Текст книги "Невесты песчаных прерий"
Автор книги: Мэгги Осборн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 24 страниц)
– Некоторые из нас могут не претендовать на должность представительницы. Пусть тянут жребий те, кто способен занимать это место.
– Никто не возражает? Хорошо. – Хильда Клам улыбнулась. – Мем, попросите, пожалуйста, у мистера Коуди его шляпу, положите туда бумажки и начинайте.
Коуди, восхищенно глядя на ярко-рыжие кудри, выбивавшиеся из-под шляпки Мем Грант, притянул ей свою шляпу и принялся смотреть, как она пошла по кругу, предлагая бумажки тем, кто хотел участвовать в выборах. Мем была высокой привлекательной женщиной того типа, который некоторые мужчины считают самым обыкновенным, другие же – поразительным.
Рассеянная невеста с отсутствующим взглядом – Коуди решил, что ее зовут Уинни, – казалось, совершенно не понимала, что происходит, и не стала тянуть жребий. Точно так же поступила и Тия Ривз – не женщина, а фея с мечтательным взглядом. Она улыбнулась и покачала головой, когда Мем остановилась перед ней. Люси Гастингс, семнадцатилетняя барышня, тоже отказалась. Как и Джейн Мангер.
– Я никого тут не знаю, – объяснила мисс Мангер, которая жила не в Чейзити, и добавила: – Лучше, если представительницей станет та, кого вы все знаете и кому доверяете.
Остальные невесты, уже вытянувшие по бумажке из шляпы Коуди, обменялись косыми взглядами, когда очередь дошла до малышки миссис Уэйверли. Та колебалась секунду-другую, а потом тоже взяла бумажку.
– Ну? – спросила Сара Дженнингс. – Кто вытянул крестик?
Коуди уловил фальшивые интонации в ее голосе – интонации, скрывающие разочарование. Миссис Дженнингс очень хотелось стать представительницей, и Коуди пожалел, что ей не повезло.
– Я, – прошептала Перрин Уэйверли. Она смотрела на свою бумажку с недоверием.
Коуди вздохнул. Увидев ее испуг, он понял, что лишь гордость подтолкнула ее взять бумажку – вовсе не желание стать представительницей всех этих женщин. Она смотрела на клочок бумаги, помеченный крестиком, с выражением замешательства на лице.
Августа Бойд приняла надменный вид:
– Я не стану подчиняться этой твари! Мы должны тянуть жребий еще раз.
Воцарилась гробовая тишина. Судя по реакции остальных невест, Перрин Уэйверли была в их обществе отверженной. Вероятно, она не лучший выбор. Но Коуди возмутило заявление Августы Бойд, которая, похоже, считала, что все должны плясать под ее дудку. Он, однако, сдержался. Правда, с великим трудом.
Молчание затянулось. Наконец Уна Норрис, одна из самых молоденьких невест, обратилась к Коуди:
– Может быть, мистер Сноу… Он поднял вверх обе руки:
– Решайте сами.
Дамы опять стали совещаться. Коуди же разглядывал мисс Норрис. Уне было около двадцати. Очень хорошенькая девушка, впрочем, хорошенькими кажутся все молоденькие женщины, пока их зауряднейшие, в сущности, черты украшает цветение юности. Остроглазая Джейн Мангер наконец сказала:
– Вы все тут знаете друг друга, поэтому, может быть, видите вещи с другой стороны. Возможно, вы так и будете вытягивать бумажки из шляпы мистера Сноу, пока мисс Бойд не одобрит ту, которой достанется крест. – Она посмотрела на Августу и приподняла бровь. – Но я считаю, что наше соглашение должно оставаться в силе. Мы решили, что нашей представительницей станет та, кто вытянет крестик.
Перрин Уэйверли подняла благодарные глаза на Джейн Мангер. После замечания Августы ее щеки пылали огнем.
Хильда Клам и Сара Дженнингс переглянулись. Сара, откашлявшись, сказала:
– Мисс Мангер права. – Она бросила беспокойный взгляд на Перрин Уэйверли и с некоторой неуверенностью в голосе продолжала: – Не сдержать своего слова в таком деле – плохое предзнаменование перед долгим путешествием.
