Текст книги "Безрассудное сердце"

Автор книги: Мэдлин Бейкер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 17 страниц)

Мы долго лежали, не разжимая объятий, и я вновь познала счастье и покой, потому что была, где должна была быть. Тень положил руку на мой живот и довольно хмыкнул, когда малыш ударил его ножкой. В это мгновение не было никаких солдат. Война осталась где-то далеко. Значение имели только наша любовь и ребенок, ворочавшийся у меня под сердцем.

ГЛАВА 15

Несмотря на ветер, дождь и снег солдаты продолжали неутомимо преследовать нас, как волки, почуявшие раненого детеныша бизона. Теперь они разделились на мелкие отряды и преследовали нас по очереди. Когда один отряд уставал, ему на смену приходил другой. Лошади у них тоже отдыхали, зато наши теряли последние силы. Они как будто не торопились захватить нас и были вполне довольны тем, что не теряют нас из виду. Тень был уверен, что они хотят выжать из нас все соки и взять без боя. Если майор Келли рассчитывал на это, то он был последним дураком, потому что воины Тени дорожили своей свободой. Как бы они ни были измучены голодом и холодом, они все равно предпочитали смерть плену и доказали это в один пасмурный промозглый день.

Мы проезжали по продуваемому со всех сторон лугу, когда майор Келли решил покончить с нами. Усталые и голодные, на качавшихся от слабости лошадях индейцы дрались как загнанные волки. Тень оставил меня в овражке за кустами, и я слышала, как он возбужденно кричал: «Эй, братья! Сегодня отличный день, чтобы умереть!».

И многие из них умерли. Солдат было гораздо больше, и изможденные и плохо вооруженные индейцы прямо смотрели в глаза смерти. Тридцать воинов погибли почти сразу, и пятнадцать были ранены. Но они продолжали драться, пока Тень не подал знак к отступлению. Индейцы разлетелись в разные стороны, как пепел на ветру, а поисках укрытия на заросших лесами склонах гор. Майор Келли не преследовал нас. Наверное, ему не хотелось подвергать себя опасности в лесу, а может быть, он просто-напросто устал от нас. Кто знает…

Тень и я мчались что было сил до темноты, а когда наконец остановились на берегу реки, как по волшебству, к нам присоединились наши воины. Нам нечем было накормить лошадей и нечем развести костер. Только воды у нас было вдоволь. Еще не успела взойти на небо луна, как умерли десять раненых.

Когда их похоронили и в лагере стало тихо, Тень созвал воинов на совет. Из семидесяти человек в живых оставались только тридцать. Довольно долго он молчал, всматриваясь в их лица.

– Вы хорошо сражались, – торжественно проговорил он. – Сколько б ни осталось на нашей земле индейцев, самые храбрые сейчас находятся тут или лежат мертвые на поле боя. Завтра солдаты вновь нападут на нас. И я думаю, что они не должны нас найти. Нам надо разойтись отсюда по одному в разные стороны, пока нас защищает темнота.

Воины недовольно загудели, когда разобрались, о чем им говорит Тень, однако он не обратил на них никакого внимания.

– У нас нет еды, нет оружия, нет здоровых лошадей. Если, мы сейчас сделаем передышку, то потом опять сможем сражаться. Если мы останемся, солдаты всех нас перебьют.

– Два Летящих Ястреба прав, – поддержал его Бегущий Теленок. – Зиму надо переждать. Когда начнется Сезон Новой Травы, мы снова сможем сражаться.

Поднялся Черный Лось. Он уже давно хотел занять место Тени и теперь понял, что наступил его час. С высоко поднятой головой он вышел на середину круга.

– Мы будем сражаться! – заявил он. – Если Два Летящих Ястреба растерял всю свою смелость, я готов вести вас!

– А кто пойдет за тобой? – с презрением спросил Бегущий Теленок. – Два Летящих Ястреба сказал мудрые слова. Нас осталось меньше тридцати. У меня нет пуль и остались всего две стрелы. – Он усмехнулся и ударил себя рукой в грудь. – Я так же храбр, как все вы, но не хочу идти на бледнолицых с двумя стрелами!

