Текст книги "Путешествие Вениамина Третьего"

Автор книги: Менделе Мойхер-Сфорим

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 7 страниц)

ГЛАВА ПЯТАЯ

Что произошло с нашими путешественниками на первых порах

Наши путники дружно снялись с места и пустились чуть ли не бегом, точно с цепи сорвались, точно погоняли их сзади кнутом. С развевающимися по ветру полами своих кафтанов они могли бы сравнить себя с кораблями, несущимися по морю на всех парусах. Кондукторы пресловутых дилижансов в наших краях могли бы пожелать своим клячам такую прыть: бегать бы им не хуже наших пешеходов! Сороки и вороны, разгуливавшие по земле, почтительно уступали им дорогу и с криком разлетались в разные стороны, до смерти напуганные странными двуногими существами, так энергично и стремительно шагавшими.

Никакое перо не в состоянии описать, как счастливы и довольны были наши герои. Безотчетная радость наполняла их сердца, они были довольны, сверх всякой меры довольны – собой, довольны друг другом, довольны всем миром.

Сендерл, видать, был очень рад, что вырвался из рук жены и избавился от столь тяжкого и горестного плена. Особенно досталось ему вчера, это был мрачный, безрадостный день, день мук и испытаний, оставивший по себе багровые следы на его теле, вырвавший с корнем немало волос из его бороды, бесстыдно расписавшийся иссиня-красными отметинами под обоими его глазами. Не про вас будь сказано, мужья подбашмачные, то, что досталось бедному Сендерлу от его благоверной!

Наши герои довольно долго бежали, еле переводя дух, молча, не произнося ни слова. Они распарились, крупные капли пота выступили у них на лицах. Сендерл стал понемногу отставать и сопел, как гусь.

– Скорее, скорее, Сендерл! – подбадривал Вениамин и неустанно несся вперед, точно богатырь, препоясавший чресла свои и ринувшийся в бой с луком и стрелами в руках.

– Ради бога, Вениамин, душу мою пожалей! – взмолился Сендерл. – Сил моих больше нет гнаться за тобой! Ты бегаешь, не сглазить бы, как олень по горам, как козел впереди стада.

– Быстрее, быстрее, Сендерл! – не унимался Вениамин и бежал вперед, гордый своей прытью. – Видишь, Сендерл, я готов бежать и бежать хоть на самый край света!

– Но к чему, скажи на милость, так торопиться? – спросил Сендерл. – Уверяю тебя, что мы не опоздаем. Если же и прибудем туда на день или даже на несколько дней позже, тоже беда невелика! До светопреставления еще далеко. Земля, как я слышал, продержится до седьмого тысячелетия, еще добрых несколько веков…

– Скорее, скорее, Сендерл, жаль время терять! Чем скорее мы выберемся из этих мест, тем лучше! Потрудись, Сендерл, постарайся! Ничего! Зато, когда прибудем на место, ты разомнешь косточки, будешь вольно дышать и жить как вельможа!

– Ты, конечно, прав, Вениамин. Тебе хочется поскорее, пусть будет по-твоему. Я не спорю. Но что поделаешь с ногами, с моими ногами?

Вениамину пришлось уступить и немного замедлить шаг.

Когда солнце вышло из своего шатра и стало сильно припекать, наши усталые странники свалились возле рощи, в стороне от дороги. Они взмокли, тяжело дышали и никак не могли прийти в себя. Свежие синяки на лице у Сендерла разопрели от зноя и причиняли мучительную боль, точно его иголками кололи.

Передохнув, Вениамин и Сендерл первым долгом достали свои талесы и филактерии и принялись за молитву. Вениамин молился горячо и при этом истово раскачивался. Ему бы следовало после этого рюмочку поднести, да где уж там было думать о таких вещах! Хоть бы хлеба кусок! Голод давал себя знать, аппетит от ходьбы разыгрался не на шутку. Вениамин готов был вола съесть, а тут, как назло, ни крошки хлеба.

