Текст книги "Жирдяй (ЛП)"
Автор книги: Майкл Ши
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)
Michael Shea
Fat Face
Майкл Ш и
Жирдяй
То были отвратительные, кошмарные образы, пусть даже они повествовали о древних, давно минувших событиях, ибо облик шогготов и их деяния ни одному человеческому существу не должно увидеть или запечатлеть…
Говард Филипс Лавкрафт
Когда Патти вернулась в вестибюль отеля «Парнас», несмотря на безобидные подначки было ясно, что её тут привечают по-прежнему. Другие девушки, как умели, старались скрасить её первые дни на точке, пока Патти не начнёт чувствовать себя увереннее. В общем, она тоже была рада вернуться обратно.
Перед тем как загреметь в больницу, четыре вечера в неделю Патти выходила на работу в массажный салон «Случайная встреча», которым частично владел Пит, её сутенёр. Пит утверждал, что смена в салоне для неё – всё равно что отпуск, нужно лишь чуток поработать руками, и физическая нагрузка не в пример меньше по сравнению с регулярной проституцией в отеле. Конечно, Патти могла бы согласиться, что работа в салоне легче – если бы только она не имела отношения к грабежам и убийствам. Что в итоге довело Патти до срыва, и хоть сама она ни за что не призналась бы в этом Питу, но тот, несомненно, допёр без подсказок. Недаром же он позволил Патти вернуться обратно в «Парнас», уточнив, что пару недель она может отдавать ему только половину обычной доли, пока не решит, что пришла в норму.
Уже в первый месяц работы в массажном салоне Патти поняла, что тут к чему, узнав про парочку клиентов – не её клиентов – которые сгинули с концами, после того, как их увезли из «Случайной встречи» прямиком в Голливудские холмы. Инциденты эти до поры оставались для неё покрытыми тонкой, милосердной вуалью сомнения. Но потом был и третий клиент, как раз в её смену, так что игнорировать происходящее стало просто невозможно.
Только он появился на пороге, как у Патти проскочила мыслишка, что этот вот посетитель – идеальная жертва: тщедушный, невысокий, с тугим бумажником, и в изрядном подпитии вдобавок. Она прочитала имя клиента на кредитке, пока Пит тщательно изучал содержимое его бумажника как бы для проверки платежеспособности. И посетитель позволил ему это с лёгкостью, выдававшей, насколько был пьян. Затем, пока Патти, вихляя задом, вела клиента в массажный кабинет, то буквально слышала, как в мозгах Пита щёлкает уродский арифмометр, подбивая итог.
В тесном массажном кабинете имелся лишь стол и слегка облёванный ковёр. Когда Патти стояла за столом, тщательно разминая накрытую полотенцем тушку клиента, и старалась сосредоточиться на ритме своих движений, по ковру нагло пробежал здоровенный чёрный таракан. Впоследствии Патти пыталась убедить себя, будто это ей привиделось, настолько странным вспоминался этот момент. Таракан, размером в половину её ладони, остановился посреди ковра и посмотрел на неё. И в тот самый миг, когда Патти заглянула в нечеловеческую глубину чёрных глаз-бусинок, она отчётливо поняла, что человек, который только что кончил в полотенце, нынче ночью умрёт. Состоится грубый, жёсткий разговор при свете звёзд, в тёмном овраге, будут угрозы, вероятно, требования подписать несколько дорожных чеков на фальшивые имена с поддельных документов, а затем плешивую макушку несчастного разнесёт пуля.
Сильным характером Патти не отличалась; она была не прочь, чтобы правильные дела как-нибудь улаживались сами. Зато она умела подстраиваться, если творились совсем уж неправедные дела, особенно, если кто-то очень на этом настаивал. В общем-то, Патти по своей натуре была нерешительна. Предоставленная самой себе, она приходила в отчаяние, не зная чем заняться. Пит забирал себе значительную часть заработков, но взамен умел полностью распланировать её время. Под его надзором в уютной жизни Патти попросту не оставалось места для тревожных мыслей.
