Текст книги "Яйцо грифона"

Автор книги: Майкл Суэнвик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]

– Так что решать тебе. Я могу записать выговор, который пойдет в твое личное дело вместе с жалобой Измайловой. Или ты переведешься на Землю, а я позабочусь, чтобы такие мелочи не задержались в системе корпорации.

Выбор был не богат, но Гюнтер постарался сделать хорошую мину при плохой игре.

– Похоже, что вам придется пока меня потерпеть.

– Пока, Уэйл. Пока.

Гюнтер вернулся на поверхность на следующую двухдневную вахту. В первый день он опять отвозил стержни для Чаттерджи С. На сей раз он строго следовал маршруту, и реактор был заправлен точно по графику. На второй день пришлось мотаться аж в Триснекер за какими-то старыми стержнями, которые полгода валялись во временном хранилище, пока люди Керр-Макджи спорили, стоит ли их перерабатывать или просто захоронить. Для него это оказалось выгодной работенкой, потому что хотя цикл солнечной активности заканчивался, но предостережения еще поступали, и Гюнтер получал дополнительную плату за риск.

Когда он прибыл на место, техник из Франции дистанционно объявил, что о стержнях можно забыть. Состоялось очередное совещание, и принятие решения снова отложили. Гюнтер повернул обратно к Бутстрэпу, на полную громкость запустив в голове новую а капелла версию «Трехгро-шовой оперы». На его вкус, звучала она слишком слащаво, но это слушали у него дома.

На пятнадцатом километре счетчик ультрафиолета на панели скакнул.

Гюнтер потянулся, чтобы постучать по нему пальцем. Счетчик не отозвался. Чувствуя, как по спине побежали мурашки, Гюнтер поднял голову к крыше кабины и прошептал:

– О нет.

– Служба радиационного прогнозирования только что объявила тревогу первой степени, – невозмутимо доложил грузовик, – вызванную непредвиденной вспышкой солнечной активности. Всем, находящимся на поверхности, немедленно следовать к ближайшему убежищу. Повторяю: немедленно следуйте в убежище.

– Я в восьмидесяти километрах от… Грузовик замедлил ход и остановился.

– Поскольку данное устройство не защищено, повышенная радиация может повредить его. В целях обеспечения исправного функционирования транспортного средства все управление будет переведено на ручной режим, и данное устройство прекращает свою работу.

Как только радиофильтры грузовика отключились, в голове Гюнтера зазвучали перекрывающие друг друга голоса. Помехи забивали их, превращая в бессмыслицу попытки что-то сообщить.

…асность… повторяю… на пове… не защ… подв… опа… Моду… и перс… немедленно напр… ытия… Максим… срок двадцать ми… унд… ленно… ща. Говорит автопред… радиац… блюдения… интенсивн… нечной вспышки… одящиеся на пове… подверг… ости. Говор… убирайтесь с по… и… тесь, черт вас… ите? В убежища!! Не пыта… до Бутстрэпа, пряч… вас поджарит! Ты слы… так тебя и так? Уэ… ай все и…

…на Лунн… Уэйл! …чай, ты где?.. Давай, дружи… под-земн… ще…

…Нги-ге… ближайшее убе… метров… Поворач'и… му… от… Где… всем-всем!.. Знает… Михаи… Миша, где ты… не… …достать нам… голос… слы… я Ез…

– Бет! Ближайшее убежище осталось позади, в Вайскоп-фе, мне до него полчаса гнать. Я слышал, убраться надо за двадцать минут. Посоветуй, что делать?

Но град тяжелых обрывков оказался слишком сильным: больше ничего расслышать не удалось. Чья-то рука, скорее всего его собственная, потянулась к панели и отключила радио. Голоса в голове смолкли.

Но треск помех продолжался. Грузовик замер без движения, в получасе отовсюду, а невидимая смерть просачивалась сквозь крышу кабины. Гюнтер надел шлем и перчатки, дважды проверил застежки и разблокировал дверь кабины. Она распахнулась рывком. Страницы из руководства по эксплуатации улетели прочь, перчатка весело закувыркалась по грунту, погнавшись за пушистыми розовыми кубиками, подаренными ему Эвридикой в ту последнюю ночь в Швеции. Печенье, лежавшее на панели в открытой банке, рассыпалось в пыль и исчезло вместе с жестянкой. Взрывная декомпрессия. Он забыл о разгерметизации. Гюнтер остолбенел, осознав, какую ужасную – и опасную – ошибку совершил.

