Текст книги "Дар исцеления"

Автор книги: Мэхелия Айзекс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 9 страниц)

10

Машина остановилась перед особняком, и Говард вышел на залитую лунным светом стоянку.

– Идешь или мне сразу попросить Марио отвезти тебя домой?

С одной стороны, чудесно, что в доме нет Берты Хольгерсон, но с другой – это значит, что они с Говардом останутся наедине. В конце концов, она же не ребенок, чтобы бояться войти в чужой дом! Она вполне может о себе позаботиться.

– Ты, кажется, приглашал меня на чашку кофе, – произнесла Филиппа. – Не вижу причин, почему бы мне от нее отказаться?

Говард с удовлетворением кивнул и предупредительно распахнул перед молодой женщиной дверцу.

– Очень хорошо. Идем.

Они поднялись по широким мраморным ступеням и вошли в дом. В холле их встретила невысокая пожилая женщина, посмотревшая на Филиппу с удивлением. Видно было, что она не ожидала приезда кого бы то ни было еще, кроме хозяина. Впрочем, она тут же приветливо улыбнулась.

– Мистер Хольгерсон… Рада вас видеть. Мы не думали, что вы вернетесь так скоро. Чем я могу быть полезна, сэр?

– Две чашки кофе, пожалуйста. – Говард тоже улыбнулся, не скрывая, что тоже рад видеть эту женщину.

– Миссис Гамильтон, моя экономка, – пояснил он своей спутнице. – Ты увидишь, она настоящее сокровище.

Миссис Гамильтон снова улыбнулась, однако Филиппа сомневалась, что у нее будет время лучше узнать достойную экономку. Чашка кофе, и ничего больше, напомнила она себе.

– Рада вас видеть, как поживаете? – прибавила Филиппа вслух.

– Взаимно мисс… миссис… – Экономка замялась.

– Оуэн, – поспешно произнес Говард. – Миссис Оуэн. Принесите нам кофе в сад, и поскорее, хорошо?

– Да, сэр.

Экономка удалилась, бросив перед уходом долгий внимательный взгляд на Филиппу. Молодая женщина сделала вид, что ничего не заметила, и последовала за Говардом на закрытую террасу, стеклянные двери которой выходили в сад. Рассеянный свет нескольких ламп освещал просторное, со вкусом отделанное помещение.

Наконец-то они остались одни. Впрочем, радоваться этому было глупо.

– Почему ты не сказал ей, что я вдова? – прошипела Филиппа, не желая, чтобы миссис Гамильтон подумала о ней плохо.

Говард повернул к ней спокойное лицо.

– Не думаю, что должен объясняться с прислугой, – медленно проговорил он.

Потом подошел к огромным стеклянным створкам и раскрыл их, впуская внутрь помещения томительные ароматы летней ночи. Филиппа нерешительно приблизилась к дверному проему и выглянула. Темнота казалась непроглядной, бархатистой, таинственной. Тяжелые, пышные чашечки левкоев и роз источали сладковатый, дурманящий запах, порождая воспоминая об изысканных восточных наслаждениях, воспетых в сказках Шахерезады.

Филиппа, словно зачарованная, последовала за своим спутником, выглядевшим так странно в этом полном экзотической роскоши саду. Не верилось, что нежные, редкие, капризные цветы выращены стараниями здоровенного викинга.

Говард провел ее по тропинке, усыпанной мраморной крошкой, мимо решеток, поддерживающих темные плети вьющихся роз. Они остановились около маленького круглого водоема, подсвеченного зеленоватым светом. Серебристые струи искусственного водопада падали в него, умиротворяюще журча.

– Прекрасная ночь, – тихо заметил он, усаживая гостью в одно из плетеных кресел, смутно белеющих в полумраке.

Филиппа увидела, что он снял пиджак и расстегнул ворот рубашки, обнажив крепкую шею. Заметив на себе внимательный взгляд гостьи, Говард чуть повернул голову.

– Что-то не так?

– Нет-нет, все хорошо, – поспешно отозвалась она.

Просто вы чертовски привлекательны, сударь, подумала Филиппа, нервно теребя рукав жакета. Но лучше вам об этом не знать.

– Очень жарко, – произнесла она вслух.

– Наконец-то заметила. Может быть, тебе станет легче, если снимешь это, – указал Говард на вишневый жакет. – Все-таки лето на дворе.

– Ах да, я и не подумала!