Вениамин озирался по сторонам, хрустел пальцами, зевал, почесывался, причмокивал языком, приговаривал: «Та-та!» – теребил пейсы и бородку, снова почесывался, снова издавал какие-то нечленораздельные звуки… Наконец надумал: извлек из узелка небольшую книжицу, стал заглядывать в нее и что-то бормотать нараспев.

– Сендерл! – прервал он вдруг молчание. – А знаешь ли ты, что я читаю? Знаешь ли ты, почему я это читаю нараспев?

– Ты, верно, голоден! – простодушно высказал предположение Сендерл.

– Тоже сказал! – ответил Вениамин. – А если и голоден, – что из того?

– То-то и оно! Оттого и запел! – сказал Сендерл. – Есть такая поговорка: «Коли жид спiва? Коли вiн голодний…» Ты, Вениамин, пой, если тебе так нравится, пой себе, а я тем временем займусь кое-чем другим.

Сендерл сунул руку в свой узел и вытащил оттуда торбу.

– Нет, не знаешь ты, не понимаешь, Сендерл, почему я это делаю, – снова сказал Вениамин. – Сейчас я объясню тебе, глупенький, в чем тут смысл.

Но Сендерл был занят своим делом: он не спеша развязывал торбу. Вениамин заглянул в нее и почувствовал, как тепло разливается по всему его телу. В торбе было полным-полно всякого добра: огрызки хлеба, куски субботнего пирога, огурцы, редиска, лук и чеснок! Сендерл, совсем как добрая хозяйка, предусмотрительно наготовил всего и еще больше прежнего вырос в глазах Вениамина. Он радовался в душе, что всевышний послал ему такого прекрасного спутника. «Господь послал мне Сендерла, – думал он, – так же, как посылал манну небесную[16]16
  Манна небесная – согласно библейскому мифу, пища, падавшая с неба для древних евреев во время их странствования в пустыне.


[Закрыть] сынам Израиля в пустыне».

После того как они подкрепились, Сендерл сложил остатки пищи в торбу и сказал:

– Этого нам хватит еще на раз, а торба пригодится на тысячу раз, на всю нашу жизнь. С нею мы, даст бог, будем по миру ходить. Ничего! Господь бог не без милости!

Сказочную скатерть-самобранку, которая по первому велению сама на стол собирает, нам, евреям, заменяет торба. Много, очень много людей всю свою жизнь удивительно легко кормятся при помощи торбы и оставляют ее в наследство своим детям, внукам и правнукам. Торба по сути дела всюду одна и та же, но у людей разных классов она обретает разное обличив и название. У простого люда – это обыкновенная торба, холщовый мешок, у людей высокопоставленных – это кубышка, всяческие общинные поборы, священнослужительство, благодетельство за чужой счет, благотворительная кружка, мирские денежки, ссудная касса, сочинительская болтовня и тому подобное. Но все это на самом деле только торбы, настоящие еврейские торбы…

– Сендерл! – сказал Вениамин, воодушевленный его словами. – Знаешь, само небо сочетало нас! Мы с тобою словно тело и душа. Ты заботишься о земном – о пище и питье на время нашего путешествия, а я – о духовном. Еще раз спрашиваю: знаешь ли ты, для чего я сейчас читаю молитвы? Я это делаю с умыслом. Когда мы с божьей помощью достигнем цели, нам нужно будет суметь сговориться с Моисеевыми потомками, Этим я озабочен. А говорят они не по-нашему. У них язык такой, каким написаны эти молитвы. Сам Эльдад Гадони, который прибыл к нам однажды из тех краев, сочинил эту молитву. Запомни, Сендерл! Здесь, в наших краях, можно объясняться на нашем языке, но там его, пожалуй, не поймут.