Воины рассмеялись, но это был горький смех. Когда опять стало тихо, Тень сказал:

– В сражениях наша жизнь, и мы сражались долго и неустанно. Однако с самого начала мы знали, что в этом сражении нам не победить. Пусть будет, как я сказал. Сегодня мы все разъедемся в разные стороны, а завтра пусть приходят солдаты и ищут ветер в поле. – Тень втянул носом воздух – Призрачное Лицо, – сказал он, едва заметно улыбаясь. – К утру все тропинки будут покрыты снегом.

На мгновение наступила тишина, и, хотя воины молчали, мне казалось, что их души беседуют между собой. У меня комок застрял в горле. Эти притихшие мужчины были воинами, которых роднило между собой нечто большее, чем узы родства. Их связывали не слова, а любовь и взаимопонимание. Никто не произносил прощальных слов. Разве лишь Большой Конь стремительно вскочил на ноги и крикнул:

– Хопо! Поехали!

И он оставил круг в сопровождении воинов-сиу. Остальные разъезжались по двое, по трое, тихие, как висевшие над нашими головами тучи. Последними были Бегущий Теленок и его товарищи-апачи. Тень и Бегущий Теленок пожали друг другу руки.

– Мы неплохо сражались, чика, – сказал Бегущий Теленок, употребив слово апачей, которое означает «мой брат».

С этими словами он исчез, словно растворился в ночи.

Мне было жаль расставаться с Бегущим Теленком. Он был хорошим человеком, храбрым воином и верным другом. И я знала, что Тень будет скучать по нему еще сильнее меня. Долгие вечера они проводили в нескончаемых беседах, вспоминая навсегда ушедшие времена и тревожась о будущем, в котором не видели для себя места.

Мы опять остались одни. Тень и я. Довольно быстро, наученная нашими бесконечными переездами, я собрала нехитрые пожитки и погрузила их на свою лошадь. Едва мы двинулись на восток, с неба начали падать первые снежинки.

На рассвете Тень остановился под скалой. Позади нас землю укрывало толстое снежное одеяло, и, пока мы спешивались, от наших следов ничего не осталось. Замерзнув и устав после долгой езды, я быстро расстелила шкуры в самом сухом месте, какое только смогла найти, после чего, не обращая внимания на боль в спине и голодное урчание в животе, легла и заснула.

Когда я открыла глаза, солнце стояло уже высоко над головой, а Тень молча сидел рядом. Не говоря ни слова, я встала, и через несколько минут мы уже ехали дальше.

Дни и ночи слились у меня в один голодный кошмар. Лошади тоже мучались. От них остались лишь кожа да кости, и я не могла скрыть слез жалости, когда видела, как они стараются пробиться сквозь снег к траве, которой давно не было в помине. Я все время ощущала голод и боялась, как бы моя усталость не повредила ребенку.

У Тени оставалось шесть стрел и совсем немного пуль, поэтому мы ели все, что могли поймать, – мышей, ящериц, змей и иногда белок, – если нам особенно везло. Когда-то я и смотреть не стала бы на такую еду, а теперь глотала все подряд и жалела, что мало.

Мы бежали от преследователей, как звери от охотников, и я не понимала, почему бы им не оставить нас в покое. Почему бы им не отправиться домой, где их ждут, и не дать нам отдыха. Ведь мы больше ничем не могли им навредить.

В конце ноября мы набрели на одинокий фургон в небольшой долине. Наверное, целый час мы наблюдали за ним, пока Тень не решил, что в нем никого нет. Не видно было никаких животных. И дым тоже не вился ни над костром, ни над самим фургоном.

Мы медленно съехали с горы, спешились и подошли к двери. Не выпуская из рук ружья, Тень заглянул внутрь. Я шла следом за ним, желая хоть немножко погреться в четырех стенах.

В фургоне было чисто. Старик и старуха лежали на матрасе в углу и удивленно повернулись к нам, когда я закрыла за собой дверь. Они оба побелели, как снег, при виде Тени и его ружья.

– Еды, – сказал Тень. – Быстро дайте еды.

– У нас самих мало, – проговорил старше, не сводя глаз с ружья. – Немножко бекона и кофе.

– Давайте, – коротко приказал Тень.

Женщина вылезла из угла, накинув себе на плечи одеяло.

– Пожалуйста, не убивайте моего мужа, – попросила она. – Он ничего вам не сделает.

