Текст книги "Арфа Ветров"

Автор книги: Мэгги Фьюри

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 26 страниц)

Его разбудил леденящий душу крик совы. Слух воина был обострен из-за невозможности видеть, и Паррик даже расслышал шелест крыльев улетавшей птицы. Должно быть, еще ночь: из-за повязки не пробивается свет, и свежо тоже по-ночному. Хорошо еще, хоть дождь перестал! Паррик сосредоточился, пытаясь с помощью своих чувств, развитых многолетним воинским опытом, получать ответ, которого ему не могло дать зрение. Ага, местность изменилась. Аромат луговых трав сменился запахами леса; ну да, вот и ветер зашелестел в листве. По положению тела лошади, по тому, как напряглись ее мускулы, он понял, что она поднимается в гору.

Стук копыт ясно говорил о том, что дорога вымощена камнями. Потом Паррик услышал голоса тех, кто взял его в плен, и лошадь остановилась. Ксандимцы обменялись приветствиями на своем певучем языке, и не надо было понимать слова, чтобы уловить в их тоне любопытство и изумление. Паррик как будто различил неясный свет факелов. Потом лошадь недовольно фыркнула и снова стала взбираться по каменистой дороге. Командир кавалерии приготовился к встрече со всадниками Ксандима. Куда бы их ни везли, ясно было, что скоро они будут на месте.

Глава 2. ЭФИРОВИДЕЦ

За высокой горой, на обширном плоскогорье, заросшем побитой морозом травой, гулял ветер, и в шепоте его можно было расслышать немало тайн. Там, в самом сердце Ксандима, по роскошному благоухающему летней порой лугу (теперь это время, казалось, ушло навсегда) струился бурный поток, вытекавший из мрачного ущелья, где лежали родовые могильники Ксандима. Только ради погребальной церемонии приходил сюда Народ Всадников, и только Эфировидцу было известно сакральное место этого ущелья – огромная скала, похожая на остроконечную башню причудливой формы, стоящая в самом конце узкой долины.

В незапамятные времена кто-то выдолбил ее вершину так, что образовалась открытая всем ветрам площадка с каменной крышей, поддерживаемой четырьмя маленькими столбиками. Она называлась «Палата Ветров», и к ней вели узкие опасные ступеньки, вырубленные в склоне горы, от которых к скале был перекинут зыбкий веревочный мостик. Только Эфировидец мог отважиться на такой рискованный подъем – да, впрочем, только Эфировидцу и была в том нужда.

Пронизывающий ветер рвал туманный покров, укрывающий Чайма, и швырял юноше в лицо пригоршни снежной крупы. Он сидел, ежась от холода, на каменном полу палаты и силился сосредоточиться, отвлечься от ярой непогоды, напоминая самому себе, что он – Эфировидец Ксандима, наделенный благословенным (или проклятым) даром видеть больше других и понимать вести, приносимые ветрами. А нынешняя буря несла куда больше вестей, чем простой ветер. Воздух, измученный лютой непогодой, был полон великих знамений в этот час.

Очередной яростный порыв ветра обрушился на продрогшего и промокшего Чайма, и молодой ясновидец отшатнулся: словно огромная тень черных крыльев мелькнула над его головой. Он узнал этот принесенный северным ветром Темный образ, что не раз посещал его в ночных кошмарах, с тех пор как установились эти необъяснимые холода. Глаза, излучавшие беспощадный холод вечной зимы, смотрели прямо на него и светились в темноте, а серебристые, словно ледяные, волосы и жестокая насмешливая улыбка на безжизненно-прекрасном лице, казалось, дразнили. Морозный взгляд рассеянно скользнул по лицу юноши; наверное, она не видела его, но взор ее ранил, словно лезвие. Несмотря на то, что он был укрыт тенями и туманом, Чайм содрогнулся. Если бы она обнаружила его…

Юноша вжимался в каменный пол, стараясь получше укрыться своим теневым покровом, пока темная, тускло светящаяся тень не унеслась в горы. Он знал: сегодня ночью что-то произойдет, ведь не зря же какая-то сила заставила его забраться в это холодное гнездо и пережить жуткое свидание со Снежной Королевой. Повернувшись спиной к злому северному ветру, Эфировидец уставился своими близорукими глазами на горы и вдруг почувствовал, что взгляд его словно магнитом притягивает Юг.