Однако видение развороченной макушки того недотёпы, отверстой настежь, в блёклых оттенках лунного света – это видение не оставляло Патти, продолжало гнить и разлагаться в её воображении. Труп, обнаруженный через три дня, удостоился лишь двух абзацев в газете, но в этих коротких строчках содержалось подтверждение привидевшейся ей картины: «огнестрельное ранение головы».
Когда Патти прочитала заметку, ей и так уже было паршиво от недосыпания и выпитого бухла. Той ночью она приняла чрезмерную дозу таблеток, которые, по счастью, вымыли из её желудка час спустя.
И вот теперь, отходя от действия успокоительного, которым её накачивали в больнице, Патти ощущала, как к ней постепенно возвращаются прежняя энергия и жизнерадостность. Лучшей терапией от ночных кошмаров, по её мнению, могло стать возвращение к прежней работе в вестибюле «Парнаса». С этим местом были связаны как грустные, так и радостные моменты первых лет её нынешней карьеры. Громоздкая, обветшалая мебель всё еще будоражила чувства Патти. Большой, старомодный «Парнас», в сороковые находившийся на периферии, ныне стоял посреди голливудского порноленда. Это был район неоновых вывесок и запутанного дорожного движения; узкие, забитые припаркованными машинами улицы были проложены еще до Великой депрессии. Патти нравилось расслабленно посиживать в вестибюле, смотреть сквозь огромное окно на улицу, на гладкие, сверкающие автомобили, и выходить на тротуар, лишь поймав взгляд катящего мимо, озабоченного джона. Вот такая работа была по ней.
До массажного салона Патти трудилась активнее, примерно половину времени проводя в вестибюле, а другую половину – на ногах. Но сейчас, после больницы и лекарств, она часто ощущала слабость и тошноту. Мысль о гарцевании по тротуару вызывала в памяти болезненные воспоминания о ранних, непрофессиональных временах, о дешёвых мерзавцах, что цепляли её и кидали не расплатившись, о торопливых, липких подмываниях при помощи взболтанной бутылки с газировкой, раскорячившись между мусорных баков в переулке. Определённо, пасти клиентов в вестибюле отеля было гораздо лучше. Старые знакомые с регистрационной стойки могли предоставить комнату-другую, но, вообще, это требовалось нечасто. Вестибюль «Парнаса» служил своего рода витриной. Девяносто процентов постельных трудов происходило в стоявших неподалёку «Бриджпорте» и «Объятиях ацтека».
Такой расклад был для Патти в самый раз. Родом из маленького городка в центральной Калифорнии, она обладала радушной солнечной сентиментальностью, из-за которой сообщество местных профессионалок именовало Патти «подругой детства». Многим из них она искренне нравилась, хоть они и подсмеивались над ней. А Патти смеялась вместе с ними, упорно лелея чувство доброго соседства на этих шумных, ярких улицах. Она поддерживала приятельские отношения со всеми. Здороваясь с провизором из аптеки, она непременно прибавляла несколько сочувственных замечаний по поводу уличных пробок или смога. Провизор, лысый, с тонкими усиками, в ответ лишь кривил губы в гримасе боязливой жадности и презрения. Патти так часто приходила за спринцовками, дезодорантами и освежителями дыхания, что он, должно быть, превратно истолковывал её простодушную общительность.
В той же простоватой манере она могла перешучиваться с прыщавым персоналом кофейни «Данк-о-рама»: «Да неужели тебя взяли сюда на работу?» Или, про налоги: «Ведь и старина губернатор должен получить свою долю, правда?» А когда её спрашивали, какой она желает кофе, Патти отвечала со всем добрососедским обаянием: «Так, дай-ка подумаю… по-моему, сегодня я желаю со сливками». Такие вот реплики от зрелой брюнетки с густо накрашенными глазами, одетой в топ с бретельками, куцые шорты и греческие сандалии, скорее побуждали юных работников кофейни на хмурые взгляды, а не вежливые ответы. Однако Патти продолжала упорствовать. Она даже здоровалась по имени с Арнольдом, неряшливым, умственно отсталым продавцом газет из киоска на углу – невзирая на его не вполне адекватную реакцию.
