Текст книги "Защитник Гараторма"

Автор книги: Майкл Джон Муркок

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 9 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

Майкл Муркок
Защитник Гараторма

Часть первая
ОТЪЕЗД

Глава первая
ПОВТОРЕНИЯ И ВОЗМОЖНОСТИ

Дориан Хоукмун больше не был безумен, но он все еще не до конца пришел в себя. Одни спешили обвинить в его недуге Черный Камень, оказавший неблаготворное воздействие на герцога, другие утверждали, что борьба против Империи Мрака изнурила его и теперь Хоукмун никак не может заставить себя вернуться к нормальной жизни, ибо иного существования он для себя уже не мыслил. Третьи полагали, что он по-прежнему оплакивает свою возлюбленную Иссельду, дочь графа Брасса, погибшую при Лондре. Все те пять лет, что он оставался безумен, Хоукмун считал ее живой, был убежден, что они живут вместе в замке Брасс и что возлюбленная супруга подарила ему сына и дочь.

Однако если причины болезни вызывали столько споров и всяческих предположений в тавернах и на постоялых дворах Эгморта, города, раскинувшегося вокруг замка Брасс, то проявления недуга были для всех очевидны.

Хоукмун угасал на глазах.

Постоянно мрачный, он избегал общества других людей и даже лучшего своего друга графа Брасса. В одиночестве он запирался в крохотной комнатушке на вершине самой высокой из башен замка и, опершись подбородком о ладони, часами созерцал болота, заросли тростника, лагуны, устремляя взор не на диких белоснежных туров и не на рогатых лошадей или парящих алых фламинго, но словно силясь что-то рассмотреть в неизмеримой и пугающей дали.

Хоукмун пытался восстановить в памяти утраченное видение, если только оно не было бредом помрачившегося рассудка. Он пытался вспомнить Иссельду, восстановить в памяти имена детей… Если только не придумал их себе, пораженный безумием. Но Иссельда оставалась лишь призрачной тенью, а детей он больше вообще не видел. Так почему же он так тосковал, откуда это оглушающее ощущение потери, эта изнуряющая тоска, почему порой он утешал себя мыслью, что безумие – это то, что охватило его сейчас, а смутная греза о былых временах – это и есть единственная подлинная реальность?

Замкнувшись в себе, Хоукмун утратил всякое желание общаться с другими. Словно призрак, он бродил по собственному дому, несчастная тень, обреченная вечно рыдать, стонать и сетовать на судьбу.

По крайней мере, в своем безумии герцог оставался гордецом, полным достоинства, поговаривали жители Эгморта. По крайней мере, иллюзии дарили ему ощущение полноты жизни.

– Когда он был безумен, то казался куда счастливее, – шептались они.

И сам Хоукмун согласился бы с ними, если бы кто-нибудь сообщил ему об этих слухах.

Когда он не сидел в своей башне, то долгими часами слонялся по залу, где по его приказу установили столы с воспроизведенными на них в определенном масштабе макетами городов и крепостей, занятых тысячами крошечных солдат. Несколько лет назад, все еще находясь в плену своих видений, он сам заказал это местному ремесленнику Вайону, дабы таким образом, как он выразился, отпраздновать их победу над полководцами Гранбретании. Среди крошечных раскрашенных металлических фигурок кроме него самого были и граф Брасс, Иссельда и Ноблио, Гьюлам д'Аверк и Оладан с Булгарских гор, прославленные герои Камарга, погибшие у стен Лондры. Вполне узнаваемыми были и их заклятые враги, владыки звериных орденов: барон Мелиадус в своем волчьем шлеме, король Хеон в Тронной Сфере, Шенегар Тротт, Адаз Промп, Азровак Микосеваар и его супруга Флана, что позднее превратилась в кроткую владычицу Гранбретании. Пехотинцы, всадники и летающие машины Империи Мрака рядами выстроились против Хранителей Камарга, воинов Рассвета, солдат сотен других подразделений.

И эти фигурки Дориан Хоукмун перемещал по огромным шахматным полям, доводя каждую ситуацию до своего апогея, проигрывая на одном и том же поле тысячи возможных версий событий, чтобы попытаться понять, каким образом каждый шаг воздействует на все последующие. Тяжелые пальцы Хоукмуна все чаще ложились на фигурки, представлявшие его погибших друзей, и особенно часто он брал в руки фигурку Иссельды. Возможно ли было спасти ее? И каким образом? При каких обстоятельствах она могла бы остаться в живых?