Будто струя ледяной воды обдала голову. Близорукие карие глаза Чайма преобразились в блестящие ртутные, и к юноше пришло Второе Зрение.

Непроглядная ночная тьма прояснилась, и снова стало светло. У Чайма перехватило дыхание, и он зажмурился. Хоть это происходило с ним с детства, он так и не смог привыкнуть ко всем этим глупым переменам. Темные горы превратились в полупрозрачные призмы, а ветры стали стремительными потоками серебристого света.

Видение притягивало юношу. Закусив губу, он попробовал подавить страх, напомнив себе о кувшине вина, который ждет его, когда он спустится и покинет это жуткое место. Из прошлого, из безоблачного детства, до Чайма как наяву донесся голос «бабушки: „Поешь мяса, внучек, а потом можешь взять соты с медом“. Как обычно, после этого страх отступил, и Чайм улыбнулся. Какой строгой она была, какой мудрой, какой сильной! Величайшая Эфировидица в истории Ксандима. Не дрогнув, приняла она когда-то это бремя – и вот теперь его приходится нести Чайму, ее наследнику… Юноша открыл глаза и направил свое Второе Зрение вперед, за горы.

Тело Эфировидца осталось на скале, дух же его пустился вдогонку ветрам, вслед за видением. Внизу проплывали горы, светящиеся как драгоценные камни. Искры обжигали глаза, каждая горела ярко, каждая имела живую душу. О Богиня, это, должно быть, Аэриллия, цитадель Крылатого Народа. Он слишком далеко.., сам того не ожидая. Вот снова горы, за ними лес, а там – сверкающие пески пустыни…

И новое видение поразило Эфировидца, новое столкновение с таинственными силами смутило его душу. Злой дух был похож на темное, извивающееся облако, а далеко на юге, за горами, оказались еще двое – но других. Исходящий от них свет был ясен и чист – свет любви и добрых стремлений. И вдруг он исчез. Его поглотила тьма, могучая темная сила, источавшая ненависть, злобу и беспощадное вожделение. С пронзительным криком Чайм бежал – черная волна едва не поглотила и его. Каким-то чудом его смятенному духу удалось вернуться в тело, и Чайм плакал от страха, пока темное видение не рассеялось.

Не скоро потрясенный Эфировидец решился поднять голову. Он с опаской осмотрелся – но воздух был чист, ветры не несли ничего. И самое замечательное – не несли вестей о смерти.. Однако юноша понял, что получил предупреждение. Те существа, наделенные магической силой, от которых исходил ясный свет, – они пока живы. Но что станет с ними, когда тот, Темный, настигнет их, как он только что видел? Чайм должен помочь им, вот почему сегодня ночью его так влекло сюда.

Однако вскоре взволнованность юноши сменилась унынием. «Как же я могу им помочь? – сказал он вслух по обыкновению людей, привыкших быть наедине с собой. – Я ведь даже не знаю, кто они и что у них за цель… Но узнать это надо – если хватит смелости!»

А буря все не унималась, и от этого видение было очень трудно контролировать. Существовала вероятность узнать гораздо больше, чем хотелось бы. Такие вещи опасны, но надо было рискнуть. В Ксандиме один Чайм знал причину этой мрачной зимы, сковавшей землю, но ему, конечно же, никто не верил. Юноша понимал, что, если не помешать Снежной Королеве, это будет означать конец свободы его народа, впрочем, как и других тоже. Сам по себе, разумеется, он бессилен ее остановить, но если бы каким-то образом удалось помочь тем светлым силам…

Повернувшись лицом навстречу буре, Чайм вытянул руки так, чтобы нити ветров наматывались на пальцы, и направил на них свое Второе Зрение. Они вспыхнули и засветились серебристым светом. С великой осторожностью взял он эти светящиеся нити и начал бережно сплетать их между собой, пока наконец на его ладонях не возник блестящий серебристый диск. Эфировидец вгляделся в это зеркало своими ртутными глазами и увидел вереницу образов, быстро проходящих перед ним, сменяя друг друга.