– В этих делах я целиком полагаюсь на тебя! – покорно ответил Сендерл. – Ты человек ученый, в книги свои заглядываешь и, верно, знаешь, что делаешь и куда идешь. Сам видишь, я даже не спрашивал тебя, идем ли мы правильным путем. Ты идешь, и я за тобой, как корова за теленком. Мне какое дело!..

Вениамина очень радовало, что Сендерл так крепко верит в его мудрость. Вениамин казался себе капитаном, самолично ведущим корабль по морю. Однако это не помешало ему тут же подумать, что он ведь и в самом деле не знает, где они находятся, возможно, что он заблудился или свернул с пути.

В это время на дороге показался крестьянин, сидевший на возу, доверху набитом сеном.

– Сендерл! – сказал Вениамин. – Не мешает все-таки спросить насчет дороги. Поди-ка на всякий случай спроси. С мужиками ты, пожалуй, лучше меня столкуешься. Тебя ведь твоя молодица частенько брала с собой на базар.

Сендерл поднялся с места и, подойдя к крестьянину, почтительно обратился к нему со следующими словами:

– Добрый день! Кажи-ка, чоловіче, куды дорога на Эрец-Исроел?[17]17
  То есть в Палестину.


[Закрыть]

– Що? – с удивлением переспросил крестьянин, уставившись на Сендерла. – Який Сруль? Не бачив я Сруля!

– Ні, ні! – не выдержал Вениамин и вмешался в разговор. – Это вы Сруль… А він «Эрец-Исроел». Сендерл, скажи ему еще раз, ясней! Где ему понять? Ты пояснее, пояснее растолкуй ему, Сендерл!

– На Эр-р-рец Ис-ро-ел куды дорога? – четко повторил Сендерл.

– А пес вас знає, що ви морочите мені голову! Це дорога на Пьевки, а вони: «Элеслоэл! Элеслоэл!» – передразнил крестьянин и, сплюнув, поехал дальше.

Наши путешественники двинулись вперед. Ноги у Вениамина ныли, отказывались идти. Он не обращал на это внимания и подбадривал себя. Но идти прямо и быстро не мог и поэтому все время шел вприпрыжку. Конечно, это была уже не та ходьба, что раньше. Измученный, он все же шагал все вперед и вперед. Да и что ему еще оставалось? Лечь посреди дороги? А толку что? Да и как же это может еврей разлечься на дороге? Это только огорчило бы Сендерла и задержало бы путешествие. Словом, они шли долго, в течение всего дня, пока господь бог не привел их благополучно в Пьевки, где они и остановились на ночлег.

Войдя в корчму, Вениамин сразу же забрался в угол и вытянулся во всю длину, – наконец-то можно было дух перевести и дать отдохнуть ногам.

Сендерл, как опытная хозяйка, пошел хлопотать по своей части – переговорить насчет ужина.

Корчмарь оглядел Сендерла с головы до ног и по его виду сразу же определил, что это не обычный постоялец, каких тут часто видишь. Он приветствовал его по обычаю и тут же принялся расспрашивать, кто они та кие, из каких мест. Сендерл скромно назвал свое имя и сказал, что он имеет кое-какое отношение к стране Израиля, что обслуживает реб Вениамина, того самого, который сейчас собственной персоной расположился вон там в углу. Корчмарь сделал набожное лицо, призадумался и попросил его присесть.

Оставим «принцессу», сиречь Сендерла-бабу, беседующего с корчмарем, и обратимся к «принцу» – Вениамину, посмотрим, что с ним и что он поделывает.

Вениамин как повалился в угол, так и остался лежать камнем, едва ли что-нибудь соображая. Жилы на ногах у него вздулись, кровь в них стучала и пощипывала, точно стаи мурашек пробегали по телу и впивались в него. В висках стучало точно молотками, в ушах гудело, и шум этот переходил вдруг в протяжный звон или прерывался оглушительным треском, как при взрыве ракеты. Тогда в глазах у Вениамина вспыхивали тысячи огней – желтых, зеленых, синих, фиолетовых, красных и всяких других цветов… Мгновение – и фейерверк гаснет, в глазах сплошной мрак, а в ушах снова начинало гудеть, как на мельнице.

