Текст книги "Живые иконы. Люди веры, вернувшие миру надежду"

Автор книги: Майкл Плекон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

Майкл Плекон
Живые иконы. Люди веры, вернувшие миру надежду

Michael Plekon

Living Icons. Persons of Faith in the Eastern Church

© 2004 University of Notre Dame Press. Russian language translation rights licensed from the English-language publisher, University of Notre Dame Press, by arrangement with Indiana University Press. All rights reserved

© Аврамчук Е. А., перевод на русский язык, 2019

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2021

* * *

«Дочитав до конца последнюю главу, я закрыл «Живые иконы» с впечатлением, которое можно выразить так: какие живые лица и какие разные! Сколь велико разнообразие среди «людей веры» в Православной Церкви XX века! Не святость, сказал я себе, а зло скучно и однообразно. Как убедительно показывает о. Майкл Плекон, святость не одноголоса и не на одно лицо».

Митр. Диоклийский Каллист (Уэр)

«Всякий диалог (и единство, приходящее только после диалога) начинается с выслушивания, а слушание предполагает, что слушают нечто, что делает возможным истинный обмен. Нижеследующие страницы предоставляют достаточно материала, чтобы убедить нас, что дары великой православной традиции не только достойны выслушивания, но должны быть услышаны.

Герои этой книги жаждали одного: говорить миру от имени своей древней традиции, но мир не только отверг их весть, но активно старался подавлять ее. Говорить равнодушному, по всей видимости, миру – для этого требуется исполинская вера, и они говорили. Майкл Плекон блестяще показывает, как они говорят своей жизнью и своим делом и что именно они говорят нам».

Лоуренс Каннингем

«Автор этой увлекательной книги рассматривает духовное путешествие нескольких самых примечательных представителей Православия нашего времени… В их свидетельстве, в их жизни и трудах это исследование являет истинное лицо Православия, в то же время являясь настоятельным призывам к сегодняшним церквам… Очень красивая книга, исполненная духа».

«Irenikon»

Предисловие

Папа Иоанн Павел II неустанно напоминает нам, что Церковь должна «дышать обоими легкими», то есть жизненность Евангелия обеспечивается традициями, унаследованными христианскими церквями Востока и Запада. Папа сознает эту нужду лучше многих, потому что он – первый епископ Рима родом из Восточной Европы, где Православие и Римская Церковь соприкасаются и взаимодействуют друг с другом – увы, настороженно и с подозрительностью – уже почти два тысячелетия. Обе традиции влияли друг на друга, хотя отношения оставались натянутыми. Мы можем лишь надеяться, что в наше время это напряжение начнет спадать. Сегодня у обеих традиций много общего, в том числе опыт преследований и мученичества.

Современной Католической Церкви посчастливилось воспользоваться богатством интеллектуальной и духовной традиции русских мыслителей диаспоры, возникшей после революции 1917 года. Читатель подробных очерков Майкла Плекона, посвященных этим мыслителям, которые были по преимуществу связаны со Свято-Сергиевским богословским институтом в Париже, увидит в них ключевые фигуры в том развитии римско-католического богословия, которое получило наименование la nouvelle theologie («нового богословия») и привело ко Второму Ватиканскому собору, мыслителей, чье влияние простирается вплоть до сегодняшнего дня. Они делились мудростью русского христианства из сердца Западной Церкви и при этом не только сохранили свою традицию живой, но и обогатили Запад.

Чему учат нас эти православные мыслители? Прежде всего они напоминают нам, что истинное богословие нельзя отделять от молитвенной жизни вообще и литургии в частности, что теология есть доксология, славословие. Они помогают нам заново открывать библейскую и патристическую мысль, что Христос есть Премудрость в глубочайшем и самом фундаментальном смысле этого слова. Они выдвигают на первый план антропологию, утверждающую, что мы можем быть полностью «ре-формированы» под действием благодати, чтобы стать по усыновлению тем, Кем Христос является по природе: истинными чадами Божьими. Они обостряют наше чувство святости, заново открывая нам древние формы духовной практики, развившейся и усовершенствовавшейся в великих аскетических школах и монашеских уставах. Настаивая на важности иконы и иконического подхода, они опять же помогают нам высвободить концепцию красоты как средства освящения. Они дают нам возможность в точности понять то, что подразумевал старец Зосима в «Братьях Карамазовых», когда говорил, что «красота спасет мир» (любимое изречение Дороти Дей).