Вот Снежная Королева с ее холодной, мертвенной красотой, вот – Черный дух: глаза его – горящие камни, и весь мир в цепях у его ног… Вот лес за горами. Вот падает одинокая башня и мелькает тень убегающего прочь волка. А вот и те, светлые – высокая женщина с золотисто-рыжими волосами (видно, она ждет ребенка) и с нею рядом голубоглазый мужчина; а над ними реет тень воина, защитника и хранителя…

И снова лес, далеко на севере лес, пробудивший в душе Чайма противоречивые чувства – и страх и надежду, и острую боль утраты. Он увидел Пламенеющий Меч, тот, что означал конец зла – но и конец Ксандима.

Потом возник человек с длинным, худым лицом. Лицо его было молодым, несмотря на седину в темных волосах, а хитрые серые глаза бегали – Шианнат, проходимец и смутьян. Шианнат, несколько лун тому назад дерзнувший бросить вызов Фалихасу в борьбе за власть, и никто не знал, где он сейчас. Потерпев поражение, он был изгнан из племени и бежал в горы со своей сестрой Искальдой, что вызвало особый гнев Хозяина Табунов Фалихаса, – ведь эта девушка была его невестой.

– Шианнат? – Зеркало помутилось, и от изумления Чайм едва не лишился возможности наблюдать дальше. Неужели он тоже тут замешан? – О славная Богиня, – пробормотал юноша, – какое, во имя твоей милости, он может иметь к этому отношение? – Чайм сосредоточился и вновь увидел ту женщину с огненными волосами, окруженную волшебной радужной аурой. Черный протянул к ней руку, но вдруг между ними возник образ Шианната, и Черный не смог схватить ее. Женщина потянулась за мечом – тем, что означал гибель Ксандима…

– Нет! – завопил Чайм. Его Зеркало растаяло туманным облачком, а сам он без сил упал на самый край площадки, не замечая смертельно опасной близости бездны. Второе Зрение со страшной ясностью открыло ему смысл этого видения. Только светлые могут остановить надвигающееся Зло, но цена за это – гибель всего Ксандима.

Противоречивые чувства терзали ясновидца. Истина была безжалостной: победят ли черные силы, или потерпят поражение – Ксандим все равно обречен. Рыдая, он повернул голову на север, туда, где простирались его родные земли.

Чайм забыл, что по-прежнему смотрит на мир своим Вторым Зрением. Мускулы юноши напряглись, удерживая тело, а дух его устремился на крыльях Второго Зрения вдаль, вслед за новым видением, по плоскогорью, по горам и долинам, по тропе, проторенной у подножия утеса, пока.., пока…

– О Ириана, покровительница животных! – в изумлении воскликнул Эфировидец. Там, у каменной твердыни Ксандима, он увидел пленников. Это были чужестранцы из-за моря! Мужчина и женщина, одетые, как воины, седовласый старец, упорно цепляющийся за жизнь, и еще… О Богиня, еще одна.., одна из тех сил – так почувствовал юноша, хотя и не мог понять, из темных она или же из светлых: туман помешательства скрывал это от его Второго Зрения.

И все же Эфировидец понимал, что эти чужеземцы как-то связаны со светлыми силами. Но понимал он также и то, что их как чужестранцев, попавших в Ксандим, немедленно казнят. Но они же не должны умирать – иначе погибнут светлые, и, стало быть, видение говорит, что надо их спасти!

Однако легко сказать – спасти! Для этого нужно уговорить Хозяина Табунов, а Чайм знал, что не пользуется таким же уважением, как его бабка. Юноша поморщился. Все помнили ее уже дряхлой, но она отлично показала себя в боях с казалимцами. Сам-то он никогда не сможет совершить подобного – его обычное зрение слишком слабо, и он будет убит, прежде чем заметит врага. «Эх, Чайм,

– горько подумал юноша, – ты смешон, оттого и живешь один в пещере, словно зверь лесной. Никто тебе не поверит, все будут только смеяться, как уже бывало не раз».