Ясно было, что, сделав такое заявление, Джейн почувствовала неловкость. Но она все же повернулась к Перрин, глубоко вздохнула и сказала:
– Таким образом, я считаю, что выбор сделан.
– Я согласна, – не очень уверенно кивнула Хильда Клам.
Мем Грант также кивнула и ткнула локтем свою сестру. Но та сидела, сжав руки и не спуская глаз с Августы; похоже, она была на ее стороне, но ей не хватало духу, чтобы открыто заявить об этом. Мем раздраженно что-то пробормотала.
– Мы с сестрой поддерживаем миссис Уэйверли. В соответствии с договоренностью, – заявила она.
Все женщины, пусть и с неохотой, закивали в знак согласия – все, за исключением Августы и Уинни. Не проявляя совершенно никакого интереса к дискуссии, Уинни отрешенно смотрела на пламя, пляшущее за фонарным стеклом.
Перрин поднялась со стула.
– Мне никогда не приходилось заниматься такими делами, но я обещаю, что сделаю все, что в моих силах, представляя наши интересы перед мистером Сноу. – Перрин бросила взгляд в его сторону. Затем посмотрела на Августу, лицо которой выражало крайнюю степень презрения, и закусила губу. – Если мне придется принимать решения, я с этим прекрасно справлюсь, – добавила она.
Августа встала и ущипнула свою служанку. Кора Троп вскочила на ноги и вручила Августе маленький расшитый бисером ридикюль.
– Вы еще пожалеете, что не прислушались к моему совету и не выбрали кого-нибудь другого, – резко проговорила она. – Я уверена: пройдет совсем немного времени, и худшие черты характера миссис Уэйверли проявятся в полной мере. Могу заранее сказать, что мы все будем страдать от последствий сегодняшнего неверного решения.
Оправив свои бархатные юбки, она откинула со лба светлые локоны и выплыла из комнаты. Кора Троп последовала за ней. Остальные невесты также занялись своими юбками, некоторые подтягивали перчатки, во всяком случае, все они избегали смотреть на Перрин.
Миссис Уэйверли стояла прямо и неподвижно как столб, сжав свои крохотные кулачки. Хотя губы ее дрожали, а щеки горели, заговорила она ровным голосом:
– Мистер Брейди был настолько любезен, что позволил нам воспользоваться этим помещением. Я уверена, что он останется доволен, если мы поставим стулья на прежнее место.
Женщины вскочили и потащили свои стулья, расставляя их в ряд, радуясь занятию, которое несколько смягчило неловкость.
– Приходите к своим фургонам завтра утром к пяти тридцати, – громко сказал Коуди, когда дамы заспешили к выходу. – Отправляемся ровно в шесть.
Он коснулся плеча Перрин Уэйверли, приглашая ее остаться.
Когда они остались наедине, Коуди подробно объяснил ей обязанности представительницы и предложил встречаться каждый вечер на несколько минут. Пока он говорил, она выравнивала ряды стульев и прикручивала фитили в лампах.
– Могу я проводить вас домой, миссис Уэйверли? – осведомился Коуди, когда они вышли из лавочки Брейди и шагнули в темноту, окутывающую главную улицу. Мимо них пронеслись и вскоре исчезли фонари на двуколке. Улица опустела.
– Нет! – резко ответила она и посмотрела на неяркий свет, горящий в витрине аптеки. Потом вздохнула и сказала уже более миролюбиво: – Спасибо, но мне всего лишь за угол.
Шелковые розочки украшали поля ее шляпки; цветы выгорели и превратились в серовато-розовые, как цвет ее губ.
– Расскажите о себе. Вы из тех, кто может за себя постоять, но почему же вы позволяете мисс Бойд оскорблять себя?
Коуди был готов откусить свой язык за то, что сказал это. Он твердо решил не связываться с этими женщинами и все же не мог не поддержать человека, от которого все отворачивались. А миссис Уэйверли была именно такой – отверженной. Хотя все согласились с тем, что она выбрана на должность представительницы, ни одна из невест не принимала ее всерьез, за исключением Джейн Мангер, которая была среди них чужой.
Перрин тотчас же замкнулась в себе. Потупилась.
