Текст книги "Рыцарь и ведьма"

Фомор рассмеялся, пришпорил лошадь, резко поскакал к Асгарду и нахлобучил на него цыганскую шляпу.

– Теперь ты больше не тамплиер, – объявил он, – теперь ты цыганский барон!

Шляпа, которую когда-то носил и Магнус, сползла Асгарду на глаза, но он, казалось, не замечал этого. Асгард перегнулся с седла, показывая Миле свою руку.

– Меня укусила змея, – сообщил он ей взволнованно, – ядовитая змея. Она укусила меня несколько раз.

Мила схватила его руку, не опуская глаз и не отрывая взгляда от его лица.

– Я позабочусь о тебе, – торжественно заявила она и страстно поцеловала его ладонь, потом каждый палец. – Ты всегда был моим, ты никогда не принадлежал ей, любимый!

Осмелев, девушка попыталась стащить его с седла.

– Пойдем, я полечу тебя, я исцелю твою рану, нанесенную этой злой змеей, и на этот раз ведьмы не будет рядом и она не станет вмешиваться!

Подъехали Жискар и Дени. При виде цыганской девушки, стаскивающей тамплиера с седла, глаза их округлились от изумления.

– Сэр Асгард, – начал было увещевать его Дени. – Эти цыгане…

Но тот не слушал своего спутника. Асгард спешился и направился к цыганской повозке, ведя лошадь в поводу. Цыганочка льнула к нему.

– Ты очень хорошенькая, – услышали они его слова, обращенные к Миле.

Вслед за ними к южной дороге направлялись и остальные цыгане верхом на лошадях и мулах.

Жискар повернулся к Идэйн, чрезвычайно удивленный.

– Благородная девица, мы не можем…

– Нет, все в порядке. Что мы можем сделать? Он нарушил почти все свои обеты, – ответила Идэйн, высвободила ноги из стремян и спрыгнула на землю.

Повозка Милы загромыхала по дороге к морю. Асгард привязал своего коня к задку, а сам сел радом с девушкой, что-то говоря ей очень серьезным тоном.

«Он никогда прежде не говорил так со мной, – подумала цыганка. – Он даже забыл попрощаться со своими спутниками».

Фомор с гиканьем пришпорил своего коня и помчался вслед за цыганами.

–  Я вернусь! –донеслось до Идэйн. Идэйн вздохнула. Она и так это знала, он мог бы и не говорить.

Она подошла к королевским рыцарям, чтобы поблагодарить их и пожелать доброго пути. Жискару она отдала свою лошадку и попросила продать ее в Эдинбурге, а вырученные деньги разделить между собой. К ее удивлению, оба рыцаря заплакали.

– О благородная девица, – сказал Жискар, – ты слишком молода и прекрасна, чтобы выбрать сроим уделом монастырь! Не обращай внимания на цыган, которые зовут тебя ведьмой. Они неблагодарный сброд. Хотя я и бедный рыцарь, но…

– Нет, – торопливо ответила Идэйн, боясь продолжения. Бедный славный Жискар! Она не хотела унижать его отказом, что бы он ни предложил ей. – Не беспокойтесь за меня. Я делаю это со всей охотой. Кроме того, монастырь – мой дом. Меня здесь вырастили.

Дени снял свой шлем и проникновенно сказал:

– Позволь нам остаться и прислуживать тебе, потому что мы оба полюбили тебя всем сердцем. – И он снова заплакал.

Силы небесные! Она должна как можно скорее расстаться с ними! Идэйн не представляла, что такие суровые мужчины могут плакать, как дети.

– Что делать добрым сестрам с такими, как вы, красивыми молодыми рыцарями? – нежно пожурила их она. – Вы вызвали бы среди них такое смущение, что они никогда бы от него не оправились.

Идэйн попыталась рассмеяться, чтобы успокоить рыцарей, однако продолжала пятиться к воротам монастыря. Достигнув их, она дернула за веревку, и звуки колокола огласили монастырский двор. На склоне холма под ними Идэйн могла различить повозки цыган, направлявшихся к морю. За ними следовала повозка с Асгардом и Милой, а чуть дальше ехал Фомор.