Оставшись в маленьком платье, обнажающем плечи и ноги, Филиппа сразу почувствовала, что ей стало легче.

– И не думай ни о чем, просто расслабься, – посоветовал Говард.

Его твердый профиль четко вырисовывался в бледном свете луны. Оглушительно трещали цикады. Где-то на грани слышимости доносился пронзительный писк летучих мышей. Их легкие юркие тени проносились над головами сидящих в саду.

Подошла миссис Гамильтон, неся на серебряном подносе чашечки с кофе.

– Что-нибудь еще, сэр?

– Нет, благодарю вас.

Экономка замялась, переводя взгляд с Говарда на Филиппу.

– А… молодая леди останется на ночь?

– Нет! – поспешила воскликнуть «молодая леди», пока Говард не заявил чего-нибудь совершенно противоположного. – Я выпью кофе и сразу же уеду!

– Да, мадам. – Филиппа, конечно, не могла утверждать наверняка, но ей показалось, что пожилая женщина облегченно вздохнула. – Спокойной ночи, миссис Оуэн. Спокойной ночи, мистер Хольгерсон. Увидимся утром.

– Спокойной ночи. – Голос Говарда звучал мрачно, видимо, горячность реакции спутницы неприятно поразила его.

После того как экономка удалилась, наступила довольно продолжительная пауза, прерываемая только вежливыми просьбами передать сахар или сливки.

– Вина?

– Нет, спасибо.

– Боишься, что я воспользуюсь твоей беспомощностью? – криво усмехнулся Говард. – Не волнуйся, я еще способен контролировать себя.

– Мне кажется, что ты меня оскорбляешь!

– А мне кажется, что твое поспешное заявление, что ты сбежишь отсюда, как только расправишься с чашкой кофе, гораздо более оскорбительно!

Филиппа покраснела.

– Прости… пожалуйста, прости. Мне, вероятно, не следовало вовсе приходить сюда.

– И это все, что ты можешь сказать? Тебе страшно оставаться со мной наедине, да? Ты считаешь меня способным на невесть что дурное?

– Нет, я не боюсь тебя.

– Неужели? – В его голосе не было доверия. – Если ты не боишься меня, то кого? Себя саму?

Филиппа нервно повела плечами.

– Я… Ну, может быть…

– Филиппа!

Говард порывисто поднялся и подошел к ее креслу, намереваясь взять за руку. Однако молодая женщина столь же быстро вскочила, оказавшись вне досягаемости. Она твердо знала, что если позволит Говарду прикоснуться к ней, то погибнет.

Он немного постоял рядом с опустевшим креслом, с некоторым удивлением глядя на приготовившуюся к бегству женщину, потом медленно отошел.

– Пей кофе, – бросил он в ночную тьму. – Я скоро вернусь.

– Ты куда? – растерянно спросила Филиппа, все еще тяжело дыша от волнения.

– Разве это имеет значение? – Говард медленно расстегивал пуговицы рубашки. Потом, видя непонимающий, растерянный взгляд женщины, несколько смягчился. – Очень жарко. Я хочу поплавать.

– Но… мне кажется, что это неразумно с твоей стороны.

– А почему? – Говард рывком стянул с себя белую сорочку, обнажив мускулистое, сильное тело, античную красоту которого не могла скрыть даже ночная тьма. – Может быть, моя мать сказала тебе, что я часто простужаюсь и могу вскоре умереть? Так это неправда.

Глядя на полуобнаженную фигуру, залитую призрачным лунным светом, Филиппа испытывала противоречивые чувства. Во рту неожиданно пересохло. Если бы… Нет! Она и Говард могут быть только друзьями, и никем больше!..

В это время ее предполагаемый друг скинул с себя всю одежду за исключением узких плавок, плотно облегающих загорелые бедра, и оглянулся через плечо на ошеломленную женщину. И было в его взгляде нечто такое, что подсказало ей немедленно бежать отсюда. Сесть в машину и отправиться домой, скрыться за надежными родными стенами.

– Не присоединишься ко мне? – поинтересовался Говард.

– Нет, спасибо, что-то не хочется.

Он ничего больше не сказал и направился к бассейну. Громкий плеск воды свидетельствовал о том, что кто-то нырнул. Филиппа подошла ближе и через некоторое время увидела мокрую голову Говарда, вынырнувшего в нескольких метрах от бортика. Он поплыл саженками, рассекая подсвеченную воду, и вскоре был уже на другом конце бассейна.