Я обратила внимание, что у него нет одной руки, а другая зажата в кулак. Не снимая с себя шкур, я присела к очагу, потому что в фургоне оказалось не намного теплее, чем на улице. Вся мебель была, по-видимому, сожжена.

Тень стоял посреди комнаты с ничего не выражающимся лицом. От страха старуха порезала палец, нарезая бекон, и пролила драгоценные капли кофе, который поставила подогреть на плиту. Вскоре комната наполнилась восхитительными запахами, и у меня потекли слюнки. Мы с Тенью с жадностью набросились на еду, а старики молча следили, как мы облизываем жирные пальцы. Кофе был горький, но зато горячий, и я с сожалением вздохнула, когда кружка опустела. Потом в фургоне воцарилась еще более тягостная тишина.

– Пожалуйста, – молила старуха. – Мы не сделаем вам ничего плохого.

Две крупные слезы потекли у нее по щекам.

– Не проси, – приказал ей старик. – Имей гордость.

Она в отчаянии повернулась ко мне:

– Ты – белая женщина. Будь же милосердна…

– Она не белая, – с возмущением оборвал ее старик.

– Белая! Ты посмотри на ее волосы.

– Женщина, которая заводит шашни с краснокожим, ничем не лучше скво, – заупрямился старик, но все-таки прикусил язык, увидев, как потемнел лицом Тень.

Я положила руку Тени на плечо и попросила на языке шайенов:

– Пожалуйста, не обращай внимания. Он боится, и сам не знает, что говорит.

– Он похож на всех белых, которые ненавидят всякого, у кого не такая, как у них, кожа.

– Пожалуйста, Тень… Не надо больше убивать.

– Не думай, что это доброта. Они заслужили смерть. К тому же нам нужен дом.

– Хватит убивать, Тень. Остановись.

Я редко с ним спорила, и моя настойчивость явно пришлась ему не по нраву.

– Скоро должен родиться ребенок, – твердо сказал он. – Ты не можешь рожать в снегу.

– Я не буду здесь рожать!

– Анна, будь благоразумна. Подумай о ребенке.

– Я думаю, поэтому не хочу, чтобы он родился в доме, в котором его отец совершил убийство. Наш ребенок не будет виноват ни в чьей смерти.

Вздохнув, Тень сдался.

– Отлично. Однако я настаиваю на том, чтобы провести здесь ночь. Тебе надо отдохнуть.

Против этого я не стала возражать, как не сказала ни слова, когда Тень прогнал старика с его ложа, чтобы устроить меня поудобнее. Хотя матрас был совсем тонкий, а простыня грязноватая, все равно это не то что лежать на холодной земле. Едва моя голова коснулась подушки, как я заснула.

Проснулась я через двенадцать часов, отлично отдохнув. Тень же всю ночь следил за стариком и старухой, поэтому вид у него был усталый, тем не менее, когда я предложила ему поспать, он отказался и мы ушли.

– Спасибо, – сказала я на прощание.

– Не думай, что это доброта, – стоял на своем Тень. – Они все равно скоро умрут от голода. Или замерзнут. Пуля была бы куда милосерднее.

– Не хочу брать их смерть на свою совесть. И так мы забрали у них чуть не последнюю еду.

– Анна, нам всем приходится иногда стыдиться своих поступков. Но мы должны выжить.

– Бесчестно брать последнее у старых и беззащитных. И стыдно.

Мои слова задели его, и я немедленно пожалела о них. Все, что он делал, он делал ради меня и нашего ребенка.

– Прости, – прошептала я. – Я не хотела тебя обидеть.

– Мне нечего тебе прощать, – ответил он, и на этом разговор закончился.

В начале декабря наши преследователи наконец-то отстали от нас. Мы еще несколько дней старались ехать быстро, чтобы удостовериться в этом, вставали на рассвете, ложились на закате и весь день проводили в седле, лишь изредка позволяя себе передышку. Один раз Тень заметил оленя, но он был слишком далеко для стрелы, а палить из ружья Тень не решился, чтобы не привлечь внимание солдат, которые могли случайно оказаться поблизости.