– Сомневаюсь, что мои проблемы заинтересуют вас, мистер Сноу.
«Другими словами, не суй свой нос в чужой вопрос, – подумал Коуди. – И она права». Он никак не мог понять, почему его так заинтересовала эта маленькая женщина. Ведь люди, от которых отворачиваются, всегда приносят неприятности.
Она привычно стянула шаль у горла, защищаясь от холодного ночного ветра.
– Спокойной ночи, сэр.
– Спокойной ночи.
«И скатертью дорога», – добавил он мысленно, поклявшись выбросить ее из головы. Невесты – это всего лишь груз, напомнил он себе, наблюдая, как она удаляется.
Она дошла до угла и, резко обернувшись, пристально на него посмотрела; ее фигура была теперь освещена тусклым светом аптечной витрины. В несколько шагов он догнал ее.
– Иногда у людей нет выбора. – Она заявила это тоном, не допускающим возражений. Коуди мог бы поклясться, что из выцветших розочек, украшавших поля ее шляпки, высунулись шипы.
– Я считаю, что у людей всегда есть выбор, но полагаю, что иногда трудно его найти.
– Вы не правы, – бесстрастно проговорила она. – Иногда действительно нет выбора, совсем нет. Но все-таки каждый заслуживает того, чтобы начать новую жизнь.
Он не понял причины ее вызывающего тона. Разговор, казалось, был слишком неконкретный – чем же оправдать гневную дрожь в ее голосе?
– И я за то, чтобы у человека был шанс начать жизнь сначала, – согласился он, хмурясь.
Она коротко кивнула, потом повернулась на носках, предоставив ему возможность наблюдать за соблазнительным покачиванием ее юбок, и быстро зашагала вдоль витрины.
Черт побери! Коуди подождал, пока она не повернула за угол, стоя как солдат на параде. И поймал себя на мысли: как бы она выглядела, если бы на этих прекрасных губах играла улыбка? Он ненавидел себя. Ненавидел за то, что такая мысль взбрела ему в голову.
Прохладным весенним утром почти все жители города поднялись с рассветом, чтобы проводить невест. Усердно посещающие церковь дамы раздавали кофе и сладкие пирожки с вареньем, испеченные по такому случаю. Местный скрипач двигался в толпе, на ходу играя свадебную польку и вызывая аплодисменты. То тут, то там начинали отплясывать джипу. За ночь какой-то шутник написал на некоторых фургонах: «Доедем до Орегона – или лопнем!» Надпись веселила людей.
Все невесты, кроме Перрин Уэйверли, Джейн Мангер и сестричек – Мем Грант и Бути Гловер, – были окружены толпой друзей и родственников, которые пришли пожелать им счастливого пути и удачи. Последовал обмен торопливыми объятиями; пролились слезы; дрожащие руки принимали последние подарки. Копченый Джо Райли ударил в обеденный гонг, подавая сигнал, – настало время разойтись по фургонам.
Уэбб Коут медленно ехал верхом рядом с Коуди во главе каравана; едва заметно улыбаясь, мужчины наблюдали, как женщины решали, кто из них будет править первой, как брали потом в руки поводья, тянувшиеся по широким спинам мулов. Корова, привязанная к задку фургона Тии Ривз и Уны Норрис, отвязалась. Где-то посередине каравана под колеса свалилась с чьей-то головы шляпка.
– Это будет чудо, если мы довезем наших дам до Орегона, – заметил Коуди, наблюдая, как молоденький парнишка бросил помятую шляпку на сиденье фургона.
Кучка зевак развеселилась, когда Майлз Досон спрыгнул с лошади, чтобы заново привязать корову к задку фургона мисс Ривз и мисс Норрис.
Уэбб обвел блестящими черными глазами низкие холмы, которые им предстояло пересечь до полуночи. Холодный ветер разметал его волосы, теребил полы куртки из оленьей кожи.
– Мы проедем двадцать миль, даже если отправимся в путь гораздо позднее.
– Тебе все это нравится, не так ли? – спросил Коуди.
– Я отдал бы половину отцовского состояния, чтобы всю оставшуюся жизнь ничего больше не делать, только водить такие караваны.