Отворила привратница, сестра Констанция. Сначала она открыла маленькое окошечко в воротах, чтобы узнать, кто прибыл.

– Нам сообщили, что ты едешь, – только и сказала она, но Идэйн уловила радость в ее голосе.

Идэйн услышала, как отодвигается крепкий засов. Распахнулись тяжелые деревянные двери.

И Идэйн со вздохом вступила в свою обитель.

24

Король Англии очень изменился, в этом не было никаких сомнений.

В июле король Генрих принес публичное покаяние по эдикту папы. Он прошествовал босиком, одетый в мешковину, до Вестминстерского собора, чтобы показать глубину своего раскаяния и получить отпущение грехов за свою вину в смерти Томаса Бекета. Несколькими неделями позже Уильям Лев, король Шотландии, был захвачен английскими войсками в Эйлнуорте, и на этом приграничная война закончилась.

Командор отделения тамплиеров в Эдинбурге наблюдал, как король шел через двор замка к Белой башне, направляясь на их встречу, и подумал, что теперь груз грехов больше не давит на королевские плечи. Генрих считал, что все несчастья, сопутствовавшие его правлению, остались в прошлом; убийство архиепископа Бекета, смерть его сына принца Генри, молодого короля-соправителя, не говоря уж о меньшем несчастье – войне с Шотландией.

Но по тому, как выглядел король Генрих, по сутулости его плеч, по тому, каким изможденным; казалось его лицо, можно было судить, что на самом деле это далеко не так.

Конечно, командор считал, что его долг – скорбеть и сочувствовать Генриху Плантагенету, потому что он много перестрадал. Король был искренне привязан к своим непутевым детям, а надменный Бекет был его ближайшим другом. Когда король сболтнул в сердцах о Бекете, то никак не ожидал, и это в общем-то было общепризнанно, что его слова будут восприняты буквально. Но народное мнение по всей Британии было таково, что короля считали в какой-то мере причиной обеих этих трагедий.

Если бы во время одной из своих попоек король Генрих не кричал: «Неужто никто не отомстит за обиды, которые я претерпел от этого смутьяна-попа?» – то четверо из его придворных рыцарей не ринулись бы тотчас в собор убивать архиепископа Бекета. Злые слова короля, произнесенные им в пьяном виде, имели последствия, которым суждено преследовать его всю жизнь.

Что же до смерти его старшего сына, последовавшей в результате болезни, то и тут все были настроены против короля. Было неразумно с его стороны короновать мальчика как соправителя. Никто не ожидал, что король поделится с ним властью. Все прекрасно знали коварство короля Генриха. Старая королева Элинор, имевшая собственное королевство Аквитанию, убедилась в этом на горьком опыте. Теперь она пребывала в заточении бог знает где, а прежние ее владения в Аквитании стали вотчиной Генриха.

И теперь, думал командор, наблюдая, как король в сопровождении эскорта входит в башню, можно надеяться, что хоть какой-то мир и покой снизойдут на душу и сердце этого беспокойного правителя. Но, конечно, из всех злоключений больше всего короля подкосила смерть его старшего сына. Генрих Плантагенет мог пережить потерю Бекета и отчужденность с королевой Элинор, но так и не мог вынести бесконечных наскоков своих мятежных принцев. Однако смерть молодого короля принца Генри ожесточила, иссушила и состарила Генриха Второго.

Командор услышал шаги на лестнице и приготовился встречать гостей. Ему не раз напоминали, что для этой встречи с королем и ее успеха ему должна сопутствовать удача. Его предупреждали, что Генрих стал более непредсказуемым и желчным, чем всегда.

Рыцарь широко распахнул деревянную дверь. Король в изысканном одеянии из красного бархата, отделанном мехом горностая, вошел в анфиладу комнат. За ним следовали несколько цистерианских монахов-писцов и элегантный Джилберт Фолиот, епископ Лондонский и один из главных советников хорош.