Порой в зал, с затуманенными глазами, полными слез, входил граф Брасс. Проводя рукой по седеющей рыжеватой шевелюре, он не сводил взора с Хоукмуна, который, полностью поглощенный своей уменьшенной копией Вселенной, то отправлял в атаку кавалерийский эскадрон, то уводил в укрытие пехоту. Хоукмун словно не замечал присутствия своего старого друга или предпочитал делать вид, что не замечает, пока граф не начинал кашлять или не обнаруживал себя каким-либо иным способом.

Тогда Хоукмун поднимал на него угрюмый взгляд, все еще обращенный куда-то внутрь, и граф Брасс мягким голосом осведомлялся о его здоровье.

Хоукмун сухим тоном отвечал, что с ним все в порядке. И граф, кивнув, делал вид, будто это приводит его в восторг. А Хоукмун ждал в нетерпении, когда ему можно будет вернуться к своему занятию, в то время как граф окидывал взором комнату, осматривал ряды крошечных воинов и притворялся, будто восхищается тем или иным маневром Хоукмуна. Затем он прерывал молчание:

– Сегодня утром я поеду обследовать башни. Денек как будто выдался неплохой. Не хотите ли поехать со мной, Дориан?

Но Дориан Хоукмун всегда отвечал отрицательно.

– У меня много дел.

– Здесь?! – восклицал граф Брасс, широким жестом обводя столы. – Но к чему все это? Они погибли, все кончено. Или вы надеетесь, что ваши досужие размышления вернут их всех к жизни, подобно колдунам, которые надеются через фигурки людей воздействовать на реальность? Забудьте об этом, герцог Дориан. Вам не под силу изменить прошлое.

Поджав губы, словно слова эти оскорбили его до глубины души, герцог Кельнский вновь возвращался к своим игрушкам. Граф Брасс со вздохом пытался найти еще какие-то слова, но не мог и уходил из зала.

Весь замок Брасс казался насыщенным мрачностью Хоукмуна, и некоторые уже начали высказывать вслух мнение, что будь герцог хоть трижды героем Лондры, но ему все же лучше было бы вернуться в свои наследственные владения в Германии, где он не был с тех пор, как бароны Империи Мрака пленили его после битвы за Кельн. С тех пор там правил его дальний родственник, возглавлявший новое выборное правительство, сменившее династию монархов, единственным наследником которой оставался Хоукмун. Однако тот не допускал мысли, что сможет жить где-то еще, кроме как в замке Брасс.

Даже и сам граф невольно порой думал, что для Хоукмуна было бы лучше, если бы он погиб в битве при Лондре вместе с Иссельдой.

Так проходили месяцы, в тоске, печали и пустых размышлениях. Хоукмун не мог думать ни о чем другом, кроме давней своей утраты и окончательно потерял сон и аппетит.

Граф Брасс и его старый боевой соратник капитан Джозеф Ведла немало тревожились насчет герцога, но так и не пришли ни к какому решению.

Подолгу, устроившись в уютных креслах у огромного очага, что жарко полыхал в парадном зале замка Брасс, они говорили о печали, терзающей Хоукмуна, наслаждаясь при этом местным вином. Оба они были воинами, а граф Брасс к тому же в прошлом был известным государственным деятелем, однако ни тому, ни другому не хватало слов и опыта, чтобы исследовать мрачные тайники чужой души.

– Ему бы побольше двигаться и бывать на воздухе, – заметил как-то вечером капитан Ведла. – Дух не может оставаться здоровым, когда тело бездействует.

– Именно так, но это лишь тогда, когда здоров разум. Но как убедить больного в том, что ему необходимо движение? – возразил граф Брасс. – Чем больше времени проводит он взаперти над этими проклятыми макетами, тем хуже ему становится. А чем хуже ему становится, тем сложнее нам переубедить его заняться чем-то другим. Он утратил всякое понятие о ходе времени, не отличает даже день от ночи. Когда я думаю о том, что творится в его голове, меня пробирает дрожь.

Капитан Ведла согласно кивнул.

