Текст книги "Волк"

Автор книги: Майкл Джон Муркок

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Муркок Майкл
Волк

Майкл Муркок

Волк

Кому ты принадлежишь, друг городок? Кто твой хозяин? Ты привольно раскинулся в неглубокой долине, отгородясь от мира сосновым бором. Твои улицы все в рытвинах и ухабах, надгробные памятники на твоих кладбищах холодно посверкивают в лучах солнца. Ты живешь сам по себе, однако долго так продолжаться не может. Я стою на твоей тихой центральной площади, смотрю на низенькие домишки и выглядываю твоего хозяина. В моем мозгу, где-то на грани сознания, клубится мрак.

Я останавливаю мужчину. На его лошадином лице выделяются обращенные уголками вниз чувственные губы. Он стоит, слегка покачиваясь, и молча глядит на меня задумчивыми серыми глазами.

– Кому принадлежит этот город? – спрашиваю его я.

– Людям, – отвечает он. – Жителям.

Я разражаюсь хохотом, но он остается серьезным и даже не улыбается.

– Ну ты и шутник! Кому принадлежит город на самом деле?

Он пожимает плечами и поворачивается, чтобы уйти. Я повышаю голос:

– Кому принадлежит город?! Кому он принадлежит, друг?

Он что, рассердился на меня?

Ну и пусть; в конце концов, человек без настроения – уже не человек. У человека должно быть хоть какое-то настроение, даже когда он спит. С презрительной усмешкой гляжу я в спину тому, кто отказывается улыбаться. Твердым, решительным шагом он идет по металлическому с деревянным настилом мосту, перекинутому через тихую речку, что густо поросла кувшинками. Поблескивает на солнце вода.

В моей руке холодная серебристая фляжка с жидким огнем. Я крепко стискиваю ее. Я подношу ее ко рту и впитываю в себя огонь, позволяя ему поглотить меня. Мы с огнем ласково уничтожаем друг друга.

В моем желудке полыхает пламя, мои ноги подкашиваются.

Не оставляй меня, любимая, не лишай меня пробуждающего желание аромата твоих волос. Не лишай меня твоих насмешек, таких неискренних на стонущей утренней заре; не лишай соленого дождя, который струится по моему холодному лицу.

Я снова усмехаюсь и повторяю слова того мужчины:

– Люди, жители! Ха-ха-ха!

Но некому услышать мой смех, разве что кто-то прячется за шторами, которыми задернуты окна всех домов белого городка.

Где ты, любимая, – где теперь твое ядовитое тело, где ощущение твоих ногтей, вонзающихся в мою плоть?

Едкая дымка застилает мне глаза. Городок словно начинает таять. Я медленно падаю на булыжник мостовой, и боль проникает в мой организм через саднящее лицо.

Почему мы не можем найти покоя в ложной божественности другой половины рода человеческого? Почему женщины нам его не дают?

С моих глаз спадает пелена; я гляжу в бескрайнее голубое небо. Вдруг я слышу встревоженные возгласы и вижу прелестное личико. Она вопросительно смотрит на меня, в ее взгляде – множество вопросов, ни на один из которых я не способен ответить, и это меня смущает и раздражает. Однако, переборов гнев, я улыбаюсь и цинично замечаю:

– Не получилось, а?

Девушка качает головой, продолжая что-то говорить. У нее кроваво-красные губы и узкое изящных очертаний лицо.

– Кто... Кто вы? Почему... Что с вами случилось?

– Это нескромный вопрос, милая, – отвечаю я покровительственно. – Но, так и быть, я прощаю тебя.

– Спасибо, – говорит она. – Вы не хотите подняться? Разумеется, хочу, и не только подняться, но упоминать об этом пока рано.

– Я ищу свою подругу. Она должна быть где-то здесь, говорю я. – Может, ты видела ее? Она до отвала наелась моей жизнью, она до дна выпила мою душу. Ее нетрудно узнать.

– Нет, я не...

– Если тебе случится заметить ее, будь добра, дай мне знать. Я, пожалуй, задержусь тут ненадолго. Мне пришелся по нраву ваш городок.

Меня как будто осенило:

– А может, он принадлежит тебе?

– Нет.

– Прости, если мой вопрос привел тебя в замешательство. Лично я был бы счастлив, владея таким городом. Как по-твоему, он продается?

– Вам лучше встать, иначе вас могут арестовать. Поднимайтесь, ну, пожалуйста.

Есть что-то неприятное в том, как упорно жители отказываются назвать мне владельца своего городка. Конечно, я не собираюсь его покупать, но спрашивал я не просто так, а надеясь вызнать имя хозяина. Быть может, я недооценил ее? Не хочется о том думать.

– Вы словно мертвая птица с перебитыми крыльями, улыбаясь, говорит девушка.

Я отталкиваю ее руку и поднимаюсь сам.

– Куда идем?

Она хмурится, потом говорит:

– Наверно, ко мне домой.

Мы отправляемся в путь; она идет впереди. Я показываю вверх:

– Гляди, вон облако в форме облака!

Она улыбается, и я чувствую себя таким довольным, что мне хочется даже поблагодарить ее.

Мы подходим к ее дому, чья зеленая дверь открывается прямо на улицу. На окнах красные и желтые занавески; белая краска, которой выкрашен дом, кое-где начала шелушиться.

Девушка достает ключ, вставляет его в большой черный железный замок, широко распахивает дверь и грациозным жестом приглашает меня войти. Наклонив голову, я вступаю в сумрачный холл. В нем пахнет лавандой. Стены отделаны старинными дубовыми и латунными полированными панелями; повсюду, куда ни посмотри, предметы конской упряжи и подсвечники без свечей. Справа уходит во мрак лестница, ее ступеньки покрыты темно-красным ковром.

На высоких полках расставлены вазы с папоротниками; еще несколько ваз примостилось на подоконнике у двери.

– Если хотите привести себя в порядок, у меня есть бритва, – говорит девушка.

К счастью для нее, я настроен достаточно самокритично, чтобы понять, что мне в самом деле не помешает побриться. Я благодарю ее. Мы поднимаемся по лестнице; широкая юбка девушки колышется в такт ее шагам.

Я вхожу в маленькую ванную. Там пахнет духами и дезинфицирующими средствами. Девушка включает свет. На улице небо наливается синевой; солнце уже село. Девушка доказывает мне бритву, мыло, полотенце. Она поворачивает кран, и вода начинает течь в ее подставленную ладонь.

– Еще горячая, – говорит она, выходит и закрывает за собой дверь.

Я устал и потому бреюсь кое-как. Повинуясь внезапной мысли, мою руки и дергаю дверь, чтобы проверить, не заперта ли она. Дверь открывается в освещенный коридор.

– Эй! – окликаю я. Девушка выглядывает из-за другой двери в дальнем конце коридора. – Я побрился.

– Идите вниз, в гостиную, – говорит она. – Я сейчас спущусь.

Я ухмыляюсь, давая ей понять, что догадался, – под платьем на ней ничего нет. Все они таковы. Одежда да волосы – вот чем они берут.

Где же она? Она должна быть где-то здесь, ее след привел меня в этот городок. От нее можно ждать всего; ей ничего не стоит спрятаться под личиной моей новой знакомой. Я сломаю ей другую руку, наслаждаясь хрустом костей, и меня не поймают. Она высосала из меня жизнь, а мне потом предъявили обвинение, будто я сломал ей пальцы. Я всего лишь пытался забрать кольцо, которое когда-то ей подарил. Но у нее на пальцах было столько колец, что я запутался.

Она превратила меня в волка с острыми клыками.

Я спускаюсь по лестнице, ступая нарочито тяжело, чтобы ступеньки скрипели и стонали под моими ногами. Я вижу гостиную и прохожу туда. Глубокие кожаные кресла, снова дубовые и латунные панели, снова папоротники в дымчатых фиолетово-красных вазах. Камин, в котором не горит огонь. Мягкий многоцветный ковер. Небольшое пианино с черно-белыми клавишами; над ним – картина в раме.

Накрытый на двоих стол под белой скатертью. Два стула рядом.

Я стою, повернувшись спиной к камину, и слушаю, как стучат по лестнице ее туфли на острых каблучках.

– Добрый вечер, – говорю я вежливо, когда она входит в комнату. На ней темно– голубое бархатное платье в обтяжку; в ушах и на шее поблескивают рубины. На пальцах ее рук переливаются кольца. Я вздрагиваю, но овладеваю собой.

– Садитесь, пожалуйста, – все тем же грациозным взмахом руки она указывает на кожаное кресло с желтой подушкой. Вам лучше?

Я полон подозрений и потому не отвечаю. Откуда мне знать, что она имеет в виду?

– Пойду принесу обед, – говорит она. – Потерпите немножко, ладно?

Я снова победил ее. При таком раскладе ей меня не одолеть.

Я жадно поглощаю непривычную на вид и на вкус еду и только потом соображаю, что она могла быть отравлена. Дожидаясь кофе, я философски заключаю, что теперь уже все равно. Я понюхаю кофе; если от него будет исходить горький аромат миндаля, значит, он отравлен. Я пытаюсь вспомнить, пахло ли какое-либо из съеденных мною кушаний миндалем. Как будто нет. Я чувствую себя спокойнее.

Девушка приносит кофе в большом коричневом глиняном кофейнике. Она садится и наливает дымящийся напиток мне в кружку. Он благоухает на всю комнату, и, к моему облегчению, в его аромате нет и намека на горький запах миндаля. Правда, откровенно говоря, я не знаю, как на самом деле пахнет миндаль.

– Если хотите, можете остаться переночевать. У меня есть свободная комната.

– Спасибо, – отвечаю я, многозначительно прищуривая глаза, но девушка отворачивается и протягивает изящную руку к кофейнику.

– Спасибо, – повторяю я. Она не отвечает. Какую она ведет игру? Девушка набирает воздух, собираясь, видимо, что-то сказать, бросает на меня быстрый взгляд и плотнее сжимает губы. Посмеиваясь, я откидываюсь на спинку кресла, обхватив обеими руками свою чашку с кофе.