И вот теперь, в период восстановления, былая сентиментальность Патти стала источником дополнительного утешения. У сестринства из «Парнаса» было стойкое убеждение, будто Патти пережила настолько сильное нервное потрясение, что нуждается во внимании и опеке.
Конкретным источником веселья для её подружек стал возродившийся интерес Патти к Жирдяю. Она уверяла, что он являлся самым дружелюбным «соседом» в их «местном сообществе».
Напротив «Парнаса», на углу, стояло старое десятиэтажное здание, занятое под офисы. Оно имело нетипичный для Лос-Анжелеса вид: простая бетонная коробка, фасад которой украшал фриз с повторяющимся орнаментом, псевдоколонны по бокам здания покрывал псевдоархитрав. Клишированные экзотические мотивы всех подобных фризов несли на себе отпечаток эпохи раннего Голливуда. Фриз на здании напротив был в шумерском стиле – с зиккуратами в навершиях псевдоколонн, с фигурами людей, стоящих боком, у них были завитые кольцами бороды и гипертрофированные икроножные мышцы.
На чей-то посторонний взгляд здание, должно быть, выглядело безвкусно и вызывало своим внешним видом слабое впечатление чужеродности. Впрочем, Патти редко заглядывала выше четвёртого этажа, где было окно офиса Жирдяя, обычно открытое.
Предприятия Жирдяя – он заправлял двумя – похоже, были единственными, что вели активную деятельность во всём вместительном здании. Их разительная непохожесть такэе была поводом для нескончаемых шуток девиц из «Парнаса». Названия предприятий значились на покрытом пылью справочном стенде: «Гидротерапия» и «Приют потерявшихся питомцев».
Самый цирк начинался, когда клиенты обеих контор появлялись вместе. Пациенты гидротерапевтической клиники все как один были неуклюжие, с проблемной кожей; они ковыляли в страховидных ортопедических ботинках, их дряблые туши колыхались под покровом безразмерных спортивных костюмов и комбинезонов. Порой эти слонопотамы притаскивали с собой кошек или собак, вроде как для эмоциональной поддержки. Животные завывали, рвались с поводков, метались в переносках, и становилось ясно, что никакие они не домашние питомцы, а пойманные на улице бродяжки. Финальным штрихом в этой грубой комедии было полнейшее равнодушие на безобразных лицах их пленителей.
Сам Жирдяй (никто не называл его иначе) часто торчал в своём окне наверху, словно румяный, лысый, почтенный дядюшка, невозмутимо взирающий на шлюх из «Парнаса». Его громадная безволосая голова была объектом множества пошлых шуток среди девиц и сутенёров. И приветствовали его, чуть ли не с издёвкой, которую Жирдяй, очевидно, улавливал и встречал слабой усмешкой. Лишь Патти, когда махала ему рукой, здоровалась от чистого сердца.
Впрочем, Жирдяй был солидной персоной в квартале. Он владел несколькими фургонами с логотипом «Приюта потерявшихся питомцев», которые водили всё те же клиенты гидротерапевтической клиники – судя по всему, они трудились волонтёрами. Призыв на листовках приюта натурально брал за душу:
ПОМОГИ ПОМОГАЮЩИМ!
Пусть наша помощь достигнет
каждой несчастной божьей твари.
Накормить, вымыть, вылечить.
Они заслуживают лучшей доли!
Душевная щедрость Жирдяя не спасала его от разговоров в вестибюле «Парнаса», их основной темой были досужие фантазии о гидротерапевтических оргиях, на которых хозяйские телеса умащали благовониями и увлажняющим детским маслом, и всё это сопровождалось возгласами: «Потри мне спинку!» В такие моменты Патти предпочитала выйти вон, потому что у неё появлялось стыдное чувство, будто веселясь с остальными, она предаёт такого доброго человека.
Видимо, окрепшее самочувствие Патти в сочетании с действием валиума, положили начало фантазиям, в которых она приходила в кабинет Жирдяя, задёргивала плотные шторы и ублажала его прямо за столом. Она прямо-таки видела его – такого одинокого, легко возбудимого. Может быть, долгие годы Жирдяй ухаживал за своей больной женой, что в конце концов тихо преставилась… Он был бы так благодарен за женскую ласку!