Еще через несколько миль мы оказались возле заснеженной горы, и я уже настолько устала, что почти не могла шевелиться. В первый раз Тень помог мне слезть с лошади. Потом, положив ружье на плечо, он повел наших лошадей к небольшой пещере, в которой едва хватило места для нас двоих. Я расстелила одеяла, а Тень привязал Солнышко к одинокому дереву, но оставил на воле своего умного коня.

Весь день меня мучили боли, и я жалела, что с нами нет Молодого Листка. Ребенок должен был вот-вот родиться, и я ужасно боялась. Не дай Бог, что-нибудь пойдет не так. Мало ли что могло случиться, а я ничего не знала и не умела.

Когда Тень вошел в пещеру, ему, как всегда, хватило одного взгляда на меня, чтобы понять, о чем я думаю. Ласково повторяя мое имя, он опустился рядом со мной на одеяло и обнял меня, отчего моих страхов как не бывало, и я спокойно уснула, положив голову ему на грудь.

Когда я открыла глаза, уже было утро. Я лежала одна. Услыхав выстрел, я вскочила на ноги, едва дыша от страха, и бросилась к выходу.

Солдаты отыскали нас… Тень убит… Ранен… К счастью, я увидела, как он спускается на Красном Ветре с горы, да еще везет оленью тушу.

Мы уже два дня ничего не ели, и у меня заранее текли слюнки, когда я разжигала костер. Я полезла за горшком, и тут меня схватило. Такого со мной еще никогда не было. Меня словно разрывало на части… Подавив рыдание, я опустилась на одеяло из шкуры бизона.

– Тень! Скорей! – прошептала я. – Пожалуйста, скорей. Я боюсь.

– Анна!

– Началось. Тень, я боюсь.

– Не бойся, – сказал он и поправил упавшую мне на лицо прядь волос. – Все будет в порядке.

Я кивнула и схватила его за руку, когда опять начались схватки.

Все утро Тень не отходил от меня, вытирал мне со лба пот и жалобно смотрел на меня. Схватки становились все чаще, и я так сжимала ему руку, что она покраснела и распухла.

Время от времени он принимался рассказывать мне о прежних временах, и я старательно вслушивалась в каждое его слово, чтобы немножко забыть о нечеловеческой боли. Он вспоминал о своей матери, которая умерла, когда ему было всего пять лет, от какой-то болезни бледнолицых.

– Ты похожа на нее, Анна, – с нежностью проговорил он. – Такая же добрая и красивая. Нашему сыну очень повезло, что у него такая мать.

Его слова согревали мне душу. Но я думала, что повезло мне, потому что Тень был моим мужем и отцом нашего ребенка.

Когда у меня начинала болеть спина, он тер ее, и боль проходила. Мне казалось, что уже прошло несколько дней, и тут мной овладел другой страх.

Я вспомнила рассказы о женщинах, которые никак не могли разродиться, которые рожали мертвых детей или сами погибали от кровотечения…

Не в силах ничем себе помочь, я расплакалась. Мне не хотелось умирать; Мне хотелось родить своего ребенка и состариться рядом с Тенью, чтобы он всегда обнимал меня.

Полил дождь. Вскоре он перестал, и снаружи было на удивление тихо, словно все живое затаило дыхание. Откуда-то издалека до меня донеслось конское ржание. В мгновение ока Тень оказался у входа в пещеру.

– Нас нашли шпионы майора Келли? – спросила я.

– Это не Келли.

– Если не Келли, то кто же?

– Седьмая армия, – спокойно сказал Тень и рассмеялся. – Я знал, что они придут. Хотя бы из-за Кастера. Они никогда нам не простят.

– Беги, Тень! – завопила я. – Беги немедленно, пока не поздно.

– Поздно.

Он встал, снял куртку, а потом принялся разрисовывать себе лицо и грудь красной краской. Я смотрела на него, и мне казалось, что это не краска, а самая настоящая кровь.

Потом он взял свой боевой головной убор. Тень исчез, и на его месте появился воин Два Летящих Ястреба. Я знала, что он выйдет навстречу солдатам и что он погибнет, как подобает воин-шайену, с оружием в руках и с молитвой Великому Духу на устах. И хотя я понимала, что у него нет ни одного шанса на спасение и что он сдастся, если я его попрошу, я не могла выговорить ни слова.

