Текст книги "Страшная тайна"
Автор книги: Майя Сноу
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)
Мы с Ханой поспешили вернуться в помещение для слуг. Запершись в своей тесной спальне, мы сняли одежду слуг и переоделись в официальное платье. Теперь на нас обеих были короткие кимоно белого цвета, которые надевают на похороны, и широкие черные штаны-хакама, которые все ученики школы носили по торжественным случаям. Густо смазав волосы маслом, мы тщательно скрутили их в узлы на макушках. Свои длинные мечи мы заткнули за пояс.
Рядом со своим нихонто я заботливо пристроила бамбуковый боккен Мориясу.
– У нас не будет времени вернуться сюда, нужно сразу взять все свои вещи!
Кивнув, Хана взяла с полки несколько рисовых колобков и немного черных бобов. Пару колобков она протянула мне, все остальное спрятала в свое кимоно.
– Это нам в дорогу, – сказала она. – До горы Фудзи путь не близкий, может быть, у нас не будет ни еды, ни крыши над головой.
Кто-то забарабанил в дверной косяк. Я поспешно отодвинула раму и увидела за порогом Тацуо. Он торжественно поклонился нам.
– Пора, – коротко сказал наш друг.
ГЛАВА 3
Мы втроем вошли в зал для тренировок, куда еще накануне отнесли тело мастера Гоку. Несколько учеников, одетых в церемониальные одежды, и часть слуг были уже здесь. Все они сидели на коленях на небольших подушечках, полукругом разложенных на натертом до блеска деревянном полу вокруг лакированного алтаря, сверкавшего зелеными и золотыми красками в неярком свете фонарей.
На алтаре стоял длинный открытый гроб.
Когда мы вошли, один из слуг повернул к нам голову. Я узнала кухонного мальчика Ко, сидевшего рядом со своим верным другом Сато. Оба мальчика, вместе с Тацуо, были нашими добрыми друзьями все время, пока мы с Ханой жили в школе.
Я с благодарностью посмотрела на них. Как хорошо, что нам с Ханой не придется оплакивать мастера в одиночестве!
Забыв о печальных событиях последних дней, я постаралась вернуть самые светлые воспоминания о мастере и вскоре отрешилась от настоящего, погрузившись в картины недавнего прошлого. Словно наяву я видела, как мы с Гоку проводим поединок на школьном дворе, слышала его неспешный голос, делившийся с нами мудростью в комнате для каллиграфии, сидела рядом с ним на чайной церемонии…
Мастер Гоку был для нас с Ханой вторым отцом, учителем и защитником, но до сих пор я никак не могла заставить себя подойти к его телу. Где взять силы, чтобы заново пережить тот ужасный миг, когда острый наконечник копья Кен-ити вонзился в грудь нашего мастера?
Приблизившись к гробу, я несколько мгновений молча смотрела на сверкающее дерево, складки белых одежд и цветок лотоса, бережно вложенный в восковую руку.
Потом я услышала, как шедшая рядом со мной Хана прерывисто всхлипнула.
Я заставила себя опустить взгляд и увидела закрытые глаза мастера Гоку. Его голова покоилась на подушечке, а руки были скрещены на простом белом кимоно. Волна облегчения прокатилась по моему телу, когда я увидела, что кто-то – должно быть, Ко или Сато – по древнему обычаю положил на грудь покойному блестящий серебряный нож, чтобы отгонять злых духов.
– Он выглядит так, словно сейчас сядет и заговорит с нами, – прошептала я.
Но, присмотревшись, я увидела, что смерть уже оставила свои безжалостные следы на лице старого мастера. Желтоватая кожа туго обтянула выступающие скулы Гоку, опущенные веки приобрели зеленоватый оттенок. Пальцы казались восковыми.
Не успела я опомниться, как перед глазами у меня все стало расплываться от слез. Мастер Гоку был мертв. Совсем недавно он был полон жизни и мудрости. Теперь он ушел навсегда.
Слезы струились по гладким щекам Ханы, ее губы беззвучно шевелились в молитве. Я закрыла глаза и попыталась очистить сознание. Но на этот раз мысли меня не послушались.
