Текст книги "Из "Яффских рассказов" (8 рассказов)"

Автор книги: Менахем Тальми

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

Мошон продолжает икать рыдая и рыдать икая.

– Что вы хотите? – говорит Сасон, – человек целый месяц провел взаперти, дом его закрыт, а птичка улетела к тете в Грецию. Таки плохо!

– Ну, ладно, – утешает его Сальмон, – птичка твоя улетела, но разве других мало? Подыщем тебе кого-нибудь.

– Вот, скажем, румынка, как ее… Шошана, – предлагает Сасон.

– Да не приведи Господь, – парирует Сальмон, – человеку в день рожденья положен товар получше. Как насчет Розетты?

Тут Сами издает львиный рык.

– Ну, чего? – недовольно спрашивает Сальмон.

– Розетта? Такая толстая – в такую жару?

– Вот-вот! Это как раз то, что нужно человеку после месячного воздержания, – отвечает Сальмон, – давай поищем ее.

А Абу-Хасан занимает круговую оборону у входа и чего-то шепчет Сальмону.

– Ты что, боишься, что мы не заплатим? – сурово глядит на него Сальмон.

На лице владельца шалмана появляется гримаса плача. Лоб его покрывается крупными каплями пота.

– Я уже не говорю о еде, но выпивка, телефон…

Сами с грузином поднимают Мошона со стула и тащат к машине. Сальмон сурово глядит на Абу-Хасана:

– Так сколько мы тебе должны?

– Ну, только для вас, – мнется кабатчик, – только то, что мне стоило, без всякой прибыли…

– Ну, рожай уже!

– Пятьсот лир, значит, пиво, ну еще арак, виски, еще сто семьдесят, а содовую и колу я вообще не считаю…

– Да ладно тебе выебываться, – вскипает Сальмон, – считай все как есть, вместе с едой.

Абу-Хасан внимательно глядит на Сальмона – шутит тот или нет, может, какую ловушку подстраивает. А на улице тем временем ребята впихивают икающе-рыдающего Мошона в машину, чтоб тот продолжал получать от жизни удовольствие. Икания и рыдания усиливаются.

– Волнуется человек, – объясняет грузин, – целый месяц в тюрьме, так теперь еще квартира заперта и птичка улетела. Тут заикаешь.

– Ладно, – говорит Сасон, – поехали, Розетта ждет. Все будет о-кей, если не будет хреново.

– Ну, в общем, кругом-бегом тысяча шестьсот получается, – выдавливает из себя Абу-Хасан, и дыхание его замирает.

– Тысяча шестьсот? – сурово переспрашивает Сальмон. – Ты хорошо посчитал?

– Ну, это с едой. Ты же сказал посчитать всю закуску, ну, я и посчитал. Это без моего навара, только цена продуктов, – чуть ли не рыдает Абу-Хасан. – Нет, если вы считаете, что много, так срежьте, сколько сочтете нужным.

Абу-Хасан смущенно замолкает. Смотрит по сторонам, как бы ища спасения.

– Тебе наличными или чеком? – сурово спрашивает Сальмон. – Сейчас или, может, вечером?

– Э-э, сейчас лучше… и наличными, – заикается Абу-Хасан. Выглядит он усталым и разбитым. Снаружи раздается громкое икание с рыданием. Сальмон протягивает Сами ключи от машины.

– Где Розетта живет, знаешь? Ну, поехали!

Абу-Хасан стоит у входа в заведение белый как мел, ни жив ни мертв. Все влезают в машину, только Сальмон пока снаружи. Вдруг, будто что-то вспомнив, он резким движением сует руку в карман и выбрасывает свой огромный кулак в сторону Абу Хасана. В кулаке зажаты купюры.

– Ну, сколько здесь есть, – договорились?

Абу-Хасан стоит, не в силах вымолвить ни слова.

– Ну?! Да или нет?!

Абу-Хасан с трудом заставляет себя кивнуть.

– Ну, считай, – велит Сальмон.

Наступила тишина. Даже именинник перестал икать. Абу-Хасан неуверенно протягивает руку к вытянутому кулаку Сальмона, медленно вынимает из него деньги.