И все же следовало попытаться, и не теряя времени. Поглядев на небо, Чайм понял, что близится рассвет. Отбросив сомнения, молодой Эфировидец стал осторожно спускаться, ведомый по этому опасному пути лишь своим слабым зрением, Второе Зрение оставило его. Когда до земли оставалось всего несколько футов, он сорвался и угодил прямо на кучу мелких камушков, заработав несколько синяков. Не дав себе времени отдышаться, Чайм вскочил и торопливо зашагал по узкому ущелью, спотыкаясь, падая, поднимаясь, и снова спотыкаясь о камни или корни, пробираясь через сугробы. Он знал: не идти ему нельзя. Надо помочь светлым силам, надо успеть спасти чужеземцев. И юноша побежал – да так, как никогда еще не бегал прежде.

Наконец Эфировидец миновал рощицу в дальнем конце долины, а затем и сторожевые камни, служившие ей воротами. Выйдя на просторный луг, он вздохнул с облегчением. Теперь не нужно беспокоиться, как бы не сломать ногу на неровной земле. На плоскогорье юноша мог двигаться гораздо быстрее.

Для стороннего наблюдателя метаморфоза, произошедшая с ним, заняла лишь мгновение, но для самого Чайма время словно выросло вместе с его телом. Кости и мышцы обрели эластичность, удлинялись, наливались силой, и в какой-то момент, неуловимый, как переход от бодрствования ко сну, на месте юноши оказался гнедой конь с косматой гривой.

Чайм переступил с ноги на ногу, наслаждаясь своим новым обликом, силой конского тела, богатством запахов, которые он теперь воспринимал, и тем, что слышит теперь даже тихий шелест ветра в траве и треск веток в лесу, оставшемся позади. Поле зрения стало шире, чем человеческое, но качество его осталось таким же. Правда, богатство и тонкость других чувств с лихвой возмещали эту потерю. Замешательство, вот что плохо! Он недовольно фыркнул. Твои мысли превращаются в лошадиные, и чем дольше остаешься в этом облике, тем больше риск вообще потерять способность думать по-человечески. Ну да хватит терять время! Там, на другом конце лугов, ему снова предстоит вернуться в человеческий облик, чтобы спуститься по крутой горной тропе, а пока можно сберечь время, а заодно и насладиться радостью бега. Эфировидец стрелой понесся вперед, состязаясь с ветром.

На севере, в краю, недосягаемом из обычного мира, стоял на горе чертог Лесного Владыки, с башнями, похожими на деревья, окруженный огромными садами. Обманчивое спокойствие царило здесь, настороженная тишина. На одном из горных склонов, в углублении, поросшем папоротником, лежало чистейшее озеро, питаемое серебристыми потоками, стекающими со снежных вершин.

***

Фея Озера сидела у самой воды, расчесывая свои длинные каштановые, чуть тронутые сединой волосы. Огромный олень осторожно наблюдал за ней из чащи на противоположном берегу и воображал, что сам остается незамеченным, пока она с улыбкой не взглянула на него.

– Ты предпочитаешь этот облик, о Владыка? – Голос феи был низким и мелодичным.

Разочарованный, Хеллорин вышел из укрытия, вновь приняв свой дивный человеческий облик. Теперь лишь призрачные очертания ветвистой оленьей короны над его челом напоминали, что он не просто маг или смертный (кстати, Владыка Фаэри был сильнее и тех и других). Хеллорин пошел к Эйлин через озеро, и от его ног, обутых в сапоги из мягкой кожи, по воде не пробежала даже слабая рябь.

– У магов всегда был острый глаз, – похвалил он ее. – Многих смертных охотников обманывал я с помощью этого облика.

Волшебница рассмеялась:

– Еще бы, – и могу поклясться, что с помощью своего теперешнего – и многих смертных девушек тоже! Хеллорин рассмеялся и церемонно поклонился.

– А что еще мне оставалось? – ответил он. – Должны же Фаэри в конце концов поддерживать свою репутацию. Усевшись рядом с ней, он сказал уже гораздо серьезнее:

– Не ожидал найти тебя здесь, фея. Не утомило ли тебя неустанное созерцание? Эйлин нахмурилась:

– Нет, не утомило, Владыка. Для меня это единственный способ узнать, что происходит во внешнем мире. Но я страдаю, ибо вынуждена лишь созерцать, вместо того чтобы, как я того страстно желаю, быть там, где так нужна моя помощь.