Я стала думать об отце и братьях, со страхом спрашивая себя, где сейчас скитаются их неотомщенные духи и какие страдания они претерпевают, не зная покоя.
Измучившись этими ужасными мыслями, я в отчаянии вспомнила, как мастер Гоку учил нас медитировать. Его глубокий безмятежный голос эхом зазвучал у меня в ушах.
«Открой свое сознание… обрети равновесие…»
Глубоко вздохнув, я открыла сознание. Воспоминания поблекли, и я почувствовала где-то в глубине души присутствие мастера Гоку. И в этот миг я окончательно поняла самое главное – сэнсэй всегда будет со мной! Наука, которую он преподал мне, его наставления и уроки стали частью меня – точно так же, как все, чему когда-то учил меня отец. Все их советы пустили глубокие корни внутри меня, с каждым днем они росли и совершенствовались, обещая однажды распуститься в полную силу, позволив мне лицом к лицу встретиться с дядей.
Я прервала медитацию только в тот момент, когда в зал вошел господин Тёдзи. Он тоже переоделся в белые траурные одежды, и белоснежные края широких штанин плескались над его обутыми в сандалии ступнями, когда он широким шагом пересекал зал.
– Мы не так рассчитывали проводить мастера, но дух Гоку не будет потревожен, если мы совершим церемонию на несколько часов раньше, – сказал Тёдзи. – Я уже поставил в известность жителей деревни и монахов.
Помолчав, он поклонился гробу, быстро опустил крышку и снял с подставки фонарь, приготовившись возглавить процессию в храм.
Согласно негласной традиции самурайской школы, дорогу покойному мастеру освещали фонарем, и господин Тёдзи собирался соблюсти этот обычай даже при свете дня. Кроме того, священная обязанность нести фонарь обычно возлагалась на ближайших родственников умершего, но поскольку у мастера Гоку не было семьи, ни у кого не вызвало удивления, что эту честь взял на себя ближайший друг и верный помощник великого сэнсэя.
Круглое лицо господина Тёдзи сейчас было торжественно и сурово, он выпрямился и жестом велел всем нам поднять гроб. Под гроб подсунули носилки, и я почувствовала в левой руке отполированную поверхность рукоятки. Сам гроб оказался на удивление легким, почти невесомым, словно мастер Гоку уже покинул нас.
Я поспешно отогнала эти мысли и сосредоточилась на предстоящих обязанностях.
Мы выстроились по четверо с каждой стороны носилок, и по знаку Тёдзи, стоявшего впереди, повернулись лицом к выходу. Я увидела во дворе толпу скорбящих, готовых присоединиться к нашей процессии и проводить тело мастера Гоку в храм.
Внезапно раздался резкий окрик, и в зал вошел дядя Хидехира в сопровождении дюжины своих вооруженных до зубов солдат.
– Процессию возглавлю я, – грубо объявил он, кладя руку на рукоять своего изогнутого меча.
Я быстро посмотрела на Тёдзи. Лицо его вспыхнуло от гнева, и на несколько мгновений воцарилось напряженное молчание.
Затем Тёдзи молча протянул Хидехире фонарь и поклонился.
Высокомерно улыбнувшись, дзито с нарочитым пренебрежением повернулся к нему спиной и направился к выходу из зала.
Когда он отошел на достаточное расстояние, я услышала, как кухонный мальчик Ко негромко сказал Тёдзи:
– Вы окажете почесть мастеру Гоку, если займете мое место у гроба.
– Я сам почту это за великую честь, сынок, – скромно ответил Тёдзи, вставая на его место.
Следом за Хидехирой мы медленно вышли из главного зала на залитый утренним солнцем двор.
По узким тропинкам, усыпанным чистым белым гравием, мы направились через сады камней и мимо прудов, в которых сияло безмятежное голубое небо.
По пути я невольно вновь и вновь возвращалась мыслями к тому дню, когда впервые увидела мастера Гоку. Он тогда стоял в воротах школы, сурово глядя на моего двоюродного брата Кен-ити, заносчиво вызвавшего меня на поединок.
Как много успел нам дать старый мастер! Я так глубоко ушла в свои мысли, что очнулась только когда кто-то из носильщиков споткнулся, и гроб слегка сдвинулся у меня на плече.