– А ведь раньше он никогда не был подвержен самокопанию. Это был настоящий мужчина, воин. Умен, разумеется, но не чрезмерно. Практический ум, а теперь у меня зачастую складывается впечатление, будто мы имеем дело с посторонним человеком. Словно Черный Камень похитил душу прежнего Хоукмуна и заменил ее какой-то другой.

Заслышав это, граф Брасс усмехнулся.

– С возрастом вас стали посещать странные фантазии, капитан. Вы восхваляете здравомыслие прежнего Хоукмуна, а сами говорите о подобных вещах.

Капитан Ведла также не смог сдержать улыбки.

– Очко в вашу пользу, граф Брасс. Но задумайтесь о невероятной власти владык Империи Мрака или о тех существах, что помогали нам в нашей борьбе, и тогда вы убедитесь, что предположение мое не столь уж и беспочвенно.

– Может быть, и поскольку у нас нет иных объяснений состоянию Хоукмуна, я готов признать правоту вашей теории.

Капитан смутился.

– Но это всего лишь теория, – пробормотал он, поднимая бокал, чтобы при свете очага полюбоваться искрящимся вином. – Именно поэтому я и осмелился ее высказать.

Старые друзья рассмеялись и вновь наполнили бокалы.

– Что же касается Гранбретании, – чуть позже заметил граф Брасс, – то я часто задаюсь вопросом: как удается королеве Флане справляться с теми строптивцами, которые, судя по ее письмам, еще скрываются кое-где в темных подземельях старой Лондры? Давненько я не имел от нее вестей. Может быть, ситуация ухудшилась и у нее больше нет времени для дружеской переписки?

– Но вы ведь, кажется, не так давно получили от нее послание?

– Да, два дня назад гонец принес письмо, но оно было куда короче обычного и написано почти официальным тоном. Королева лишь повторила в нем свое приглашение приехать к ней с визитом в любое подходящее для меня время.

– Возможно, королеву обижает, что вы пренебрегаете ее гостеприимством, – предположил Ведла. – Возможно, она решила, что вы больше не питаете к ней дружеских чувств?

– Но это же неправда, она дорога моему сердцу почти как память о погибшей дочери.

– Но, возможно, вы не слишком явно ей это показывали, – Ведла налил себе еще вина. – Женщинам необходимо, чтобы мужчины все время говорили им о своих чувствах, даже королевам.

– Но Флана выше этого. Для подобного она слишком умная, слишком чуткая и нежная.

– Возможно, – отозвался капитан Ведла, но в голосе его не было уверенности.

Граф уловил намек.

– Вы полагаете, что мне следует написать ей в выражениях более… более изысканных?

– Ну… – на лице капитана появилась широкая улыбка.

– Я никогда не питал склонности к литературе.

– Это верно. На какую бы тему вы ни писали, больше всего ваш стиль напоминает приказы, которые отдают на поле боя в пылу сражения, – признал Ведла. – Но не обижайтесь на мои слова, на самом деле это комплимент.

Граф Брасс пожал плечами.

– Мне неприятно думать, что Флана может обижаться на меня и сомневаться в моих чувствах, ибо я питаю к ней самую искреннюю привязанность. Однако раз уж написать я не могу, то мне следует самому отправиться в Лондру. Таким образом я как бы приму ее приглашение, – он обвел взглядом полутемный зал. – Да, небольшая смена обстановки пойдет мне на пользу. В последнее время в замке стало просто невыносимо.

– Может, вам взять с собою и Хоукмуна? Он ведь очень любил Флану. Возможно, это единственное, что может оторвать его от игр с оловянными солдатиками.

Капитан Ведла уловил в собственном тоне саркастические нотки и тут же устыдился этого. Он питал к герцогу Кельнскому самую искреннюю симпатию и уважение, даже в том печальном состоянии, в котором находился сейчас его герой. Однако мрачность Хоукмуна действовала на нервы всем окружающим, как бы хорошо они к нему ни относились.

– Да, я скажу ему об этом, – заявил граф Брасс.