Коуди улыбнулся:
– То, что ты сейчас слышишь, – вовсе не ветер. Это твой отец переворачивается в гробу.
Уэбб рассмеялся:
– Думаю, он бы меня понял. А вот почему ты решил, что это твой последний прогон, мне трудно понять.
– Ты же знаешь причины.
Многие понимали: рано или поздно эти равнины обагрятся потоками крови. Каждый раз, когда Коуди вел караван по индейской территории, он видел все новые подтверждения нарастающего гнева и беспокойства. У него были друзья как среди индейцев, так и среди белых, и он не хотел участвовать в предстоящей войне. А войны не избежать – на сей счет у него уже не было сомнений.
– Так что, капитан, – Уэбб перегнулся через карабин, лежащий у него на коленях, – мы уже готовы или будем торчать тут весь день?
Коуди глянул на фургоны, сбившиеся в кучу у переправы. Он подумал обо всех этих, в сущности, бестолковых женщинах, за которых отвечал. Да поможет им Бог остаться в живых!
Коуди снял шляпу и описал ею широкий круг над головой.
– Но-о-о-о! Поехали!
Путешествие началось.
Глава 2
Они проехали мимо первых могил на третий день пути.
– Мистер Коут говорит, что это холера. – Перрин смотрела на холмики, чуть припорошенные весенним снегом, и старалась не думать о том, как замерзли уже у нее ноги. – Да, эти люди не слишком далеко уехали…
Фургон, в котором они ехали с Хильдой Клам, наскочил на камень, а потом, покачиваясь, миновал несколько деревянных крестов. Снег мешал разглядеть имена, которые, возможно, были вырезаны на крестах.
– Моя мама говорит, не важен результат, важен процесс. – Хильда взяла у Перрин вожжи: настала ее очередь управлять мулами. Она смотрела сквозь падающие хлопья снега на деревянные кресты.
Теперь, когда Перрин не нужно было больше беспокоиться о мулах, она со вздохом расслабилась, откинувшись на низкую деревянную спинку, и подумала о том, что ждет ее впереди. До сих пор ее жизненный путь был тряской дорогой со всевозможными препятствиями. Она знала: большую часть ее проблем мог бы разрешить мужчина. Но мужчины эгоисты – так было всегда. Джэрин Уэйверли отнял у нее уверенность в себе и чувство собственного достоинства. Джозеф погубил ее репутацию, ее доброе имя.
Нет оснований полагать, что неизвестный жених, ожидающий ее в Орегоне, не будет таким же. Он возьмет ее тело, ее труд и ее будущее. И ей нечего возразить. У нее нет выбора.
Перрин коснулась лба кончиками затянутых в перчатки пальцев.
– Странно, правда? Даже мелкие проступки могут привести к самым неприятным последствиям, – пробормотала она, не сознавая, что говорит вслух. – Однажды ты ступаешь на путь и действительно не знаешь, как далеко он тебя уведет. Но все начинается с мелких проступков.
Вид могил вызвал в ее памяти образы всех тех, кого она потеряла. Родителей, дядю и тетю, которые ее вырастили, мужа. Друга там, приятельницу здесь.
Джозеф был ее последней потерей, хотя она не могла носить по нему траур надлежащим образом. Если быть совершенно честной, Перрин не была уверена, что по-настоящему горевала о смерти Джозефа. Она испытывала к нему какие-то неопределенные чувства. Да, конечно, была привязанность и благодарность, но также и чувство обиды и гнев.
Именно из-за Джозефа она подумала о мелких проступках, ведущих к серьезным последствиям. Решение принять приглашение и прокатиться в экипаже Джозефа, чтобы спрятаться от внезапного ливня, привело ее к побегу из Чейзити.
На самом же деле начало было еще более тривиальным. Перрин выйдет замуж за незнакомца из Орегона потому, что в то утро, год назад, шел дождь и она решила пойти в лавочку Брейди, чтобы умолять о продлении кредита.
Или, может быть, она сидит в фургоне потому, что Джэрин Уэйверли умер, умер, когда этого можно было избежать, умер, оставив ее без средств к существованию, что и привело к росту ее долга у Брейди и стало причиной того, что она вышла на улицу дождливым утром, что, в свою очередь, подтолкнуло ее принять приглашение проехаться в экипаже Джозефа.
