355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Майкл Ши » Гнездо Горной Королевы » Текст книги (страница 17)
Гнездо Горной Королевы
  • Текст добавлен: 10 сентября 2016, 18:36

Текст книги "Гнездо Горной Королевы"


Автор книги: Майкл Ши



сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 17 страниц)

Я подлетел к Барнару, как раз когда он могучим ударом перерубил трос, и в ту же секунду из-за кормы поднялся, обдав нас с ног до головы водой, чудовищный Костард.

Злосчастный левиафан хотел, вероятно, поздороваться, заключить нас в теплые объятия. Должно быть, его здоровенные бестолковые глазищи заприметили Барнара, пока тот трудился над канатом, и родственные чувства взыграли в нем. Но он подобрался к нам слишком близко, так что Барнар и я за ним отпрянули со страхом и снова поднялись в воздух. Но Костард уже позабыл о нас, его внимание приковало что-то необычное у нас за спиной, и он уставился на это чудо не мигая, пока мы с Барнаром изо всех сил выгребали как можно выше, стремясь уйти из-под накрывшей нас сзади огромной тени, которая в следующую секунду ударилась о воду.

Охваченные ужасом, мы гребли так отчаянно, что через несколько секунд оказались на большой высоте и с безопасного расстояния наблюдали за этим ужасающим затоплением. Целая башня воды и пены взметнулась в небо над тем местом, куда обрушилась Королева, увлекая за собой на дно с десяток судов, включая и наш бедный «Подарок». Она смахнула их небрежно, как рука игрока сметает с зеленого сукна выигрыш. Сверху нам было хорошо видно, как огромный белый кулак, окруженный облаком пузырьков воздуха, с зажатыми в нем кораблями и Костардом скользил вдоль склона затонувшего горного пика, становясь все меньше и меньше, растворяясь в темно-голубой мгле, пока наконец не скрылся в тысячефутовой бездне.

Мы висели в небе, продолжая мысленно следить за этим падением, даже когда оно давно перестало быть видимым. Мы представляли себе, как Королева, точно гигантский плуг, вспахивает облепленный илом отвесный склон и оставляет в этой борозде свой посев – наш возлюбленный «Подарок». Так все наши неизмеримые богатства превратились в маленькое золотое семечко, похороненное там, где солнечный луч не коснется его еще миллионы лет.

XXVIII

Туда, где ветер облака пасет,

Где молнии в лазурных ножках дремлют,

В тот светлый край мой дух меня зовет,

О нем крылатые мечты лелеет.

Все Королевы Банта отведали его рокового угощения. Они вырвались из-под земли почти одновременно на всех полях сразу, и их появление, так же как и в случае с коровами Костарда, предвещало смерть. Королева, упавшая в бухту, пережила остальных своих сестер не более чем на час.

Нагорья Дольмена начисто лишились изобиловавшей на них некогда пчелиной жизни, превратившись в огромную лепешку спекшейся грязи, которая отдаленно напоминала свежезарубцевавшуюся рану на теле острова. Растерянные солдаты спустились с гор и принялись помогать в гавани, где не менее растерянные обитатели острова уже взялись за ликвидацию причиненных падением Королевы разрушений.

Значительная часть порта и пара таверн исчезли в глубине гавани вместе с Ее Королевским Величеством. Однако она довольно долго раскачивалась на краю высокогорной долины, и это дало людям внизу возможность ее заметить и отойти на безопасное расстояние, поэтому смерть Королевы сопровождалась потерей лишь нескольких десятков человеческих жизней. Мы с Барнаром тоже приняли участие в восстановительных работах. На лодках и баржах мы выходили в гавань и баграми вылавливали из воды мусор, поднимали тела погибших (где это было возможно), заколачивали сваи, прибивали доски, помогали тем, кто потерял родных или имущество.

К чести Ха Оли Банта надо сказать, что он тоже пришел и работал наряду с остальными, только взгляд у него был еще более потрясенный, чем у других, исключая, пожалуй, Барнара и меня. Примечательно, что пасечник двигался среди своих сограждан словно окруженный невидимой защитной сферой: где бы он ни появлялся, люди расступались, отводили глаза и прекращали всякие разговоры, как обычно бывает в присутствии человека, предназначенного в жертву богам, Избранника Несчастья.

Не думаю, что все хорошо представляли, какова именно была его доля ответственности за произошедшую катастрофу, но не потому, что он сознательно держал свои дела в секрете, – по крайней мере не теперь, когда все рухнуло. В тот вечер, сразу после трагедии, мы оказались с ним за одним столом в том самом трактирном зале, где когда-то состоялась наша первая встреча. Десятки людей занимались тем же, что и мы: напивались до полного бесчувствия, заливая в себя хмельной напиток до тех пор, пока головы сами собой не опустились на руки и все не погрузились в крепкий тяжелый сон.