– Считай, считай, человек ждет. Ему срочно надо к Розетте.

– Две тысячи, – шепчет Абу Хасан. – Я сказал – тысяча шестьсот.

– Ладно, так пусть и за телефон будет, – милостиво изрекает Сальмон. – Купишь что-нибудь своему ребенку и старухе.

Абу-Хасан замирает как вкопанный, только пальцы его как бы сами по себе перебирают бумажки.

Сальмон направляется к машине. Абу-Хасан, словно проснувшись, бросается открывать ему дверцу.

– Давай, – говорит Сальмон водителю, – жми к Розетте. Все ж таки день рожденья у человека.

Как ребята поехали за Марго

(Перевел Марьян Беленький)

Ну что вам сказать? Марго-таки согласилась вернуться домой. Восемь месяцев просидела у тети в Салониках, пока не приехал Алькоби из Франкфурта и сказал:

– Если ты не вернешься в Яффо, то Мошону кранты. Он же ни на какую бабу, кроме тебя, и смотреть не может.

Вы, конечно, помните, как Мошон вышел из тюрьмы и его птичка улетела. Птичка-то улетела, а друзья остались. Взяли его, отвезли к Шошане, чтоб мотор прогреть. Ведь месяц за решеткой, это вам не шуточки. Выходит Мошон от Шошаны, ребята спрашивают: ну, завелся мотор?

– Да где там, – говорит Мошон, – без Марго ничего не будет.

Ходил как в трауре – не пил, не ел, не спал, не разговаривал. Такие дела.

– Что же делать? – говорит Сальмон, – пропадает человек, просто сердце разрывается. Может, к Розетте его сводить? Она мертвого на ноги поставит.

– Она его больше на два размера, – говорит Сасон.

Ну, словом, взяли его к Розетте.

Выходит он оттуда; ребята уже стоят: ну, завелся мотор?

Да где там?! Марго ему подавай, и все тут.

Написали ребята Марго письмо – так, мол, и так, извелся человек, не ест, не спит, ходит по улицам как пьяный, худеет на глазах, килограммы с него прямо на мостовую падают.

Одно письмо. Второе. Хоть бы хны. Позвонили Алькоби во Франкфурт:

– Ты знаешь, где Салоники? – спрашивают его.

– Дык! Три пальца вниз от Франкфурта.

– Так поезжай туда, – говорит Сальмон, – и уладь дело с Марго.

А когда Сальмон чего говорит, то люди это обычно выполняют. А кто не выполняет, об этом мы говорить не будем…

В общем, Алькоби дело уладил. Дает телеграмму: "Четверг 11 утра встречайте товар вашем аэропорту".

В девять утра ребята уже садятся в "мерс-600" Сальмона. Сасон впереди, рядом с шефом, Охайон и Хаим Вышибала – сзади. Включают магнитофон, слушают "Караван-патруль" и едут себе. Небо – как черное покрывало. Господь дает сумасшедший душ, никого не спрашивая, плюс поп-оркестр грома и молнии.

– Может, подзаправимся? – говорит Охайон.

– Так под завязку ж, – отвечает Сальмон.

– Не, я в смысле людей.

– Неплохая идея, – соглашается Сальмон и поворачивает машину к этому, как его… ну, перед Ехудом. Останавливается у шалманчика Хазбона Овадьи. Кто-то успевает заметить "мерседес" Сальмона, пускается бежать. Французик… ну, у которого киоск напротив Овадьи, одним движением захлопывает железные ставни и в один прыжок оказывается на противоположной стороне улицы. Оба стоят по стойке смирно у двери заведения, только что не честь отдают. Ребята заходят, а там уже знают, кто пожаловал. За несколькими столиками для карт уже игроков не хватает. Народ подглядывает из кухни. А те, кто за столиками остался, уже не играют. И не разговаривают. Только страх у них в глазах говорит… Такие дела. Хазбон выходит из кухни.

– Какие гости! – восклицает он, а что он в это время думает, одному Богу известно. – Садитесь, гости дорогие! Что принести?

– Да так, ничего особенного, – говорит Сальмон, – разве какую бутылочку. Октан девяносто четыре.