Командор тотчас опустился на одно колено и склонил голову. Нечесаный, с воспаленными красными глазами, Генрих прошел мимо него, взял из буфета кувшин с вином и чашу и налил себе. Судя по красноте его лица, король сегодня начал пить рано.

– Что это? – спросил он епископа Лондонского, рухнув на стул. – Тамплиер? Это тот, что обратился к нам с петицией?

Епископ Лондонский склонился к его уху и напомнил:

– Это Жэрве де Бонриво, ваше величество, командор эдинбургского отделения ордена Бедных Рыцарей Храма Соломонова в Эдинбурге. Он смиренно просит вашего внимания в связи с неотложным и важным делом, касающимся одного из братьев этого ордена.

Король повернулся и разглядывал тамплиера довольно долго.

– Иисусе! Ах да, эта девушка! – сказал он наконец. – Действительно, ее забыть нелегко. Я видел петицию, Джилберт. Все же принеси ее мне.

Епископ сделал знак одному из писцов, уже копавшемуся среди бумаг в поисках нужной. Генрих смотрел на Бонриво налитыми кровью глазами, продолжая пить, пока не опустошил чашу. Потом сделал нетерпеливый знак командору эдинбургских тамплиеров подняться.

– Скажи мне, сэр Жэрве, – обратился он к командору, – почему вы хотите заполучить девицу теперь, когда она по моему приказу вернулась в монастырь Сен-Сюльпис?

Епископ нашел и подал королю бумагу, которую тот взял, но читать не стал, а держал в руке, помахивая ею.

Командор тамплиеров облизал губы. Писцы эдинбургского отделения ордена тамплиеров подготовили речь, в которой были отражены самые важные пункты просьбы тамплиеров и обоснование их желания возвратить себе девицу. Тамплиер понимал, что эти длинные рассуждения могли вызвать приступ гнева непредсказуемого короля Генриха.

«Держись главного, – уговаривал он себя, – держись сути».

– Мы смиренно молим вас вернуть ее нам, ваше величество, – сказал он, – потому что она околдовала одного из наших самых достойных братьев, которого вы и сами знаете. Того, кто сопровождал ее по вашему приказу в Сен-Сюльпис, – сэра Асгарда де ля Герша.

Король принял от одного из рыцарей очередную чашу вина.

– Околдовала? Как это ей удалось сделать? Девушка с весны находится в монастыре.

Командор огляделся по сторонам, собираясь с мыслями. Он не ошибся: настроение короля было капризным и изменчивым.

– У нас есть причина считать, что с тех пор случились ужасные вещи, – ответил командор. – Именно не кто иной, как сэр Асгард, ваше величество, сопровождал девицу Идэйн в ее монастырь. Но с тех пор, как он выполнил свою миссию, наш брат прискорбно пренебрегает своими обязанностями, которые дотоле он выполнял, вызывая у всех нас величайшее восхищение, и не только у ближних, но и у всех, кто его знал. Теперь же он следует проклятым путем Сатаны. Увы, сэр Асгард отринул свои обеты и скитается по диким холмам Шотландии с бандой бродяг и воров, известных под прозвищем «египтян», и ведет беспорядочную и греховную жизнь. Говорят, что это молодая ведьма призвала этих демонов, когда он доставил ее к воротам монастыря, и отправила бедного де ля Герша скитаться с ними.

Король поставил чашу с вином на стол и уставился на тамплиера.

– Де ля Герш, этот высокородный и достойный рыцарь, скитается с бандой цыган?

Тамплиер кивнул, и король повернулся на стуле, ища глазами епископа Лондонского.

– Это правда, Джилберт? Ты веришь, что девушка околдовала де ля Герша настолько, что он впал в безумие?

Епископ прочистил горло.

– Ходит много слухов, ваше величество, много сплетен, несмотря на то, что девица, о которой мы говорим, скрыта теперь за высокими монастырскими стенами. Прибавьте к этому нашу озабоченность в епископальной канцелярии Лондона случаями колдовства.

– В канцелярии? Мне не говорили об этом. – Лицо короля приняло озабоченное выражение. Он сморщился. – И что же вам известно о колдовстве?