Лица, которые встретятся нам в этой книге, представляют не только лишь исторический интерес. Их труды оказывают влияние и сегодня. Современные течения в христианской духовности многим обязаны мысли Льва Жилле, Павла Евдокимова и позднего Владимира Лосского. К примеру, наше богословие горячо обсуждаемой экклезиологии общения черпает вдохновение из сочинений Николая Афанасьева (умственного наследника блестящего мыслителя Сергия Булгакова). Это совершенно ясно читателю внушительных трудов позднего периода творчества Жана-Мари Тийяра или Ива Конгара. Американское богословие обогатилось пламенными трудами Иоанна Мейендорфа и Александра Шмемана, которые не только отстаивали живое предание Православия, но и свидетельствовали о нем тем, кто почти ничего не знал о богатстве православной мысли. Оба исследователя учились в Свято-Сергиевском институте в Париже, но приехали в Америку преподавать в Свято-Владимирской семинарии в Нью-Йорке. Нынешнее поколение ученых Свято-Владимирской семинарии сформировалось под их непосредственным влиянием. Майкл Плекон совершенно справедливо называет Мейендорфа, Шмемана и других православных деятелей, описанных здесь, «иконами» – живыми образами, позволяющими нам увидеть сквозь них незамутненное благочестие русской традиции.

Большинство представленных в этой книге людей были изгнанниками из своей родной России. Но Плекон включил сюда и дореволюционного Серафима Саровского, канонизированного в 1903 году, в правление последнего царя, и Александра Меня, убитого в период окончательного падения советской системы в 1990 году. Повествование о жизни и смерти этих людей веры очерчивает исторические рамки для понимания современной истории Русской Православной Церкви.

Томас Мертон во время углубленного изучения произведений Николая Бердяева и Сергия Булгакова в конце 1950-х годов записал в своем дневнике 28 апреля 1957 года следующие слова (включенные им в «Conjectures of a Guilty Bystander»): «Если я могу объединять в самом себе, в своей духовной жизни, мысль Востока и Запада, греческих и латинских отцов, я творю в себе воссоединение разделенных церквей, и из этого единства во мне может произойти внешнее и видимое единство Церкви. Ибо если мы хотим объединить Восток и Запад, мы не сможем этого сделать навязыванием одного другому. Мы должны заключать обоих в самих себе и превосходить обоих во Христе». Глава о Льве Жилле в книге Плекона показывает, что о. Лев, называвший себя «Монахом Восточной Церкви», в самом глубоком смысле осуществил прозрение Мертона.

Всякий диалог (и единство, приходящее только после диалога) начинается с выслушивания, а слушание предполагает, что слушают нечто, что делает возможным истинный обмен. Нижеследующие страницы предоставляют достаточно материала, чтобы убедить нас, что дары великой православной традиции не только достойны выслушивания, но должны быть услышаны. Сегодня церкви Запада выказывают новый интерес к духовным сокровищам восточных церквей. Многие находят в стенах последних свой духовный дом. Многие импульсы в Православии размывают тяжкое бремя этнических разделений внутри Православия. В той мере, в какой такие перемены происходят, они обязаны усилиям поколений серьезных мыслителей и деятелей, подобных тем, кто описан в этой книге.

Жизнь этих светлых людей и произведения их как плоды этой жизни очищались в грозных кострах современности. Они испытали преследования, изгнание и замалчивание. Они жаждали одного: говорить миру от имени своей древней традиции, но мир не только отверг их весть, но активно старался подавлять ее. Говорить равнодушному, по всей видимости, миру – для этого требуется исполинская вера, и они говорили. Майкл Плекон блестяще показывает, как они говорят своей жизнью и своим делом и что именно они говорят нам.

Лоуренс Каннингэм

14 декабря 2001

Память св. Иоанна Креста

Предисловие автора к русскому переводу

Святая мать Мария (Скобцова) писала, что, когда священник или диакон оканчивает каждение икон и иконостаса в храме, он поворачивается, кланяется и кадит весь народ Божий, собравшийся на службу. Верные суть «живые иконы», украшающие мир, чада Божии, созданные по Его образу и подобию, мужчины и женщины, становящиеся тем, кем Бог предназначил им быть, – святыми. От Серафима Саровского до Сергия Булгакова, матери Марии, которая ныне прославлена с ее близкими в чине святых, Льва Жилле, Павла Евдокимова, Григория Круга, Николая Афанасьева, Александра Шмемана, Иоанна Мейендорфа и Александра Меня, – все эти люди веры в наше время пережили две мировые войны, революцию, эмиграцию, Великую депрессию и холодную войну – все испытания XX века. Пусть же читатель найдет в их жизни и словах великую тайну в сердце христианства – смерть и воскресение в следовании за Христом, в старании воплотить Евангелие в своей жизни любовью к Богу и ближнему. Они и вдохновляют нас, и указывают путь, по которому должны мы идти.