Лежа в полузабытьи, Вениамин вдруг слышит приближающийся звон бубенцов. С минуты на минуту звон нарастает, усиливается. Но вот раздается скрип, будто телега остановилась у ворот. Доносятся голоса: говорят фальцетом, фистулой, басом, хрипло, гнусаво, картаво, будто целое местечко собралось на важное совещание. Все говорят одновременно, кричат – ни слова не разобрать. Когда иной раз на крыше соберутся кошки, то слышно, по крайней мере, что они мяукают. И, не понимая кошачьего языка, можно все же сказать уверенно: да, это мяукают кошки. А на местечковом собрании ничего не разберешь – что за крик? Здесь смешались смех, стоны, вздохи, шепот и визг, озорной выкрик и сладкий, льстивый голосок, покашливание и сморкание, стук и хлопанье… Вот и разберись, что все это вместе означает. Но тут распахнулись двери, и в дом с шумом ввалилась орава людей.

Вениамин забился подальше в угол и съежился.

В доме вдруг становится очень светло от множества свечей, воткнутых в субботние медные подсвечники. В некоторых подсвечниках отверстия забиты стеарином, и свечи в них еле держатся, в других отверстия широки и мелки, и свечи торчат в них криво, прижатые угольком.

У края длинного дубового стола сидят музыканты и настраивают инструменты. Скрипач возится со своей скрипкой, перебирает струны, а те отзываются каждая на свой лад: мы, мол, готовы, не было бы остановки за твоим смычком. И скрипач берется за смычок, проводит по нему рукой, держит его наготове. Флейтист тихо беседует с флейтой, она посвистывает в ответ. А цим балист трогает струны, постукивает молоточками по цимбалам. И только слепой барабанщик сидит, на двинув шапку на глаза, и дремлет.

Возле музыкантов на скамье стоит какая-то фигура, каждое слово которой вызывает оглушительный хохот, Даже дети, которые толпятся у окна, смеются до упаду и пытаются подражать весельчаку. Но вот он выкрикивает:

– Итак, в честь именитых родственников, в честь хозяина, в честь всех собравшихся здесь – сыграйте «фрейлехс»![18]18
  «Фрейлехс» – еврейская народная танцевальная музыка.


[Закрыть]

И музыканты дружно принимаются за инструменты, а мужчины и женщины берутся за руки и пляшут в хороводе.

Все кругом пришло в движение, закружилось, завертелось, даже клопы и тараканы вылезли из щелей и расползлись по стенам.

Один из танцующих вдруг валится на Вениамина. Танцор пристально вглядывается в него и вскрикивает:

– Ага! Вениамин! Отыскалась-таки пропажа! Добрался я все-таки до него! Вон он где! Вот он!..

На крик сбегаются люди. Вениамин узнает среди них почтенных тунеядовских горожан и тамошнего раввина. И все в один голос кричат:

– Вениамин, идем плясать! Танцуй, Вениамин!

– Не могу! Честное слово! – умоляет Вениамин. – С места двинуться не могу!

– Ничего! Ничего! – отвечают ему. – Идем, говорят тебе, сможешь! Тут и уметь нечего! Двигайся, дурья голова! Погоди, мы о тебе еще порасскажем!

– Зелде? – вскрикивает Вениамин. – Умоляю вас, не рассказывайте Зелде!

– Поднимайся же, глупец! Становись на ноги!

– Сжальтесь, братья! – упрашивает Вениамин. – Право же, не могу я двинуться с места. Есть на то причина. Это тайна, которую я открою одному только раввину.