Командор сделал шаг вперед, но первым заговорил епископ Лондонский:

– Говорят, ваше величество, что она ясновидящая и обладает властью околдовывать.

Джилберт Фолиот проявил скромность: ему было все известно о встрече короля с этой странной девицей несколько месяцев назад. И о том, что она сообщила королю Генриху весть о смерти сына, и о том, как эта весть подкосила короля.

– Если по великой милости вашего величества, – подал голос командор, – девица будет нам возвращена, ее отвезут в Париж, где она будет подвергнута допросу, и все мы узнаем тогда, справедливы слухи и сплетни о ней или нет. Мы сможем доказать их справедливость или опровергнуть их раз и навсегда. Поэтому мы уже послали братьев-тамплиеров разыскать Асгарда де ля Герша с наказом ему вернуться. Я осмелюсь передать вашему величеству мнение Великого магистра о том, что, если нам будет дозволено забрать девицу Идэйн из монастыря Сен-Сюльпис, где она практикует свое чародейство, и отправить ее в Париж, наш брат де ля Герш последует за нею.

– Практикует свое беззаконное чародейство? – Король вопросительно поднял брови. По выражению его лица ясно было, что не тамплиерам решать вопрос о чародействе и колдовстве и уж во всяком случае не в королевстве Генриха Плантагенета. – Но вы утверждаете, что вашечародейство законно, не так ли? Особенно в Париже, где вы организуете процесс, приговорите ее и сожжете на костре?

Командор сжался и окаменел, а король продолжал:

– И вне всякого сомнения, что и благородного дворянина де ля Герша вы сожжете тоже. Это не делает чести вам как поборникам дела Христова и носителям христианского милосердия и божественного всепрощения, господин рыцарь.

Тамплиер бросил взгляд на епископа, но тот не изъявил желания помочь.

– Ваше величество, мне… мне говорили, что внушенное Сатаной бесовство может быть прощено только господом богом, – запинаясь, ответил он. – Конечно, процесс по делу этой девицы и ее допрос будут держать в тайне. Таков обычай тамплиеров.

Острые выпуклые голубые глаза Генриха внимательно изучали командора. Ему не нравилось, что тамплиеры опутали все его королевство своими цепкими щупальцами, которые, как королю иногда казалось, протянулись по всей Европе и обуздать которые было не под силу ни духовной, ни светской власти.

С другой стороны, если он не отдаст им эту девицу и де ля Герша, Джилберт Фолиот и его клирики – король был готов побиться об заклад – уготовят им не лучшую участь. Тамплиеры обеспечили свое положение в Англии займами в королевскую казну. Трудно отказать в любезности одному из богатейших и могущественнейших ростовщиков Англии. Но, кроме того, Генрих Второй понимал положение тамплиеров, столкнувшихся с отступничеством одного из своих братьев, а о таком доводилось услышать редко. И затруднение рыцарей Храма было очевидным.

И, думал Генрих, наблюдая за коленопреклоненным командором, у них нет способа вернуть заблудшую овцу в свое лоно иначе, как пленив ведьму, околдовавшую его. Возможно, они считали, что если девицу заточить в Париже, то ее демонические силы заставят де ля Герша последовать за ней.

Король знал, как ненавистна была им сама мысль обращаться за помощью к нему. Генрих ясно читал это на лице командора. Но девушка была его подданной, и потому они нуждались в его позволении.

Все это время Джилберт Фолиот что-то нашептывал на ухо то одному, то другому епископу Англии, и епископы вслух выражали серьезную обеспокоенность по поводу предполагаемого ведьмовства девушки и вызванных этим слухов, распространившихся столь широко. Отцы церкви были особенно озабочены бытующим в народе мнением, что девушка была одновременно и волшебницей, и святой. Такая мысль была как невозможной, так и опасной. Недостаточно оставить ее доживать свою жизнь в таком отдаленном месте, как монастырь Сен-Сюльлис, потому что слишком уж много поклонников захотели бы увидеть ее.

– Перестаньте! – прикрикнул на них Генрих, отмахнувшись от своего советника.