Опомнившись, он выбрался наружу, запрокинул голову и уставился на солнце. Оно хмурилось пятнами и негодовало огромной неожиданной вспышкой.

«Я умру», – подумал Гюнтер.

Одно долгое мгновение он, обессилев, пробовал на вкус эту ледяную в своей несомненности мысль. Он должен был умереть. Он знал это наверняка, знал так твердо, как ничего не знал прежде.

Мысленно Гюнтер видел смерть, надвигающуюся на него с лунной равнины. Смерть представлялась ему гладкой черной стеной, протянувшейся в обе стороны в бесконечность. Она рассекала мир пополам. На этой стороне была жизнь, тепло, кратеры и цветы, мечты, роботы-рудокопы, мысли – все, что знал или мог вообразить Гюнтер. По ту сторону – нечто? Ничто? Стена не давала подсказки. Она была непроницаема, загадочна, абсолютна. И она надвигалась на него. Она была уже близко, протяни руку – дотронешься. Скоро она будет здесь. Он пройдет сквозь нее и тогда узнает.

Гюнтер вырвался из этих мыслей и метнулся к кабине. Заскреб руками по борту, карабкаясь вверх. Слыша свист, шорохи и треск помех в трансчипе, он рванул магнитные крепления, удерживающие на месте Зигфрида, сгреб катушку и пульт управления и спрыгнул обратно.

Приземлился со скрежетом, упал на колени и тут же закатился под кузов. На топливных стержнях такой слой изоляции, что его хватит для того, чтобы защитить от самого жесткого излучения, откуда бы оно ни исходило. Должна защищать от груза, так защитит и от солнца. Треск в чипе стих, и стиснутые челюсти разжались.

Спасен.

Под кузовом было темно. Гюнтер принялся размышлять. Даже если запустить восстановитель на полную мощность и отключить все дополнительные системы скафандра, кислорода переждать бурю не хватит. Ну что ж, значит, надо отыскать убежище. Ближе всего Вайскопф, до него всего пятнадцать километров, а там в сборочном цехе «П-5» есть убежище. Значит, ему туда.

Действуя на ощупь, Гюнтер нашарил стальные перемычки рамы и воспользовался магнитными креплениями Зигфрида, чтобы пристегнуться к дну грузовика. В тесноте работа продвигалась медленно, однако в конце концов он повис над дорогой лицом вниз. Нащупал пульт управления и запустил Зигфрида.

Ему понадобилось двенадцать изнурительных минут, чтобы осторожно спустить робота с крыши. Кабина не была рассчитана на такие крупные предметы. Чтобы втиснуть в нее робота, Гюнтеру пришлось сперва снести дверцу, а потом вырвать и выкинуть наружу сиденье. Оставив все это валяться на обочине, он загнал Зигфрида в кабину. Тот согнулся пополам, попробовал одну конфигурацию, потом другую и наконец пристроился в тесной кабине. Медленно, бережно он потянулся к приборной панели и сделал первое движение.

Грузовик дернулся и поехал.

Та еще вышла поездочка. Грузовик, и прежде не отличавшийся проворством, мотался по дороге, как чугунная свинья. Оптика Зигфрида была направлена на приборную панель, и перевести ее, не освободив механической руки, не представлялось возможным. Чтобы посмотреть вперед, робот должен был сперва остановить грузовик.

Гюнтер управлял, следя за дорогой под собой. Ему удавалось более или менее ориентироваться по уходящей назад колее. Каждый раз, как грузовик сходил с колеи, Гюнтер заставлял Зигфрида поворачивать обратно, и в результате они двигались зигзагами.

Мелькали и подпрыгивали тени, дорога текла под ним с опасным однообразием. Гюнтера подбрасывало и встряхивало в самодельных креплениях. Шея вскоре заболела из-за необходимости постоянно задирать голову, чтобы видеть светлую полосу дороги, уходящую в тень передней оси, а глаза устали от монотонности пейзажа.

На ходу грузовик поднимал пыль, а даже мелкие частицы несли достаточный электростатический заряд, чтобы прилепиться к скафандру. Временами Гюнтер протирал залепленный тонкой серой пленкой щиток шлема, размазывая пыль длинными полосами.

У него начались галлюцинации: продолговатые цветные пятна появлялись перед глазами и исчезали, когда Гюнтер встряхивал головой и плотно зажмуривался, чтобы сосредоточиться. Искушение подольше не открывать глаза было слишком велико, но он не мог себе позволить этого.

Гюнтеру вспомнилась последняя встреча с матерью, и что она тогда говорила. Что худшее во вдовстве – это то, что каждый день все начинается заново, не лучше, чем накануне, что боль по-прежнему свежа и с отсутствием мужа все так же невозможно смириться. Это, сказала она, все равно что самой быть мертвой: ничего никогда не меняется.

Ах, господи, подумалось ему, не стоило этого делать. Булыжник размером с человеческую голову возник перед шлемом. Руки бешено дернули управление, Зигфрид резко повернул машину, камень метнулся в сторону и остался позади. После чего Гюнтер перестал рефлексировать.

Он настроил свой ПК. Зазвучал «Saint James' Infirmary». Не помогло.

«Держись, ублюдок! – думал он. – Ты справишься».

Руки и плечи ныли, спина тоже, и Гюнтер совсем перестал думать. Одна нога, должно быть из вредности, онемела. Голову приходилось держать под таким углом, что все время отвисала челюсть. Через некоторое время по легкой ряби на визоре Гюнтер догадался, что в изгибе шлема скопилась слюна. Он пускал слюни! Гюнтер закрыл рот, проглотил слюну и уставился вперед. Минуту спустя он поймал себя на том же самом.

Медленно, мучительно он приближался к Вайскопфу.

Завод в Вайскопфе, принадлежащий «П-5», ничем не отличался от других себе подобных. Белый пузырь-купол, смягчающий перепады температур в течение долгого лунного дня, башня микроволновых передач, обеспечивающая телеприсутствие, и сотни полуавтономных модулей, выполняющих работы.

Гюнтер проскочил подъездную дорогу, развернулся и подогнал грузовик прямо к стене завода. Он заставил Зигфрида выключить двигатель и только тогда выронил из рук пульт управления. Не меньше минуты он просто висел на ремнях с закрытыми глазами, наслаждаясь неподвижностью. Потом выпутался из креплений и выполз из-под кузова. Под непрерывный шорох и треск помех он, спотыкаясь, зашагал к заводу.

В тусклом свете, просачивающемся сквозь купол, цех напоминал подводный грот. Фонарь на шлеме не столько помогал, сколько мешал видеть. В освещенное пятно со всех сторон склонялись механизмы, казалось, он смотрит в объектив «рыбий глаз». Гюнтер отключил фонарь и стал ждать, пока глаза привыкнут к темноте.

Довольно скоро он начал различать тонких, как привидения, роботов-сборщиков, двигающихся с неземной точностью и плавностью. Вспышка солнечной активности сказалась на них. Они покачивались, словно водоросли, чуть ли не в такт друг с другом. Воздев руки, они танцевали под музыку радиопомех.

На сборочном конвейере, как вскрытые и выпотрошенные тела, лежали полусобранные роботы. Тонкое переплетение их медных и серебряных нервов оказалось на виду, соединения перепутаны. Огоньки зарядов, собравшиеся на кончиках металлических пальцев, заставляли тела судорожно вздрагивать.

Все это по большей части были слепые механизмы, закрепленные на полу в соответствии с логикой сборки. Но имелись и мобильные единицы: надсмотрщики и многофункциональные устройства пьяно бродили по цеху, и в глазах их светилось безумие. Гюнтер заметил резкое движение и успел обернуться, когда автоперфоратор качнулся к нему и пробил дыру в полу прямо у него под ногами. Гюнтер подошвами почувствовал сотрясение и отскочил назад.

Механизм последовал за ним, пробойник с алмазным наконечником нервно высовывался и снова прятался в чехол. Автомат двигался пугливо и угловато, как новорожденный жеребенок.

– Тише, тише, малыш, – прошептал Гюнтер.

В дальнем конце цеха нанесенная на стену кратера светящаяся зеленая стрелка указывала на железную дверь. Убежище. Гюнтер попятился от перфоратора, продвигаясь по служебному проходу между рядами автоматов, волнующихся, как трава на ветру.

Перфоратор на своих колесах покатился за ним. Потом, сбитый с толку шевелением вокруг, остановился, оглядывая ряды роботов. Гюнтер окаменел.

Наконец перфоратор медленно и неуклюже развернулся.

Гюнтер побежал. Разряды гудели у него в голове. Серые тени плавали среди дальних механизмов, то приближаясь, то отступая, словно акулы в море. Здесь и там на манипуляторах сборщиков звездочками вспыхивали сварочные дуги. Ныряя и виляя на бегу, он добрался до убежища и схватился за дверь шлюза. Даже сквозь перчатку она казалась холодной на ощупь.

Он толкнул дверцу.

Люк был маленьким и круглым. Гюнтер протиснулся внутрь, с трудом уместившись в совсем небольшой камере, постарался свернуться в тугой клубок и дернул дверь на себя.

Темнота.

Он опять включил нашлемный фонарь. Отраженный луч обжег глаза: свет был слишком ярким для такого тесного помещения. Чувствуя, как подбородок упирается в колени, Гюнтер братски посочувствовал Зигфриду, загнанному в тесноту кабины.

Внутреннее управление люка было проще не придумаешь. Дверь откидывалась на петлях внутрь, так что давление воздуха удерживало ее в закрытом положении. Имелась ручка, которая, если за нее дернуть, впускала ток кислорода в шлюз. Когда давление выравнивалось, внутренняя дверь открывалась без труда. Он дернул ручку.

Пол дрогнул от поступи чего-то тяжелого снаружи.

В убежище места хватило только на койку, химический туалет и восстановитель с запасным баллоном кислорода.

Тепло и свет обеспечивала одна и та же установка над головой. Для развлечения имелись карманные издания Библии и Корана, доставленные сюда неимоверно далекими миссионерскими обществами. Даже в пустом убежище было маловато места.

Но оно не пустовало.

Женщина щурилась и прикрывала глаза рукой от луча его фонаря.

– Выключите, – велела она.

Гюнтер послушался. В оставшемся мягком свете он увидел: очень короткие, почти по-мужски подстриженые белые волосы, через них просвечивала розовая кожа головы. Высокие скулы. Веки, словно крылья, чуть приподняты искусно наложенными тенями. Темные полные губы. Гюнтер невольно восхитился самодисциплиной, которая требовалась, чтобы так тщательно накладывать косметику, когда лицо все равно скрыто шлемом. Только потом он заметил красно-оранжевый модный скафандр «Студио Волга».

Это была Измайлова.

Чтобы скрыть смущение, Гюнтер стал возиться со шлемом и перчатками, стаскивая их.

Измайлова освободила место, сдвинув свой лежащий на койке шлем, и он присел рядом с ней. Протянул руку, сказал чопорно:

– Мы уже встречались. Меня зовут…

– Я знаю. У вас на скафандре написано.

– А, да. Верно.

Неловкое молчание затянулось. Наконец Измайлова прокашлялась и резко заговорила:

– Это просто смешно. Нам нет причин… БАМС!

Две головы дружно обернулись к двери. Звук был резким, громким, металлическим. Гюнтер напялил шлем, схватился за перчатки. Измайлова, тоже поспешно герметизируя скафандр, передала ему на чип:

– Что это?

Тщательно задвигая одну за другой застежки манжет, Гюнтер отозвался:

– Полагаю, это автоматический перфоратор. – Поняв, что шлем заглушает слова, он повторил их через чип.

БАМС!

Теперь они уже ждали этого звука. И больше не сомневались. Что-то пыталось вскрыть наружный люк шлюза.

– Что-что?

– А может, какой-нибудь молот или кузнечный модуль. Слава богу, что не лазерный резчик. – Он протянул ладони перед собой. – Проверьте крепление.

Она покрутила туда-сюда манжеты, взялась за шлем, потянула.

– Все в порядке. – И тоже протянула ладони. – Но чего он добивается?

Герметизация перчаток у нее тоже была в порядке. Один замок шлема чуточку расшатан, но не настолько, чтобы нарушить цельность. Гюнтер пожал плечами:

– Он не в себе. Мало ли что взбрело ему в голову. Например, пытается укрепить ослабшие петли.

БАМС!

– Он же ломится сюда!

– Да, это тоже возможно. Измайлова чуть повысила голос:

– Но даже если программы перепутаны, в его памяти не должно быть ничего такого, что заставляет его так действовать. Как беспорядочный сигнал мог вызвать такое поведение?

– Он не так действует. Вы представляете себе роботов, какими они были в вашем детстве. А эти автоматы – просто шедевр. Они манипулируют не инструкциями, а концепциями. Это делает их поведение более гибким. Не приходится программировать каждый шажок при переходе к чему-то новому. Вы просто ставите цель…

БАМС!

– …например, разобрать роторный бур. В автомате имеется банк доступных навыков, вроде резки, откручивания болтов или общие манипуляции, и он перестраивает их в различном порядке в зависимости от поставленной задачи. – Гюнтер говорил, лишь бы слышать собственный голос и не удариться в панику. – И в обычных условиях это просто прекрасно. Но уж если такая штуковина выходит из строя, так на уровне концепции. Понимаете? Так что…

– Так что он принимает нас за роторный бур, который нужно разобрать?

– Ну… в общем, да.

БАМС!

– И что нам делать, когда он сюда доберется?

Они оба невольно поднялись на ноги и стояли лицом к двери. Свободного пространства было не много, и они заполнили его целиком. Гюнтер остро ощущал, что здесь не хватит места, чтобы драться или бежать.

– Не знаю, как вы, – сказал он, – а я намерен шарахнуть эту дрянь по башке унитазом.

Она повернулась к нему. БАА…

Звук оборвался хриплым свистящим взрывом. Мгновенно наступила тишина.

– Взломал наружную дверь, – спокойно констатировал Гюнтер.

Они подождали.

После долгого молчания Измайлова спросила:

– Мог он уйти?

– Не знаю. – Гюнтер отстегнул свой шлем и прижался ухом к полу. Камень был до боли холодным. – Возможно, его повредило взрывом.

Он ощущал легкую вибрацию сборщиков и более тяжелый гул машин, перекатывающихся по цеху. Все эти звуки оставались в отдалении. Он сосчитал про себя до ста. Ничего. Он еще раз сосчитал до ста и наконец выпрямился.

– Ушел.

Оба снова сели. Измайлова сняла шлем, Гюнтер неловко отстегивал перчатки. Застежки не поддавались.

– Посмотрел бы кто на меня, – неуверенно засмеялся он. – Пальцы как сосиски. Так перетрусил, что с манжетами не справиться.

– Давайте помогу. – Измайлова отстегнула и потянула перчатку. Та легко сошла с руки. – Где там у вас вторая рука?

Они сами не заметили, как сняли друг с друга скафандры, как отстегнули крепления и распечатали швы. Начали они медленно, но с каждой застежкой торопились все больше, словно в отчаянной спешке. Гюнтер вскрыл красный скафандр Измайловой, под которым обнаружилась красная шелковая рубашка. Он подсунул под нее руку, задрал до груди. Соски были твердыми. Он взял грудь в ладонь и сжал ее.

Измайлова издала низкий гортанный стон. Она уже вскрыла скафандр Гюнтера и теперь подбиралась к члену. Выпростала его и нетерпеливо потянула мужчину на койку. Потом встала над ним на колени и направила член в себя. Губы Гюнтера встретились с женскими губами, теплыми и влажными. Они занимались любовью, так и не избавившись до конца от скафандров. Гюнтер освободил одну руку и просунул ее под рубашку Измайловой, поглаживая длинную спину и затылок. Короткий ежик волос щекотал и покалывал ладонь.

Она крепко оседлала его, ее плоть скользила по его коже.

– Ты уже готов? – бормотала она. – Готов? Скажи, когда будешь готов.

Она покусывала его плечо, шею, подбородок, нижнюю губу. Ее ногти впивались ему в кожу.

– Готов, – шепнул он.

Или, может быть, только подумал, и она поймала мысль на свой чип. Так или иначе, она стиснула его еще крепче, будто хотела сломать ребра, и все ее тело содрогнулось в оргазме. И он тоже освободился, выбросив страсть в вихре отчаяния, экстаза и облегчения.

Ничего лучше он в жизни не испытывал.

Потом они полностью содрали с себя скафандры и спихнули их с койки. Гюнтер вытянул из-под себя одеяло и с помощью Измайловой укутал ее и себя. Они лежали рядом молча, наслаждаясь отдыхом.

Он прислушался к ее дыханию. Она дышала тихо. Потом она повернулась к нему лицом, и теплое дыхание согрело ему ямочку на горле. Ее запах наполнял комнату. Рядом с ним находилась незнакомка.

Гюнтер устал, ему было тепло и спокойно.

– Ты давно здесь? – спросил он. – То есть не в убежище, конечно, а…

– Пять дней.

– Так мало… – Он улыбнулся. – Добро пожаловать на Луну, мисс Измайлова.

– Екатерина, – сонно поправила она. – Зови меня Екатерина.

Они плавно взмыли вверх и к югу, через Гершель. Дорога Птолемея бежала под ними крутыми изгибами, скрываясь из виду и неизменно появляясь снова.

– Здорово! – каркнул Хиро. – Это же… Жаль, что я целый год не давал себя уговорить.

Гюнтер определил место и потихоньку начал снижаться, забирая на восток. Два других хоппера не отставали от него, держась тесным треугольником. Вспышка солнечной активности закончилась два дня назад, и Гюнтер, отгуливая законные выходные, пообещал, как только отменят тревогу на поверхности, свозить друзей в горы.

– Мы уже близко. Проверьте хорошенько ремни безопасности. У тебя все в порядке, Криш?

– Да, мне вполне удобно.

Они опускались на посадочную площадку «Залив Зноя Компани».

Хиро сел вторым, а на поверхности оказался первым. Он запрыгал вокруг, как спущенный с поводка колли, носился вверх и вниз, выискивая все новые точки, откуда можно было вдоволь полюбоваться видом.

– Просто не верится, что я здесь! Я здесь каждый день работаю, но – представляете! – я в первый раз на самом деле сюда выбрался! Я хочу сказать, собственной персоной!

– Смотри под ноги, – напомнил Гюнтер. – Это тебе не телеприсутствие – если сломаешь ногу, нам с Кришной придется тебя тащить.

– Я целиком на тебя полагаюсь. Парень, который попал под солнечную вспышку и так классно кончил…

– Эй, прикуси язык, ладно?

– Да все уже слышали. Я к тому, что мы уже считали тебя покойником, и вдруг вас обоих обнаруживают спящими! Об этом еще сто лет будут болтать. – Хиро чуть не задохнулся от смеха. – Вы стали легендой!

– Ну так дай легенде малость отдохнуть. – Чтобы сменить тему, Гюнтер заметил: – Неужто ты собираешься снимать эту помойку?

Разработка в Заливе Зноя велась открытым способом: роботы-бульдозеры сгребали с поверхности реголит и скармливали его перерабатывающей фабрике, раскинувшейся на гигантских отвалах. Здесь добывали торий, и выход продукции был так мал, что к обогатительному реактору ее доставляли на хопперах. Рельсовая пушка тут не применялась, и позади фабрики громоздились горы отходов производства.

– Не смеши меня! – Хиро протянул руку к югу, в сторону Птолемея. – Вот!

Солнце осветило стену кратера, между тем как равнина внизу была еще в тени. Пологие склоны выглядели неприступными кручами, а сам кратер сиял ослепительной белизной собора.

– Где твоя камера? – спросил Кришна.

– Мне она не нужна. Я принимаю данные прямо на шлем.

– Я не слишком разобрался в этом твоем проекте с мозаикой, – признался Гюнтер. – Объясни-ка еще раз, что там у вас получается.

– Это идея Ани. Она арендовала сборщик, чтобы нарезать шестиугольные плитки для пола: белые, черные и четырнадцати промежуточных оттенков серого. А картинки раздобыл я. Мы выбрали ту, которая нам понравилась больше всего, сканировали ее в черно-белом режиме, настроили интенсивность цвета и запрограммировали сборщик на укладку пола – одну плитку на пиксель. Здорово получилось – заходи завтра, увидишь.

– Ага, зайду.

Хиро, стрекоча, как белка, увел их от края карьера. Они направились к западу поперек склона.

Гюнтер услышал голос Кришны через свой трансчип. Это был старый трюк «земляных крыс». Чип на расстоянии пятнадцати ярдов мог работать как передатчик – отключи радио и болтай с чипа на чип.

– В твоем голосе тревога, друг мой.

Гюнтер прислушался, ловя второй носитель, и ничего не услышал. Хиро находился за пределами зоны приема.

– Это из-за Измайловой. Я…

– Влюбился в нее.

– Откуда ты знаешь?

Они растянулись по склону. Хиро оказался впереди. Некоторое время оба молчали. Это было спокойное, доверительное молчание, похожее на безликую тишину исповедальни.

– Пожалуйста, не пойми превратно, – сказал Кришна.

– Чего не понять превратно?

– Гюнтер, если взять пару сексуально совместимых людей, оставить их в тесном пространстве, изолировать и напугать до полусмерти, они полюбят друг друга. Это факт. Это механизм выживания, программа, введенная в систему задолго до твоего рождения. Когда миллиарды лет эволюции подсказывают, что наступил брачный сезон, твоему мозгу нечего возразить.

– Эй, давайте сюда! – крикнул по радио Хиро. – Это надо видеть!

– Идем, – откликнулся Гюнтер. И снова на чип: – Ты делаешь из меня что-то вроде автомата вашей Салли Чанг.

– В каком-то смысле мы все автоматы. Это не так плохо. Мы чувствуем жажду, когда нуждаемся в воде, адреналин впрыскивается в кровоток, когда нам необходим выплеск агрессивной энергии. Невозможно сражаться с собственной природой. Да и какой в этом смысл?

– Да, но…

– Ну, разве не здорово? – Хиро пробирался по россыпи валунов. – Этому конца нет! А туда взгляните! – Выше по склону становилось видно, что они перебираются через расщелину, забитую валунами. Камни были здоровенные, больше хопперов, а иные чуть ли не с кислородные цистерны дофабричной эпохи. – Эй, Кришна, все хочу тебя спросить: чем вы занимаетесь в этом вашем Центре?

– Мне не положено рассказывать.

– Да брось! – Хиро поднял на плечо булыжник величиной с голову и запустил им в пространство, словно толкатель ядра. Камень описал длинную дугу и рухнул далеко внизу, взметнув фонтан белой пыли. – Ты здесь среди друзей. Нам можно доверять.

Кришна покачал головой. Щиток его шлема блеснул на солнце.

– Ты сам не знаешь, о чем просишь.

Хиро подобрал второй камень, еще больше первого. Гюнтер уже видел его в таком настроении и хорошо представлял ехидную ухмылочку на его лице.

– Я как раз об этом и говорю. Мы оба ни шиша не понимаем в нейробиологии. Спокойно можешь прочитать нам десятичасовую лекцию, все равно той малости, что мы сумеем уловить, никак не хватит, чтобы нарушить секретность.

Новый фонтан пыли.

– Ты не понимаешь. Центр самовоспроизводящихся технологий не зря размещен здесь. Лаборатория на Земле обошлась бы во много раз дешевле, но наши спонсоры перевели работы сюда, потому что они по-настоящему напуганы.

– Ну, а что ты можешь нам рассказать? Из открытых материалов, вроде тех, что показывают в видеожурналах? Без всяких секретов.

– Ну… ладно. – Теперь пришла очередь Кришны. Он поднял маленький камушек, размахнулся, как бейсболист, и метнул. Камушек скрылся вдали. Над поверхностью повисло белое облачко. – Вы знакомы с Салли Чанг. Она только что закончила работу над полной картой передающих функций нейронов.

Они ждали продолжения. Убедившись, что Кришна больше ничего не добавит, Хиро сухо произнес:

– Ух ты.

– Подробнее, Криш. Не все способны увидеть Вселенную в одной песчинке так быстро, как ты.

– Кажется, очевидно. Полная генетическая карта мозга существует уже почти десятилетие. Теперь добавьте к этому химическую карту Чанг, и вы все равно что получаете ключ от библиотеки. Нет, больше того. Представьте, что вы всю жизнь провели в огромной библиотеке, полной книг на неизвестном вам языке, а теперь вы нашли словарь и программу чтения.

– Так что? Теперь мы полностью понимаем, как работает мозг?

– Мы полностью контролируем работу мозга. Посредством химического воздействия мы можем заставить каждого думать или чувствовать то, что нам хочется. Мы сможем мгновенно излечивать психические заболевания нетравматической природы. Мы сможем производить тонкую настройку агрессии, страстей, творческих способностей: усиливать, приглушать – все равно. Понимаете теперь, почему спонсоры так напуганы результатами наших исследований?

– Честно говоря, нет. Капелька здравомыслия миру не повредит, – сказал Гюнтер.

– Согласен. Но кто будет определять, что такое здравомыслие? Многие правительства считают признаки политического несогласия поводом для заключения в психиатрическую лечебницу. Это откроет двери мозга, позволит обследовать его снаружи. Впервые станет возможным выявлять невысказанный мятеж. Можно объявить вне закона те или иные мысли. Открываются необозримые возможности злоупотреблений.

И задумайтесь о применении в военных целях. Сочетание нашего открытия с некоторыми военными нанотехно-логиями может привести к созданию газа-берсерка, позволит натравить вражескую армию на мирное население ее же страны. А еще проще – вызвать у них психическое расстройство и заставить уничтожить самих себя. И усмирять города, вызывая у жителей кататонию

[4]

[Закрыть]. А потом можно создать для них вторую, внутреннюю реальность, которая позволит завоевателю использовать население как рабов. Всего не перечислить.

Они долго молчали, переваривая сказанное. Наконец Хиро произнес:

– Господи, Кришна, если это – открытые материалы, что же за дьявольщину вы скрываете?

– Этого я не могу вам сказать.

Через минуту Хиро снова ускакал вперед. У подножия следующего холма он отыскал неохватный валун, ушедший в почву узким концом, и заплясал вокруг, пытаясь подобрать хороший ракурс, в который не попали бы его собственные следы.

– Так в чем дело? – раздался из чипа голос Кришны.

– Дело в том, что я никак не могу с ней увидеться. С Екатериной. Я оставляю сообщения, но она на них не отвечает. И ты же знаешь наш городок – попробуй в нем не столкнуться с тем, кто по-настоящему хочет тебя увидеть. Но она умудряется.

Кришна промолчал.

– Я просто хочу понять, что происходит.

– Она тебя избегает.

– Но почему? То есть я люблю, а она нет, ты это хочешь сказать? То есть она морочит мне голову или как?

– Что она чувствует, я не могу сказать, не поговорив с ней. Но вполне вероятно, что она попалась так же крепко, как ты. Разница в том, что с твоей точки зрения это прекрасно, а с ее – нет. Так что, естественно, она тебя избегает. Встречи только помешают ей справиться со своими чувствами.

– Дерьмо!

В голос Кришны вкралась нотка неприязни.

– На тебя не угодишь. Минуту назад ты жаловался, что я считаю тебя машиной. Теперь ты недоволен, что Измайлова себя машиной не считает.

– Эй, ребята! Идите сюда. Я нашел отличный пейзаж. Вы должны взглянуть.

Обернувшись, они увидели Хиро, махавшего им с вершины холма.

– Ты, по-моему, собирался сматываться? – проворчал Гюнтер. – Тебя тошнило от Луны, и ты хотел улететь, чтобы никогда на нее не возвращаться. Как это ты так внезапно передумал?

– То было вчера! А сегодня я первопроходец, строитель миров, основатель династий!

– Это начинает надоедать. Нет ли способа получить от тебя прямой ответ?

Хиро высоко подпрыгнул и завис в довольно забавной позе – с растопыренными руками. Приземляясь, он пошатнулся.

– Мы с Аней решили пожениться!

Гюнтер с Кришной переглянулись: каждый смотрел в непрозрачный визор другого. Гюнтер с вымученным энтузиазмом откликнулся:

– Что ты говоришь? Кроме шуток? Поздрав… Затрещали помехи. Гюнтер поморщился и вырубил прием.

– Мой дурацкий приемник…

Один из двух его спутников – они уже сошлись, и на расстоянии он не мог их различить – указывал вверх. Гюнтер задрал голову, чтобы взглянуть на Землю. Он не сразу понял, на что смотреть, но через секунду увидел: ослепительно яркую точку света на ночной стороне. Как маленькая яркая дыра в реальности где-то в континентальной Азии.