Глава 1. Обретение «живых икон»

«Прииди и виждь»

Повсюду в Евангелии истинные богоявления и моменты откровения – всегда встречи между Сыном Божиим и окружающими Его людьми, между теми, кто повстречался с Иисусом Христом и навсегда остался отмечен этой встречей. Эта книга – приглашение к такой встрече с несколькими христианами нашего времени, мужчинами и женщиной, которые встретились со Христом, и эта встреча в мощном водовороте современной жизни преобразила их. Они жили среди жесточайших потрясений XX века: русской революции, добровольной и вынужденной эмиграции, Великой депрессии, смертей и ужасов Второй мировой войны. То была эпоха «железного занавеса», холодной войны и атомной бомбы. В недавние годы они были свидетелями еще большего количества международных конфликтов и борьбы за справедливость.

Личный путь ко Христу через общение с другими не свободен от тревог и требований. Евангельская тропа всегда вьется среди терний мира. Тех, кто впервые встречал Господа, в том числе апостолов, Он призывал: «Прииди и виждь». А они, в свою очередь, передавали этот призыв другим (Ин. 1:39, 46). Нередко первая встреча происходила не с Самим Иисусом Христом, но с кем-то, кто лично встречался с Ним. Самарянка у колодца Иакова в Сихаре, которую Православная Церковь знает под именем Фотинии, «Светоносной», не могла удержать в себе то, что слышала и видела в беседе со Христом. «Пойдите, посмотрите Человека, Который сказал мне все, что я сделала, – выпалила она своим соседям, – не Он ли Христос?» (см.: Ин. 4:29). Женщины, пришедшие ко гробнице Иисуса «очень рано, в первый день недели» и получившие от ангела благую весть о воскресении Христовом, наименованы, опять же в Православной Церкви, «равноапостольными». Еще до сошествия Духа провозглашается Евангелие, воскресший Христос присутствует в мире, полном конфликтов и неверия, через этих мужей и жен, которые суть Церковь.

В течение многих веков Церковь почитает великое «облако свидетелей» Господних. Иногда они представляются мне вереницей мучеников и исповедников, святых мужей и жен, идущих ко Христу вдоль стен базилики Сант-Аполлинаре-Нуово в Равенне, на нефе храма в монастыре «Новый Скит» в пригороде Кембриджа (штат Нью-Йорк), на фресках храма Епископальной Церкви в Сан-Франциско. Этому собранию не видно конца. Это те, кого Христос выводит из тьмы царства смерти на иконах Воскресения, известных как «Сошествие во ад» или «Опустошение ада». Несколько фигур на переднем плане распознаются легко. Мы видим Адама и Еву, Авраама и Сарру, Давида и Соломона, пророков Ветхого Завета, Захарию и Елизавету, их сына Иоанна Крестителя. Позади них можно уловить лишь верхушки голов неизвестных святых, без лиц. Это все те, кто повстречался с Господом и взят Им в Царство Небесное: не только монахи и клирики, но также мужья и жены, учителя и врачи, крестьяне и рабочие. Никому из нас не заказан путь святости. На Страшном Суде нет избранной или особой категории людей, призванных на небеса или осужденных во чрево адово. Архиепископы и священники, монахи и монахини, миряне всех сословий, от крепостных до царей, изображены равными в своей наготе и ужасе, когда бесы втаскивают их во ад, и такими же равными, когда ангелы несут их в Царство Небесное, где Христос восседает и как Судия, и как милостивый Спаситель со Своей Матерью Приснодевой и святыми.

Часто можно услышать, что по отношению к восточным иконам и средневековым изображениям мы – не просто объективные наблюдатели, но призваны стать участниками изображенных на иконе событий. Икона приглашает, зовет нас и даже, благодаря обратной перспективе, «втягивает» в свою реальность. Мы видим, что и для нас есть место за столом рядом с посетившими Авраама и Сарру тремя ангелами на известной иконе Андрея Рублева «Гостеприимство Авраама» или «Ветхозаветная Троица». И мы призваны быть с обступившими Христа при Вознесении или в горнице с Богоматерью и апостолами при схождении Духа на Пятидесятницу, с теми, кто прощается с Богородицей на Ее Успении или следует за воскресшим Христом, когда Он выходит из царства смерти в жизнь. Эти образы – живая иллюстрация к словам Тертуллиана: Solus christianus, nullus christianus («Один христианин – не христианин»). Думать, что можно спастись в одиночку, – самообман. Мы спасаемся вместе со всеми нашими братьями и сестрами по вере, спутниками на пути святости. Одиноки мы только в нашем грехе и в осужденности греха, в нашем выборе, которым отсекаем себя от «Того, Кто есть Сам Источник жизни».