Подняв голову, я поняла, что оступилась Хана. Наверное, она тоже задумалась о мастере Гоку и обо всем, чему он научил нас.
Наконец впереди показался монастырь с высокой пагодой, стоявшей на священной земле, в кольце позолоченного гравия.
Мы приближались к главному зданию с тремя красивыми изогнутыми крышами, вздымавшимися друг за другом.
Монахи в одеяниях цвета шафрана выстроились по обеим сторонам лестницы, ведущей к главному входу, рядом с которым на деревянной раме висел круглый медный гонг.
Монахи склонили свои бритые головы перед дядей и его стражами, которые молча прошествовали между ними вверх по лестнице.
Вскоре и мы очутились внутри храма.
Когда мои глаза привыкли к полумраку, я увидела старого монаха, ожидающего нас перед бронзовой статуей Будды. В руке он держал ритуальный посох сякудзе, рукоятка которого была украшена множеством бронзовых колец. За спиной монаха возвышался величественный алтарь, пестревший синей и зеленой росписью с добавлением черной лаковой краски.
Когда мы приблизились, монах прозвенел в алтарный колокол и начал петь; протяжные носовые звуки молитвенного песнопения мгновенно заполнили собой пространство храма.
Мы бережно опустили гроб перед алтарем.
Господин Тёдзи одобрительно кивнул и шагнул вперед, чтобы в последний раз поправить гроб и одежду покойного.
Ученики начали молча заполнять пространство храма за нашими спинами, они подходили друг за другом и аккуратными рядами опускались на колени.
Провожаемые грозными взорами господина Хидехиры и его солдат, в храм робко входили крестьяне с низко опущенными головами и занимали места вдоль боковых стен. Я слышала, как где-то в дальних рядах тихо всхлипывала какая-то женщина. Среди скорбящих было несколько мужчин с волосами, убранными в традиционный самурайский пучок, и я догадалась, что это бывшие ученики Гоку пришли проводить его в последний путь.
Монахи медленно вышли в центр зала, продолжая траурную церемонию.
После долгой молитвы старый монах закончил пение и замолчал. Настало краткое время безмолвных раздумий. Я знала, что после этого один из родственников покойного должен встать и поблагодарить всех пришедших. Но у мастера Гоку не было ни семьи, ни родных.
Я покосилась на Тёдзи, гадая, возьмет ли он слово, хотя в глубине души уже знала, что дядя Хидехира и на этот раз не упустит возможность показать, кто здесь дзито. Так оно и случилось.
Взметнув широкими рукавами белоснежных траурных одежд, Хидехира покинул свое место у изголовья гроба и вышел вперед.
Кровь прилила к моим щекам, ненависть огненными пальцами сдавила горло.
– Друзья, – зычно воскликнул дзито, и его глубокий высокомерный голос эхом облетел гулкие стены храма. – Вы все знаете, кто я такой! Но сегодня я пришел сюда не только как дзито южной части нашей провинции, но как ближайший друг мастера Гоку.
«Какая ложь!» – хотелось крикнуть мне. Я увидела, как напрягся господин Тёдзи, его лицо превратилось в маску мастерски сдерживаемого гнева.
– Наша дружба началась в те далекие дни, когда я сам учился здесь, – продолжал разглагольствовать дядя, внушительно положив руку на рукоять своего меча. – Подобно многим из вас, я тоже был когда-то учеником этой прославленной школы. Однажды мастер Гоку признался, что я был лучшим учеником из всех, вышедших из ворот его додзё.
Дядя помолчал и грозно обвел глазами толпу собравшихся, словно призывал смельчаков оспорить его слова. Мне пришлось крепко стиснуть зубы. Вся школа знала, что лучшим всегда был мой отец!
– Да, в последние годы я далеко обошел своего учителя, и стал все чаще задумываться о том, что мне нужен более опытный мастер для этой школы. Тем не менее, я никогда не забывал Гоку. И я уверен, что вы тоже никогда его не забудете, хотя понимаете – пришло новое время!
Дядя Хидехира помолчал, давая присутствующим возможность глубже прочувствовать его слова.
Из дальних рядов толпы послышались сдавленные рыдания.
Дядя грозно сдвинул брови, и плач немедленно прекратился.