Рассмотрев мощную, полуобнаженную фигуру, с которой ручьями стекала вода, молодая женщина вздрогнула. Лоб ее покрылся испариной, по спине пробежали мурашки. Она не могла отвести от Говарда глаз, чувствуя странное стеснение в груди. Неужели случилось самое страшное, и она влюбилась в этого человека!

Словно зачарованная, она прошла еще несколько шагов по дорожке. Говард уже выбрался из воды, и теперь его тело влажно поблескивало в лунном свете.

Если не сейчас, то уже никогда, решила Филиппа, мысленно сосчитав до десяти.

– Как думаешь, твой шофер уже вернулся? – спросила она.

Говард недовольно поморщился.

– Ты уже выпила кофе? Так быстро?

– Я не хочу ничего пить! Мне нужно домой. К тому же я не люблю пить кофе одна.

– Неужели? А мне показалось, что тебе в тягость мое общество.

– Этого я не говорила!

– Не говорила. Но думала.

Говард стремительно шагнул по направлению к Филиппе. На мгновение ей показалось, что сейчас он коснется ее. Но нет, хозяин виллы обогнул женщину и пошел к креслам, где лежала его одежда.

Схватив все в охапку, он исчез в доме. Молодая женщина последовала за ним, с облегчением переведя дух. Да, одеться ему не помешало бы. На дорожке что-то белело. Филиппа пригляделась: это была мужская рубашка. Она подняла ее и вошла в дом.

Говарда не оказалось ни в той комнате, где они были до того, как выйти в сад, ни в холле. Миссис Гамильтон тоже куда-то испарилась. Видимо, легла спать. Что было явно к лучшему, так как молодой женщине вовсе не хотелось быть застигнутой с мятой мужской рубашкой в руках…

Филиппа подумала, подумала и осторожно поставила ногу на нижнюю ступеньку лестницы, ведущей на второй этаж. На ковре явственно темнели мокрые следы. Не особенно задумываясь о последствиях, она последовала за беглецом, ориентируясь по влажным пятнам. Создавалось впечатление, что это водяной выбрался из пруда и отправился наверх – смущать покой обитателей дома: так много влаги осталось на пушистом ворсе.

Поднявшись на второй этаж, Филиппа увидела длинный коридор с застекленной крышей. Вдоль одной стены стояли кадки с высокими фикусами и шеффлерами, вдоль другой располагались двери. Из-за одной доносился приглушенный звук льющейся воды.

Бесшумно подойдя к двери и толкнув ее, благо ковер заглушал шаги, Филиппа оказалась в огромной спальне, главным предметом мебели в которой была широченная кровать начала века – деревянная, с резной спинкой, застеленная ослепительно белыми льняными простынями. В дальнем конце комнаты виднелась еще одна дверь, за которой, очевидно, находилась ванная, так как именно оттуда доносились звуки, подобные шуму водопада.

Цель Филиппы, собственно говоря, была проста: оставить рубашку на кровати и отправиться восвояси, так как ей вовсе не хотелось видеть Говарда снова. Но благими намерениями, как известно, вымощена дорога в ад.

Стоило Филиппе крадучись подойти к кровати и положить рубашку на сияющую белизной подушку, как дверь ванной распахнулась, и на пороге появился Говард – высокий, мускулистый, насухо вытертый и совершенно… Нет, хвала Небесам, его бедра все-таки были обмотаны полотенцем!

Застигнутая врасплох, незваная гостья густо покраснела.

– Я… Ты уронил рубашку… Вот… – бормотала она, указывая на злополучный предмет одежды. – Я… я вовсе не хотела тебе мешать…

– Ты и не помешала. Я просто принимал душ.

– Я уже поняла.

Филиппа нервно кашлянула. Невозможно было смотреть на этого обнаженного, такого близкого, казалось, руку протяни – и вот он твой, такого соблазнительного мужчину. Невольно ей вспомнился их поцелуй, сильные объятия Говарда, тепло его тела.

Ситуация становилась невыносимой. В воздухе повисло напряженное молчание. Усилием воли Филиппа прогнала оцепенение.

– Я подожду тебя внизу.

Она повернулась, чтобы поскорее уйти, прочь, но Говард стремительно обнял молодую женщину и сжал так сильно, что на секунду у нее пресеклось дыхание. Она отчаянно забилась, пытаясь вырваться, но тщетно. А еще через мгновение они уже страстно целовались, забыв обо всем на свете.