Приготовившись к бою, Тень взял меня за руку, и я почувствовала, что мое сердце переполнено любовью к высокому красивому мужчине, стоявшему возле меня на коленях.

– Анна, я люблю тебя, – тихо сказал он. – Вырасти нашего сына сильным и храбрым. Не позволяй ему забывать, что в его жилах течет кровь многих великих воинов-шайенов.

– Не позволю, – обещала я, подавляя рвавшееся у меня из груди рыдание.

Я слышала, как он подозвал коня, и мысленно видела его уже верхом. Теперь я знала точно, что больше никогда его не увижу. С трудом добралась я до выхода из пещеры. Внизу было много солдат. Они представляли собой красочное зрелище в своих синих мундирах и с бело-красным флагом, трепетавшим на ветру. Впереди я заметила двух индейских проводников, которых легко было отличить от остальных.

Все, что случилось потом, случилось очень быстро.

Тень всегда питал глубокое отвращение к индейцам, которые перешли на службу к бледнолицым, поэтому он первым делом вскинул ружье и двумя пулями без промаха уложил их. Мертвые индейцы еще не успели упасть на землю, как от отряда отделились шесть всадников и галопом помчались наверх, стреляя на ходу. Пули поднимали вокруг Тени фонтаны земли, и я мысленно кричала ему, чтобы он бежал быстрее и где-нибудь спрятался до лучших времен. Однако он стоял, не шелохнувшись, как статуя из камня.

Потом всадники подъехали уже слишком близко, и я увидела, как один из них целится прямо в грудь Тени. Тогда я завопила что было силы: «Нет, Джош, нет!» – и выкатилась из пещеры. Я падала и падала, переворачиваясь с боку на бок и через голову, и мне было очень больно, а потом из меня хлынула теплая вода. «Тень!» – закричала я. Меня будто разорвало пополам. А потом я опять падала в глубокую черную бездну.

Последней моей мыслью было, что я умираю, и я очень обрадовалась, потому что не сомневалась в смерти Тени.

ГЛАВА 16

Зима 1877-весна 1878 года

Голоса. Меня называют по имени. Я упрямо не желаю их слышать, погруженная в темноту, которая нежит меня, как любящие руки. Не только темнота приятна мне, но и тень смерти сейчас привлекает больше, чем страдания и печали, ожидающие меня в мире живых. Все, кого я любила, погибли. Нет моих родителей, нет Орина, Дэвида, Тени. Они все умерли. И все ждут меня. Я очень хочу к ним, поэтому погружаюсь еще глубже в вечную ночь.

– Анна! Анна!

На этот зов я не могу не откликнуться, поэтому начинаю яростно вырываться из объятий смерти.

– Тень!

– Я здесь.

– Тень, помоги мне, – прошу я. – Держи меня. Пожалуйста, держи.

Крепкие руки обнимают меня, но это не его руки, и когда я открываю глаза, то вижу перед собой Джошуа. Тень стоит неподалеку со связанными руками. Губы у него в крови, наверное, его кто-то ударил.

– Тень, – шепчу я. – Я хочу Тень.

Словно издалека до меня доносится голос Джошуа:

– Гопкинс, развяжи краснокожего.

– Капитану это не понравится.

– Капитана тут нет, – стоит на своем Джошуа. – Если не хочешь полгода провести за уборкой, выполняй приказание.

Гопкинс что-то бормочет себе под нос, тем не менее развязывает Тень, и вот он уже рядом. Его руки обнимают меня. У него печальный взгляд, и я неожиданно пугаюсь:

– Наш малыш! Где наш малыш?

– Он умер, Анна.

Умер. Мой сын умер. Эти слова не имеют для меня смысла. Я закрываю глаза и засыпаю в объятиях Тени.

Еще несколько дней я провожу в странном мире из света и теней. Я, словно в облаке, недоступна боли и печали. Для меня не существуют время и пространство. Иногда я как будто опять становлюсь девочкой и наслаждаюсь детской беспечностью. У меня нет проблем, которые мама не разрешила бы, улыбаясь и целуя меня, и нет страхов, с которыми бы не справился папа.

Через три дня после того как я потеряла своего ребенка, я вернулась в реальность и тотчас же расплакалась. Я провела в слезах много часов, горюя о моем мертвом сыне, на которого даже не успела посмотреть, о связанном по рукам и ногам Тени и о себе самой.