– Вы должны идти дальше! – резко выкрикнул дзито. – А теперь возвращайтесь к своим занятиям. Тренируйтесь, не щадя времени и сил. Станьте воинами. Теперь, когда у меня нет сына, мне предстоит выбрать себе наследника из числа преданных самураев, которые будут помогать мне созидать великую державу! Смерть Гоку была тяжелой утратой для всех вас, но для этой школы настало время перемен…
Ропот пробежал по рядам учеников. Я видела, как сразу в нескольких концах зала они начали негромко перешептываться между собой, и поняла, что их оскорбили слова дзито о том, будто время великого Гоку давно прошло.
– Грядут перемены! – продолжал дядя Хидехира, не обращая внимания на смущение в храме. – И для этой школы, и для всей провинции! Мне нужна армия, нужны солдаты, и я вижу в вас своих будущих воинов… своих командиров… своих самураев, стосковавшихся по настоящим битвам! Надеюсь, вы все будете учиться, не щадя сил, чтобы в нужный час посвятить все полученное мастерство службе своему дзито!
Когда Хидехира закончил свою речь, я увидела, что лица многих учеников загорелись радостным воодушевлением. Было ясно, что наш дядя сумел разжечь в их сердцах огонь честолюбия, и многим захотелось стать верными воинами, будущими полководцами, а быть может, и наследниками дзито Хидехиры.
Возбужденный гул стоял в храме, когда ученики один за другим подходили к гробу, чтобы отдать последние почести мастеру Гоку. Поклонившись дзито, они выходили из храма через боковой выход, ведущий во двор, где был уже сложен погребальный костер.
Я смотрела на мальчиков, с которыми совсем недавно посещала занятия мастера Гоку, и меня душило отчаяние. Как они могли так легко поддаться искушению дядиных речей? Честолюбивым юношам не терпелось поскорее найти применение своим боевым навыкам, они и думать не хотели о том, что большинству из них суждена безвременная гибель в войнах, развязанных нашим дядей!
Вместе с толпой мы с Ханой вышли на широкий, посыпанный гравием, двор за храмом.
Я мельком увидела каменные барельефы, высокие сосны, бросавшие тень на склон горы, и бронзовую статую Будды, ярко сверкавшую в лучах солнца.
Много месяцев тому назад я присутствовала на похоронах своей бабушки, поэтому была готова к тому, что последует дальше, однако внутри у меня все сжалось от горечи, когда я увидела костер, пылавший посреди двора.
Несколько больших камней, примерно одинаковой высоты были искусно установлены вокруг костра, чтобы поддерживать гроб. Между ними монахи сложили огромные груды сухого дерева, жадно разгоравшегося под порывами легкого ветерка.
Приняв у нас гроб, монахи опустили его на плоские камни в центре костра.
Взметнулись снопы искр, мерцающие частички пепла, кружась, взлетели в небо. Скорбное молчание охватило собравшихся. Затем один из монахов вновь прозвенел в колокольчик и начал петь. Остальные присоединились к нему, сплетая свои голоса в общую тихую мелодию.
Когда пламя охватило гроб, у меня на глаза навернулись слезы. Как много людей, которых я любила, навсегда ушли из жизни! Отец, братья, мастер Гоку…Я хотела сморгнуть набегающие слезы. Я всеми силами пыталась сдержать свое горе. Но все было тщетно. Слезы текли ручьем, обжигая мои холодные щеки.
Потом я почувствовала, как Хана прильнула ко мне, и я крепко стиснула руку сестры, переплетя свои пальцы с ее хрупкими пальчиками.
Пение монахов то нарастало, то стихало вокруг. Высоко в небе ослепительно сияло солнце, паля лучами наши головы. Костер разгорался все сильнее, и вот уже невыносимый жар разлился по двору, опаляя наши лица, воздух вокруг заколыхался от зноя, а затем гроб скрылся в ревущем пекле.
Но ярость огня длилась недолго. Когда пламя стало угасать, монах подошел к костру и осторожно рассыпал его при помощи длинного железного шеста. Он медленно и скрупулезно разбрасывал угли, пока не обнажились останки мастера Гоку. Большая их часть была хорошо узнаваема – длинные берцовые кости, круглые кости таза, гладкий череп.