Впрочем, он отнюдь не обманывался насчет собственных чувств, в глубине души прекрасно сознавая, что больше всего сейчас ему хотелось бы оказаться как можно дальше от молодого герцога. Но совесть не позволяла ему уехать из замка в одиночестве, не известив сперва об этом своего старого друга. К тому же капитан был прав. Возможно, путешествие в Лондру окажет на Хоукмуна благоприятное воздействие и вырвет его из тисков черной меланхолии. Впрочем, возможно, все будет совсем наоборот, и граф всерьез опасался, что подобное путешествие лишь усилит эмоциональное напряжение герцога, которое передастся и всем его спутникам, гораздо в большей степени, нежели когда тот оставался в стенах замка Брасс.

– Скажу ему завтра утром, – проговорил он наконец. – Может быть, действительно, посещение Лондры вместо этих бесконечных игр с фигурками на макете излечит или хотя бы ослабит его меланхолию.

– Нам следовало подумать об этом раньше, – заметил Ведла. Граф подумал, что капитан, пытаясь навязать ему общество Хоукмуна, на самом деле преследует собственные интересы, стремясь удалить мрачного герцога из замка, но нисколько не рассердился на друга.

– А не хотите ли и вы отправиться с нами, капитан? – спросил он приятеля с усмешкой.

– Но должен же кто-то остаться здесь и за всем присматривать… – возразил Ведла. – Как бы там ни было, если герцог Кельнский откажется от вашего предложения, то, разумеется, одного я вас не отпущу.

– Не сомневаюсь, капитан.

Откинувшись на спинку кресла, граф Брасс принялся потягивать вино, с лукавой усмешкой созерцая своего старого боевого товарища.

После ухода капитана Джозефа Ведлы граф Брасс еще долго сидел у очага. Улыбка по-прежнему играла на его губах, ибо его немало позабавила бесхитростная уловка капитана, а за последнее время мало что могло его развеселить. Но теперь при одной мысли о поездке в Лондру у графа улучшилось настроение, и эта идея стала казаться ему все более заманчивой, ибо лишь теперь он осознал, насколько замок Брасс, некогда славившийся своей мирной безмятежной атмосферой, сделался угрюмым и неуютным местом.

Он поднял глаза к потолочным балкам, почерневшим от дыма, и вновь мыслями вернулся к Хоукмуну и его безумию. Невольно у него возник вопрос, а принесла ли вообще их победа над Империей Мрака какую-то пользу этому миру? Ведь были и другие люди, подобные Хоукмуну, которые могли в полной мере проявить себя лишь когда им угрожала смертельная опасность. К примеру, если в Гранбретании вновь возникнут какие-то осложнения, скажем, наиболее рьяные сторонники масок, ушедших сейчас в глубокое подполье, вдруг станут чинить препятствия для правления королеве Флане. Тогда, пожалуй, было бы вполне оправданно просить Хоукмуна заняться этим, дабы обнаружить и уничтожить мятежников.

По мнению графа Брасса, подобная задача стала бы для его друга единственным путем к спасению. Чутье подсказывало ему, что Хоукмун не создан для мирной жизни. Существовали подобные люди, словно созданные самой судьбой для войны, для служения добру или злу (если только допустить, что между этими двумя понятиями существует подлинное различие), и Хоукмун вполне мог оказаться одним из них.

Граф Брасс со вздохом принялся обдумывать свои планы. Завтра поутру он напишет королеве Флане и отправит к ней гонца с вестью о своем скором приезде. Любопытно будет взглянуть, как изменился этот странный город с тех пор, когда он вошел туда торжествующим победителем.

Глава вторая
ГРАФ БРАСС ОТПРАВЛЯЕТСЯ В ПУТЬ

– Передайте королеве мое почтение, – отстраненным голосом промолвил Дориан Хоукмун.

В бледных пальцах он вертел крохотную фигурку, изображавшую королеву Флану. Граф Брасс подозревал, что Хоукмун и сам толком не знает, как та оказалась у него в руках.

– Скажите ей, что я недостаточно окреп для столь дальнего путешествия.

– Но в пути вы наверняка почувствуете себя лучше, – возразил граф, отмечая взором тяжелые гобелены, которыми герцог приказал завесить все окна. Время близилось к полудню, но в комнате по-прежнему царил свет масляных ламп, а воздух казался влажным, затхлым и словно кишел отголосками давних воспоминаний.

Хоукмун потер шрам на лбу, где некогда красовался Черный Камень, глаза его горели лихорадочным блеском, и он похудел настолько, что одежда висела на нем, словно влажные тряпки. Он стоял, опустив глаза на стол, где высился сложнейший макет прежней Лондры, с тысячами башен самых безумных форм и очертаний, соединенных лабиринтами туннелей, благодаря которым жители города могли никогда не видеть солнечного света.