На столе у ребят появляется арак. С других столов смотрят как завороженные. Им же интересно, чего вдруг яффские приперлись. Хазбон дрожащей рукой разливает за счет заведения, мол, за здоровье присутствующих.

Затем шалманщик наклоняется прямо к уху Сальмона:

– Есть проблемы?

– Чего вдруг ты спрашиваешь?

– Я скажу чего, – суетится Хазбон, – мы всего как неделю закончили ремонт. Уйма бабок пошла на материалы, ну и работа тоже.

– Не будет у вас проблем, – заверяет Сальмон, – мы сюда завернули только чтоб подогреться на дорожку.

Не успели ребята выпить, тут майор Бен-Дадон является собственной персоной. В гражданском.

– Еще арак с водой не смешался, а кто-то уже подшустрил мусорам стукнуть, – ворчит Сальмон.

Майор закуривает. Спокойно так затягивается. Выпускает дым носом. Хорошо все, тихо. Как в боевике перед дракой. Тишина кругом.

– Привет, яффские, – тихо говорит майор.

– Доброе утро, господин майор Бен-Дадон, – интеллигентно отвечает Сальмон как ни в чем ни бывало.

– Чего это в Яффо так рано встают?

– Не спит и не дремлет страж Израиля, – отвечает Сальмон, – выпейте с нами, господин Закон.

– Вы сюда по работе? – игнорирует господин Закон культурное приглашение.

– Да не приведи Господь, ну какие у нас тут дела? Погреться заехали.

– Так никаких дел, значит?

– Мое слово, – уверяет Сальмон.

– Сколько вы здесь будете?

– Вот как дождь кончится, так и поедем.

– А вы машину к зиме приготовили? – с облегчением смеется майор.

– Еще летом!

– Тормоза в порядке? – у майора большой камень с души свалился.

– Да все о-кей, подфарники, все как надо. Меня на таком не подловишь.

– Ладно, Сальмон. Если бы в нашей стране все соблюдали закон так, как ты, так уже и полиция была б не нужна.

– Да не дай Бог, что ж это мы вас будем заработка лишать? – парирует Сальмон.

Тут господин Закон говорит "шалом" и уходит. Ребята встают, Сальмон достает пригоршню лир.

– Нет, нет, все – за счет заведения! – энергично протестует Хазбон. – Да чтоб все мое заведение сгорело дотла, если я у вас возьму хоть грош!

Никто, разумеется, не хочет столь печального развития событий. Ребята влезают в "мерс" и видят в зеркале, как Царфати возвращается к своему киоску, поднимает железные шторы. Те двое, что убежали, возвращаются в заведение Хазбона продолжать игру в карты.

Ребята отъезжают. Магнитофон играет "Караван-патруль".

– Эта песня – ну прямо мед на сердце, – говорит Охайон.

– Вон уже видны дома Ехуда, – перебивает Сасон, – а вон тот, с красной крышей – дом Шимона.

– Ну, как можно, – спрашивает Охайон, – проехать мимо Шимона и не передать ему привет?

Но все понимают, что дело не в привете, а в гремучей смеси. Ну, эту смесь без названия Шимон делает из арака, апельсиновых корок и сливового ликера, с добавлением корицы и имбиря. Делаете глоток – и в животе у вас прямо-таки взрыв.

– В самом деле, чего бы не подогреться у Шимона? – с этими словами Сальмон заворачивает по известному адресу.

– А если к самолету опоздаем? – протестует Мошон слабым измученным голосом.

– Да где там! – утешает его Сальмон. – Когда это у нас самолет не опоздывал на пару часов?

– Минимум на три! – подтверждает Охайон.

Словом, о чем разговор? Останавливаются ребята прямо у дома Шимона, Сальмон нажимает на специальную кнопку, и звонок играет "Мост через реку Квай". Шимон открывает окно, смотрит, бежит вниз, открывает.

– Какая честь! – ликует он. – Заходите, гости дорогие!

Ребята заходят.

– Как жена, как дети?

– Что слышно у вас в Яффо? Чайку выпьете с дорожки?