Вениамин обнимает раввина обеими руками, хочет шепнуть ему на ухо свою тайну, но в ту же минуту чувствует сильный удар в бок, от которого даже в нос шибает, как от крепкого хрена. От боли он бросается в сторону, протирает глаза и видит: в доме темно, луна заглядывает в окна, а он, Вениамин, лежит рядом с теленком и крепко обнимает его обеими руками.

Что тут творится? Откуда взялся теленок? Уж не отелился ли Вениамин? Но как же это может быть! Если даже допустить, что Вениамин осел, трижды осел, тысячу раз осел, то ведь он осел двуногий! Где же это слыхано, чтобы двуногий осел отелился?! Правда, у нас немало телок, и главным образом в весьма порядочных домах, но ведь это же телки в образе человеческом. Они в большинстве случаев очень миловидны, с хорошенькими личиками, с ямочками на щечках. Но теленок, которого обнимает Вениамин, – ведь это просто настоящий живой теленок. Откуда же, спрашивается, он взялся? Не иначе – с неба свалился! Чудеса в решете да и только!

Нет, уважаемые, не верьте в небесных телят! Среди всех наших телят нет ни одного, ниспосланного небом. И вовсе это не чудо, как вам кажется. И нечему тут удивляться и зря об этом толковать. Все это очень просто. Дело было так.

Когда Вениамин ни жив ни мертв свалился в углу, он от усталости и не заметил, что там лежит теленок. Постепенно кровь успокоилась и весело потекла по жилочкам. Вениамин уснул. И вот приснилась ему эта свадьба, гости, музыканты. Спал он неспокойно, ворочался, метался и забился в самый угол. А в тот момент, когда ему мерещилось, что он обнимает тунеядовского раввина, он на самом деле крепко обнял лежавшего в углу теленка и поведал ему тайну о своем путешествии. Теленок, однако, не оценил оказанного ему доверия и воспротивился ласкам. Выпростав ногу, он двинул Вениамина в бок и разбудил его.

Оглушенный и встревоженный, он некоторое время не выпускал теленка из своих объятий, и лишь опомнившись, оттолкнул его от себя и испуганно вскочил с места. Теленок, вырвавшись из чужих рук, тоже вскочил и пустился наутек, но столкнулся с Вениамином. Оба грохнулись и опрокинули огромный ушат с водой.

Перепуганные шумом, из соседней каморки выскочили Сендерл и корчмарь со свечой в руке. Взглянули – о, ужас! – Вениамин и теленок растянулись на земле и плавают в луже, издающей сомнительный аромат…

Если бы их обоих в этот момент увидел какой-нибудь стихоплет, он, наверное, воскликнул бы: «Нежно любящие! И в темном углу в луже они неразлучны!»

Но корчмарь и Сендерл были люди простые и стихов не сочиняли. Они тут же разлучили нежную пару: теленка отправили к матери, слегка поругивая за предосудительное поведение, а Вениамина вытащили из неожиданной купели, отвели в отдельную каморку и уложили на соломе с подушкой в изголовье.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Наши путешественники дотащились до Тетеревки. Вениамин получает пощечину

Вениамин понемногу пришел в себя после ночного купания. Ушат холодной воды освежил его, и он почувствовал себя утром крепче и здоровее. Во вчерашнем приключении с теленком он усмотрел перст божий: ведь купание принесло ему исцеление от всех его болей и хворостей! Этот случай дал Вениамину повод показать Сендерлу, как несправедлив бывает грешный человек, сетующий в тяжкую минуту на судьбу: не понимает он, что постигшее его несчастье ведет, быть может, к благополучию, а кажущееся зло – к добру. Все твари земные, даже скотина, могут иной раз по воле божьей быть посланцами добрыми, – даже теленок может стать целителем, даже ничтожная мошка может докучать, изводить и причинять безмерные страдания. Пример тому – история с извергом Титусом[19]19
  Тит (Титус) Флавий – римский император, покоривший Иудею в 70-м г. н. э. Талмудическая легенда повествует о том, что в наказание бог поместил у него под теменем тарантула, причинявшего ему ужасные муки.