Пожав плечами, Джилберт Фолиот выпрямился во весь рост. Подошел рыцарь и вновь наполнил чашу короля.

Генрих сидел, опустив глаза в чашу с вином и представляя золотоволосую девушку. Иисусе, что за дьявольская была эта ночь! Он был полупьян и ничего не мог поделать.

Король вспоминал, как она выглядела. Девушка казалась погруженной в себя, далекой, серьезной, и ее изумрудные глаза сверкали в свете камина, как драгоценные камни. Он не ожидал, что она так прекрасна, столь желанна и телом, и лицом. И в голову ему пришли обычные для него мысли, как он уложит ее к себе в постель после того, как с предсказаниями судьбы будет покончено. А потом какой-то ей одной ведомой силой она сумела полностью изгнать эти мысли из его головы, и это было очень мудро.

Он помнил также, что она пользовалась своим даром, не ведая того, что это, и говорила все, что могла угадать в будущем, не хитря, совершенно естественно. И он понимал, что только так она и может угадывать судьбу. К тому же ему казалось, что она мало что знала о своем особом даре или почему он был ей дан.

И уж, конечно, она не сделала ни малейшей попытки «околдовать» его, а тамплиеры обвиняют ее именно в этом. Генрих сомневался, что эти воинственные монахи, постоянно заигрывающие с оккультными науками в своих парижских подземельях, понимают, что означает это слово – «колдовство».

Потом королю снова представился тот ужасный момент, когда он увидел, как с ее руки и шахматной фигурки из слоновой кости, которую она сжимала в кулачке, закапала кровь.

Генри!

Боже мой! Этот вопль по утраченному сыну все еще отдавался болью в его сердце!

Внезапно король накрыл лицо дрожащей рукой и застонал. Боже всемогущий! Как он мог сказать, что это прекрасное дитя с золотистыми волосами и кожей могло причинить ему такую великую печаль? Он сидел с ней за столом и задавал ей вопросы, провоцируя ее показать свой «талант». Как и хотел, он увидел и узнал все.

Она сказала, что шотландский лев будет лежать у его ног. Так и случилось: король Уильям Лев побежден и взят в плен. Он стал узником короля Генриха. Что же касается размолвки с папой римским из-за убийства архиепископа, то он принес публичное покаяние, мучительное для него, и считал, что Бекет, черт бы его побрал, удовлетворен, где бы он там ни был.

И точно, как она и сказала, когда он допытывался у нее и разжал ее руку с истекающим кровью конем, что его возлюбленный старший сын Генри действительно мертв. А теперь сторонники молодого принца, а их было немало, ненавидели его.

Все, что она сказала, сбылось, говорил себе Генрих. И даже в ужасный момент откровения он был уверен, что она всего лишь средство, которое использовал вестник смерти, чтобы облечь эту весть в слова.

Матерь Божия! Кто может осудить его за то, что он отослал девушку? Он надеялся, что никогда больше ее не увидит. Он не испытывал жажды мести, только печаль.

– Ваше величество, – обратился к нему Джилберт Фолиот, – поговорите со мной. – Епископ поспешно сделал знак рыцарю с кувшином вина. – Все ли с вами в порядке?

А теперь, говорил себе Генрих, тамплиеры хотят заполучить ее, считая, что она стала причиной отступничества и падения де ля Герша. А английские епископы, всегда готовые найти корень зла, особенно если речь идет о красивой молодой женщине, были бы счастливы предать ее церковному суду и устроить в Йорке дознание и процесс.

Внезапно король поднялся с места.

– Я отдам ее вам, – сказал он.

Пока изумленный Фолиот смотрел на него, Генрих передал петицию тамплиеров одному из писцов.

– Ее привезут в ваше отделение в Эдинбурге. Я сам назначу рыцаря, который это сделает, – сказал он тамплиеру. – Это будет один из моих рыцарей, происхождение, семья и благородство которого таковы, что, клянусь честью, он не поддастся никаким колдовским чарам этой ведьмы. Джилберт, – обратился он к епископу, – куда ты его поместил? Пошли за смотрителем и тюремным надзирателем. Сейчас мы найдем нашего несравненного рыцаря и сообщим ему эту весть.