И граф Брасс не удержался от мысли, что герцог сам заразился от побежденных страхом дневного света. Он бы ничуть не удивился, обнаружив, что Хоукмун стал, подобно жителям Империи Мрака, носить какую-нибудь причудливую маску.

– Лондра очень изменилась с тех пор, как вы видели ее в последний раз, – промолвил он. – Я слышал, там снесли все башни и повсюду посадили цветы… А на месте туннелей и переходов разбили парки и тенистые бульвары.

– Охотно верю, – без всякого интереса отозвался Хоукмун. Отвернувшись от графа Брасса, он принялся выводить полк гранбретанской кавалерии за стены города. Похоже, он отрабатывал тактическую ситуацию, в которой Империя Мрака одержала бы победу над графом Брассом и прочими служителями Рунного Посоха. – Должно быть, это очень… красиво. Но я предпочитаю помнить Лон-дру такой, какой она была в прошлом, – голос его внезапно сделался резким и неприятным. – Тогда, когда ваша дочь погибла под ее стенами.

Граф Брасс изумленно поднял брови. Неужто это упрек? Уж не обвиняют ли его в сообщничестве с теми, кто убил Иссельду? Но он предпочел не обращать внимания на этот бред и произнес:

– Но разве путешествие само по себе не может стать для вас радостью? В последний раз, когда вы были в Лондре, там высились одни лишь развалины. Но теперь вокруг вновь все цветет и благоухает.

– У меня много дел, – возразил Хоукмун. – Важных дел.

– Каких еще дел? – почти грубо перебил его граф Брасс. – Вот уже много месяцев, как вы не выходите на воздух.

– Ответ где-то здесь, – сухо парировал герцог Кельнский. – В этих макетах. Должен быть способ отыскать Иссельду.

Граф Брасс содрогнулся.

– Она мертва, – произнес он вполголоса.

– Она жива, – шепотом возразил Хоукмун. – Она жива, но где-то далеко отсюда.

– Но ведь однажды вы уже согласились со мной, что не существует никакой жизни после смерти, – напомнил граф своему другу. – К тому же неужто вы и впрямь решитесь вернуть к жизни призрак? Или вам, действительно, достаточно видеть перед собой лишь тень прежней Иссельды?

– Да, если я не смогу отыскать ее живую.

– Вы любите женщину, которая давно умерла, – ровным, отсутствующим голосом промолвил граф Брасс. – И любя ее, вы влюблены в саму смерть.

– Но что мне остается любить в жизни?

– Многое. Вы откроете это для себя, если отправитесь со мной в Лондру.

– У меня нет ни малейшего желания видеть Лондру. Я ненавижу этот город.

– В таком случае сопровождайте меня хотя бы часть пути.

– Нет, мне вновь начали сниться сны. И в грезах своих я стал ближе к Иссельде… К ней и к нашим детям.

– Не было никогда никаких детей, вы придумали их, вы сами создали их в своем безумии.

– Нет, прошлой ночью мне снилось, будто меня зовут совсем иначе, хотя я по-прежнему оставался самим собой, у меня было какое-то чужое имя, очень древнее. Имя, какое могло существовать еще до Тысячелетия Ужаса. Джон Дейкер, так меня звали. И Джон Дейкер отыскал Иссельду.

Заслышав этот бред, граф Брасс почувствовал, как на глаза его наворачиваются слезы.

– Все эти рассуждения, эти мечты, они принесут вам одни лишь страдания, Дориан. Вы не утешитесь, а будете мучиться все сильнее с каждым днем. Поверьте мне. Я говорю правду.

– Я знаю, что вы желаете мне добра, граф Брасс. Я уважаю вашу точку зрения и верю, что вы искренне хотите мне помочь. Но я прошу вас смириться с тем фактом, что помочь вы мне не в силах. Я должен продолжать свой путь. Я уверен, что он приведет меня к Иссельде.

– Ладно, – промолвил граф с состраданием. – Я готов это принять, но по-прежнему убежден, что путь этот приведет вас только к смерти.

– Если и так, то здесь не о чем тревожиться.