– Чай – это для больных, – отсекает Охайон.

– А здоровые, – продолжает Сасон, – выпьют из бутылочки без этикетки.

– А, так вам что-нибудь из тяжелой артиллерии? – смеется Шимон, и тут же на столе появляется та самая, без этикетки.

– Жаль, только сейчас снял с огня очередную порцию, – разливает Шимон, – дальнобойная, с добавкой спирта и грушевого ликера. Лишь через два часа будет готово.

– Если нас никакая сволочь по дороге не остановит, – обещает Сальмон, – так мы из аэропорта к тебе заедем и попробуем.

– Клянусь мамой, – говорит Шимон.

Если Шимон клянется мамой, то вы должны этому верить. Ну, а если нет – тем хуже для вас.

Закончилась вся тяжелая артиллерия. Пацаны возвращаются к "мерсу", включают магнитофон, слушают "Караван-патруль" и едут себе дальше.

– Ну просто отпадная музыка, – говорит Охайон.

– Меня прямо так танцевать тянет, – говорит Хаим Вышибала.

Базар-вокзал, приезжают в аэропорт.

– Ждите меня здесь, я щас, – говорит Сальмон. Возвращается с тремя грузовыми тележками и тремя фуражками грузчиков:

– Надевайте, – говорит, – и за мной.

Входят в таможню. А Марго уже там, и на глазах у нее во-от такие слезы.

– Ты где был? – спрашивает она Мошона. – Я уже полчаса здесь стою, прямо не знаю, что делать.

– Дела, дела, – отвечает Сальмон, – ну, теперь давайте, целуйтесь.

Мошон тут же и руки в ход пустил.

– Погоди, Мошон, – кричит Сальмон, – ты же еще не дома! Все туристы смотрят. Позор на всю страну. Где твои чемоданы, Марго?

– А – вот. Один мой, а второй дал Алькоби, сказал, что это на дорожные расходы, я даже не знаю, что там.

– Ладно, – говорит Сальмон, – ставь оба на тележку, там разберемся. А если таможенник спросит, что там, скажешь, что там два телевизора, 10 магнитофонов, три фэна и пару кило золота.

Марго глядит на него непонимающе.

– Вот как я тебе сказал, – повторяет Сальмон, – так ему и скажи.

Пошли.

– Что у вас тут, кроме личных вещей? – спрашивает таможенник.

– Телевизоры, магнитофоны, пару кило золота, – послушно говорит Марго.

Таможенник посмеивается: – У вас, госпожа, хорошее настроение? Проходите, не задерживайте.

Снаружи Сальмон получает обратно тележки и фуражки и уходит. Возвращается.

А тем временем Мошон берет Марго в руки. Целует ее как машина, которая впихивает пробки в бутылки.

– Эй, ты ее задушишь! – кричит на него Сальмон.

– Восемь месяцев! – вздыхает Мошон, и вздохи его рвут сердце.

– Ну, так не сдохнешь! Ждал восемь месяцев, подождешь еще восемь минут.

Пацаны влезают в "мерс". Едут.

– Давай быстрее, епт…, – умоляет Мошон.

– А что? Что-то случилось? – спрашивает Сальмон.

– Восемь месяцев…

– Ничего, подождешь.

– Поставь "Караван-патруль", – говорит Охайон, – я просто с ума схожу от этой музыки.

Ставят.

– Какая мелодия! – стонет Охайон. – У меня внутри просто все тает, как масло на солнце.

А вдали уже показались дома Ехуда.

– Сальмон, – говорит Сасон, – не забудь, что мы обещали Шимону.

– Что обещали? – спрашивает Сальмон.

– Что заедем попробовать новый напиток.

– Не дай Бог! – визжит Мошон. – Мне домой надо, срочно!

– Что, горит? – спрашивает Сальмон.

– Горит! У меня внутри горит.

– Ничего, подождешь.

– Восемь месяцев, восемь месяцев! – завывает Мошон.

– Спешка – от дьявола, – постановляет Сальмон, – заедем на минутку, пропустим по рюмочке новенького…

А вот и Ехуд. Хата Шимона. Музыкальный гудок. Открывается окно. В окне голова Шимона. Какие гости! Открывает. Входят в салон.