А может быть, она должна выйти замуж за незнакомца потому, что Джэрин Уэйверли и его брат купили склады на берегу реки, принадлежавшие ее дяде, и таким образом они познакомились и решили пожениться, а ревность Джэрина и привела к этому ужасному выстрелу из ружья, в результате чего последовала нелепая смерть Джэрина, что, в свою очередь… Перрин потерла лоб – из-за всех этих мыслей у нее разболелась голова.
Хильда кашлянула в кулак и смахнула с полей шляпки снежные хлопья.
– Никто не застрахован от ошибок, – сказала она минуту спустя. И бросила на Перрин беглый взгляд, полный любопытства и симпатии. – Да, иногда мы все совершаем поступки, о которых впоследствии жалеем.
Перрин с благодарностью кивнула. Проведя вместе с Хильдой три дня, она догадывалась, что та ей сочувствует, что никого не судит и не обвиняет. Однако Перрин сомневалась, что остальные невесты могут быть столь же великодушны. Теперь-то Августа наверняка позаботилась о том, чтобы все узнали… Если только не слыхали этих сплетен раньше.
Она потупилась, машинально сняла перчатки. Сейчас ей казалось, что у нее не будет возможности начать жизнь заново. Пока Августа в этом караване, репутация Перрин – в ее руках.
– Не знаю, зачем я здесь, – задумчиво проговорила она, глядя на косо падающий снег. – Я все время думаю… если бы я изменила хотя бы один свой мелкий поступок или же решение, которое приняла несколько лет назад, может, теперь все было бы иначе…
– А я вот точно знаю, почему еду в Орегон, – хихикнув, сообщила Хильда. – Мне двадцать восемь лет, я самая заурядная женщина, и мне ни разу не предлагали руку и сердце. Это мой шанс выйти замуж и завести детей. Другой такой возможности, наверное, не представится. – Холодный серебряный парок клубился над ее губами. – Я полагаю, для учительницы будет шанс, потому что много семей уже двинулось в Орегон. Во всяком случае, я надеюсь на лучшее, – добавила она с веселой улыбкой.
Перрин внимательно посмотрела на Хильду и удивилась: как может она быть такой веселой, когда они обе чувствуют себя развалинами, страдающими от последствий дорожной лихорадки?
Все женщины, за исключением Сары Дженнингс, страдали от дорожной лихорадки, которую, как сказала Сара, в армии называют «болезнью конных переходов». Хотя они и следовали совету Копченого Джо – сосали гальку, – облегчение приходило только тогда, когда фургоны останавливались и тряска, болтанка, толчки и дребезжание наконец-то прекращались.
– Я беспокоюсь за Уинни Ларсон, – заметила Перрин. Несмотря на снег и холод, лоб ее покрылся испариной. Она тихонько застонала, когда фургон снова наехал на камень. – Уинни до сих пор в самом плачевном состоянии. Джейн Мангер устроила ей постель в задней части фургона и погоняет мулов одна без передышки.
Разговор отвлек ее от мыслей о резях в желудке и головной боли. Она пыталась не думать о стуке в висках, о неослабевающей качке и о жестком деревянном сиденье, от которого у нее на крестце образовались синяки, – и уж тем более не думать о холоде, ледяные пальцы которого забирались в перчатки и за воротник.
Коуди Сноу – еще одна проблема, о которой Перрин сейчас старалась не думать. Она так и не решила, какие чувства к нему испытывает, как его воспринимать. Ее раздражало, что она тратит понапрасну столько времени, думая о нем и вспоминая их вечернюю встречу.
– Мать Уинни и моя мама были знакомы в Германии, – сообщила Хильда.
– Значит, вы с Уинни подруги?
Перрин надеялась, что вопрос не выдал ее удивления. Острый ум Хильды, ее проницательность совершенно не соответствовали пассивности и отрешенности Уинни. Когда бы Перрин ни наталкивалась на Уинни Ларсон, та всегда была вялой и ко всему безразличной. Уинни никогда ни с кем не спорила, и казалось, что она все время пребывает где-то далеко в своих фантазиях, в мирах, доступных только ей одной.