И Хоукмун, повернувшись к графу, уставился на него столь пристально, что у того по спине невольно пробежали мурашки, а сам он поспешил отвести взор от этого исхудавшего бледного лица, на котором горели безумным огнем глубоко запавшие глаза.

– О, Хоукмун, – только и мог вымолвить он. – Хоукмун…

И, отвернувшись, без единого слова он направился к дверям и вышел из комнаты.

А за спиной у него раздался пронзительный бешеный вопль Хоукмуна.

– Я отыщу ее, граф!

На следующий день Хоукмун отодвинул тяжелые шторы и устремил взгляд во двор, простиравшийся внизу. Граф Брасс готовился к отъезду, эскорт его уже сидел в седлах на отличных крепких лошадях, покрытых алыми чепраками. Легкий ветерок трепал разноцветные флажки и вымпелы, прикрепленные к длинным древкам огненных копий. Ясное утреннее солнце весело отражалось от начищенных до зеркального блеска шлемов и лат всадников. Лошади с нетерпеливым ржанием нервно переступали длинными ногами, словно торопя своих хозяев в дорогу. Вокруг, делая последние приготовления, суетилась прислуга, то приторачивая что-то к седлам, то подтягивая в последний раз подпруги, поднося на дорогу прощальные кубки с подогретым вином. Наконец, появился и граф Брасс. Ему подвели лошадь, и всадник тотчас оказался в седле, будто не было на нем ни тяжелых бронзовых доспехов, золотом сияющих в лучах солнца, и не давил на плечи груз прожитых лет. На какое-то мгновение граф поднял глаза на окна замка, и взгляд его стал задумчивым, но лишь на мгновение, затем он повернулся, чтобы отдать какое-то распоряжение слугам. Хоукмун застыл у окна, продолжая наблюдать за происходящим. Он никак не мог избавиться от удивительного ощущения, будто смотрит на расположенные внизу фигурки, изготовленные с невероятной тщательностью и старанием, которые вдруг обрели способность двигаться, говорить, но при этом остались не более чем оловянными солдатиками. Казалось, он был вполне способен протянуть руку и переместить любого всадника с одного на другой конец этого макета под открытым небом. Даже самого графа Брасса он мог бы взять в руки и отправить куда-нибудь подальше от Лондры, совершенно в ином направлении. Наблюдая за своим старинным приятелем, Хоукмун вдруг ощутил некую смутную горечь, истоки которой были не ясны ему самому. Он припомнил, как во сне ему не раз приходила в голову мысль, что граф каким-то образом выторговал свою жизнь в обмен на жизнь Иссельды. Но как возможно нечто подобное? И еще более невозможно представить себе, чтобы сам граф дал согласие на такой обмен. Напротив, сам старый вояка, не колеблясь ни мгновения, отдал бы жизнь ради тех, кто был ему дорог. И все равно, Хоукмун никак не мог изгнать эту мысль из своего сознания.

Внезапно он пожалел, что отказался сопровождать графа Брасса в Лондру. Герцог взглянул на капитана Джозефа Ведлу, который как раз подъехал к воротам и отдал приказ поднять решетку. Перед отъездом граф поручил герцогу Кельнскому управлять своим имением, однако на самом деле задача эта ляжет на плечи интендантов замка и совета хранителей Камарга, которые прекрасно знают свои обязанности и, уж конечно, не станут обращаться к Хоукмуну за советом.

Нет, решил он наконец, сейчас время не действий, но размышлений. Он был преисполнен решимости проложить дорогу к тем поразительным представлениям о структуре окружающего его многомерного мира, которые, как он чувствовал, таятся где-то в самой глубине его сознания, сокрытые непроницаемой завесой. И пусть пока он не знал, как добраться до этих знаний, но интуитивно чувствовал, что подобный путь существует, и искал его. И вызывающая насмешки близких игра «в оловянных солдатиков», возможно, была именно таким способом. Герцог был глубоко убежден, что если будет раз за разом переставлять свои фигурки, проводя их через мириады комбинаций, то рано или поздно, в какой-то момент времени, откроет дорогу тайному знанию, ухватит ускользающую от него концепцию, которая, в конце концов, и приведет его к истине. Той самой истине, одним из проявлений которой и было его теперешнее положение. И у него не было сомнений, что как только он сможет осознать эту истину, то тотчас отыщет и живую Иссельду. А кроме того, возможно, и обоих детей, дочь и сына. Долгие годы все считали его сумасшедшим, но он-то точно знал, что никогда не был безумен, он слишком хорошо себя знал… И то, что окружающим со стороны казалось проявлением помрачившегося рассудка, на самом деле могло быть чем-то иным… Недоступным обычным людям.