Но в следующий момент Патти чувствовала странную робость. Вроде чего уж проще – перейти улицу, заглянуть в клинику Жирдяя, постучаться в его дверь… Но она не могла. Прошла неделя, целых семь дней, а Патти так и не поддалась своему маленькому сентиментальному порыву.
Потом, как-то днём, Шери, лучшая подруга Патти, затащила её в бар в паре кварталов от «Парнаса». Патти, слегка захмелев, сделалась весёлой и дурной. Подруги сидели, запросто болтали обо всём, что только в голову взбредет, и вот у Патти будто само соскочило с языка:
– Так чего бы тебе не сходить к Жирдяю послюнявить ему кончик?
– Ты что, подруга, если он и с того кончика такой же толстый, это же как слону послюнявить!
Но дерзкая тема уже была вброшена, и они обе разошлись настолько, что было поздно сдавать назад.
– Хочешь сказать, что цепляешь только красавчиков? Ну и что, если он толстый? Представь, как он был бы рад!
– Ага, он бы так раскраснелся, что его башка стала бы смахивать на баклажан. И если бы там была дырочка наверху, то, как говорит Мелани… – Шери расхохоталась, держась за бока. Она изрядно поднабралась ещё раньше, до их встречи. Патти сделала официанту знак повторить и вернулась к прежней теме, стараясь убедить Шери в серьёзности своих намерений.
– Значит, сколько я уже работаю в «Парнасе», три года? Нет, четыре! Четыре года. Я же часть местного сообщества – как и аптекарь, Арнольд, или Жирдяй – но мы до сих пор не сблизились. Так и держимся порознь. Просто чужие друг другу лица. Ну, как тот же Жирдяй – я ведь не могу обратиться к нему вот так .
– Так пойдём к нему вместе – там хватит работёнки для двоих!
Патти хотела было ответить, но тут увидела, как по резиновому коврику позади барной стойки пробежал большой таракан и скрылся под плинтусом. Она тут же вспомнила плешивого клиента под полотенцем, вспомнила – как будто видела на самом деле – его развороченный череп.
Шери почувствовала, что разговор скис. Она заказала ещё пару двойных и начала строить предположения насчёт суммы, которую они выручат за грядущий визит к Жирдяю. Пятнадцать минут спустя, смеясь, подруги вышли из бара на вечереющую улицу. Обочину забили машины с урчащими моторами, золотоносную жилу тротуара заполонили старательницы. Продолжая куражиться, подруги вразвалку вернулись на свой перекрёсток и подошли к старому зданию. Им пришлось приложить изрядные усилия, чтобы преодолеть тугую пневматику массивных дубовых дверей. Но вот створки закрылись с мягким, утробным щелчком, и, отрезанные от уличного шума, Патти и Шери внезапно оказались в абсолютно полной тишине. Стекло в двери было грязное и придавало медному свету солнца совсем уж нереальный, сернистый оттенок. Как будто за дверями вдруг возник Марс или Юпитер, а сами подруги неподвижно застыли посреди величественных руин Месопотамии где-то в ночной пустыне. Эти образы были совершенно чужды воображению Патти – словно их навязал пугающий мысленный голос, точно не её собственный. Шери комично поёжилась, однако никак не дала знать, что испытывает сходные чувства.
Лифт не работал, о чём извещало объявление, прилепленное к кнопке вызова пожелтевшим скотчем. На лестнице лежал древний изумрудно-зелёный ковёр, по центру прикрытый толстым резиновым матом. Пока Патти была на улице, выпитый алкоголь придавал ей уверенности, но теперь, на тихой, пыльной лестнице, она вдруг ощутила лёгкое головокружение. Резиновый мат, потрескавшийся от времени, смахивал на шкуру рептилии. Шери шла по лестнице первой, продолжая непрестанно шутить и смеяться, но её голос был едва слышен, словно доносился из пучины окружающего подруг тяжелого безмолвия. Патти шла и гадала, куда подевалось её воодушевление. Его словно выключили, внезапно, в тот миг, когда захлопнулись входные двери.