Магнус пребывал в забытьи, поэтому с трудом, нетвердо держась на ногах, поднялся, услышав поворот ключа в замке, и попытался привести в порядок свою помятую одежду.

В тусклом свете, освещавшем нижнюю часть донжона, он сначала не мог разглядеть фигуру, стоявшую в дверях, заметил только, что фигура эта была приземистой, плотно сбитой, и держался пришедший с вызывающей самоуверенностью. Магнус также обратил внимание на цвет его волос – они казались светло-рыжими, тусклыми, почти выцветшими.

Позади этого человека стоял тюремщик вместе со смотрителем и двумя приставами. Магнус не мог отвести от них глаз.

«Иисусе! – подумал он. – Да ведь это сам король!»

– Ваше величество! – Это было все, что он сумел вымолвить. Магнус тотчас опустился на одно колено на каменный пол камеры, покрытый соломой, и склонил голову.

Король Генрих стоял над ним, уперев руки в бока.

– Так вот куда упек тебя отец, – заметил он и огляделся по сторонам. – Здесь только ты? И без цепей? Если бы ты был моим сыном, паренек, я бы не стал с тобой так церемониться.

– Да, ваше величество. – Магнус все еще пытался изгнать из своего голоса остатки сна.

– Я так понимаю, – продолжал король Генрих, – что ты по-прежнему отказываешься обручиться с дочерью Кинчестера?

Король зашагал взад и вперед по узкой камере, оглядывая постель из соломы, деревянный стол и единственный стул.

– Бедная девица! Для нее это такое унижение!

Магнус отлично знал, что это не так.

– Она любит моего брата Роберта, ваше величество, – прохрипел он. – И чувство это взаимное.

Генрих посмотрел на него из-под рыжеватых бровей.

– Твой отец мне этого не говорил.

Магнус осмелился поднять глаза:

– Мой отец, ваше величество, обладает железной волей. Он не стал бы вам говорить, потому что хочет, чтобы я поступил так, как желает он.

– Гм. – Король отвернулся от Магнуса и заложил руки за спину. – И поэтому последние несколько недель ты просидел в заточении, предпочитая оставаться в тюрьме, нежели покориться вале; отца и моей.

Прежде чем Магнус смог ответить, король заговорил снова:

– Ты ведь знал моего сына принца Генри, которого называли Молодым Королем?

Магнус поколебался, глядя на приставов поверх головы короля и на тюремщика, стоявшего в дверях. На их лицах не отражалось ничего. Но никто никогда не знал, что может произойти при упоминании имени принца Генри. Ходили слухи, что у короля все еще случались приступы необузданной ярости, когда он начинал бушевать, или же лил безутешные слезы.

– С детства, ваше величество, – осторожно ответил Магнус. – Когда нас посвятили в рыцари, мы оба участвовали в турнире в Нормандии – в Фалэзе и Кутансе.

Король остановился у стола и, казалось, о чем-то задумался, водя пальцем по поверхности стола.

– Итак, ты не поддержал моего сына?

Магнус стал еще более осторожным:

– Нет, государь, да пребудут мертвые в мире. Мой отец и я поддерживали вас, как и все верноподданные англичане.

Он заметил, как вздохнул король.

– Из него вышел бы для Англии добрый король, – тихо сказал Генрих. – Но, как ты знаешь, судьба распорядилась иначе. Подумать только! Молодой прекрасный мужчина в расцвете сил унесен кишечной болезнью! Это не…

Генрих умолк и отвернулся.

– А теперь, юный фитц Джулиан, – сказал он уже совсем другим голосом, – у меня для тебя есть нечто повеселее. Раз уж ты хочешь отделаться от этой помолвки, я даю тебе шанс заслужить это. Тамплиеры обратились ко мне с петицией по поводу девицы Идэйн, обвинив ее в том, что она околдовала своими чарами их самого достойного рыцаря Асгарда де ля Герша и свела его с ума. Теперь этот тамплиер стал предводителем банды цыган, слоняющихся по дорогам Шотландии, и называет себя их королем.