Хеллорин, услышав в голосе ее сдерживаемые слезы, устремил на волшебницу взгляд своих похожих на звезды глаз.

– Но, кажется, это не единственная причина твоих страданий? Что-то еще гнетет тебя, Эйлин, не так ли? Фея Озера кивнула:

– В твоем магическом окне я вижу долину, вижу Нексис и все северные земли, но нигде я не вижу Ориэллы! Изо дня в день я напрягаю волю, устремляю мысли к дочери, но нигде не могу ее найти. – Она всхлипнула. – Я сижу здесь, в Запредельном Мире, как в клетке, и даже не могу узнать: жива ли она? Но ведь если ее нигде нет – значит, она умерла?

Волшебница зарыдала, и сердце Владыки Лесов преисполнилось сострадания. После того, как не стало Адрины из рода магов, матери д'Арвана, печаль была постоянной спутницей Хеллорина, и он понимал, что творится в сердце Эйлин. Владыка Фаэри положил руку ей на плечо.

– Мужайся, – сказал он. – Быть может, твои страхи напрасны. Если ты не видишь в окне образа своей дочери, это скорее всего значит лишь то, что она отправилась за океан, в южные земли.

Эйлин вздрогнула.

– Что?! – вскрикнула она, негодующе глядя на него. – Ты хочешь сказать, что это твое дурацкое окно не показывает того, что делается за морем?

Хеллорин с трудом удержался от улыбки: его позабавил этот внезапный переход от огорчения к гневу и то, как быстро она позабыла про любезный тон. Немного же нужно народу магов! Но как она в эту минуту напоминает Адрину!

– А ты хочешь попробовать заглянуть туда? – тихо спросил он.

Волшебница Земли покраснела.

– Конечно, – ответила она, и тут же поправилась:

– Я хочу сказать, конечно, нет! Откуда мне знать, что такое эти южные земли? Я думала, твое окно – просто обычное магическое зеркало, я сосредоточенно думаю об Ориэлле и, будь она хоть на краю земли, тут же вижу ее. – К изумлению Хеллорина, фея вдруг порывисто обняла его, смеясь и плача одновременно. – О Боги, у меня вновь появилась надежда. Я уже почти поверила, что…

Уже много лет Хеллорина не обнимала ни одна женщина, ни из какого народа. Потеряв Адрину, он и сам не стремился к этому. Эйлин поглядела на него, и их глаза встретились; потом волшебница отвела взгляд.

– Ответь мне, – произнесла она, и уху Владыки Фаэри голос ее показался неестественно напряженным, – отчего в твоем окне нельзя увидеть то, что происходит за океаном?

– Соленая морская вода – помеха для Древней магии Фаэри, – помолчав, ответил Хеллорин. – И ваши предки, фея, использовали ее себе во благо, а нам

– во зло.

–  – Как так? – вновь нахмурилась она, и Хеллорин с досадой подумал, что тревоги давно минувших дней могут омрачить их дружбу. Он вздохнул:

– Забудь мои слова. Стоит ли сейчас ворошить древние дрязги и несправедливости?

– Я хочу знать! – резко ответила Эйлин и добавила уже мягче:

– Если наши предки причинили вашему народу несправедливость, то кому, как не их потомкам, исправлять содеянное? А ведь я – единственный маг, с которым ты можешь поговорить…

Поняв, что гнев волшебницы направлен не на него, Хеллорин собрался с духом и заговорил. Он рассказал ей то, о чем Фаэри никогда не рассказывали магам: о том, каким был мир в незапамятные времена, пока не были еще созданы Волшебные Талисманы и чародеи не добились господства над другими народами, что владели Древней магией. С широко раскрытыми глазами слушала фея Озера его рассказы о могучих каменных гигантах – Молдай, живших в равноправном союзе с Маленьким Народцем – гномами, которые ютились по склонам гор и служили великанам глазами и ушами в этом мире.