– На самом деле я плохо ее знаю. – Хильда посмотрела на Перрин. – Ларсоны жили в Чейзити, а мы – в трех милях от города.
Она объяснила, что семейство Кламов владеет процветающей сыродельней, а Ларсоны – городские жители.
Перрин сосала камешки и смотрела на снежные хлопья, кружащиеся над возделанной землей и пологими холмами.
– Как ты считаешь, нам еще долго ехать? Когда мистер Сноу и мистер Коут остановятся на ночлег?
Хильда пожала плечами, высморкалась и уставилась на припорошенные снегом спины мулов.
– Надеюсь, не очень долго, – сказала она.
Дорожная лихорадка утихнет, когда фургоны остановятся. Но их беды на этом не закончатся. Предыдущие два вечера показали, что только Сара Дженнингс имела хоть какое-то представление о том, как готовить ужин на привале. Некоторые из невест улеглись спать на голодный желудок. Другие, как Перрин и Хильда, давились обугленными лепешками, твердыми полусырыми бобами и кофе, который по вкусу напоминал воду из ручья, слегка окрашенную в коричневый цвет.
Поставить палатки – еще одна проблема. В первую ночь погонщики помогли им установить шесты и натянуть веревки, но прошлой ночью женщинам пришлось делать все самим. Поскольку Уинни была больна и не могла помочь Джейн, Перрин пришла ей на помощь, а Хильда помогала Коре Троп – та делила палатку с Августой Бойд. Насколько знала Перрин, Августа не утруждала себя приготовлением пищи, управлением фургоном и вообще избегала какого-либо физического труда.
Мысль об Августе Бойд и о том, как та ее ненавидит, вызвала боль в желудке. Выбросив ее из головы, Перрин обратилась мыслями к Коуди Сноу. В памяти всплыло его привлекательное, с резкими чертами лицо – одна бровь насмешливо приподнята словно в насмешке.
Она не могла понять, к чему клонит Коуди. В пути они уже встречались дважды, и он относился к Перрин с неизменной вежливостью, но, казалось, отгородился от нее невидимой стеной. Сначала она говорила себе, что он всецело поглощен теми мелочами, которые постоянно возникают в дороге. Но ей не давала покоя мысль, что он, небось, наслышался всяких сплетен о ней.
Ну и ладно, ей все равно. Она выпрямилась и стала смотреть на падающий снег. Коуди Сноу и его синие-синие глаза ничего для нее не значат. Они с Коуди начали и закончат это ужасное путешествие как незнакомые люди. Так и должно быть. И именно этого-то и хотела Перрин. Очевидно, и Коуди хотел того же.
Она не понимала, почему ей вдруг стало так грустно.
Бути Гловер наклонилась над костром и протянула руки к огню, который Мем наконец-то удалось разжечь.
– У меня до сих пор голова кружится… Я замерзла! Клянусь, Мем, мне за всю жизнь не было так худо!
Мем замерла. Снежинки падали в тесто под ее руками. Ей было неудобно в перчатках, но она снова их натянула, когда пальцы посинели от холода. Мем криво усмехнулась: какая замечательная история для ее дорожного дневника – приготовление пищи в перчатках!
– Не стой слишком близко к огню, – сказала Мем и посмотрела на Бути отсутствующим взглядом. – Береги свой подол!
– Нельзя ли разжечь костер побольше? У других костры куда лучше нашего.
Мем, едва сдержавшись, поджала губы.
– Если ты поищешь еще сучьев, тогда и у нас будет костер побольше, – сказала она наконец.
Бути растерянно посмотрела на вьюжную тьму:
– Там черным-черно и все покрыто мокрым снегом. Возможно, вокруг рыщут дикие звери.
– Тогда прекрати жаловаться.
– Не нужно сердиться. – Бути повернулась к Меи; ее глаза наполнились слезами обиды. – Я ведь не жалуюсь. Я просто говорю то, что есть. На самом деле холодает. И возможно, действительно вокруг рыщут дикие звери. – Спустя минуту она со вздохом добавила: – И наш костер и вправду меньше, чем у других.
Мем скатала шарики из теста и выложила их ровными рядами на сковородку с длинной ручкой. По крайней мере у Бути нашлась еще одна причина для жалоб, кроме дорожной лихорадки, ее любимой темы во время путешествия. Она забывала о своих болезненных ощущениях лишь тогда, когда они проезжали мимо могил.
Вид могильных холмиков вызвал у Бути горестные воспоминания о смерти их матери. Потом она начала вспоминать две свои неудачные беременности и горечь после потери ребеночка, который умер при родах. Следующий островок заснеженных могил стал причиной рыданий по поводу смерти их отца и Роберта, мужа Бути.
Мем поправила шарф, обмотанный вокруг шеи, убрала локон ярко-рыжих волос, выбившийся из-под шляпки, и нарезала ветчину на другую сковороду. Она продолжала молчаливый диалог с самой собой.
Мем говорила себе, что не менее глубоко печалится об их общих потерях, но полагает, что подобные мысли вызывают депрессию. Она избегала разговоров о смерти тех, кого любила, избегала не потому, что была холодна, как ошибочно полагала Бути, а потому, что боль была слишком сильна; Мем же предпочитала смотреть вперед, а не оглядываться назад. Когда она все же мысленно возвращалась в прошлое, то старалась выбирать счастливые, веселые моменты, а не предаваться печали и не горевать о потерях. Оторвав взгляд от сковороды, Мем наблюдала за Бути, которая наклонилась над костром; она подумала о том, как шокирована была бы ее сестра, знай она, как ярко горит в ней внутренний огонь надежды.
Бути пододвинула один из складных стульев, которые Мем вытащила из задка фургона, поближе к костру. Она прижала руку к животу и застонала.
– У меня такое чувство, словно я все еще еду. И мне очень холодно. Мы плохо пообедали, и чем дальше, тем ужаснее становится наше путешествие. Зачем мы только согласились отправиться на Запад?
Мем поставила сковородки на огонь и пытливо за-. глянула в лицо сестры, освещенное пламенем костра. Бути была самой хорошенькой из сестер, самой любимой, ее всегда окружали поклонники, и она удачно вышла замуж. Роберт Гловер был очарован трепетной беспомощностью Бути – она во всем полагалась на него и подчинялась ему. На взгляд Мем, Роберт никогда не замечал, что Бути зависела не только от него, она подчинялась любому, кому случалось оказаться рядом. И конечно же, рядом всегда кто-нибудь оказывался, чтобы смягчить ошибки Бути или ее бестактные замечания.
– Почему же ты решила поехать? – спросила Мем.
– Ну, чтобы быть с тобой, конечно. – Брови Бути поднялись; похоже, ее озадачил вопрос сестры.
Услышав такой ответ, Мем потупилась – она почувствовала свою вину перед сестрой. Бути и Роберт приютили ее. Они искренне ей сочувствовали и обращались с ней как с любимой сестрой, отнюдь не как со служанкой, что случается со многими старыми девами, которые зависят от щедрых родственников.
И Мем предложила Бути самые лучшие, неподгоревшие лепешки и самые розовые кусочки ветчины. В наказание себе она выслушала с величайшим терпением, на какое только была способна, рассуждения сестры о траурном одеянии Августы Бойд и об их собственных простеньких платьях. И заверила Бути, что недостаток нескольких лент и оборок еще не означает, что они горюют о смерти своего отца меньше, чем Августа печалится о потере своего папаши.
– И Роберта, – добавила Бути со слезами на глазах. – Я просила его, чтобы он не ездил с отцом вниз по реке. Я умоляла…
– Не волнуйся, дорогая, – успокаивала сестру Мем. В глубине души она почувствовала себя загнанной в ловушку. Вокруг жизнь била ключом, а они говорили лишь о смертях и болезнях.
Позднее, когда они лежали в своей палатке, завернувшись в стеганые одеяла, Мем мысленно ругала себя за то, что хотела оставить Бути в Чейзити.
И все-таки это путешествие должно принадлежать ей и только ей. Когда она вычитала объявление о невестах для орегонских женихов, которое Коуди Сноу поместил в «Чейзити газетт», мечты, которые Мем благоразумно гнала от себя, вновь возродились к иллюзорной жизни.