Дав себе волю, Филиппа закинула руки ему на плечи, ощущая, как перекатываются под бархатистой кожей бугры мышц, лаская темные волосы, густые и сейчас влажные.

В считанные секунды его пальцы расправились с молнией платья и проникли под тонкую ткань, заставляя женщину изнывать от желания.

Внезапно Говард отстранил ее от себя, внимательно глядя в затуманившиеся от долго сдерживаемой страсти темные глаза.

– О, Филиппа… Если бы ты только могла представить, как я хочу тебя!

– Наверное, так же, как я тебя, – выдохнула она.

Полотенце упало с бедер Говарда на пол и осталось лежать там. Страсть охватила их настолько стремительно, что, если бы кровати не оказалось поблизости, им сгодился бы и стол, и подоконник, и ковер на полу. Это было уже неважно.

Легко подняв Филиппу на руки, Говард опустил ее на белые простыни. Помедлил мгновение, любуясь темными волосами, разметавшимися по подушкам, полусомкнутыми длинными ресницами, затенявшими сейчас сверкающие желанием глаза возлюбленной.

Обняв его за шею, она притянула к себе этого властного непокорного человека, с такой нежностью теперь глядевшего на нее. С легкостью, нечастой для такого мощного телосложения, как его, Говард склонился над ней, чувствуя, что не может медлить ни секунды. Жалкие остатки женского белья полетели прочь. И вот уже обнаженная, темноволосая красавица стонала в его объятиях, пробуждая в нем древние, давно забытые инстинкты, желание властвовать, доставлять наслаждение, наслаждаться самому.

Говард провел рукой по гибкому телу, заставляя Филиппу выгнуться, прижаться к его широкой груди. Он чувствовал биение ее сердца, ее страсть, такую же всепоглощающую, как и его. Влажные мягкие губы звали, очаровывали, покоряли. Тонкие изящные руки казались крепче стальных оков.

Помедлив секунду в предчувствии неземного блаженства, Говард приподнялся на руках, вынуждая Филиппу раздвинуть бедра, после чего одним сильным толчком вошел в нее, заставив беспомощно застонать.

– Ты моя, – торжествующе прошептал он на ухо одурманенной желанием женщине. – Что бы ни случилось, ты моя!

Филиппа очнулась в постели под одеялом. Возлюбленный лежал рядом, собственническим жестом закинув руку ей на грудь.

Наверное, она заснула после того, как… О Боже, наверное, уже далеко за полночь!

Молодая женщина слегка пошевельнулась. И Говард, тут же приоткрыв один глаз, вопросительно посмотрел на нее.

– Мне нужно домой, – улыбнувшись сказала Филиппа. – Не беспокойся, я как-нибудь сама доберусь.

– Глупости! – С этими словами он перекатился так, чтобы оказаться сверху. – Я сам тебя отвезу домой… утром. А сейчас ты останешься здесь.

– Но мне нужно идти, – слабо запротестовала она: не так-то просто сопротивляться, когда на тебя навалились девяносто килограммов мышц. – Я не могу тебе позволить…

– Да, действительно, она много чего не может тебе позволить, папочка, – раздался вдруг с порога насмешливый голос, поразивший любовников точно гром среди ясного неба. – А я-то думал, почему меня теперь так не любят в этом доме! Ты всего лишь хотел расчистить себе дорожку. Не слишком ли далеко зашла твоя жалость к так называемой «несчастной девушке»?

11

«Несчастная девушка» – эти слова по-прежнему звучали в мозгу Филиппы, вызывая множество неприятных мыслей, несмотря на то, что она была в данный момент занята любимой работой. Вынутое из холодильника тесто стремительно превращалось в десятки хрустящих, тающих во рту пирожных. Руки привычно делали дело, но голова в этом не участвовала. Как было бы хорошо не приезжать сегодня в мотель, а запереться где-нибудь и дать волю слезам!

Хотя, наверное, это было бы очень глупо. Филиппа прекрасно понимала, как выглядит случившееся в истинном свете. Правда заключалась в том, что Говардом двигала самая обыкновенная жалость к ней и к ее дочери, и более никакие другие чувства.

Все, что у нее теперь осталось, – это работа, и не следует позволять глупым огорчениям разрушать будущее Ребекки и ее собственное. Полагаться следует только на себя! Отступив от этого правила, Филиппа сама себя наказала.