До сих пор вижу Банта, каким он был в тот вечер, так ясно, словно это произошло только вчера: усталая голова поникла над столом, едва не задевая стоящую перед ним фляжку, потухший голос слабо возмущается, точно выражая протест какому-то невидимому небесному суду:

– Я ведь совсем понемногу клал в их крохотные ротики! Я всего лишь окунул в эмульсию булавочную головку и ею легонько коснулся каждой! Легонько! И всего однажды! Много недель тому назад! У меня еще остался практически непочатый кувшин этого коварного, предательского снадобья!

– Возможно, само по себе, в том мире, которому оно принадлежит, – тускло возразил я, – оно вовсе не предательское и совсем не коварное, но взаимодействие с ненасытной алчностью делает его таким.

Он ответил мне взглядом столь безжизненным, что я сразу понял всю бесполезность любых словесных пикировок. Из всего доступного человеку спектра эмоций он в тот момент не испытывал ничего, кроме сильнейшего удивления.

– Ведь так мало, Ниффт! Но на них будто дыханием Горной Королевы повеяло, точно она нашептала им что и они по ее подсказке стали гигантами и пожрали меня на корню! Какая силища! По крайней мере у меня еще осталось довольно напитка, чтобы вернуть хотя бы часть пропавшего капитала. Нет могущества столь опасного, чтобы не нашлось охотников им завладеть.

От этих слов даже впавший в отупение Барнар содрогнулся.

– Куда же ты собираешься его продать, о честный негоциант? Поведай, чтобы мы знали, каких мест следует остерегаться.

– Пока я еще и сам не знаю. Вы, кажется, не одобряете моих намерений, господа? Что поделать, я – деловой человек. Но в одном можете не сомневаться: как только мое состояние хотя бы частично восстановится, я щедро возмещу ущерб каждому потерпевшему на этом острове и исправлю все, что еще можно исправить…

Я и не думал сомневаться в его искренности, как не сомневаюсь и теперь. Мне было все равно. Свет навеки погас для меня, всякая надежда покинула сердце. Я пил, пока моя голова не отяжелела, точно чугунная, и не опустилась постепенно на стол. И тогда я заснул.

Мы проснулись ранним утром. Никогда в жизни у меня не было настроения столь серьезного и мрачного, как тогда, и в то же время я чувствовал себя странно посвежевшим, точно хроническая усталость, которой я неведомо для себя страдал, вдруг прошла. Мы уже знали, что делать дальше. В мелочной лавочке в порту мы купили два траурных венка, какие бросают в воду матросы во время похорон в открытом море.

Потом мы пошли вдоль берега гавани. Южный его край истончался до узкой скалы, с двух сторон омываемой волнами; мы проходили этот мыс в самое первое утро своего пребывания на острове, еще мокрые от слюны и крови глабруаза, тишина и уединенность этого места врезались нам в память. Когда мы добрались туда, то обнаружили, что ветер с моря заглушает даже шум строительства, все еще кипевшего в порту.

Сначала мы разделись, чтобы выкупаться. Раскладывая на камнях оружие, одежду и прочие причиндалы, я приветствовал каждый предмет с такой теплотой, как будто он был частью меня самого; впрочем, до некоторой степени так оно и было, ведь в них заключалось все мое имущество, все, чем я владел в этом мире, а именно: мой старый добрый меч Бодрый Парень, изрядно потрепанный, с выщербленным эфесом, в ножнах из упырьей кожи, купленных мною в Кьюнитском заливе; толстая кожаная куртка, которая спасала меня от пронизывающих горных ветров и могла, при некотором везении, уберечь и от ножа; мой старый пояс с карманами для денег, довольно увесистый (если, конечно, не вспоминать о потерянном!); мои сандалии, крепкие, но гибкие; поножи, надежные и жесткие, в которых так легко, однако, бегать; и кожаный кувшинчик со Снадобьем для Полетов.

Оставив все это на прибрежных скалах, я бросился в море. Мы проплыли с четверть мили, и я осознал, что вплоть до настоящего момента продолжал пребывать в подземном мире, ибо нельзя освободиться от него до тех пор, пока не окунешься в морскую волну, не нахлебаешься соленой воды, которая одна способна вымыть последние остатки адской вони из ноздрей! Утреннее солнце пригрело наши тела сквозь влажную ткань воды, и мы снова почувствовали себя дома в наземном мире.

Накупавшись, мы вернулись на берег и оделись, а потом принялись за исполнение простого скромного ритуала, ради которого, собственно, и пришли. Бок о бок стали мы у самой кромки прибоя лицом к глубокой части бухты, на дне которой покоился наш милый «Подарочек», и Барнар своим звучным, удивительно красивым баритоном запел «Гимн Былому Обладанию»:

 
О, как блистала ты в моих объятьях,
Красой пленительной маня!
И я уж был готов поверить,
Что счастье есть и для меня!
Сияла ты, пока любила!
Была и пламень, и фитиль.
Но скоро как взяла тебя могила,
И близость наша обратилась в пыль!
Дней прожитых из невозвратной дали
Все манит свет;
Но к прошлому, как мы бы ни мечтали,
Возврата нет.
 