Мем тотчас же представила, как она совершает путешествие в штат Орегон, вообразила своих будущих потомков и то, как они рассказывают ее историю – с восхищением и благоговейным трепетом. Будущие поколения будут удивляться ее храбрости – ведь она решилась пересечь полконтинента и ринуться навстречу опасностям, о которых лишь намекала в своих путевых заметках. Ее потомки будут качать головами и обмениваться изумленными взглядами, когда прочтут о переправах через быстрые реки или о приготовлении пищи в перчатках. Она фантазировала: ее запомнят как храброго первопроходца, и она станет для будущих поколений источником вдохновения и примером для подражания.
Но Бути испортила эти мечты. Теперь Мем придется делиться с ней своей историей. А если даже такая трепетная малышка, как Бути Грант, сможет пересечь полконтинента, тогда это приключение станет совсем уж банальным. Обыденным делом.
Мем вздохнула и посмотрела на крышу палатки.
Ей следовало бы родиться мужчиной. Если бы она была мужчиной, то отправилась бы за семь морей, основала нацию, придумала, как изменить мир. Она открывала бы новые страны, писала конституции, подвергалась бесчисленным опасностям. О, какие испытания выпали бы на ее долю, какие приключения!
Но судьба распорядилась иначе. Природа создала ее женщиной с участью старой девы, жизнь которой скучна, как осенний день. Это путешествие в штат Орегон было единственной ее возможностью почувствовать вкус приключений и понять, на что она способна.
Она думала, ей не повезло: ценой ее великого путешествия станет замужество, но эту цену она решила заплатить. Даже если Питер Сейлз, мужчина, чье письмо она выбрала, окажется занудой или жестоким человеком, путешествие останется навсегда в ее памяти. У нее будет свой дом и со временем, возможно, дети. И она никогда не пожалеет о своем решении отправиться в Орегон.
Над головой послышался какой-то шорох, а в следующее мгновение на них обрушилась крыша палатки. Бути проснулась и закричала, Мем же попыталась сесть и откинуть со своего лица тяжелое от снега полотно.
– Прекрати вопить, на нас никто не нападает. Мы плохо воткнули шесты, вот и все. Крыша обрушилась.
С трудом откинув стеганые одеяла, она пинала ногами полотно, чтобы сбить с него снег. Потом приподняла его так, чтобы Бути смогла выползти наружу.
Когда Мем на четвереньках последовала за ней, чья-то смуглая рука помогла ей подняться, и она с благодарностью схватилась за нее.
– Спасибо, – сказала она, откидывая назад волосы и всматриваясь в лицо Уэбба Коута. Мем была довольно высока, и на многих мужчин ей приходилось смотреть сверху вниз. Сейчас же, задрав голову, она вдруг испытала непередаваемое ощущение – как приятно чувствовать себя такой маленькой и женственной!
– Я услышал крик, – сказал Уэбб. – С вами все в порядке? – Он говорил с легким интригующим акцентом.
– Никто не пострадал? – озабоченно спросил Коуди Сноу, выходя вперед с факелом. Когда он подошел достаточно близко, чтобы рассмотреть рухнувшую палатку, то с облегчением кивнул, радуясь, что не случилось худшего.
– Я теряю сознание, – выдохнула Бути, ощупывая свою голову, грудь, щеки. – Я спала крепким сном, когда что-то тяжелое упало на меня сверху, я была уверена, что меня душат и… – Казалось, она и в самом деле собиралась грохнуться в обморок.
Мем заметила, что Бути обращалась только к Коуди Сноу, игнорируя Уэбба Коута. Мем отбросила за спину свою толстую косу и оправила юбки. Иногда она удивлялась тому, что у них с Бути в жилах течет одна кровь.
– Спасибо, что так быстро пришли, – сказала она мистеру Коуту. Он казался чрезвычайно привлекательным мужчиной, на что Мем, впрочем, было совершенно наплевать, но история жизни Уэбба Коута заинтриговала ее. Были ли его родители женаты? Как они повстречались? У кого из родителей он вырос – в среде индейцев или белых?