Джошуа был очень добр ко мне. Совсем мальчиком он покинул Медвежью долину, а теперь был взрослым мужчиной, возмужавшим на суровых уроках, преподанных ему армейской жизнью. Индейцев он ненавидел сильнее, чем прежде. Еще я заметила, что он пристрастился к крепким напиткам и сигарам. Юный и честолюбивый мальчик быстро сделал карьеру и уже получил чин лейтенанта.

Джош много времени проводил со мной. Мы вспоминали наше детство в Медвежьей долине и наши милые шалости. Я думала, что только теперь могу по-настоящему оценить радость летних солнечных дней на берегу реки, уют и защищенность родительского крова. Как бы мне хотелось хотя бы еще раз испытать покой, который несли мне мамины руки и мамины поцелуи. Если бы только я могла переложить мои заботы на широкие папины плечи и прислушаться к его мудрым советам.

– Анна!

Голос Джошуа вернул меня из прошлого.

– Что?.. О, прости, Джош, я, наверное, задумалась…

– Вспомнила детство?

– Да, – не стала я отрицать. – Ты не забыл, как мы с Орином убежали от тебя? Зачем?.. А ты не хотел оставаться один и звал нас, потому что жеребилась наша кобыла. И нам это так понравилось, что мы вернулись.

– Помню, – с натугой проговорил Джош. – Помню, что я уже тогда ревновал тебя. Анна, ты не представляешь, как я удивился, когда ты выскочила из пещеры. Я-то думал, что тебя убили, когда индейцы сожгли ваш дом.

– Я тоже удивилась, когда увидела тебя. Я думала, ты погиб вместе с Кастером.

– Кое-кому из нас повезло в тот день, – с горечью произнес он. Потом долго смотрел мне прямо в глаза. – Анна, я до сих пор люблю тебя всем сердцем.

– Джош…

– Дай мне сказать, – попросил он, закрывая мне рот ладонью. – Я знаю, ты думаешь, будто любишь своего краснокожего, но ему осталось недолго жить. И тогда ты останешься совсем одна. Анна, я буду заботиться о тебе. Всегда… Если ты мне позволишь…

Я отвела его руку от моего лица.

– Ему осталось недолго жить! – вскричала я. – Что ты говоришь!

– Его повесят, как только мы доберемся до форта.

Повесят! Я-то думала, что Тень отправят в тюрьму или в какую-нибудь дальнюю резервацию… Повесят! Такое не приходило мне в голову. Я была в отчаянии.

– Джош, нет! Сделай что-нибудь.

– Я ничего не могу сделать.

– Но ты можешь попытаться, – стояла я на своем. – В конце концов, он спас тебе жизнь.

– Я помню, – неохотно признал он. – А еще я помню тот бой и что проклятые дикари сделали с Кастером! Я поклялся тогда отомстить или умереть. И когда я прослышал, что твой драгоценный Два Летящих Ястреба устроил черт знает что в Дакоте и Аризоне, я пошел к генералу Терри и рассказал ему все. Терри тоже там был; и он меня понял. Он разрешил мне взять столько людей, сколько мне надо, чтобы поймать его наконец. – Джош горько рассмеялся. – Я только об этом и думал, а Келли чуть было не спутал все мои планы.

– Майор Келли – дурак, – с презрением сказал я.

– Да, – согласился Джош. – Он теперь в форте Грант с поджатым хвостом. – Джошуа широко улыбнулся. – Черт бы меня подрал! Я получил что хотел, и, возможно, меня даже повысят в чине.

– Джош, ты должен ему помочь. Обещай мне!

– Я попытаюсь, – с неохотой согласился он. – Но от него много неприятностей. И солдаты, Анна, хотят, чтобы он исчез раз и навсегда. Навсегда!

Остаток дня я спала. Когда я проснулась, наступило уже время обеда и я что-то поела, не разбирая вкуса еды, более озабоченная делами Тени, чем своими.

Тень был связан по рукам и ногам, и мне было больно смотреть на его синяки и пораненный подбородок. Избили его сильно. Как раз в эту минуту капрал Гопкинс пытался силой засунуть кусок мяса в рот Тени. Когда я что-то сказала об этом Джошуа, он лишь пожал плечами:

– Он уже три дня не ест. Ничего, проголодается по-настоящему, будет есть.