– Попейте чай с мятой, свеженькая с огорода.

– Чай – для больных, – вскипает Охайон, – а что, суперорудие еще не остыло?

– Остыло, о чем разговор, но упаси вас Бог пить на пустой желудок. Сначала что-нибудь на столик поставим.

– Да на фиг! Домой! – требует Мошон, но на его страдания никто внимания не обращает.

Садятся, стало быть, за столик. Ничего особенного. Так. Вареное, жареное, тушеное, запеченное, фаршированное, маринованное, соленое. Пару кусочков барашка с рисом. И тут приносит Шимон бутылочку суперорудия. Каждый глоток – удар землетрясения. Пьют за здоровье Марго, которая в конце концов возвратилась к Мошону. За здоровье жены Шимона, которая накрыла столик. За здоровье Шимона, которые придумывает такие орудия, которые ни в одном магазине не достанешь даже за тысячу. Не забыли выпить и за здоровье Алькоби, который специально поехал из Франкфурта в Салоники, чтобы отправить Марго самолетом. Вот что значит хороший товарищ. А тут и бутылочка кончилась. Шимон тут же другую тащит.

– Все, с меня хватит, – говорит Мошон, – еще рюмка, и я выхожу из игры.

– Постыдись, Мошон, будь же мужчиной! – говорят ему.

Приканчивают и вторую. Говорят: привет, большое спасибо.

– С превеликим нашим удовольствием, – говорит Шимон, – будете в наших краях – заходите.

Мошон встает. Пытается идти. Падает на стул.

– Ну, – говорит, – в ногах у меня перекур.

Хаим Вышибала берет Мошона, как какой-нибудь пакетик, и направляется с ним к машине. Магнитофон играет "Караван-патруль". Все отбивают ритм. Даже Марго, которая всю дорогу молчала, начала отбивать ладонью ритм и петь. А тут Сасон говорит:

– Кажись, полбутылки арака забыли у Хазбона. Это его обидит.

– Ну, так заедем к нему, – говорит Охайон.

– Не надо! – скулит Мошон.

– А что? – спрашивает Сальмон.

– Домой, домой, – молит Мошон.

– А что, горит? – спрашивает Салмон.

– Восемь месяцев! Восемь месяцев! У меня там все переполнено!

– Спешка – от дьявола, – постановляет Сальмон как ни в чем ни бывало и поворачивает назад.

Останавливаются у кафе Хазбона. Малыш Царфати уже опускает ставни заведения. Двое стоящих на тротуаре видят "мерседес" Сальмона и быстро уходят. Яффские заходят внутрь. Те, кто сидят там, внутри, за картами, прекращают играть. Все молчат. Только страх говорит сам за себя. Хазбон выходит из кухни. Какие гости! Хазбон глубоко вздыхает.

– А что, Хазбон, там каких-то полбутылки арака с утра осталось? – спрашивает Сальмон.

– Таких важных гостей полбутылкой не встречают, – говорит Хазбон и несет новую, – были проблемы, ребята?

– А с чего это тебя интересует? – спрашивает Сальмон.

– Так мы только вчера закончили обои клеить, – говорит Хазбон с выражением сожаления и опасения.

– Не бери в голову, – говорит Сальмон, – мы только выпьем за здоровье Марго. Ну, еще за Мошона. И за Шимона, который не с нами, и за Хазбона, который как раз здесь.

И тут открывается дверь, и кто же это? А не кто иной как сам майор Бен-Дадон.

– Еще и рюмочку первую не допили, и тут уже мне звонят, – кривит рожу Сальмон.

– Снова решили птички на наше дерево сесть, – начинает майор Бен-Дадон, – что-то сегодня особенное случилось, а, яффские?

– Да не приведи Господь, – уверенно отвечает Сальмон, – мы только приехали прикончить бутылочку, что с утра осталась.

– И все?

– Век свободы не видать!

И пацаны садятся в машину и едут дальше. Включают магнитофон, слушают "Караван-патруль". Отбивают ритм чем придется по чему придется. Тут видят шалманчик "Кипарис", и Хаим Вышибала базарит:

– А чего бы не взять по паре молоденьких шашлычков?