Мы всегда в общении, всегда участники общения святых. Те из нас, кто получил церковное воспитание, скорее всего, хранят живую память о святых, на которых мы юными взирали в храме. Мы встречались с Франциском Ассизским, Николаем Мирликийским или Иосифом Обручником на оконных витражах, фресках или статуях. Вероятно, мы видели великих апостолов Петра и Павла, евангелистов Матфея, Марка, Луку и Иоанна. Разнообразие святых почти бесконечно. В течение церковного года мы слышим о таких мучениках, как Георгий, Лаврентий и Екатерина, часто видим их на иконах, они держат орудия своих пыток и казни. Читаем труды таких замечательных учителей, как два Григория – Нисский и Назианзин, Василий Великий, Иоанн Златоуст, Августин. Слышим о подвигах таких миссионеров, как Кирилл и Мефодий, Франциск Ксавье, Ольга и Владимир. Некоторые имеют особые служения: Антоний Падуанский помогает находить потерянные вещи, апостол Иуда помогает в безнадежных по видимости делах. Есть и более близкие к нам по времени святые, такие как американские монахини и педагоги Элизабет Сетон и Катарина Дрексель, монах-миссионер Герман Аляскинский. В связи с матерью Терезой, которую многие во всем мире уже считают святой, раздавались голоса за изменение процедуры канонизации святых. Недавно Католическая Церковь объявила «досточтимой» (venerable) замечательную мать, писательницу, активистку и молитвенницу Дороти Дэй, положив тем самым начало процессу ее канонизации.

Дело о канонизации Дороти Дей свидетельствует о том, что вереница святых приближается к нам вплотную, из прошлого вступает прямо в нашу жизнь. Недавно привлекло большое внимание предложение американских католических епископов внести имя священника Мартина Лютера Кинга в международный список мучеников XX века, составленный папой Иоанном Павлом II. 7 мая 2000 года в особом богослужении в римском Колизее папа помянул этих современных свидетелей Христовых. Некоторых он назвал по именам, в том числе Петроградского митрополита Вениамина и лютеранского пастора Пауля Шнайдера – первый погиб от рук большевиков, второй – от рук нацистов. Вскоре должен быть обнародован список более чем 12 000 мучеников, многие из которых практически неизвестны[1]1
  См.: Robert Royal. Catholic Martyrs of the Twentieth Century. New York: Crossroad, 2000; Martyrs / ed. Susan Bergman. Maryknoll, NY: Orbis, 1996.


[Закрыть]. Некоторые церкви уже поминают за богослужением в своих помянниках таких свидетелей наряду с другими, еще не канонизированными святыми. Замечательно, что среди более известных людей мы встречаем имена миротворца и Генерального секретаря ООН Дага Хаммаршёльда, миссионера и врача Альберта Швейцера, папы Иоанна XXIII, богослова и мученика Дитриха Бонхёффера. Отдельные церкви, кроме того, причисляют людей веры, характерных для их наследия, к лику местночтимых святых.

Этот список растет очень быстро. Можно назвать имена монаха-трапписта и писателя Томаса Мертона, мучеников архиепископа Оскара Ромеро и монаха Шарля де Фуко, богослова Карла Барта, философа и искательницу правды Симону Вейль, писательницу Фланнери О’Коннор. Роберт Эллсберг мастерски собрал «годовой приход» таких людей веры вместе с известными нам святыми прошлых веков в свое чудесное собрание, показывая, что, закидывая сеть подальше в экуменическом смысле, мы получим удивительно богатый улов.[2]2
  Robert Ellsberg. All Saints: Daily Reflections on Saints, Prophets and Witnesses for Our Time. New York: Crossroad, 1997. См. также: Elisabeth A. Johnson. Friends of God. New York: Crossroad, 1999.


[Закрыть]

Данная книга – гораздо более скромное начинание. Скорее это задушевная встреча с одним канонизированным святым* и девятью людьми нашего времени, которые, весьма отличаясь друг от друга, были людьми веры. Все они – «живые иконы», иными словами, всем своим обликом и делом, всей своей жизнью, в борьбе и радости являют образ Господа, Его Евангелия Царства. Все они принадлежали Восточной Церкви и потому мало известны на Западе, хотя большинство почти всю свою жизнь прожили в Западной Европе или Америке. Будучи гражданами Запада, они были православными христианами, членами Восточной Церкви. Их список легко можно удвоить, утроить, учетверить. Кто-то скажет, что в него следует включать лишь тех, кто был официально признан святым, прославлен в конкретных поместных церквах.

Во всех церквах все больше стараются распознавать святых людей нашего времени, живущих рядом с нами. Поэтому американские католики могут почитать не только коренную американку Екатерину Текаквиту и миссионера-епископа Джона Неймана, но, вероятно, еще более – Пьера Туссена, гаитянского иммигранта, парикмахера и врача, заботившегося о больных. Кроме первых русских миссионеров, проходивших свое служение на Аляске, – монаха Германа, иеромонаха Ювеналия и епископа Иннокентия – Американская Православная Церковь недавно признала святыми тех, кто трудился здесь в XX веке: Александра Хотовицкого и Иоанна Кочурова, священников, впоследствии ставших мучениками во время русской революции; Тихона, служившего здесь архиепископом и ставшего также в период революции патриархом Московским, а совсем уже недавно – Рафаэля Хававини, ливанского араба, епископа Бруклинского[3]3
  Ко времени перевода данной книги Константинопольским патриархатом 16 января 2004 г. также канонизирована как преподобномученица монахиня Мария (Скобцова) – Прим. перев.
  Биографии некоторых из них см. в: George A. Gray and Jan V. Bear. Profiles of American Saints. Los Angeles, CA: OCA Diocese of the West, 1998, также: Mark Stokoe and Leonid Kishkovsky. Orthodox Christians in North America 1794–1994. Wayne NJ: Orthodox Christian Publications Center, 1995, и Orthodox America 1794–1976 / eds. Constance Tarasar and John Erickson. Syosset, NY: OCA Department of History and Archives, 1975.


[Закрыть].

Действительно, можно назвать многих замечательных христиан Восточной Церкви нашего времени. Иной читатель, увидев этот список, запротестует, что здесь нет такого-то, кто дорог его сердцу и вере. Почему здесь нет замечательного епископа Николая (Велимировича), ныне канонизированного, много лет служившего в американских сербских епархиях, учившегося и преподававшего в Кембридже, пережившего Дахау и проведшего свои последние годы, преподавая в Свято-Тихоновской семинарии и монастыре в Пенсильвании? Почему отсутствует образованнейший, душевный, наделенный тонким чувством юмора митрополит Леонтий (Туркевич), приехавший в Америку молодым женатым священником, возглавивший семинарию и приходы, а после смерти супруги много лет служивший епископом, затем архиепископом в Америке? Пожалуй, следовало включить и другие известные во всем мире имена: математика и богослова о. Павла Флоренского, патролога о. Георгия Флоровского, пламенного философа Николая Бердяева, Вселенского патриарха Афинагора, в 1966 году снявшего вместе с папой Павлом VI взаимные анафемы Великой схизмы, одаренного румынского богослова о. Думитру Станилоэ, ныне канонизированного афонского монаха старца Силуана и его ученика, недавно преставившегося архимандрита Софрония (Сахарова).

Понятно, что список таких достойных фигур велик. И он еще увеличится, что скорее всего и произойдет в будущем, если включить в него не только упомянутых выше усопших в Господе, но и ныне живущих, таких как румынский архимандрит Роман (Брага) в Успенском монастыре в Мичигане (Rives Junction), владыка Антоний Сурожский в Лондоне, широко известный своими книгами о молитве, Элизабет Бер-Сижель, до сих пор деятельный богослов из мирян*. Жизнь, служение и свидетельство этих людей достаточно значительны, чтобы обеспечить их присутствие здесь. Есть и другая причина, по которой этих людей веры можно назвать «живыми иконами». Выбор этой группы людей более всего иного определяет их открытость миру, творческий и, тем не менее, обыденный образ жизни по Евангелию. Они стали образами Царства. За исключением Александра Меня, все они лучшую часть своей жизни прожили на Западе и сознавали свою принадлежность к той культуре, в которой жили.

Оставаясь глубоко верными своему культурному прошлому, все они считали, что христианская вера превосходит любую отдельную культуру, сколь бы прекрасными и дорогими ни были для них эти частные воплощения Евангелия. Они были открыты другим культурам, науке и технологии, равно как и музыке, изобразительным искусствам, поэзии современной эпохи. Некоторые из них сами занимались философией, социологией, живописью и литературой. Они видели Христа, говоря словами Нибура, всегда присутствующим в культуре и преображающим ее. Они не считали, что вера противоречит окружающему их обществу и культуре. Один их них, правда, не включенный в эту книгу, однажды подсунул формулировку своих убеждений под дверь русской посольской церкви в Стамбуле. Евграф Ковалевский писал: «Господь попустил революцию, чтобы очистилась Церковь и Православие распространилось по всему миру»[4]4
  Elisabeth Behr-Sigel. La création de la première paroisse Orthodoxe de langue française // Service Orthodoxe de Presse (SOP), supplément no. 237, avril 1999 (доклад, прочитанный в Св. – Сергиевском богословском институте в Париже 28 февраля 1999, 3).


[Закрыть]. Именно в этом духе любви и открытости я представляю здесь портреты десяти людей веры Восточной Церкви всем, кто спрашивает, как стать святым, каков путь святости в наше время.

И Павел Евдокимов, и мать Мария (Скобцова) разделяли этот подход, хотя нередко и с различной окраской в его понимании. Очевидной была катастрофа революции. Когда Церковь лишилась всякой культурной, политической и финансовой поддержки, когда исчезла ее институциональная пышность и власть, каждому христианину вновь была дарована свобода, абсолютная свобода. Теперь Церковь должна обновиться и преобразиться не внешними силами, но изнутри, глубоко внутри всякого верующего, «в месте сердца», как говорит Элизабет Бер-Сижель, в том месте, где Бог встречает нас в любви и действует вместе с нами[5]5
  E. Behr-Sigel. The Place of the Heart: An Introduction to Orthodox Spirituality / trans. Steven Bigham. Crestwood, NY: Oakwood/SVSP, 1992.


[Закрыть]. Что казалось бедой для Русской Церкви, на самом деле оказалось даром. Она раскрылась по-новому, чтобы стать истинным местом и служением Христа, Кого так близко знала «кенотическим», смиренным, самоумаленным, поруганным и отверженным, нашим подлинным собратом в страданиях. Трем друзьям – о. Льву Жилле, Павлу Евдокимову и Элизабет Бер-Сижель – предстояло раскрыть миру эту харизму Русской Церкви и ее духовности, явить Бога как «безграничную Любовь», «безумную Любовь», смиренного Христа. Не случайно именно они, вместе со многими другими русскими эмигрантами, нежно любили как святого друга и почитали как «икону» святости «батюшку Серафима», иеромонаха Серафима Саровского, канонизированного в 1903 году[6]6
  См.: Elisabeth Behr-Sigel. Prière et sainteté dans l’église russe. Bégrolles: Bellefontaine, 1982; Paul Evdokimov. Saint Seraphim of Sarov, an icon of Orthodox spirituality. Minneapolis: Light and Life, 1988; Un moine de l’Église d’Orient. L’amour fou de Dieu. Paris: Éditions du Seuil, 1973, и Le Christ dans la pensée russe. Paris: Cerf, 1986. Несколько очерков из L’amour fou переведены в цитируемой ниже антологии In the World, Of the Church.


[Закрыть].

Преподобный Серафим в самом деле являет собой полную противоположность великолепию и властности официального, то есть институционального, русского Православия[7]7
  Пожалуй, лучшее исследование о нем: Irina Gorainov. Séraphim de Sarov. Paris: Desclée de Brouwer, 1979. См. также: Valentine Zander. St. Seraphim of Sarov / trans. sister Gabriel Anne SSC. Crestwood, NY: SVSP, 1975 [Зандер Валентина. Житие преподобного Серафима Саровского // Подвиг старца Серафима / сост. А. Н. Стрижев. М.: Паломник, 2013], и главу о нем в превосходном исследовании: Donald Nicholl. Triumphs of the Spirit in Russia. London: Darton, Longman & Todd, 1997, 11–66, и Little Russian Philokalia, vol. I, St. Seraphim. Platina, CA: St. Herman Press, 1991. См.: Alexis Artsybouchev. Mémoir du Coeur: St. Seraphim de Sarov. Paris: François-Xavier de Guibert, 2001.


[Закрыть]. Это прототип подлинной святости, открытой всем в стяжании Духа Святого. Подобно св. Франциску Ассизскому, он явился воплощением простоты и свободы, в котором даже лесные звери ощущали благоухание Рая: у Франциска был свой волк, а у Серафима – медведь. У обоих лица видимым образом излучали сияние Царства Небесного. Люди веры, чьи портреты представлены здесь, несмотря на различия в характере и призвании, вдохновлялись этим импульсом столь многих своих собратьев, а именно делиться с Западом богатством духовной жизни, богослужения, богословия и иконописи Восточной Церкви.