Два этажа подряд взорам Патти и Шери открывались сходные виды из холла: застеленные зелёным ковром коридоры, ряды дверей с матовыми стёклами и бронзовыми дверными ручками. Лампочки едва тлели, и оба раза у Патти появлялось отчётливое ощущение, будто коридоры хранят молчание. Это не была тишина безлюдного места, но тишина, наполненная затаившимся присутствием.
И пока они поднимались по лестнице, у Патти постепенно крепло чувство, что всё здесь не так, в конце концов обратившееся в нечто, что вцепилось прямо в хребет. Она боялась! Но, боже, чего ? Смешно сказать, когда они добрались до четвёртого этажа, и Шери склонилась в картинном поклоне, приглашая в коридор, непослушные ноги Патти несли её как будто против воли.
– Ну же! – подзадорила Шери. В блеске её глаз было что-то ненормальное, лихорадочное.
Патти заупрямилась.
– Плохая была затея. Я – трусиха, сдаюсь. Лучше пойдём отсюда.
– Ха! И ты ещё называешь себя трудягой. А пробыла тут только минутку.
Шери достала из сумочки маленький блокнот, в который записывала номера телефонов и адреса и прогарцевала через холл призывной походкой панельной девки. Патти огляделась; на ближайшей двери была стрелка-указатель с надписью «Гидротерапия». Всё так же вихляя бёдрами, Шери прошествовала в дальний конец коридора. Патти ждала, не трогаясь с места. Показалось ли ей, или она действительно слышала слабый отзвук, доносящийся из-за закрытых дверей? Тако-о-ой слабый, словно эхо, резонирующее под сводами огромной пещеры? И в том отзвуке… едва различимо… как будто слышалась мелодия свирели…
Шери стояла у последней двери и что-то писала в блокнот. Вырвала листок и подсунула под дверь. Затем припустила со всех ног обратно, словно учинившая шалость девчонка. Патти с готовностью подхватила её настроение – хихикая как парочка проказливых двенадцатилеток, они побежали вниз по лестнице. Патти подумалось, что и Шери смеётся с облегчением, что больше не нужно здесь оставаться.
– Что ты ему написала, дурочка? – У Патти поднялось настроение, когда они вновь оказались на шумной и яркой улице. Словно мгновение назад она тонула, но теперь спаслась. – Пытаешься увести моего клиента? – Однажды Шери провернула подобный трюк, подменив переданную на вечеринке записку, так что вместо адреса Патти, клиент получил её собственный.
Шери сердито отмахнулась.
– За кого ты меня принимаешь? Пошли, добавим по пиву. Угощаю.
С каждым шагом, отдалявшим Патти от старого здания, у неё появлялось всё больше сомнений в собственных недавних ощущениях.
– Эй, Шер, а ты слышала там, ну, типа, музыку?
Даже здесь, посреди уличного гвалта, Патти без труда вспомнила тот жутковатый мотив, сыгранный на свирели. Или даже не мотив, скорее, пробирающее до дрожи сочетание звуков. Но ещё больше Патти беспокоил тот странный способ, которым мелодия проникла в её сознание. Словно Патти не услышала музыку, а скорее вспомнила – внезапно и ясно – хотя у неё не было ни малейшего представления, где она могла слышать эту мелодию раньше. Ответ Шери подтвердил догадку:
– Музыку? Подруга, да там было тихо, как в морге. Жуть, правда?
Шери сохраняла прекрасное настроение, и Патти с радостью поддалась её заразительному веселью. Они зашли в ещё один бар, который им нравился, и просидели там около часа – никуда не торопясь, наводя глянец на окружающее, чувствуя себя весело и восторженно, словно пара школьниц на каникулах. Затем они решили вернуться в «Парнас», подцепить кого-нибудь на машине и устроить отвязные покатушки.
Когда подруги шли к отелю через улицу, Шери, взглянув на старое офисное здание, вдруг передёрнула плечами, как будто вздрогнула.