– Есть волки и есть овцы, – говорю я, заводя обычный разговор. – Как по-твоему, кто ты?

– Никто, – говорит она.

– Значит, ты овца, – заключаю я. – Волки знают, что они такое и что им надо делать. Я волк.

– Неужели? – спрашивает она, явно поскучнев от моей философии, явно не понимая ее. – Вам лучше пойти спать. Вы утомлены.

– Если ты так настаиваешь, – с готовностью соглашаюсь я.

Она, проводив меня в комнату, окно которой выходит на неосвещенную улицу, желает мне доброй ночи. Закрыв дверь, я настороженно прислушиваюсь, ожидая скрежета ключа в замке, но ничего такого не происходит. Мебели в комнате немного: высокая старомодная кровать, пустой книжный шкаф и резной деревянный стул. Рядом с кроватью – обычная лампа с парчовой шторкой, на которой между двумя складками проступают изображения цветов. Я ощупываю стул, и меня пробирает дрожь наслаждения. Я стягиваю с кровати пикейное покрывало и осматриваю чистые свежие простыни. В изголовье лежат две мягкие белые подушки. Я сбрасываю с себя костюм, стаскиваю ботинки и носки и остаюсь в одном исподнем. Я выключаю свет и, все еще слегка дрожа, забираюсь под одеяло. Несмотря на ранний час, я скоро засну. Я уверен, что пробужусь на рассвете.

Утром я открываю глаза: бледный солнечный свет проникает в комнату через щель между занавесками. Я пытаюсь снова заснуть, но у меня ничего не получается. Я откидываю одеяло, так что оно наполовину сползает с кровати, и встаю. Я подхожу к окну и выглядываю на улицу.

Немыслимо! По мостовой, поводя носом, бежит большой жирный заяц. Следом, натужно ревя, ползет грузовик, но заяц бежит, никуда не сворачивая. Я ощущаю напряжение и восторг. Я открываю дверь и бегу по коридору к комнате девушки. Я врываюсь внутрь. Она спит, положив одну руку на край кровати. Одеяло сползло с нее, обнажив бледно-розовые плечи. Я сильно хватаю ее за плечо, с таким расчетом, чтобы разбудить. Вскрикнув, она садится на постели. Она дрожит.

– Скорее! – говорю я. – Выгляни в окно. По улице бежит заяц!

– Уходите. Я хочу спать, – отвечает она, – не мешайте мне спать.

– Нет. Ты должна увидеть этого громадного зайца! Как он очутился в городе?

Девушка поднимается и идет следом за мной в мою комнату. Я бросаюсь к окну и с облегчением убеждаюсь, что заяц никуда не делся.

– Смотри! – Девушка подходит к окну, и я показываю ей на животное. Она изумлена.

– Бедняжка, – шепчет она. – Надо помочь ему.

– Помочь? – поражаюсь я. – Зачем? Я убью его, и у нас будет чем позавтракать. Девушка вздрагивает.

– Как можно быть таким жестоким?

Заяц исчезает из виду, завернув за угол. Я разъярен; все мои нервы взвинчены.

– Удрал!

– Но ведь все в порядке, правда? – говорит она успокаивающе. Моя ярость ищет выхода. Я начинаю плакать от разочарования. Она кладет руку мне на плечо.

– Что случилось? Я стряхиваю ее руку, но потом, передумав, обнимаю девушку и рыдаю у нее на груди. Она гладит меня по спине, и мне становится легче.

– Позволь мне лечь с тобой в постель, – прошу я.

– Нет, – отвечает она тихо. – Вам нужно отдохнуть.

– Позволь мне спать с тобой, – умоляю я. Она вырывается из моих объятий и отступает к двери.

– Нет! Отдыхайте.

Я иду за ней. Кровь стучит мне в виски, тело напряжено до предела.

– Ты кое-что мне задолжала, – говорю я злобно, – как и все остальные.

– Уходите! – в ее голосе слышатся угроза, отчаяние и страх. Я выхожу за ней в коридор. Она бежит к своей комнате, но я догоняю ее. Я догоняю ее у самой двери. Она кричит. Я вцепляюсь ей в руку. Я медленно выгибаю назад пальцы ее ладони, другой рукой зажимая ей рот, чтобы заглушить крик. Под бледно-розовой плотью хрустят кости. Они ломаются не все сразу, а друг за дружкой.

– Вы превратили меня в волка, – рычу я. – А потому смерть овцам!

Мои зубы впиваются в ее шею, мой нос ощущает аромат ее горла. Я прокусываю кожу, и в мой рот устремляется кровь.

Убивая девушку, я плачу.

Зачем она выпила из меня душу через те раны, которые сама нанесла? Зачем сделала меня волком? Или он сидел во мне с рождения, а боль, которую она мне причинила, лишь выпустила его на волю?

Но она мертва.

Я забыл. Я искал ее в этом милом городке.

И другая – она тоже теперь мертва.

Пускай же моя доля – убивать, убивать, убивать поглощает меня, пока я, в конце концов, не превращусь в рычащую частичку, безобидную для окружающих, невообразимо малую и тем довольную.

О, Господи Боже, моя проклятая любовь...