Экскурс: Восточная Церковь, ее трудности и дары

Восточная Церковь одновременно весьма своеобразна и таинственна, поэтому мы должны сделать хотя бы краткое отступление для рассмотрения некоторых аспектов этого церковного «дома» тех людей веры, с которыми встретимся ниже. Настоящая книга адресована всем, кто интересуется путем святости, так что вначале необходимо некоторое знакомство с христианским Востоком. Нередко говорили, что Восточная Церковь – это наиболее тщательно охраняемый секрет христианства. Сегодня это разом и истина, и заблуждение. Многие западные христиане недоумевают по поводу многочисленных юрисдикций, или церковных общин, в Православии, этнической принадлежности церквей, содержания веры этих церквей и характера их богослужения[8]8
  Хотя литература о Восточной Церкви продолжает на Западе расти, в отношении ясности и полноты охвата классической современной работой остается: Timothy Ware (Bishop Kallistos). The Orthodox Church, new ed. New York: Penguin, 1993 [Каллист (Уэр), еп. Православная Церковь М.: ББИ, 2001]. Краткие и превосходно написанные работы, адресованные западным читателям, преимущественно лютеранам: Archbishop Paul (of Finland). The Faith We Hold. Crestwood, NY: SVSP, 1981 [Павел, архиеп. Финляндский. Как мы веруем. Киев: Quo Vadis, 2010], and The Feast of Faith. Crestwood, NY: SVSP, 1982 [Павел, архиеп. Финляндский. Пир веры. Киев: Пролог, 2005].


[Закрыть]. Как долго, к примеру, многие считали, что восточные христиане в своих церквах действительно обожествляют святые иконы? Другие полагают водоразделом между Востоком и Западом часто неверно понимаемую и всегда темную по богословскому смыслу западную прибавку к Символу веры об исхождении Святого Духа «и от Сына» (Filioque). Более очевидно, пожалуй, что Запад и Восток разделило папское притязание на всемирную юрисдикцию над всеми церквями.

Иные, основываясь на отдельных сведениях из истории, полагают, что исходной причиной разделений на Востоке, а затем и отчуждения восточных церквей от Запада было языковое и этническое многообразие. Помня историческую картину, многие из нас думают о «железном занавесе», воздвигнутом исламской экспансией между церквями Востока и Запада. Совсем недавние авторы, несмотря на сделанные разъяснения, продолжают рассуждать в том же духе и представляют Восток в карикатурном виде. Пользуется успехом, особенно среди протестантских богословов, версия критики Адольфа фон Гарнака, гласящая, что восточные церкви застыли в допросвещенческих, некритических взглядах на Библию, богослужение, богословские формулировки, церковную организацию и отношение к правительству, культуре и обществу.

Далее, некоторые обвиняют Восточную Церковь в том, что она замкнута на себе, изолирована, как бы затерялась в стенах своих окутанных кадильным курением, увешанных иконами храмов, зачарована своими долгими, унылыми службами. Именно такой предстает Восточная Церковь на компакт-дисках русской и византийской богослужебной музыки. Такие диски сегодня в изобилии можно встретить в любом крупном музыкальном магазине. Другие образы мелькают в новостях: духовенство в золотых одеяниях, взмахи кадила, песнопения, верующие, совершающие крестное знамение, горящие свечи, целование икон, крестные ходы.

Есть все основания прийти в умиление. Богослужебные обряды и религиозные обычаи Восточной Церкви красивы, таинственны и дышат древностью, в то время как столь многое в богослужении других церквей претерпело модернизацию. Один лютеранин, известный в стране ученый, в ответ на вопрос, почему он посещает православный собор в одном из главных американских городов, охотно объяснил: «Из-за трансцендентности тамошнего богослужения».