– Боже, побывать там было всё равно, что опуститься на дно морское. Скажи ведь?
Эхо собственных страхов заставило Патти взглянуть на подругу пристальнее. Но тут из газетного киоска вдруг вынырнул Арнольд и заступил им дорогу.
Патти неприятно поразила несвойственная Арнольду ожесточённость. Весь его вид внушал неприязнь. Лицо газетчика да и всё его тело были пухлые и розовые, как у малолетнего ребёнка. Покрывающие его голову редкие рыжие волосики заставляли предположить задержку в развитии, а одна пустая глазница с покрасневшими веками, набухшими от слёз, придавала лицу Арнольда плаксивое выражение. Но сейчас, по контрасту с детской несобранностью, у него был яростный чёрный взгляд отпетого мерзавца. Почти всегда Арнольд производил впечатление безобидного дурачка, а теперь он пугал Патти всерьёз, было в нём что-то извращённо коварное, словно под маской пускающего слюни кретина таился отпетый уголовник. Газетчика окружало облако страха; Патти ощутила его кислый запах, по коже рук побежали мурашки. Арнольд протянул руку, держа двумя пальцами конверт и пятидесятидолларовую купюру.
– Патти, один человек велел прочитать это! – Детский голосок Арнольда поразил её своей нарочитостью, так же, как его зловещий вид. Очевидно, то была часть выбранного образа. – Он сказал, что деньги – это плата, чтобы ты прочитала письмо. Вот так фокус! Он и мне дал двадцать долларов!
Арнольд захихикал. Патти решила, что это какой-то злой розыгрыш; её голос дрожал, когда она расспрашивала Арнольда, кто ему заплатил. Но тот не мог ответить ничего толкового, вспомнил лишь руку, протянувшую конверт, и голос из тёмного салона машины, которая тут же умчалась прочь.
– Ну и как это полагается прочитать? – допытывалась Шери. – Из окна на всю улицу? Может, ещё одеться нужно по-особому?
Однако Арнольды было нечего прибавить, и Патти отступилась, просто чтобы избавиться от внезапно возникшего к нему отвращения. Подруги зашли в отель; странное письмо, вручённое столь необычным способом, не давало покоя, так что они направились прямиком в дальний конец бара и заняли отдельную кабинку, чтобы во всём разобраться за бутылочкой пива. Письмо без подписи занимало две страницы, исписанных каллиграфическим почерком с причудливыми завитушками, и гласило следующее:
«Девушки мои дорогие,
Как может архишоггот снискать благосклонность? Вам самим и в голову не придёт поинтересоваться! Так спрошу же и отвечу за вас. Как написано: «Архишоггот явился к возжеланной своей, после долгого пути, наконец, припал к чужестранным её стопам. Из глубин подлунного моря, из-под толщи ледовых гор пришёл к ней могучий архишоггот». Девушки мои дорогие, дражайшие! Где же то место, откуда явились шогготы? При вашей душевной мягкости и вашем невежестве едва ли вы сможете осознать те немыслимые бездны пространства и времени, чтобы задать сей вопрос. Так позвольте же ещё раз спросить за вас и ответить. Ибо же ответ был написан:
Боги, рождённые звёздным светом,
Сокрытые в мрачных, бездонных морях,
Изгнанники с осиянной планеты,
Замерзающей в вековечных льдах.
Но даже звёздные боги дряхлеют,
Пока их рабы делаются сильней,
И звёздных богов они одолеют,
Когда вскормят своих вождей.
Распутницы мои милые, беззаботные греховодницы! Вам не по силам вообразить мастерство перевоплощения архишогготов! Порода их сделалась мельче с тех пор, как нынешнее человечество встречалось с шогготами в прошлый раз. О, зато ныне архишогготы так гибки и изменчивы. Превосходнейшие полиморфы, хотя внутренняя их суть – всё тот же Ужас. Но как же они вылепили свою прелестную форму? Что за заклинания шепчут они в горячечной своей страсти? Вам следует знать, что сокровенная страсть шогготов насыщается страхом и паникой, налитой соками душевного отчаяния.