Мы бросили в воду венки и наблюдали за ними, пока они, промокнув, не пошли ко дну. И, думаю, только тогда моя душа полностью смирилась с окончательной и бесповоротной потерей богатства. Мне показалось, будто целая призрачная империя невидимых чудес промелькнула в небе у меня над головой и тут же растаяла навеки: замки и шпили, башни и крепостные стены Подвига, возвышающегося над плоским горизонтом истории… все это покоилось на глубине многих и многих миль у меня под ногами, в непроглядной тьме.

В тот самый миг, когда венки скрылись под водой, какая-то тяжесть покинула мое сердце. Сколь малым владел я теперь, по сравнению с недавним прошлым! Зато я снова стал самим собой.

– Добрых сорок мер золота в поясах у каждого, – начал Барнар. – Да оружие, да снаряжение… И по двадцать мер Снадобья на брата…

Как здорово, что мы снова могли смотреть в глаза друг другу, Барнар и я, и смеяться!

– А что, старина Бычья Шея, – предложил я, – не полететь ли нам на Минускулон?

– Отличная мысль!

Мы намазали ладони и ступни Снадобьем для Полета и вскарабкались в воздух.

Помню, в подземном мире, пролетев несколько дней в арьергарде армии завоевателей, но еще недостаточно отяжелев от награбленного, мы с Барнаром оказались вдруг прямо под полярной звездой, которая по совместительству служила и мрачным светилом царства демонов, – рыдающим красными слезами оком Омфалодона Инкарнадина.

И тут нас посетила шальная мысль подобраться к чудовищной глазнице поближе и заглянуть в нее.

Зрачок демона разверзся над нами, подобный черному зубчатому колесу. Сама его огромность так поражала, что мы, не долетев до него четверть мили, застыли в воздухе, оцепенев от страха. Но и на таком расстоянии ощущалось невероятной силы притяжение, которое исходило из этого глаза, точно он был водоворотом, неудержимо засасывавшим нас.

А еще мы увидели, что черная бездна кишит красными тенями, которые то распускаются, то тают, делая глубину похожей на земное небо в звездную ночь. И еще мне показалось – хотя при одной мысли об этом волосы у меня на голове и сейчас еще встают дыбом, – мне показалось, демон нас заметил и понял, что мы – люди. Он знал, что нам по праву рождения принадлежит то самое солнце, тот сияющий Грааль его подвига, ради которого он разрушил самого себя.

Но я считаю, и всегда буду считать, что видел больше: я видел солнце, каким оно представало Омфалодону в мечтах, каким оно запечатлелось в необъятной черноте его зрачка: гневно дрожащий уголек рубинового света, обжигающего и безрадостного, горящий, как подобает гиганту, ибо оно и было титаном в этом кроваво-красном мире. Я увидел мечту Омфалодона воочию и пожалел его. Этот подернутый кровавой пеленой раскаленный прыщ, яростная мощь которого порождала только жар и очень мало света, – вот все, чего смогло достичь воображение демона, рожденное, как и он сам, глубоко в аду.

И вот мы с Барнаром взмыли с южной оконечности полуразрушенной гавани Дольмена в небо и устремились прямо к солнцу. Из своих неистощимых кладовых омыло оно нас единственным истинным золотом, в сравнении с которым ничто не имеет цены, – желанным светом! Разве может существовать радость, если нет света?

И так мы плыли в безоблачном полудне, по выскобленному ветрами до голубизны небу. Несмотря на все лиги, что мы налетали под каменными сводами подземного мира в погоне за богатством, теперь мы впервые отдавались полету всей душой, ну, быть может, за исключением того раза, когда оторвались от земли подле стены погребенной плоти Омфалодона.

В струях ветра мы чувствовали себя легко и свободно, точно рыбы в воде; мы парили, захватывая полные ладони воздуха. Почерневшая макушка Дольмена, с которой все еще тек дым от тлеющих трупов, осталась далеко внизу.

Презрев злосчастный остров, мы взобрались еще выше, и он скрылся за горизонтом, уступив место остальным Ангальхеймам, которые поднимались к Кайрнскому континенту с юга, точно флотилия возвращающихся домой кораблей; зеленая поросль на их боках сияла и переливалась на солнце, как новенький клинок, только что сошедший с точильного камня ветра. Здесь и там проглядывали более мирные цветочные поля нагорий, похожие на осколки радуги, затерявшиеся в вершинах островов.

Ошеломленные, глядели мы на всю эту красоту, потом переглянулись. Мы жили и летели, и наш срок под безумно богатым и щедрым солнцем Мира Света еще не подошел к концу.

– Мы богаты! – выкрикнул я.

– Вперед! – откликнулся Барнар, и мы забрали круто вверх, прямо к зениту.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю