спросил он, нарушая долгое молчание. – Когда я добрался до вас, почему вы позволили мне думать о вас самое плохое? Боже мой, я бы его убил.

– Как я могла вам сказать? – высоким голосом ответила она. – Как я могла признаться вам, что я побежала к вам, когда подумала, что вы, в самой неприличной манере, просто послали ко мне посыльного? Вы никогда не проявляли никакого видимого интереса ко мне. Вы всегда были очень корректны, очень благовоспитанны и очень холодны.

– Кэтрин... – начал он. Мельком он подумал, что, в конце концов, может заплакать. – Вы должны были сказать мне. Но почему вы отказали мне, когда мы вернулись в Лондон? Почему? Для меня это не имеет смысла.

– Я была так счастлива, когда вы приехали за мной, – сказала она. – Я думала, что это означает, что вы ко мне неравнодушны. Я думала, что вы скажете об этом. А потом были тот первый день и та первая ночь. Прежде я считала, что вы холодны. Теперь же вы были – чистый лед. И затем та вторая ночь. В своей наивности я полагала, что это была любовь. Я действительно не знала, что это можно было сделать без любви. Я думала, что кошмар наконец закончился, что наконец... Но на следующий день вы были холоднее и молчаливее, чем когда бы то ни было. Вы ни капли не заботились обо мне, когда ради вас я выставила себя полной дурой. Побои, которое пообещал мне папа, и это, – она обвела вокруг себя рукой, – были предпочтительнее, чем брак с вами, когда вы не чувствовали ко мне ничего, кроме, возможно, презрения.

– Кэтрин.

Он сделал к ней шаг.

Он прошептал:

– Это была любовь. То, что случилось той ночью, была любовь. Но я был настолько пристыжен... Я чувствовал себя так неловко и был так несчастен, зная, что ты предпочла его, но будешь вынуждена выйти замуж за меня. Если бы я только знал. О, Боже, если бы я только знал.

Ее руки все еще закрывали лицо. Он взял ее за плечи, и развернул к себе. Но она не убрала руки и не подняла голову.

– Вот что случается, когда один человек не подает никаких сигналов вообще, а другой подает только неправильные, – сказал он. – Когда нет никакого общения.

Она ничего не сказала.

– Я решил подождать три года, – продолжил он. – Я думал, что, возможно, за это время твоя любовь к нему охладеет, и мысль выйти за меня замуж покажется разумной. Я не собирался принуждать тебя. Я думал, что, возможно, если я буду обходиться с тобой по-доброму, ты постепенно привяжешься ко мне. В позапрошлом и прошлом годах меня задержали обстоятельства. В этом я приехал.

Она кивнула.

– Я любил тебя каждое мгновение каждого дня в течение этих пяти лет, – сказал он. – Я жил ради этой поездки. Я жил надеждой. Я не знаю, что буду делать, если эта надежда будет уничтожена. Я не буду знать, как жить без нее.

– Вы были так холодны, – сказала она. – Всегда настолько холодны. Я никогда не понимала, почему я люблю вас.

Он сжал запястья ее рук и отвел их от лица. Она приподняла голову, чтобы посмотреть на него, и теперь в выражении ее глаз была обнаженная и безошибочная тоска.

– Не всегда, – сказал он. – Ты должна помнить ту ночь, Кэтрин. Ты не могла забыть. Это был настоящий я. Я прорвался сквозь барьеры моего воспитания. И сейчас я настоящий. Я никогда вот так не говорил. Это невероятно трудно. Возможно, именно поэтому я провел весь вчерашний день, вырезая ложки, пока я, наконец, не изготовил этот жалкий экземпляр. Делать это все же легче, чем разговаривать.

Он внезапно засмеялся, скорее нервно, чем счастливо.

– О! – сказала она, ее глаза расширились. – Я никогда не видела, чтобы вы прежде улыбались.

Но он не мог удерживать улыбку.

– Я должен спросить об этом еще раз, – сказал он. – Я попрошу в последний раз, Кэтрин, я обещаю. Ты выйдешь за меня замуж? Пожалуйста, ты выйдешь за меня? Не потому, что это – разумная вещь. Не потому, что это будет избавлением от этого места – это место на самом деле, скорее, просто прекрасно. И не потому, что у тебя есть потребности или потому, что ты хочешь детей. А потому, что я предлагаю свое сердце. Выйдешь за меня?

– Да, – прошептала она. – О, да. Да, милорд.

– Джон, – сказал он.

– Джон.

И тогда он снова улыбнулся ей.

И заметил, что ее рука потянулась к ложке и сильно обхватила ее. Затем она улыбнулась, сначала робко, а затем с тем самым солнечным светом, который заставил его полюбить ее пятью годами прежде.