Следовательно, он дразнит её их неизбежным единением, следовательно, он напевает ей свои дерзкие, соблазнительные вирши и с горящим взором мириадов глаз даёт зарок, что сделает её своею. Так он напевает:
Да будет вам покровом пролитая кровь,
Которая погасит взор предсмертный.
Вы в свиту предназначены, как Паника и Боль,
Для ритуала и кощунных заклинаний.
Плоть жгучая моя одеждой станет вам,
Страдание – венчальной песней.
Да будете вы обе пищей мне
И станете смотреть, оцепенев, как я питаюсь.
О девы, приготовьте мне мою невесту!
Елеем умастите трепетную грудь
И, лоно обнажив, явите же её нагую
Пред лик мой, обуянный страстью!
Вот так, девушки мои дорогие, архишоггот поёт своей возжеланной баллады и серенады, так он кружит дух её в вальсе сквозь тьму, сквозь пустые залы упований, вечно внемлющего ужаса, пока наконец не достигнет последней, закрытой комнаты утоления страстей».
Сколько бы раз подруги не отшвыривали на стол эти страницы, затем, помедлив, снова брали их в руки. Ни Патти, ни Шери не были искушёнными читательницами, однако яркая образность письма заставляла их возвращаться к загадочным строкам в попытках разгадать их потаённый смысл. Даже в самом почерке было что-то зловещее: отточенная, барочная элегантность письма выглядела издевательски нечеловеческой. Высокопарный слог некоторых туманных оборотов рождал живые образы, затягивал в беспросветные бездны ужасающих предчувствий, глубинный гнёт которых могли снести лишь незримые гиганты, что обретаются в придонном мраке.
Чем больше Патти перечитывала письмо, тем сильнее проникалась пронизывающей строки меланхолией, нежели страхом. Клиент, который написал это, конечно, был тот ещё псих, хотя человек с таким изысканным почерком вряд ли мог причинить реальный вред. Подруги нюхнули по паре дорожек, чтобы прочистить головы от пивных паров, и тело Патти отозвалось с благодарностью; ей стало так хорошо, как не было уже давно. Да, автор письма изъяснялся странными словами, над которыми довлела невероятная мрачность – и всё же, подводя итог, Патти достались самые лёгкие пятьдесят баксов.
С другой стороны, Шери от случившегося была малость не в себе. Она и пить начала раньше, и дорожек снюхала побольше, чем Патти, так что у неё начали сдавать нервы. Она ещё пыталась шутить и смеяться, но юмор выходил натужный.
– Вот что тебе скажу, подруга, сегодня я ощутила нечто жутковатое. Знаешь, что именно? Я слышала, типа, музыку. За той дверью... А потом нам всучили это письмо! – И она взмахнула руками над страницами, не прикасаясь к ним, как будто пыталась прогнать паука. – Давай знаешь что сделаем? Давай сегодня переночуем у тебя! Я пойду спать к тебе, типа на пижамные посиделки.
– А что, будет весело. Только чур не лягаться, если будешь спать со мной, поняла?
Это была давняя тема для их шуток, и Шери с облегчением рассмеялась. Но её страх, отчаянное нежелание оставаться одной нынче ночью, в свою очередь встревожил Патти.
Они шли по тротуару сквозь подступающую ночь, пронизанную ярким сиянием автомобильных фар, и обе были так рады обществу друг дружки, что это даже смущало.
В круглосуточном супермаркете «Сейфуэй» подруги затарились по полной: терновый джин, водка, упаковка с кубиками льда, газировка, ворох пакетиков разного печенья и несколько шоколадок. Приободрившись после закупок, они отправились к Патти домой.
Патти занимала маленький коттедж, стоявший на участке по соседству с ещё тремя точно такими же, в которых жили какие-то старики. Подруги сдвинули кровать в угол и развалились на прислонённых к стене подушках. Включили телевизор и радиоприёмник, а затем взяли телефонный справочник и принялись названивать людям со всякими странными именами, не переставая бухать, курить, трескать печенье и подначивать друг дружку.