Еще один монах принес к костру большую урну, завернутую в белоснежную ткань. Сняв ткань, он бережно поставил урну возле костра. Другой монах уже держал наготове пару длинных палочек хаси. Одну пару он передал дяде Хидехире, вторую протянул господину Тёдзи.
Я молча смотрела, как дядя сунул палочки в золу и осторожно вытащил одну из костей стопы мастера Гоку. В строгом соответствии с ритуалом, дядя передал кость Тёдзи, который торжественно взял ее палочками и положил в урну [Здесь описывается исключительная для Японии традиция, когда люди касаются палочками одного предмета и передают его другому лицу. По буддистскому погребальному обряду «из палочек в палочки» передают останки усопшего, в связи с чем во всех других случаях такая передача строго запрещена, и человек, взявший еду палочками и передавший ее другому человеку, совершает грубейшую бестактность. (Прим. перев.)]. Затем он повернулся и жестом подозвал ближайшего мальчика из числа тех, что несли гроб учителя.
Я знала, что по традиции мы все должны будем по очереди приблизиться к погребальному костру, принять из палочек дяди Хидехиры одну из костей мастера и положить их в урну. Ритуал начинался с костей стопы и продолжался до тех пор, пока последний участник церемонии не положит в урну череп покойного. Матушка однажды объяснила нам с Ханой, что останки покойного непременно должны быть уложены в урну в правильном порядке, иначе умершему не будет покоя в последнем пристанище.
Когда подошла моя очередь, я низко опустила голову, надеясь, что дядя не станет пристально разглядывать меня. Так оно и случилось. Когда я взяла палочки, Хидехира лишь мельком взглянул на меня, прежде чем передать мне гладкую белую косточку. Мне показалось, будто в его движениях проявлялась недопустимая поспешность, было очевидно, что моему дяде в тягость и эта церемония, и необходимость тратить на нее время.
Я осторожно зажала кость палочками. С бешено колотящимся сердцем я наклонилась и положила ее в урну поверх остальных останков.
В тот же миг ко мне приблизился старый монах. В руке он держал странный каменный предмет, по форме напоминающий гриб на длинной ножке. Перевернув этот «гриб» шляпкой вниз, монах опустил его в урну и принялся раскачивать из стороны в сторону. Я услышала тихий хруст и поняла, что монах размельчает кости, как хозяйка растирает пестом зерно в ступе.
Отвернувшись, я передала палочки Хане.
Моя сестра вся трепетала, как цветок на ветру, глаза ее блестели от слез. Ее рука задрожала, когда она взяла у меня хаси, и у меня больно сжалось сердце. Для Ханы эта церемония была непрерывной мукой. Так же, как монах давил кости мастера Гоку, чтобы уместить их в урну, так и мы с сестрой с раннего утра подавляли свои чувства, чтобы не дрогнуть перед лицом ужасных событий, свершающихся на наших глазах.
Хана взяла палочки и едва заметно кивнула мне, занимая мое место. Когда я снова повернулась к сестре, то почувствовала прилив гордости, глядя, как она недрогнувшей рукой берет кость из палочек Хидехиры.
Одинокая хищная птица кружила высоко в небе над нашими головами.
Наконец монах в последний раз взял свой круглый камень, чтобы раздробить кости черепа покойного. Затем урну аккуратно завернули в белоснежную ткань и подали дяде Хидехире, который первым направился обратно в храм.
Медленно и почтительно мы последовали за ним. Мне было легче при мысли о том, что дух мастера Гоку будет счастлив в этом храме, поблизости от своей любимой школы, а мы с Ханой можем с чистым сердцем пуститься в путь, зная, что наш любимой сэнсэй обрел покой.
Когда все скорбящие вновь собрались в храме, наступили последние мгновения ритуала.
Дядя поставил урну на алтарь и выпрямился. После этого мы должны были по очереди пройти мимо алтаря, в последний раз поклониться праху мастера, выразить почтение дзито, а затем выйти из храма и вернуться обратно в школу. Согласно ритуалу, первыми это делали скорбящие, несшие гроб покойного, затем наступал черед остальных.
Когда очередь дошла до меня, я усилием воли заставила себя опустить голову и с притворным почтением поклониться дяде Хидехире.
За мной шел господин Тёдзи.
Следом за Ханой и Тацуо я отошла от алтаря и обернулась. Господин Тёдзи приблизился к алтарю и низко поклонился урне с прахом своего друга и учителя. Затем он остановился перед дзито. Тёдзи не поклонился ему, как сделали все мы. Нет, он лишь молча смотрел на Хидехиру, расправив плечи и гордо подняв подбородок.
Я увидела, как алые пятна вспыхнули на скулах у дяди, когда он поймал твердый взгляд мастера Тёдзи. В храме наступила мертвая тишина, все присутствующие затаили дыхание.
Я до крови закусила губу, понимая, что мастер Тёдзи только что проявил открытое неповиновение дзито. Все утро он безропотно сносил все оскорбления Хидехиры, держа себя в стальном кулаке до окончания церемонии прощания. Но теперь с него было довольно.
Не опуская головы, господин Тёдзи с вызовом повернулся спиной к Хидехире.
Судорога бешенства исказила лицо дзито, и я обмерла от страха, увидев, как он выхватил меч. Длинное лезвие молнией сверкнуло в полусумраке храма и стремительно обрушилось на господина Тёдзи.
Кровь алой дугой брызнула в воздух.
ГЛАВА 4
Выражение свирепого торжества исказило и без того грозные черты дяди, когда он выдернул свой меч, стряхнул с него кровь господина Тёдзи и молча убрал лезвие в ножны.
Господин Тёдзи пошатнулся. Лицо его искривилось смертной мукой, руки взметнулись в воздух в тщетном стремлении удержать падающее тело. Он вцепился пальцами в край алтаря, и я похолодела от ужаса, подумав, что он сейчас сбросит на пол урну с прахом мастера Гоку.
Дружный вздох ужаса вырвался из груди собравшихся в храме, когда Тёдзи закатил глаза и стал падать. Затем его тело с глухим стуком ударилось об пол.
Монахи были в ужасе, но ни один из них не посмел открыто бросить вызов могущественному дзито.
Потом вокруг все пришло в смятение, а у меня в глазах почернело от ярости.
Несколько учеников бросились к телу Тёдзи, кто-то в ужасе закричал, что теперь душа мастера Гоку не найдет успокоения.
– У него не каменное сердце, – прошептала Хана, стоявшая возле меня. Ее и без того бледное лицо теперь было серым, словно пепел погребального костра. – У него совсем нет сердца.
Глаза Тацуо угрожающе сверкнули, он перевел взгляд с неподвижного тела Тёдзи на величественно приосанившегося дзито и машинально положил руку на рукоять своего меча. Кухонный мальчик Ко, обливаясь слезами, упал на колени возле головы господина Тёдзи.
– Как вы могли? – не помня себя от горя, закричал он на дядю. – Как вы могли?
– Убийца! – громко крикнул один из старших учеников, протискиваясь к дяде сквозь толпу.
Раздался холодный тихий звон стали, и я увидела, как дядины воины дружно обнажили мечи. Крестьяне с воплями ужаса стали проталкиваться к выходу из храма.
В два широких шага Тацуо преодолел расстояние, отделявшее его от дяди, и остановился рядом с возмущенным учеником, крепко сжимая в руке свой меч. В тот же миг шестеро дядиных телохранителей плотным кольцом загородили дзито. Их черные глаза смотрели зорко и настороженно.
– Вы убили его, – громко произнес Тацуо. – Но зачем?
– Затем, что я дзито, и мое слово – закон, – рявкнул дядя Хидехира, бросая на Тацуо испепеляющий взор из-за спин своих телохранителей. – Советую не забывать, что ты тоже обязан мне клятвой верности, юноша.
Несколько мгновений Тацуо молча смотрел на Хидехиру, и я видела, что его сердце разрывается пополам. Кому принадлежит его преданность? Дзито или убитому Тёдзи?
– Возможно, вы – дзито, – звонко выкрикнул наш друг, – но вы только что пролили кровь в святом месте! На похоронах нашего мастера!
Я возликовала, услышав эти слова. Значит, не все готовы покорно склонять головы перед жестокостью Хидехиры!
Мои пальцы нетерпеливо затрепетали на рукояти меча. Неужели пришло время скрестить мечи с убийцей моего отца? Честно вызвать его на бой по всем правилам благородного искусства поединка, и пусть меч рассудит нас? Готова ли я к этому?
Забыв обо всем, я шагнула вперед и громко выкрикнула:
– Вы совершили не только это! Вы отняли у нас нового мастера, которого мы знали и уважали!
Я больше не боялась быть узнанной, все опасения отступили перед лицом нового злодеяния моего дяди, только что свершенного под крышей храма.
Дядя Хидехира с презрительной усмешкой посмотрел на меч, зажатый в моей руке.
– Тот, кто обнажает меч против своего дзито, совершает гнуснейшее предательство, – назидательно заметил он. – И оба ваших мастера были такими же предателями! – Он с ненавистью посмотрел на урну, стоявшую на алтаре. – Это святое место было осквернено не казнью бунтовщика, а похоронами старого изменника! Кости Гоку упокоятся там, где им самое место – под копытами моей конницы!
У меня потемнело в глазах от ужаса. Неужели дядя способен на такое злодейство? Ведь это означало обречь дух мастера на вечные муки!
– Гоку и Тёдзи не были предателями! – закричала я. – Они были преданы истинному дзито, великому и благородному Ямамото-но Ёсидзира!
Я пришла в такое исступление, что забыла об осторожности.
Гнев бросил меня вперед, к алтарю, где стоял дядя, но двое его телохранителей отшвырнули меня в толпу учеников, собравшихся за нашими спинами. Краем глаза я заметила Хану, стоявшую у меня за плечом. В ее глазах горела мрачная решимость.
Тем временем все новые и новые ученики присоединялись к нам, и вот уже плотная толпа обступила алтарь.
Дух мятежа и возмущения охватил толпу. Ко, до сих пор скорбно сидевший у тела Тёдзи, вскочил на ноги.
– Мастер Гоку не был предателем! – закричал он.
– И господин Тёдзи тоже! – выдавил Сато сквозь стиснутые зубы.
«Настало мое время! – с мрачным ликованием подумала я. – Сейчас мы отомстим за смерть своего отца и братьев!»
Но для начала мне предстояло пробиться сквозь толпу к дяде.
Расслабив колени, я двумя руками выхватила меч и выставила его перед собой. Лакированная рукоять легко и привычно легла мне в ладони, отлично сбалансированное лезвие неподвижно застыло в воздухе Жажда мщения клокотала у меня в груди, но я усмирила ее и уставилась прямо в глаза своему дяде, приготовившись к бою.
Дядины телохранители – могучие бойцы и закаленные в боях самураи – рассыпали свой строй и прыгнули вперед, защищая своего господина.
– Перебейте всех предателей! – взревел дзито.
Не успела я и глазом моргнуть, как в храме закипело побоище. Ученики сражались с солдатами Хидехиры.
Лезвие меча просвистело над моей макушкой.
Отразив удар, я развернулась и встретила лезвием следущий выпад. Краем глаза я увидела старого монаха, в смятении метавшегося среди дерущихся. Его шафранные одежды развевались, старое лицо было искажено ужасом.
– Остановитесь! – кричал он, взмахивая руками. – Это священное место, вы оскорбляете его...Но никто его не слушал. Ученики пробегали мимо монаха, бросаясь на помощь своим товарищам. Мой противник сражался с упорной решимостью, но меня не интересовала победа над ним, мне хотелось только прорваться через него к дяде. Тацуо и Хана рубились справа и слева от меня. Лезвие меча серебристой молнией вращалось в руке Тацуо, в этом бою он сражался со всем искусством, которому научился у мастера Гоку.
И все-таки мы были в меньшинстве. Дядиных воинов было не больше двадцати, но мне казалось будто мы сражаемся против целого войска, насколько они были стремительны, искусны и беспощадны. Но ученики дружно сдерживали натиск опытных самураев, и в моем сердце затеплилась надежда.
В дверях храма виднелись бледные лица других учеников, робко жавшихся на ступеньках. Я узнала среди них парочку бывших друзей Кен-ити.
Конец ознакомительного фрагмента