– И когда чародеи пожелали лишить Молдай силы, они не придумали ничего лучшего, как изгнать гномов в северные земли, лишив их таким образом возможности общаться с Молдай, жившими на Юге. – В голосе Хеллорина зазвучала горькая усмешка. – И решили они, что будет справедливо использовать море для этой их цели. И нашелся некий Молдан, безумный великан, который похитил Жезл Земли и использовал его волшебную силу, чтобы расколоть материк, отделив Север от Юга, хотя прежде они были связаны воедино. В тот черный день море затопило сушу, соединявшую страны света, и многие погибли – и смертные, и маги.

Эйлин нахмурилась:

– Я этого не знала. Столь древние предания не вошли в нашу историю.

Хеллорин горько рассмеялся:

– Истинно говорят, что знания – это жизнь, и отвергающий их – обречен. Разве не знаешь ты, о фея, что безумный Молдан, единственный из своих северных собратьев, остался в живых? И разве тебе неведомо, что он и поныне живет, скованный чарами, в плену горы, на которой Волшебный Народ воздвиг свою цитадель?

– Как? В Нексисе?! – ошеломленно воскликнула Эйлин. – О Боги, если Миафан узнает…

– Да, мы должны молить их, чтобы этого не случилось. – Верховный Маг однажды уже поставил мир на грань гибели, преступно вызвав из небытия Нихилим, а Молдан, безумный от природы и веками копивший злобу, безусловно, пожелает утолить жажду мести к заточившим его.

Этот Молдан, все время, оказывается, находившийся где-то под Академией, настолько пугал Эйлин, что она почла за лучшее переменить тему.

– Ты сказал, что мои предки использовали море против Молдан, – напомнила волшебница, – но при чем же здесь Фаэри – Лесной Народ?

Хеллорин пожал плечами:

– Все очень просто. Когда Молдан создал море на месте прежней суши, обнаружилось, что соленая вода служит препятствием для Древней магии. Но после этой катастрофы чародеи убедились, что силы древних существ и духов стихий чересчур импульсивны и разрушительны, чтобы оставить нас в вашем мире.

Они объединились и создали Волшебные Талисманы, чтобы изгнать нас. Но этого им показалось мало, и в придачу они лишили нас наших скакунов. – Лицо Владыки Лесов озарилось грустной улыбкой. – О, что за звери это были! Сильные, полные огня, быстрые, крепкие, неукротимые в битве! Воистину они могли» обогнать ветер. – Хеллорин вздохнул, погрузившись мыслями в седую древность. – Я помню, как зимой, при полной луне, мы проносились по земле как метеоры, а рядом – наши огромные псы, такие, как мой Барод… Смертные прятали скот и дрожали в своих постелях во время нашей дикой охоты. Потерять коней для нас значило потерять свободу. То ли маги это понимали, то ли они хотели сами приручить наших коней.., как будто это можно сделать! Во всяком случае, они забрали их у нас и отправили за море – туда, где наша волшебная сила действовать не могла. Мы едва успели наложить последнее, отчаянное заклятие – и потеряли их навсегда.

– А какое это было заклятие? – еле слышно спросила Эйлин.

– Чтобы наши драгоценные скакуны не достались магам – да и смертным тоже,

– мы наделили их способностью превращаться в людей. Они могли – да, насколько мне известно, и поныне могут – менять облик по своей воле. Пока мы в изгнании, у нас нет возможности вернуть их, да и потом могут возникнуть всякие трудности – ведь Фаэри не в состоянии пересечь море, да и кто знает – может, сами они слишком сильно изменились за долгие годы… – В голосе Владыки Лесов звякнул металл. – Поистине, Эйлин, если по милости Волшебного Народа мы навсегда лишились коней, то вам не хватит веков, чтобы расплатиться за это!

Этих слов, в которых звучала старинная вражда, оказалось достаточно, чтобы разрушить хрупкое единение, возникшее между волшебницей и Хеллорином. Эйлин поникла, и вечер вдруг показался ей невыразимо мрачным. Владыка Лесов тут же пожалел о сказанном, но было уже поздно.

– Кстати, о расплате, Владыка, – нарушила гнетущее молчание Эйлин. – Я давно уже хочу кое о чем тебя спросить.

Хеллорин с любопытством кивнул:

– Спрашивай, о фея.

– Помнишь, много лет назад я попросила тебя найти мою дочь и моего воина, пропавших во время метели?

– Да, фея, прекрасно помню – то была наша первая встреча.

