Текст книги "Каким я был"
Автор книги: Мег Розофф
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 3 страниц)
Глава 8
Сдался мне этот Финн.
Вот почему в следующий раз, когда мы снова пробежали по дамбе, на этот раз в середине ноября, днем, и листьев на деревьях уже не было, а дни уже стали совсем короткими, я даже не замедлил бег, не оглянулся по сторонам, просто внимания не обратил на эту лачугу, словно там никого и не было (и уж точно никого, кого бы я знал). И все равно… Против физиологии не попрешь, и без толку притворяться, что пульс участился и к щекам приливает кровь от одного только быстрого бега.
Риз пыхтел совсем рядом. Он все время крутился где-то поблизости, в последнее время прямо не отлипал, мы уже почти составили комический дуэт. Парочка клоунов – Риз и его Килька. Я его терпел только потому, что при нем полное отсутствие у меня друзей было чуть менее заметно. На крысином носу я замедлил бег, а потом остановился. Риз не знал, что делать, то на меня глядел, то на исчезающую свору. Решил догонять.
Уж такой я смельчак. Беззастенчиво избавляюсь от соглядатая и при этом рискую, что мое и так раненое сердце окончательно истечет кровью. О, эта жизнестойкость, о, слепота, дурацкое упорство юности!
Из трубы поднимался дымок. Злость пополам с фатализмом – и я открыл дверь без стука. Вот я и вернулся, дерзко и отважно произнес я про себя. Не нравится – не дружи!
И тут произошло чудо. Лицо Финна выражало вовсе не ужас, скорее облегчение. Впрочем, может быть, я переписал историю, не сумел тогда понять, о чем он думал, выдал желаемое за действительное, полностью исказил истину.
– Привет. – Мои губы искривились в сардонической усмешке. Зато в душе робко подняла голову надежда.
Он улыбнулся. Что его насмешило? Дурацкая физкультурная форма? Моя назойливость? Дрожащие коленки? Идиотская отвага? Или непомерная наглость? Наплевать. Какая разница?
Главное, он улыбался.
Он снял кастрюльку с конфорки и вышел из хижины. Когда вернулся, в кастрюле плескалась вода. Запахло морем. Финн кинул в воду пяток картофелин, плюхнул ложку топленого сала на тяжелую чугунную сковородку, подождал, пока оно растает. Подчеркнуто аккуратно опустил плоскую коричневую рыбину в шипящее сало и, пока она жарилась, поставил две тарелки на деревянный стол у плиты, вынул две вилки и два ножа из ящика стола и повернулся ко мне. Помолчал, поглядел, потом тихо сказал:
– Компания из меня никакая.
Наверно, он пытался что-то объяснить. Да какая разница. Я уже давно его простил.
– Садись, – велел он мне.
Я сел. Я тоже та еще компания, каков хозяин, таков и гость.
Я вдруг страшно оголодал. Просто умирал от голода, несмотря на полное молчание, несмотря на то, что вокруг не было привычного запаха мокрых шерстяных свитеров и вони потных ног девяноста мальчишек. Я изо всех сил старался есть медленно, не заглатывать по-собачьи куски, как будто сейчас кто-то выхватит их у меня изо рта. Все равно я очистил тарелку быстрее его.
Финн заварил чай, и мы медленно тянули горячую жидкость, прислушиваясь к шуму прибоя. А между нами сияло то, чему я боялся даже дать название. Вдруг молчание стало непереносимым, и я принялся рассказывать о своей семье, о двух первых школах, о Ризе, Барретте и Гиббоне, обо всем, что в голову придет.
Он слушал вежливо, не перебивал, сидел, чуть отвернувшись, чуть отстранившись от звука моего голоса. Не кивал, не хмыкал одобрительно, как все нормальные люди. Но и не хихикал, как идиоты-одноклассники. Он сидел совершенно спокойно – темные волосы наполовину закрывают лицо, о чем думает, не догадаешься. Если вообще о чем-нибудь думает. Может, он заснул уже и поэтому ни на что не реагирует? Но мне все равно казалось, что он по-настоящему слушает меня, я прямо представлял себе, как мои слова бродят окольными путями у него в голове, кружат, ищут чего-то, как он сдается, вздыхает и разрешает им войти. Мое лицо пылало от радости и стыда – уж очень я разоткровенничался, а Финн сидел молча, копна волос и длинные черные ресницы скрывали глаза и мысли, а заодно преграждали доступ к его душе.
Наконец я выдохся. Замолчал, упрямо ожидая ответа. Может быть, ему никто никогда не объяснял саму идею разговора? Текли минуты, а он все молчал. Мне жутко хотелось рассмеяться, оказаться победителем, сравняться с ним в таланте молчания. Но я сдался и спросил, как он тут оказался.
Он вроде бы даже не услышал вопроса, но только я собрался его повторить, как он начал говорить, медленно, шаг за шагом, словно нащупывал почву под ногами – вдруг в каждом слове ловушка?
– Это была хижина моей бабки.
Помолчал.
– Она меня учила истории и читать научила. И как лодкой управлять. И стряпать, потому что под конец глаза у нее уже никуда не годились.
Такая внезапная откровенность застала меня врасплох. Я ломал голову – что бы такое спросить, а то он снова замолчит. Как ее звали, как она выглядела, почему жила в этой развалюхе на берегу?
– Бабка в Ипсвиче родилась. – Он повернулся ко мне, чуть склонил голову. – В большом доме в городе. Хотела стать учительницей, но ее отец не признавал женского образования. Она сбежала из дома под венец в восемнадцать, и отец все завещал братьям.
Финн помедлил и добавил со всей серьезностью:
– Он, наверно, и так все им бы оставил.
Я пытался сложить четкую картинку из этих разрозненных фрагментов семейного древа. Получалось с трудом.