– Три дня! – не удержалась я. – Да он же умирает от голода.

– Если и так, то не по нашей вине. Ему всего-то надо открыть рот.

Всего-то открыть рот! Я подумала, что это такой пустяк, и все же он никогда этого не сделает. Ни за что на свете.

– Он не примет пищу от врага, – тихо сказала я Джошуа.

– Тогда он будет голодать.

– Разве нельзя хотя бы ненадолго развязать ему руки?

– Нет.

– А если я покормлю его?

Джош ответил не сразу. Потом махнул рукой:

– Корми, если это доставит тебе удовольствие. Капрал Гопкинс с явным облегчением отдал мне тарелку. Я опустилась на колени и, отрезав еще один кусок мяса, предложила его Тени. Он не пошевелился. Он даже ничем не выдал, что замечает мое присутствие. Его взгляд все так же был устремлен вдаль, словно меня не было рядом.

– Тень, – прошептала я. – Пожалуйста, поешь. Он покачал головой.

– Пожалуйста, – просила я. – Ради нас.

У него подобрело лицо.

– Ладно, Анна.

Он позволил мне накормить его.

Наверное, он был ужасно голоден после трех дней без еды и питья, однако ел очень медленно, каждый кусочек запивал водой, и половину принесенного ему оставил на тарелке. Я была уверена, что в нем говорит гордость, его ничем не прошибаемая гордость, которая была такой же неотъемлемой его частью, как и цвет кожи. И он скорее умер бы от голода, чем показал Джошуа и солдатам, как он голоден.

– Анна, как ты? – спросил он на языке шайенов и застонал от боли, когда один из солдат неожиданно ударил его в спину прикладом.

– Говори по-английски, краснокожий! – потребовал он и угрожающе занес над ним ружье на случай, если он не исполнит приказание.

Холодная ярость появилась в глазах Тени, но, прежде чем он успел что-то сказать или сделать, я торопливо встала между ним и солдатом.

Тень кивнул с непроницаемым видом, но тут к нам подошел Джошуа и дальнейший разговор стал невозможным. Презрительно глядя на Тень, Джошуа настойчиво предложил мне сесть с ним возле очага, а когда я не выразила никакого желания покинуть Тень, он по-хозяйски взял меня под руку и увел чуть ли не насильно.

На другое утро я долго стояла возле свежего холмика, под которым лежал мой сын. Со слезами на глазах я простилась с ним, едва удержавшись, чтобы не броситься на могилу и не зарыдать во весь голос, как это делают женщины племени шайенов. Когда-то я сочла дикостью, что они рвали на себе волосы и царапали в кровь кожу, давая волю своему горю, зато теперь я понимала их как никогда. Физическая боль, наверное, немного смягчила бы боль в сердце.

В нескольких ярдах от меня сидел на земле Тень, охраняемый двумя солдатами. Ни одной минуты мне не удалось побыть с ним наедине с тех пор, как мы потеряли нашего ребенка, поговорить с ним без свидетелей, услышать вновь слова любви и надежды на лучшее будущее. Я искала на его лице хоть что-то, но он сделал «индейское лицо» и проникнуть за него я не смогла.

Через пять дней после того как умер мой ребенок, я уже достаточно оправилась, чтобы ехать. Джошуа был сама нежность и забота. Он буквально не оставлял меня с моим милым Солнышком ни на минуту, сделал мне что-то вроде кресла, в котором я могла лежать и греться под теплыми лучами начавшего пригревать солнца, наблюдая из-под прикрытых ресниц, как солдаты собирают пожитки и седлают своих лошадей.

Рано утром они много спорили, как им поделить вещи Тени.

– Военные трофеи, – смеялись они.

Я, правда, не находила в этом ничего смешного.

Ружье Тени досталось молодому солдату, у которого все лицо было покрыто веснушками, а нож – сержанту со впалыми щеками. Как я ни протестовала, заветный мешочек Тени перешел в руки ветерана, который, едва взглянув на его содержимое, все вытряхнул и заполнил мешочек табаком. Я не удивилась, когда Джош решил оставить великолепный боевой головной убор Тени себе.