И все-таки сосредоточиться на работе было необыкновенно сложно. Мысли разбегались, как испуганные животные, не давая молодой женщине шанса разобраться в происходящем.

Сложнее всего было унять слезы. Филиппа так часто подходила сегодня к умывальнику, чтобы ополоснуть покрасневшие и заплаканные глаза, что ей казалось, будто все посетители, а также прислуга с интересом пялятся на нее, раздумывая над причинами столь странного ее поведения.

Предательство, вот в чем причина!

Филиппа со злостью швырнула ком сырого теста на разделочную доску и принялась разминать податливую массу. Говард уже звонил сегодня. К счастью, трубку сестра взяла и сказала, что Филиппа больна и подойти не может. И вряд ли сможет впредь. Тот настаивал, но ничего не добился. Странно, что он так стремится ее увидеть после того, что произошло.

При сестре и подчиненных Филиппа могла еще держать себя в руках, теперь же, вдали от посторонних глаз, бедняжка совсем расклеилась: слезы лились ручьем. Потеря казалась огромной, незаменимой, невосстановимой…

Филиппа, шмыгая носом, в который раз попыталась утереть глаза бумажной салфеткой. Она моментально промокла.

Наверное, сегодняшние посетители найдут пирожные солеными, мрачно подумала Филиппа, собираясь с духом. Так или иначе, а выйти придется. Не может же она всю жизнь сидеть в кухне и рыдать!

Впрочем, появляться на людях с бледным лицом и с опухшими глазами тоже не очень-то хорошо. Все решат, что у нее в семье случилось несчастье, может быть, даже кто-то умер. Вот именно: умерли радужные надежды и лучезарные иллюзии. А раз так, то следовало их похоронить и забыть о них навсегда.

В тот самый момент, когда Филиппа предавалась горестным мыслям, негромко стукнула дверь, что вела в подсобное помещение. Молодая женщина испуганно обернулась. Кто бы это мог быть?

А, Говард Хольгерсон, собственной персоной! Какая похвальная настойчивость. Лучше бы ей, Филиппе, провалиться сквозь землю как можно скорее, только бы не видеть этого человека! Нужно было запереть дверь – правда, теперь уже поздно об этом сожалеть. Вот он стоит, здоровенный, нахмурившийся, чуть не подпирая головой притолоку. Наверное, надо что-нибудь сказать… Но что?..

Филиппа поспешно вытерла глаза и нос остатками бумажного полотенца и решительно взглянула на вошедшего. Собрав остатки мужества, она постаралась не выглядеть очень уж жалкой.

Пусть говорит, что хочет. Он и его сынок наверняка вдоволь посмеялись над ее глупостью и доверчивостью. Что ж, не надо лишать людей их маленьких развлечений.

– Может быть, ты, наконец, согласишься выслушать меня? – Говард был мрачнее тучи.

Да-да, что-то подобное она и ожидала услышать. Выставит ее виноватой во всем, потешет свое самолюбие!

– О, если я должна это сделать… Но надеюсь, ты понимаешь, как тяжело мне верить твоим словам. Практически невозможно, Говард.

– Что ж, звучит достаточно честно. – Голос ее собеседника несколько смягчился. Наверное, он был озадачен такой реакцией на свою просьбу. – Просто дай мне все объяснить, ладно? Не убегай. Не проси Дороти говорить, что тебя здесь нет. Выслушай меня.

Филиппа вздернула подбородок.

– Моя сестра сделала только то, что я ее попросила!

Говард скрестил руки на груди.

– Я это понял.

– Неужели? – Филиппа заставила себя взглянуть собеседнику в глаза и не задрожать при этом. – Ты должен признать, что тоже частенько говорил то, чего нет.

– Филиппа! – Он с мольбой посмотрел на нее. – Я понимаю, что ты потрясена происшедшим, но, прошу, не уверяй, что все то, что было между нами, ничего для тебя не значит! Это же не так. И я никогда не обсуждал с моим сыном наши с тобой отношения, клянусь!

– Нет? – В голосе молодой женщины прорезались горькие нотки. – Значит, ты их со своей матерью обсуждал, и она сказала Альфреду о том, как сильно ты меня жалеешь. Видимо, так. Но учти: я не нуждаюсь в твоей жалости!

Говард с тяжелым вздохом опустился на табурет, стоящий рядом с кухонным столом. Разговор обещал быть долгим и трудным.