– Она поселилась в этой хижине, когда ее муж умер. Тогда здесь много кто жил поблизости – рыбаки, семьи.
Опять пауза.
– Люди тогда были бедными. Тут было дешевле.
Я пытался разглядеть тени прошлого – должны же они были как-то отразиться на его лице. Наверняка прошлые поколения определили цвет глаз, разлет бровей, контур щеки. Наверно, жизнь его прародителей имела какой-то отголосок и в настоящем – не так, как у моих предков. С наших семейных фотографий смотрели уважаемые банкиры и адвокаты в солидной одежде времен короля Эдуарда. Они без всякого выражения глядели прямо в камеру и, казалось, ни на кого не обращали внимания. Мои родители не были способны вдохнуть жизнь в семейную родословную, даже если бы захотели, – но не захотят, это точно. Моя история испарилась еще раньше, чем я появился на свет.
Я сидел неподвижно. Финн наконец поднял голову, вспомнил про меня, зевнул и указал на топчан:
– Поздно уже. Ночуй тут. Сортир за домом. Пошли, покажу тебе.
Прилив был, наверно, на верхней точке. До школы мне точно не добраться. Меня сразу же охватил ужас, смешанный с покорностью судьбе. Я глянул ему прямо в глаза – чуть-чуть удивления, чуть-чуть нетерпения – и понял, что каким-то образом решение уже было принято. Сердце так и бухало, когда я шел вслед за Финном к старомодному деревенскому туалету. Ну хорошо, подумаю об этом завтра. Что-нибудь придумаю. Что-нибудь…
Ветер остудил жар моего тела, заодно выдув из головы остатки разума. Я разглядывал небо, два созвездия я даже знал – может, притвориться, что это урок астрономии, а не жуткое нарушение всех возможных и невозможных правил?
Когда я вернулся, на топчане оказались комковатая подушка и пара толстых полосатых одеял, выцветших от времени. Мне ужасно не хотелось, чтобы он уходил.
– Твоя бабка… когда она умерла?
– Четыре года назад. Поверенные каким-то образом нашли ее младшего брата. Он приехал из Корнуолла и заплатил за похороны. Они много лет не общались.
– И никто не спросил, что ты теперь будешь делать?
– Пришлось ему сказать, что поживу с матерью. Про-верять он не стал.
Еще больше дырок в ткани повествования. Я попытался вообразить, как я все сам за себя решаю – во сколько лет? В двенадцать?
– Разве твоя мама…
Он ждал продолжения.
– Разве она… разве она не знала, что ты тут живешь?
Выражение лица не переменилось.
– Она меня родила, когда ей было шестнадцать. А в девятнадцать уехала. – Финн наклонился и поднял котенка. – Я даже не помню, как она выглядит.
Я подумал о своей матери, надежной, как несгораемый шкаф.
Я о многом хотел спросить, но разговор был окончен. Нам еще предстояло утвердить сложный договор – Финн будет терпеливо выносить мое присутствие, а я буду его боготворить, беззаветно, но осторожно, чтобы не повредить хрупкому равновесию его жизни.
Котенок спрыгнул на пол, и Финн подошел к печке, чтобы закрыть заслонку. Не удостоив меня спокойным ночи, он протянул мне лампу и исчез наверху. Я разложил одеяла, закутался поудобнее и долго еще лежал без сна. Тепло одеял отгоняло холод ночи. Я слушал ветер и разглядывал фотографии на стенах и трепещущие тени, падающие от тусклой лампы.
Сейчас мне так легко вновь представить себя там. Печка уже остыла, в хижине стало прохладно, но я укрылся в своей собственной теплой норке. Мне не страшны завывания ветра и шум прилива, я завернулся в одеяло, пропитанное запахом Финна – запахом дымка и старого дерева. Я точно знал, что он там, наверху, таинственный и могущественный, словно ангел. Все эти годы, стоит мне вспомнить ту ночь, как сразу же приходят все те же чувства – чудесные и ужасные, глубокие, как океан, и беспредельные, как ночное небо. Конечно, то была любовь, но я тогда об этом не догадывался. Финн был предметом любви, он был сама любовь. Он принимал любовь инстинктивно, без обязательств или условий, подобно лесному эльфу, мелькающему среди деревьев.
Наконец я потушил лампу, хотя, если верить моим часам, было еще совсем рано. И заснул, не отделенный от ночи ничем, кроме четырех ветхих стен и мечты о друге.
Глава 9
Когда меня разбудило солнце, Финна в доме уже не было. Я расстроился – он умудрился проскользнуть мимо, а я даже не услышал. Но поздно было об этом думать. Я быстро оделся, кратенько возблагодарил Провидение за отлив и помчался в школу, надеясь проскочить на завтрак незамеченным.
У школьных ворот меня ждали директор и полиция.
Родителям позвонили немедленно – сообщить, что я еще жив, спасательную лодку отменили. Меня сурово наказали за небывалое нарушение школьных правил – посадили под домашний арест и отобрали все льготы. Директор вызвал меня на серьезный разговор, угрожал, что выгонит из школы, – и в первый раз в жизни меня это расстроило.
Как ни странно, меня так никто и не спросил, где я шлялся всю ночь. Загадочно, забавно, но меня вполне устраивало – словно «вне стен школы» означало какое-то универсальное место, не требующее дальнейших уточнений. Это упущение только утвердило меня в мысли, что так называемый реальный мир невероятно туп, хотя приходится притворяться, что почти все время живешь именно в нем. Плевать я хотел на удивленные взгляды начальства, на издевки соседей по комнате и особенно на Риза. Он так и вился вокруг меня назойливой мухой, навязчиво предлагая свою дружбу и задавая вопросики с подковыркой. Притворялся, что ему-то все известно.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