Но точные образы легко становятся стереотипами. Погруженность Восточной Церкви в потустороннее, ее «эсхатологический максимализм» может обернуться (и так восприниматься) одержимостью, подавляющей заботу о бедных, лишающей импульса к миссии. С крайней точки зрения кажется, что Восточная Церковь настолько отрицает мир, что чуждается науки и искусства, заботится только о священном, тем самым крайне реакционно реагируя на вызовы современного мира и секуляризации. Тот факт, что в Восточной Церкви не рукополагают женщин, резко отличает ее от многих церквей Запада. Монашество продолжает играть в Восточной Церкви важную роль как знак того, что Павел Евдокимов назвал «эсхатологическим максимализмом», – суровое напоминание об инаковости Царства в мире сем. Многие восточные церкви соблюдают «старый стиль», то есть юлианский календарь, и поэтому отмечают праздники, в том числе и такой великий, как Рождество, на тринадцать дней позже Запада. Правила поста в восточных церквах иные: предписывается воздержание от мясной и молочной пищи не только во время Великого поста, но и в некоторые другие периоды перед праздниками и в среду и пятницу в течение всего года. В своих нравственных воззрениях Восточная Церковь, будучи весьма свободной и внимательной к личности, неизменно остается верной Библии и историческому свидетельству христиан прошлого. Эти и другие черты действительно приносят восточному христианству одновременно и добрую, и худую славу. Один мой коллега из очень либерального духовенства Епископальной Церкви однажды признался, что единственный ценный вклад Востока – это переносные иконы, которыми можно пользоваться дома, чтобы сосредоточиться на молитве[9]9
  Существует много собраний репродукций икон вместе с объяснениями праздников и связанных с ними текстов. Лучшие образцы такого рода см.: Leonid Ouspensky and Vladimir Lossky. The Meaning of Icons. Crestwood, NY: SVSP, 1983 [Лосский В. Н., Успенский Л. А. Смысл икон. М.: Православный Свято-Тихоновский гуманитарный университет: Эксмо, 2014]; John Baggley. Doors of Perception: Icons and Their Spiritual Significance. Crestwood NY: SVSP, 1988, и Festival Icons for the Christian Year. Crestwood NY: SVSP, 2000; Michel Quenot. The Icon: Window on the Kingdom. Crestwood NY: SVSP, 1991; Leonid Ouspensky. Theology of the Icon. 2 vols., trans. Anthony Gythiel and Elizabeth Meyendorff. Crestwood NY: SVSP, 1992 [Успенский Л. А. Богословие иконы Православной Церкви. М.: Даръ, 2008]; Andrew Tregubov. The Light of Christ: The Iconography of Gregory Kroug. Crestwood NY: SVSP, 1990); Konrad Onasch and Annemarie Schneider, Icons: The Fascination and the Reality. New York: Riverside, 1997; Higoumène Barsanuphe. Icônes et Fresques du Père Grégoire. Marcenat: Monastère Orthodoxe Znaménié, 1999.


[Закрыть].

Глубоко изучая Православную Церковь с точки зрения евангелического вероучения, Дэниел Кленденин находит в ней много достойного удивления, но и много заслуживающего критики[10]10
  Daniel Clendenin. Eastern Orthodox Christianity: A Western Perspective. Grand Rapids MI: Baker Books, 1994. См. два популярных изложения, сделанных западным человеком изнутри Православной Церкви: Frederica Mathews-Green. Facing East. San Francisco: Harper, 1997 и At the Corner of East and Now. New York: J. B. Tarcher, 1999.


[Закрыть]. По его мнению, центральное место литургии и таинств, приверженность к «слишком человеческой» традиции отцов Церкви и к богослужениям, наконец, очевидная неспособность православного богословия встретиться с новыми обстоятельствами и проблемами современного мира – следствие недостаточно библейского и евангельского характера Восточной Церкви. Внимание других комментаторов останавливается на том, что Павел Евдокимов охарактеризовал как явную «анархию», царящую на Востоке[11]11
  «Pro domo sua» // L’orthodoxie. Paris: Desclée de Brouwer, 1979, рр. 41–43 [Евдокимов П. Н. Православие. Гл. 8 «Pro domo sua»].


[Закрыть]. Они критикуют отсутствие централизованного управления или учительного органа, какого-нибудь одного епископа или рабочей группы, которые действительно могли бы говорить от имени всех православных церквей. Кто-то находит среди православных церквей настолько большое разнообразие, что оказывается не в состоянии усмотреть единство.

Еще один аспект – проблема национализма, который примешивается к восточному христианству, даже захватывает его и который осужден как ересь филетизма. Еще и сегодня если ты скажешь о себе: «Я православный христианин», то обычно думают, что ты грек, русский или другого славянского происхождения или женат на ком-то такой национальности и потому неофит. (Многие православные в Америке – неофиты, но не все по причине брака.) Несколько месяцев тому назад можно было услышать подобные объяснения относительно Православной Церкви в Сербии. А недавно Сэмюэл Хантингтон определил восточное православие вместе с исламом как международные силы, находящиеся в идеологическом конфликте с Западом[12]12
  Samuel P. Huntington. The Clash of Civilizations and the Remaking of World Order. NY: Touchstone, 1998.


[Закрыть]. Это крайне спорный тезис, но здесь не место входить в его обсуждение. Виктория Кларк попыталась опробовать его на истории христианского Востока, указав на ряд лиц, замечательных по своим прекрасным душевным качествам, но еще более примечательных в качестве худших примеров смешения христианства с национализмом и политикой[13]13
  Victoria Clark. Why Angels Fall: A Portrait of Orthodox Europe from Byzantium to Kosovo. London: Macmillan, 2000.


[Закрыть]. Христиане Восточной Церкви, которых мы рассмотрим ниже, являют собой ответ на тезис Хантингтона и проясняют многие из недоразумений, связанных с Церковью Востока.