– С коньячком неплохо пойдут, – соглашается Сальмон.

– Я больше не могу, не могу, – хрипит Мошон, погруженный по уши в объятия Марго.

– Что не могу? – удивляется Сальмон.

– Восемь месяцев…

– Ничего, подождешь еще пару минут. И запомни, кореш: спешка никогда к добру не приводит.

Останавливаются у "Кипариса", и видят, как двое посетителей узнают прибывших, кладут вилки и легкими шагами сваливают на задний двор, стараясь держаться тише воды, ниже травы. Доки, владелец заведения, бросается вытирать руки, становится у входа и приговаривает:

– Какие гости! Ах, какие гости!

Затем он кричит Хасану:

– Клади новые угли, разводи большой огонь.

Потом Якову-официанту:

– Расстели новую скатерть, возьми в шкафу из самых наиновейших!

Потом своему сыну:

– Беги домой, возьми мисочку тхины и питы свежие, которые после обеда привезли.

Потом гостям:

– Входите, гости дорогие, есть пиво "Туборг" и, может, арака из Рамле?

– Нет, только по шашлычку на брата и по рюмочке коньяка, – говорит Сальмон, – мы спешим.

– А куда вам спешить? Cпешка – от дьявола, – говорит Доки.

– Госпожа Мошона только что прибыла из-за границы, – говорит Сальмон, – восемь месяцев, человек иссох весь, так вот мы и спешим.

– Да, это действительно большой праздник, – соглашается Доки, – ради такого дела мы коньяк французский достанем.

Слово за слово, бутылка опустела.

– Чтоб у моих врагов пустые бутылки на столе стояли, – говорит Доки и тащит следующую – французский, настоящий.

– Давай, Мошон, за все хорошее! – говорят ему.

Но Мошон уже удержать рюмку не может.

В пять часов вечера встают ребята из-за стола. Только Мошон остается сидеть.

– Ноги, – говорит он, заикаясь, – не ходят.

Хаим Вышибала берет его под руку, как пакет, и тащит в машину.

– Стыд и позор! – говорит Сальмон. – Восемь месяцев мужик был на сухом пайке, а теперь, когда птичка уже в руках, так он выпал из игры.

– Домой… домой, – бормочет Мошон с закрытыми глазами.

– А что это у нас Мошон не поет? – спрашивает Сальмон.

– Отрубился мужик, – объясняет Сасон, – от долгого ожидания.

– Надо разбудить, – говорит Сальмон, – восемь месяцев на сухом пайке, а теперь, в последнюю минуту, заснуть?

– Может остановиться на Ха-Тикве, влить в него несколько доз кофе? – предлагает Хаим.

Останавливаются у Тайманца на Ха-Тикве. Объясняют ему сложившуюся ситуацию. Он понимающе кивает и приносит чашечку кофе – полкило кофе на полстакана воды:

– Это великана Голиафа из могилы поднимет.

Но Мошон не просыпается.

– Может, этот кофе на него по дороге подействует, – говорит Сальмон. – Ладно, поехали.

Поехали. Включают магнитофон, слушают "Караван-патруль", отбивают ритм. А вот уже и Яффо показался, а наш мужчина дремлет на руках своей возлюбленной. Приезжают. Говорить не о чем. Хаим берет Мошона под мышку и тащит его в дом, к постели. Его раздевают, ставят под душ, может, от холодной воды оклемается – Сальмон велел.

Мошон дрожит от холодной воды. Открывает глаза. Его тащат в спальню.

– Чтоб он нас всех не опозорил, – дышит Сальмон все еще дрожащему Мошону в затылок.

Закрывают дверь.

Ребята сидят в салоне. Открывают бутылку. Зажигают сигареты. Все молчат. Хотят услышать, как там дела. Но ничего не слышно.

– Марго! – зовет Сальмон.

– Чего? – слышится голос за дверью.

– У вас там все в порядке?

– Да все нормально. Он спит как ребенок.

– Стыд и срам! – Сальмон обхватывает голову руками.