Красным Ветром завладел капрал Гопкинс, который как раз седлал его, а конь всеми силами выражал свое недовольство. Всегда послушный, если только рядом не было соперника, Красный Ветер отказывался подчиняться новому хозяину. Он прядал ушами, скалился, фыркал и все время переступал ногами, не желая ни секунды постоять спокойно.

Вконец разозлившись, Гопкинс позвал на помощь еще двух солдат, которые позорно бежали от копыт и зубов Красного Ветра. Минут пятнадцать Гопкинс не мог забраться в седло, а когда наконец забрался, то просидел в нем недолго.

Рожденный и воспитанный у индейцев, Красный Ветер не знал седла и узды. Ничего удивительного, что он повел себя как дикий конь, вставал на дыбы и изо всех сил старался скинуть всадника. Солдаты развлекались этим незапланированным родео. Красный Ветер заржал от боли, когда Гопкинс ткнул ему шпорами в бока, и видно было, что его переполняет ярость от этого нового унижения. Но Гопкинс его не щадил. Вскоре все бока у Красного Ветра были в крови, и он, дрожа, опустил гордую голову.

Солдаты криками приветствовали Гопкинса, поздравляя его с победой, а он улыбался им и все еще улыбался, когда Красный Ветер неожиданно встал на дыбы и сбросил его.

– Ох, черт!

Однако Гопкинс успел высвободить ноги из стремян и откатиться в сторону прежде, чем Красный Ветер рухнул на землю всей своей тяжестью.

Человек и конь одновременно вскочили на ноги. Прижав уши и оскалив зубы, Красный Ветер бросился на Гопкинса, и любой бы на его месте испугался, но Гопкинс стоял, будто врос в землю. Он вытащил револьвер и выстрелил разъяренному животному прямо в лоб. Красный Ветер упал, дернулся один раз и затих.

– Проклятый индеец! – пробормотал Гопкинс и отвернулся.

Тень бесстрастно глядел на окровавленный труп своего коня. А ведь они всегда были вместе. Где Тень, там неподалеку Красный Ветер. Я вспомнила, как Тень рассказывал мне, сколько сил и времени надо потратить, чтобы воспитать настоящего боевого коня, и словно вновь видела гордость и любовь в его глазах, как тогда, когда он рассказывал мне о своем чудесном спасении благодаря Красному Ветру. Это случилось в бою, и он был ранен, поэтому не мог ничего приказать коню.

На лице у Тени ничего нельзя было прочитать, но я то знала, что творится у него в душе, и, будь у него развязаны руки, не жить капралу Гопкинсу, с которого он не сводил глаз. Даже у меня мороз пробежал по коже, когда я заметила, как Тень сверкнул глазами, стоило капралу Гопкинсу повернуться к нему спиной, чтобы оседлать другого коня.

Дорога до форта оказалась долгой и трудной. Джошуа не отходил от меня, озабоченный моим состоянием. Без меня они бы гораздо быстрее добрались до форта, но Джош приказывал устраивать привал каждый раз, когда ему казалось, что мне становится хуже, и я была ему благодарна, потому что очень уставала. Джош заботился, чтобы я не мерзла ночами, самолично перетаскивая мою постель поближе к костру, заставлял меня есть горячее, потому что у меня совсем пропал аппетит.

Наступило Рождество. Солдаты пели гимны, а я тихо плакала, представляя, как Мария рожала своего сына на соломе и как мой собственный сын мерзнет сейчас в холодной могиле. Я готова была отдать все, лишь бы один раз подержать на руках ребенка, которого ни разу не видела. Иногда я даже сомневалась, что вообще рожала. Почему бы мне не придумать это… Может быть, мне приснилось… И сейчас я тоже сплю и мне снится… Нет, это был не сон, потому что груди у меня болели от прибывавшего молока и вся куртка была залита им.

Часто бывало, что Джошуа говорил со мной, а я его не слышала. Мой ребенок умер, а мужчину, которого я любила больше жизни, ожидает виселица. Мой мир разлетелся вдребезги, а Джошуа мог говорить лишь о своих планах на будущее для себя или для нас обоих. Я не понимала, почему он такой бесчувственный. Неужели он в самом деле не понимал, что я не в силах думать о нашем с ним будущем, когда Тень еще полон жизни…