[Закрыть], приключившаяся в стародавние времена. Вчерашний случай означает, что путешествие предпринято в добрый счастливый час и что Вениамин, если богу будет угодно, завершит его благополучно и достигнет всего, чего он желает.

– Водонос, идущий навстречу с полными ведрами, спокон веков считался хорошей приметой, а тем паче большущий ушат воды! – подтвердил Сендерл.

Однако все еще не проходившая боль в ногах да мягкая солома, на которой было так удобно лежать, заставили Вениамина остаться в Пьевках на весь день. Он был подобен кораблю, севшему в море на мель и ожидающему попутного ветра, чтобы сняться с якоря.

На следующее утро Вениамин поднялся со своего ложа и снова двинулся в путь.

Довольно долго Вениамин шел молча, в каком-то мрачном раздумье. Вдруг он хлопнул себя по лбу и остановился глубоко опечаленный. Лишь несколько минут спустя он раскрыл рот и произнес со вздохом:

– Ах, Сендерл, забыл я!..

– Где забыл? Что забыл? – засуетился Сендерл и схватился за торбу.

– Дома, Сендерл, дома забыл!

– Что тебе вздумалось, Вениамин? – сказал Сендерл. – Мы как будто захватили все, что нужно человеку в дорогу, торба, слава богу, здесь, талес, филактерии и молитвенники – тоже, субботние кафтаны с нами. Кажется, все, слава богу, взяли. Чего же нам не хватает? Да и что мы могли забыть?

– То, что я забыл, Сендерл, очень важно, просто необходимо. Дай бог, чтобы все обошлось благополучно! Но если, упаси, не приведи и помилуй бог, если попутает нечистая сила, если стрясется беда в пути, тогда мы почувствуем, как велико значение того бесценного, что я позабыл. Уходя из дому, я второпях запамятовал произнести заговор, записанный в старинной книге и заимствованный из очень древней рукописи. Когда уходишь из дому, заговор этот обязательно нужно прочесть возле заставы. В книге говорится, что это верная защита от всяческих опасностей и дурных встреч. Вот что я позабыл!

– Может быть, ты хочешь вернуться домой? – простосердечно спросил Сендерл.

– Да ты с ума сошел! – воскликнул Вениамин, и вся кровь прилила у него к лицу. – Как это – вернуться домой? После стольких трудов, после такой дороги – и вдруг вернуться! Помилуй, – а люди? Что люди скажут?

– А что нам, Вениамин, до людей? – ответил Сендерл. – Люди, что ли, упрашивали тебя отправиться в это путешествие? Разве они контракт с тобой заключили или дали тебе на дорогу?

– Очень разумно! – язвительно произнес Вениамин. – А Александр Македонский! Его разве упрашивали отправиться в поход в Индию и воевать там? Да и всех наших странников люди, что ли, упрашивают скитаться по свету?!

– А я почем знаю! – ухмыльнулся Сендерл. – По мне, все они могли бы дома сидеть. Честное слово! Это было бы, пожалуй, лучше и правильнее для всех.

Ах, глупенький, глупенький Александрушка Македонский! Дом у тебя был полная чаша, жил бы себе в свое удовольствие, поглаживал бы себя по животику. И на что тебе, дурачок, сдалась Индия? «Сиди дома да не рыпайся!» – сказано в народной поговорке. А ведь люди говорят: «Народная поговорка – что священное писание». Но еще больше удивляют меня наши евреи. Уж они-то, наверное, могли бы этой поговорки придерживаться! Сидели бы дома и занимались своим делом. К чему им скитаться, бродить, носиться без толку, не зная куда и зачем, не щадя ни здоровья, ни сил, зря сапоги трепать? Честное слово, Вениамин, попадись мне на глаза такая вот особа, я бы ему тут же на месте эту народную поговорку выложил!..