Запала хватило, пока не кончились припасы, и даже чуть дольше. Вконец утомившись, они уснули спиной к спине, окатываемые волнами приглушённых звуков и пепельно-серым отсветом телеэкрана.
Они проснулись чудесным солнечным днём; было ветрено и ясно, без смога. Встали за полдень и отправились в кофейню, чтобы позавтракать. Свежий бриз умащал пальмовые листья жирным солнечным светом, Голливудские холмы, серебристо-зелёные от сумаха и полыни, казались парчовыми под безупречной синевой калифорнийского неба.
За завтраком подруги сговорились одолжить машину и покататься по округе. Но тут в кофейню зашёл Руди, сутенёр Шери. Она приветственно помахала ему рукой, но Патти была уверена, что вскоре об этом пожалела, когда Руди повёл разговор, как Шери с ним повезло, и что у него для неё есть важное поручение на сегодня. Затем с чувством превосходства Руди сграбастал счёт и расплатился за всех. Шери нехотя поплелась следом за ним к выходу, с сожалением махнув Патти рукой на прощание.
Патти совсем расхотелось завтракать. Она потянула время за чашкой кофе, затем, в конце концов, нехотя вышла на послеполуденную улицу, яркую и нереально цветную, как в кино. Весь окружающий мир и все его обитатели, залитые солнцем, были раскрыты взору. Ясная, беспощадно чёткая картинка, где ничто не могло укрыться. Нет, только не здесь… Но существовали и другие миры, лежащие за гранью обычных человеческих представлений…
Она поёжилась от ощущения, словно по коже проползла гусеница. Эти мысли у неё в голове как будто были не её мысли. Патти села на скамейку на автобусной остановке, крепко обхватила себя руками, буквально-таки обняла. Она была уверена, что эти чужие мысли были отзвуками тех строчек, которые они с Шери прочитали накануне. Значит, надо выкинуть их из головы! Этот псих задел её за живое, его деньги не стоили того, чтобы читать его гнусную писанину, теперь она постарается всё забыть. Хватает ей своей депрессии и огорчения от неудавшегося выходного вместе с Шери, глупо ещё из-за этого письма расстраиваться.
Собравшись с силами, Патти поднялась на ноги. Бесцельно прошагала несколько кварталов, и, в конце концов, ясная погода и присущее Патти телесное здоровье выправили её настроение. Она воспряла духом, отмахав пару миль по жилым кварталам Голливуда и вдоволь налюбовавшись уютными видами недорогих домиков и разросшихся палисадников. В её голове вызрело чёткое решение.
Патти оказалась практически за городом. Её переполняло радостное чувство свободы, и вдруг она сказала себе, что у неё есть без малого четыреста долларов. Можно смело рвануть на автовокзал с парочкой наспех собранных чемоданов и купить билет до Сан-Диего или Санта-Барбары, на любой ближайший рейс. Одним махом упростить себе жизнь, избавиться от злосчастий, одолевавших её в последнее время…
Но потом всё та же неодолимая душевная леность заставила Патти переменить решение. Паковать чемоданы, тащиться куда-то на автобусе, снимать новое жильё, искать новую работу… чересчур много унылых забот. Чем дольше она думала о том, сколько придётся потратить сил на переезд, тем более привлекательными казались ей эти голливудские закоулки.
Ну, в самом деле, как она может отсюда уехать? После всех этих лет – сколько уже прошло? Четыре года? Пять? Она уже практически прижилась в Голливуде. Эти тенистые улочки с тротуарами, потрескавшимися от древесных корней, – Патти изучила их как свои пять пальцев. И всё равно здесь было интересно.
Патти свернула на тихую, зелёную улицу, где над дорожкой нависали ветви старых шинусов, и в воздухе разливался одуряющий аромат. Она прошла почти полквартала, пока не поняла, что другой конец улицы перекрыт из-за дорожных работ. Впрочем, в отдалении виднелась чёрно-жёлтая стрелка, указывающая на узкий проход. И Патти двинулась дальше. Но тут впереди, через пару домов, вдруг появился огромный мужик в комбинезоне, который тащил через лужайку немецкую овчарку. Возле обочины стоял новенький коричневый фургон.