Но вот, наконец, распрощавшись с обитателями замка, кортеж графа Брасса тронулся в путь. Помахав напоследок руками, они выехали за ворота, начиная свой долгий путь в Лондру.

Вопреки всем подозрениям графа, Хоукмун продолжал относиться к нему с тем же бесконечным уважением, что и прежде, и теперь, глядя, как друг его уезжает в одиночестве, Дориан ощутил, как сердце его тоскливо сжалось. Однако отныне он был слишком поглощен своими собственными проблемами, которые изо всех сил пытался разрешить, слишком сосредоточен на манипулировании крохотными фигурками на столах, чтобы выразить какие-то чувства.

Он продолжал следить взором за графом Брассом и его людьми, которые спускались по петляющим улицам Эгморта, вдоль которых стояли горожане, собравшиеся, чтобы пожелать своему господину доброго пути. Кортеж, наконец, достиг городских стен и, миновав ворота, выехал на широкую дорогу, что вела через болота. Хоукмун провожал их взором, пока отряд не скрылся из виду, а затем вновь вернулся к своим макетам.

Сейчас он проигрывал ситуацию, в которой Черный Камень оказался во лбу не у него, а у Оладана с Булгарских гор, и они не сумели испросить помощи Легиона Рассвета. Смогли бы они при таких обстоятельствах одолеть Империю Мрака? И если да, то каким образом? До этой точки он доходил уже многие сотни раз, переигрывая штурм Лондры на новый манер, но лишь сейчас новая мысль внезапно поразила его. А если бы тогда в бою погиб сам Дориан Хоукмун? Спаслась бы тогда Иссельда или нет?

Если он надеялся, многократно меняя ход событий, отыскать способ постичь истину, сокрытую в нем самом, то теперь стало ясно, что он потерпел неудачу. Он довел свою тактику до логического завершения, взял на заметку все возможности, которые проистекали из такого варианта развития событий, поразмыслив над следующим поворотом, который надлежит изучить в будущем. Какая досада, что Ноблио погиб при Лондре! Этот философ-поэт обладал огромной ученостью и острым живым умом, так что помощь его сейчас очень бы пригодилась Хоукмуну.

Точно так же могли бы прийти к нему на помощь и прочие служители Рунного Посоха: Рыцарь-в-Черном-и-Золотом, Орланд Фанк или загадочный Дженемайя Коналиас, который, правда, никогда и не настаивал на своей принадлежности к роду человеческому. Тщетно во мраке ночи он взывал к ним, но так и не получил ответа. Теперь, когда Рунный Посох был в безопасности, они забыли о Хоукмуне, и лишь мысль о том, что эти люди, в общем-то, ничем ему не обязаны, не позволяла Хоукмуну обидеться на их молчание.

Но все же возможно ли, чтобы Рунный Посох оказался замешан в происходившем и в том, что творится с герцогом Кельнским сейчас? Не нависла ли какая новая угроза над этим таинственным предметом? Или Рунный Посох привел в действие новую последовательность событий, плетя иной узор судьбы? Хоукмун не мог избавиться от подозрения, что нынешняя ситуация гораздо сложнее и многограннее, чем говорят об этом те факты и события, свидетелем которым он является. Рунный Посох и его служители манипулировали им в прошлом точно так же, как сейчас он сам манипулирует своими фигурками на столах. Может быть, история повторяется? И не поэтому ли он так увлекся своими играми? Это дает ему иллюзию власти, в то время как сам он находится под воздействием куда более мощных сил.

Но Хоукмун решительно отверг эти подозрения. Нужно возвращаться к своему занятию и посвятить себя этому целиком.

Только так он сможет отвернуться от истины.

И делая вид, будто отдает все силы поискам ее, на самом деле увлекался лишь поисками самими по себе, ибо они давали ему возможность бегства. Ясным взором взглянуть в лицо ситуации было бы для него невыносимо.

Таковы испокон веков были пути человечества.