Долго препирались наши путешественники. Сендерл задавал вопросы, а Вениамин ему доказывал, что он глуп и ни малейшего представления о таких вещах не имеет. Сендерл напоминал лошадку, которая всегда послушно и преданно служила своему хозяину, готова была за него в огонь и воду и вдруг ни с того ни с сего, словно стих на нее нашел, заартачилась, встала на дыбы и – ни с места, хоть ложись да помирай! И если Вениамин и не стегал заупрямившегося Сендерла кнутом, то зато донимал его своим красноречием до тех пор, пока тот не стал мягче воска, пока не стал по-прежнему покорной, покладистой лошадкой. Сендерл навострил уши, выслушал головоломные речи Вениамина и в конце концов проговорил, по своему обыкновению:

– Если ты настаиваешь, пусть будет по-твоему! Мне-то что!

Уладив спор, Вениамин и Сендерл продолжали путь и после долгой ходьбы по дорогам и проселкам едва живые доплелись до Тетеревки.

Тетеревка – первый крупный город, который довелось увидеть нашим путешественникам за всю свою жизнь. Удивительно ли, что они разглядывали прямые улицы, высокие каменные дома и никак не могли наглядеться на них? Чуть ли не на цыпочках шли они по тротуарам, смешно поднимая ноги, будто боялись слишком сильно ступать по гладким камням, чтобы не причинить им какого-нибудь вреда. Ноги, участь коих весьма незавидна! Местечковые ноги, никогда не ступавшие по деревянному настилу даже у себя в доме, ноги, с которыми их обладатели не церемонились, вынуждая их, как свиней, месить непролазную уличную грязь… Такие ноги и в самом деле не могут не растеряться на первых порах, не могут не подпрыгивать, впервые ощутив под собою каменную мостовую. Только что прибывшие местечковые ноги нетрудно узнать на мощеных улицах большого города.

Наши путешественники с замиранием сердца шли по городу, почтительно уступая дорогу каждому встречному. Сендерл то и дело хватал Вениамина за полу и оттаскивал его в сторону. Иной раз Сендерлу из-за этого приходилось чуть ли не пускаться в пляс со встречным пешеходом. Человек шел прямо и наталкивался на Сендерла, который, желая отступить в сторону, на деле загораживал встречному дорогу. Тот кидался вправо, но Сендерл опережал его и сам кидался в ту же сторону. Тогда оба бросались влево, а затем снова вправо, и так до тех пор, пока наконец не разминутся. Один из прохожих, видимо, не очень расположенный танцевать с Сендерлом, попросту схватил его за шиворот и отшвырнул в сторону, так что тот едва без зубов не остался.

Для наших героев здесь все было диковинным, все, казалось, тычет в них пальцами: дрожки что-то кричали, фаэтоны переговаривались, дома надменно поглядывали большими оконными стеклами, а люди передразнивали их, и все орало им вслед: «Эй вы, нищие! Торбы! Мелюзга местечковая! Торбы! Торбы!»

– Знаешь, Вениамин! – сказал Сендерл, задирая голову и почтительно разглядывая большие дома. – Я полагаю, Вениамин, что это – Стамбул!

– Брось! Глупости! Куда этому городу до Стамбула! – отвечал Вениамин таким тоном, точно сам он был уроженец турецкой столицы. – В Стамбуле, глупенький, пятьсот раз по пятьсот улиц, а на каждой улице пятьсот раз по пятьсот пятнадцати – двадцати-, а может быть и тридцатиэтажных домов! А в каждом доме живут пятьсот раз по пятьсот человек! Думаешь, это всё? Нет, погоди, чудак ты этакий! Кроме того, есть улицы поменьше: разные Юрдики, Коченевки, Пески, Яры и Подолы![20]20
  Названия предместий Бердичева, Житомира и других городов, в которых проживали евреи.