– Если я скажу, что никогда не говорил о тебе и с матерью, ты мне поверишь? Все, что она сообщила Алфреду, было ее собственными домыслами. Это она так считает, не я. Понимаешь?

– Да-да, конечно. – Голос Филиппы был холоднее льда.

– Это правда. Ради Бога, ты должна мне верить! Я пришел сюда не для того, чтобы ты снова отдалилась от меня! Да, то, что произошло, – неприятная, несчастливая случайность, но не более того. Я же не знал, что Алфред собирается вернуться!

– О, в это я легко верю. Вряд ли ты хотел, чтобы сын застал тебя в такой… компрометирующей ситуации.

– Она вовсе не была компрометирующей, – зло бросил Говард. – Не для меня, по крайней мере. – Он помолчал несколько секунд, затем продолжил: – Я уже говорил тебе, что тем вечером беседовал с сыном по телефону. Он был тогда в Нью-Йорке, понимаешь? Естественно, я предположил, что он вряд ли прилетит той же ночью. Это немного далеко, знаешь ли. Вот только Алфред рассудил иначе: понадеялся, что если явится ко мне сам, то сможет повлиять на уже принятое решение.

– Какое решение? – недоуменно спросила Филиппа, не особенно надеясь на правдивый ответ.

– О, он хотел денег. Все очень просто: денег, и побольше!

– Хочешь сказать, что твой сын летел черт-те откуда ночью только для того, чтобы сказать тебе это? – Молодая женщина усмехнулась. – Ну, хорошо, допустим, я тебе поверю.

– Видишь ли, проблемы Алфреда не имеют к тебе никакого отношения, – нервно произнес Говард, глядя куда-то сквозь собеседницу, порядком раздраженную его сбивчивыми оправданиями.

– О, спасибо, что напомнил! Конечно, как я могла забыть о своем ничтожестве… Вся твоя семья не имеет ко мне никакого отношения! Как и ты сам!

– Я не это имел в виду!

– Можешь не оправдываться. Я прекрасно все поняла, не маленькая. Так вот, настоятельно тебя прошу, решай проблемы твоего сына сам. Без моей помощи, понимаешь? Я не хочу знать, как так получилось, что твой сын прилетел из Нью-Йорка – если он там действительно был – и застал нас вдвоем в постели. Возможно, ты просто не позаботился о том, чтобы этого не произошло. Возможно, это что-то вроде соревнования между отцом и сыном. И отец набрал больше очков. Вот только я не желаю в этой игре участвовать!

– Все твои предположения не имеют ничего общего с истиной! – рявкнул Говард, окончательно выйдя из себя. – Ну, хорошо, я скажу тебе, зачем Алфред прилетел ко мне!

Филиппа демонстративно зажала уши руками.

– Не желаю ничего знать!

– Нет, ты все-таки выслушаешь меня! – Говард шагнул к ней и, схватив сильными пальцами за запястья, попытался развести ее руки в стороны. – Ты выслушаешь меня добровольно или я заставлю тебя это сделать!

– Пусти!

– Не сейчас.

– Сюда скоро придут!

– Ничего, пусть тоже послушают. Давно всем пора понять, что ты не единственная жертва сложившейся ситуации!

Филиппа отчаянно пыталась вырваться.

– Ты не жертва!

– Неужели?

– Нет! Знаешь, кто ты? Ты не лучше, чем Джонатан Сидней!

Это был нечестный ход. Как только фраза была сказана, Филиппа сразу же пожалела о ней. Но слово, как известно, не воробей…

Несмотря на все дурные качества характера, этот мужчина отнюдь не походил на Джонатана Сиднея. И если между ними сейчас исчезнут даже остатки доверия, то в этом будет и ее вина.

Говард бессильно опустил руки, и они, словно неживые, повисли вдоль тела. Медленно он отстранился.

– Наверное, ты права. Мои проблемы действительно не имеют к тебе никакого отношения. Я зря тратил время, надеясь, что ты попытаешься понять меня. А на самом деле тебя заботит только то, что подумает о тебе Алфред.

– Неправда! Мне плевать на твоего сына и на то, что он думает!

– Беда в том, что и на меня тебе тоже плевать, – печально заметил Говард, подходя к двери и поворачивая ручку. – Прощай, Филиппа. И поцелуй от меня Ребекку.