– Ты сказал тогда, что Фаэри ничего не делают даром… Ты сказал…

– «Помни, что это не последняя наша встреча, – процитировал Хеллорин. – Мы увидимся вновь, и тогда я потребую вернуть долг».

Эйлин вздрогнула:

– Но почему ты сказал именно это? И откуда ты знал, что мы увидимся вновь? Ведь пожелай я нарушить слово, мне достаточно было бы просто никогда не вызывать тебя!

– Однако ты и не вызывала, – мягко напомнил Лесной Владыка. – На сей раз меня призвал мой сын д'Арван.

– Как бы то ни было, теперь я снова у тебя в долгу – ты спас мне жизнь. Но не жестоко ли с твоей стороны держать меня в неизвестности? Как бы хорошо со мной ни обращались, все-таки я пленница и не могу быть в покое, не зная, чего ты потребуешь от меня!

Хеллорин вздохнул:

– Я понимаю твое беспокойство. Эйлин. Рано или поздно долг возвращать необходимо, наши законы не обойдешь. Я не мог пощадить даже собственного сына и его возлюбленную, за свою помощь обязав их неусыпно хранить Пламенеющий Меч. Но пока, увы, я и сам не могу сказать, что потребуется от тебя. Это не жестокость, а просто словно часть моей судьбы, которую я еще не могу предвидеть. Когда мы встретились впервые, я ненавидел Волшебный Народ и даже не знал, что у меня есть сын. Ты попросила помощи, и сначала я намеревался использовать тебя, чтобы отомстить твоему народу… Но, – Хеллорин развел руками, – я не смог. Боюсь, что, когда придет время, долг потребую не я, а некая высшая необходимость.

– Я поняла лишь одно, – с вызовом ответила Эйлин, – что в наших с тобой отношениях очень мало доверия ко мне с твоей стороны и никакого доверия к тебе – с моей. – Она встала и, не оглядываясь, зашагала прочь.

***

С тех пор как Миафан колдовством обратил ее в дряхлую старуху, Элизеф постоянно мерзла. Вот и сейчас она сидела, закутавшись в плащ, у пылающего камина, но хотя тело ее дрожало от холода, ненависть волшебницы росла и бушевала подобно этому пламени. Элизеф не желала более влачить столь отвратительное существование.

– Не думай, что выйдет по-твоему, Миафан! – проскрежетала она и мутным взглядом уставилась на роскошный белый ковер, усыпанный осколками: после того, как Верховный Маг наложил на нее это гнусное заклятие, волшебница разбила у себя в покоях все зеркала.

Осторожно, чтобы не пораниться, Элизеф нащупала на ковре свой посох. Руки слушались плохо. Проклиная все на свете, она налила себе вина, с горечью подумав, что пытается найти сомнительное утешение в пьянстве – а ведь именно за это она в свое время беспощадно высмеивала Браггара.

Браггар! Элизеф одним глотком осушила бокал и тут же снова его наполнила. Маг Огня был глупцом и заслужил свою участь, однако почему же ей так часто вспоминается его почерневшее от дыма лицо? Почему ее сухая старушечья кожа словно наяву ощущает прикосновение его медвежьей лапы?

«Браггар любил тебя! А кто полюбит тебя теперь, старая карга?»

О ненавистная и неотвязная мысль! Элизеф задохнулась от ярости, и бокал, повинуясь ее магической воле, отлетел к стене, а рубиновое вино расплескалось по белой поверхности, словно густая кровь.

– О Боги! – Элизеф закрыла лицо руками. – Встань! – Тут же выругала она себя. – Поддавшись страху, ты упустишь свою единственную возможность.

Взяв с полки другой бокал, Элизеф наполнила его и стала ждать, сидя у камина. Он должен прийти с минуты на минуту. Он следит за ней, и если она хочет вернуть себе молодость, то должна быть готова к предстоящему поединку, от которого зависит все.

Внезапно, дверь распахнулась, со стуком ударившись о стену.

– Ты, проклятая изменница! Чем это ты тут играешь, во имя Богов?

Элизеф вскочила, лихорадочно соображая, как вести себя с разгневанным Миафаном. Верховный стукнул кулаком по столу, и камни, заменявшие ему глаза, засветились багровым светом – Даю тебе минуту, чтобы начать восстанавливать зиму в Аэриллии, иначе я испепелю тебя!

Пришло время действовать! Усилием воли Элизеф уняла предательскую дрожь и приняла беспечный вид.

– Испепелишь? А что мне до этого? Не воображай, что я дорожу жизнью в этой гадкой оболочке! Худшее, на что ты способен, ты уже сделал!

– Ты так считаешь? – рявкнул Миафан, и Элизеф скорчилась, словно низвергнутая в преисподнюю. Пламя объяло ее, и кожа начала трескаться и задымилась. Волшебница сжала кулаки так, что кровь брызнула из-под ногтей, и стиснула зубы, чтобы не закричать, потому что вопль разорвал бы ей рот.

«Это лишь иллюзия, иллюзия, – уговаривала она себя. – Но… О, какая ужасная боль!»

– Восстанови зиму! – донесся сквозь мучивший ее кошмар рев Миафана, и Элизеф задрожала, борясь с искушением повиноваться этому голосу: ставкой была вся ее жизнь. «Я должна выстоять, должна!» – твердила она, как заклинание, чувствуя, что вот-вот сдастся. О Боги, в чьих силах вынести подобные страдания? Разум ее помутился, дух метался, пытаясь вырваться из клетки сжигаемой заживо плоти – и вдруг что-то изменилось.

Словно гигантская карусель закружила Элизеф, и зрение ее раздвоилось. Она видела пламя, охватившее ее тело, видела злорадную ухмылку Миафана – но видела все это как будто откуда-то сверху. Понимая, что ей нельзя отвлекаться на новые иллюзии, иначе она не сможет противостоять боли, колдунья закрыла глаза – и внезапно ее осенило. Если даже с закрытыми глазами она видит, что происходит внизу, значит, ее душа сделала попытку покинуть бренное тело, чтобы избежать мучений! Старческий мозг почти забыл о таком способе, но инстинкты сработали верно. Элизеф громко рассмеялась и, собрав последние силы, выскользнула из своей физической оболочки.

О благословенное облегчение! Наслаждаясь прежде всего отсутствием боли, волшебница торопливо восстанавливала свои внутренние силы. Внезапно послышался яростный вопль, и пламя погасло. Поглядев вниз, волшебница увидела бледного от ярости Миафана, который стоял над ее бесполезным телом и изрыгал проклятия.

К Элизеф вернулась радостная уверенность. Ее душа была не старой и не уродливой – она была молодой и сильной. О, если бы остаться в астральном теле навсегда!.. Однако без мистической силы, получаемой такими, как Миафан, через кровь смертных жертв, маги не могут долго существовать вне их земной оболочки, и Элизеф уже чувствовала, что слабеет. Пора было возвращаться, но волшебница медлила: так приятно позлить Миафана, на глазах у которого тают последние шансы на восстановление столь необходимой ему зимы! Элизеф улыбнулась, удовлетворенная своей маленькой местью, но тут же содрогнулась при мысли, что снова придется возвращаться в тело старой карги. «Это ненадолго», – успокоила она себя и, закрыв глаза, нырнула в свою земную оболочку.

Открыв глаза, Элизеф посмотрела на Миафана. Тот молчал, и волшебница на мгновение подумала: хорошо бы все-таки вернуть ему обычные глаза, а то по этим проклятым камням никогда не поймешь, что у него за душой! Однако чем бы ни была вызвана пауза, Элизеф не замедлила ею воспользоваться.

– Твоя месть свершилась. Владыка, и разве тебе не довольно этого? Я бросила вызов твоему могуществу и была наказана! Однако не забыть ли нам прошлое? Ведь я все же нужна тебе. Предлагаю сделку, Миафан: моя молодость в обмен на твою зиму. Мы должны доверять друг другу к нашей общей пользе!

– Я скорее положу в постель змею, чем снова доверюсь тебе! – Миафан сплюнул, и волшебница подавила улыбку. Понимая, что другого выхода у него нет, она молча ждала, пока он остынет. Однако Верховный Маг сдался на удивление быстро, и Элизеф с беспокойством подумала, что же такое случилось во время его беседы с Верховным Жрецом Небесного Народа.