[Закрыть] Их там тьма-тьмущая!

– Ай-яй-яй! – поражался Сендерл. – Ведь это же ужас, честное слово, какой огромный город! Но скажи на милость, Вениамин, откуда берутся такие большие города? Зачем людям тесниться в одном месте, как сельдям в бочке? Разве мало места на земле? Ведь есть, наверно, что-то такое, что заставляет людей отрываться от земли и устремляться в небо, ввысь, на верхние этажи? Уж не оттого ли это, что душа человеческая в небесах зародилась и поэтому тянет человека туда, хочется ему, бедняге, расправить крылышки и витать в вышине… А что говорят по этому поводу твои философы, Вениамин? Не встречались ли тебе суждения на этот счет в твоих философских книгах?

– Видишь ли, – отвечал глубокомысленно Вениамин, – что касается философии, то имеется подробное толкование и по этому поводу. Мне как-то однажды пришлось заняться этим у нас в синагоге, за печью… Таким образом был решен талмудический вопрос о ниспосланных нам десяти мерах нищеты, а также было объяснено изречение о том, что весь мир исполнен зла. Но сейчас я это тебе растолкую на основании Библии. Ведь ты, Сендерл, Пятикнижие учил? Там сказано, что вначале, в древние времена, наши предки жили в шатрах. Но во время вавилонского столпотворения все люди собрались в одно место и стали делать кирпичи, а потом строить город с высокими домами, упирающимися в небо. Однако в разгар работы на людей нашло затмение, началась кутерьма, суматоха, они перестали понимать друг друга, и все пошло кувырком… Хорошо еще, что бог их тут же разогнал, и люди зажили как прежде, стали дышать свободно, и мир снова воспрянул. Но грех столпотворения не искуплен по сей день. С тех пор и осталась у людей страсть тесниться, жаться, строить высокие дома, создавать себе славу, устремляться в небо… Помнишь, как сказано в Библии? «Что ты ко мне пристал, как злыдень? – говорит Авраам Лоту. – Зачем твоим людям ссориться с моими из-за пяди земли? Ведь весь мир открыт пред тобою, ступай куда хочешь, и давай забудем об этом!..»

Не успел, однако, Вениамин окончить свою тираду, как послышался зычный окрик пароконного извозчика, который, наехав сзади, чуть не огрел их оглоблей.

– Эй вы, бродяги! – крикнул извозчик, замахиваясь кнутом. – Чего ползете точно раки, – ко всем чертям! Дорогу загораживаете?! Бездельники! Чучела гороховые!

Наши герои с перепугу бросились врассыпную, кто куда.

Сендерл наскочил на столб, ушибся и растянулся во весь рост на земле, а Вениамин впопыхах наткнулся на торговку, несшую корзину с яйцами. Яйца разбились, и над Вениамином разверзся ад кромешный: торговка метала громы и молнии, осыпала его руганью и проклятиями, хотела дать, вернее, дала ему звонкую пощечину и, судя по всему, имела горячее желание вцепиться ему в волосы… Короче говоря, Вениамину основательно влетело. Еле живой он вырвался из рук разбушевавшейся торговки и бежал в переулок, где к нему вскоре присоединился и Сендерл.

– Вот тебе и большой город! – сказал Сендерл, вытирая полою пот со лба и щек. – Тут не стой, там не ходи! Черт их ведает!

– Это тянется со времен столпотворения! – ответил Вениамин, тяжело дыша. – Все, что ты видишь здесь, это то же столпотворение, – та же сумятица и неразбериха, воровство и разбой…

– А пропади оно пропадом! – выругался Сендерл. – Пойдем, Вениамин, отдохнем! На тебе лица нет, ты ужасно выглядишь! И щека у тебя почему-то горит, черт бы побрал эту ведьму! Вытри, пожалуйста, лицо! Чертова баба, видать, желтком тебя измазала.