Она была как в бреду. Она едва верила, что все это происходит на самом деле.

– Вы не собираетесь задать тот, другой вопрос? – спросила она.

– Другой вопрос? – Он ближе наклонил голову и вопросительно глянул на нее.

– Другой вопрос, который вы задавали мне в библиотеке, – ответила она.

Секунду он казался озадаченным, а затем улыбка – поразительно привлекательная улыбка – снова появилась в его глазах.

– Можно мне поцеловать тебя? – спросил он.

– Да. – Она кивнула и засмеялась. – Да, этот вопрос. И да, можно.

Она внезапно обрадовалась, что бриз должен был посечь ей щеки, замаскировав тем самым ее смущенный румянец.

Он поцеловал ее.

И тогда она поверила. Это было таким незнакомым и таким замечательным переживанием, что его невозможно было вообразить. И таким чувственным. Его руки крепко обхватили ее талию, ее руки – его шею, и его рот приоткрылся при встрече с ее ртом. Она приоткрыла его в ответ, и они поцеловались глубоко, тепло и томительно медленно. Не обращая внимания на колли, которая, лая, прыгала рядом.

– М-м, – Его синие глаза, пристально вглядывавшиеся в ее, были сонными от того, что она могла истолковать только, как желание. – Даже лучше, чем я помнил.

Она улыбнулась и потянулась, чтобы пригладить локон, упавший на его лоб.

– Пойдем и сообщим тете Хэтти и тете Марте? – спросила она.

– И приходскому священнику, – сказал он. – Дома у меня есть специальная лицензия. Я надеялся, что она мне понадобится. Или ты предпочтешь подождать, пока мы не вернемся к твоей семье?

Она покачала головой.

– Моя семья – здесь, – сказала она.

Он кивнул и поцеловал ее в кончик носа.

– Владелец Ти Маура навязывал мне усадьбу, – сказал он. – Купить? Давай сделаем ее нашим домом для особых посещений?

Она рассмеялась.

– Стоя здесь, мы составим план на весь остаток нашей жизни? – спросила она.

– Почему бы и нет, – ответил он, снова целуя ее, и рассмеялся вместе с ней.

– Джон, – сказала она и закрыла глаза. – Джон. Это имя тебе подходит.

– Прилив вскоре прикончит мои сапоги, – сказал он, поворачивая голову. – Пойдем назад? Прежде, чем мы пойдем к твоим тетушкам, я должен показать тебе кое-что.

– Что? – улыбнулась она ему.

Но он не стал говорить. Он взял ее руку, переплел их пальцы, и они живо пошли назад к дюнам, иногда о чем-то переговариваясь, иногда сохраняя непринужденное, счастливое молчание. Свободной рукой она крепко держала свою ложку – свою любовную ложку. Он повел ее по дюнам к воротам в парк Ти Маура, а дальше через лужайку – в лес.

– Вот, – сказал он, наконец остановившись и указывая рукой, – то, ради чего ты нарушала границу владения, не так ли?

– О! – Она посмотрела вокруг себя, в горле перехватило дыхание, слезы застлали глаза. Везде, повсюду вокруг них, цвели нарциссы. Яркие желтые трубки смелой надежды и радости. – О, да, я всегда приходила сюда, чтобы увидеть их. Каждой весной. Нет цветка прекраснее, чем нарцисс.

– Такой же яркий и веселый, как солнце, – сказал он. – Точно, как ты.

Она импульсивно положила голову на его плечо.

– Спасибо, что привел меня сюда, – сказала она. – Это зрелище сделало утро просто совершенным!

– Мы должны всегда быть здесь во время цветения нарциссов, – сказал он. – Мы будем приезжать каждой весной. Возможно, на следующий год мы сможем привезти своего первого ребенка, Кэтрин, и показать их ему.

Она улыбалась, ее щека прижималась к его плечу.

– Да, Джон, – сказала она. – Или ей.

– Только еще один вопрос, – сказал он, глядя на нее сверху вниз. – И сегодня больше уже не будет, обещаю.

Она улыбнулась ему еще раз, приподняв брови.

– Можно поцеловать тебя снова? – спросил он. – Здесь, среди нарциссов?

– Думаю, что во время цветения нарциссов больше, чем в любую другую пору, я жаждала поцелуев, – сказала она. – Жаждала быть любимой. Тобой. – Она повернулась, охватила его за талию и подняла к нему лицо. – Да.

Он улыбнулся ей и накрыл ее рот своим.

Пятнашка, распознав еще одну длительную задержку в утренней прогулке, растянулась у их ног среди нарциссов, положила голову на передние лапы и пристально глядела на них, терпеливо выжидая чего-нибудь интересного.

Внимание!

Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.

После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.

Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.