Прошло еще две недели. Молодая женщина плохо помнила, что произошло за это время. Она жила как во сне. В дурном сне. Механически обслуживала посетителей, готовила еду, размещала вновь прибывших по комнатам…

Дороти понимала, что с сестрой творится неладное, пыталась поддержать ее как могла. Если бы не это, все могло бы быть гораздо хуже.

Филиппа постоянно вспоминала, какую глупость совершила, заведя роман с Алфредом. Ведь первое, что он сделал, – потребовал, чтобы Ребекку отдали в интернат. Он заявил, что будет встречаться с Филиппой только на таких условиях. Ему нужна была красивая свободная женщина, не обремененная ребенком. Как хорошо, что она нашла в себе силы разорвать отношения! И тут же попала в следующую ловушку, еще более хитрую. Что за невезение! Дни тянулись, беспросветные, безрадостные, пустые.

В конце второй недели все-таки произошло нечто, позволившее Филиппе выплыть из того моря тоски и безысходности, в которое она постепенно погружалась, не имея сил сопротивляться судьбе.

Ей позвонили из школы, где училась Ребекка. Учительница, Сара Милтон, попросила Филиппу приехать, но не стала уточнять зачем, сказала только, что с девочкой все в порядке. Несмотря на это, мать разнервничалась.

– Зачем я им понадобилась? – размышляла она вслух. – Может быть, все-таки что-то случилось?

– Ты всегда предполагаешь худшее, – прокомментировала Дороти.

– Нет. Ничего подобного!

– Да. После всего, что произошло между тобой и Говардом… Не могу сказать, что это были лучшие две недели в твоей жизни. Ты всегда все усложняешь!

– Ничего, я выживу, – криво усмехнулась Филиппа.

– И это все, что ты можешь сказать? А надо ли выживать? Может быть, лучше просто жить? И я уверена, что с Бекки все в порядке. Ну, может, упала или порезалась. Всякое бывает.

Нельзя сказать, чтобы слова сестры сильно успокоили Филиппу. Они не выходили у нее из головы, пока она вела машину, вписываясь в крутые повороты узеньких переулков недалеко от школы святой Терезы. Но Ребекке и раньше случалось упасть или порезаться, однако из-за этого не вызывают в школу родителей.

Терпеливо ожидая в учительской окончания уроков, Филиппа продолжала терзаться самыми ужасными догадками. Наконец учебное время закончилось, и в дверях появилась невысокая хрупкая женщина, учительница Ребекки.

– Добрый день, – приветствовала она гостью. – Выпьете со мной чашечку чаю?

– Нет, спасибо. – Нервы матери были слишком натянуты для спокойного чаепития. – Не могли бы вы объяснить мне, что случилось?

– Да, конечно. – Учительница села на стул и внимательно посмотрела на Филиппу. – Перейдем сразу к делу. Вы не замечали, что у Ребекки улучшилась речь?

– Что?! Нет, я ничего не знаю об этом! Она перестала заикаться?

– Практически да. Думаю, что девочка хотела сделать вам сюрприз или что-то в этом роде. Мне кажется, миссис Оуэн, ее болезнь вполне излечима. Лечащий врач Ребекки считает, что вам следует обратиться к детскому психологу. Заикание – это последствия шока, вызванного аварией, оно не имеет физиологических причин. Девочка просто подсознательно не хотела говорить нормально. Но теперь, наверное, все нормализуется, и она почувствует себя совершенно здоровой.

Как странно, думала Филиппа, проезжая очередной перекресток на пути к дому. Школьный врач сказал то же самое, что и Говард когда-то. И именно он немало содействовал выздоровлению Ребекки, как теперь стало ясно. Вот почему только дочь ничего не сказала ей?

– Ты не хотела меня слушать, – внезапно раздался прерывающийся голос девочки.

– Но почему? – От удивления Филиппа чуть не выпустила руль: Ребекка действительно говорила совершенно нормально!

– Говард, он добрый. Он меня слушает. Он играет со мной. Раньше я не хотела говорить, а теперь буду.

Чувство глубокой вины охватило молодую женщину. Как рассказать дочери про разрыв? И не откажется ли Ребекка, узнав об этом, от дальнейших попыток общаться с людьми? Вдруг замолчит навсегда? Потеряет шанс стать полноценным человеком?

– О, доченька, – только и смогла пробормотать Филиппа, откидываясь на мягкую спинку сиденья.

Отчаянно хотелось зарыдать, но делать этого было никак нельзя. Девочка смотрела на мать серьезно и вопрошающе.